78. Фотографии

78.   ФОТОГРАФИИ


   Раньше фотографии делали самостоятельно. В каждом магазине культтоваров существовал фотоотдел, в котором продавались фотобумага, проявители, закрепители…

   Когда после походов я начинал проявлять фотоплёнки, то всегда испытывал какой-то душевный трепет от этого процесса.
Можно было долго рассматривать ещё сырые негативы, окунаясь в воспоминания и испытывая восторг оттого, что кадры, на которых было снято прохождение того или иного порога, проявились нормально.
Но когда с этих негативов начинаешь делать отпечатки – неизбежно получается какая-то ерунда.
   С пейзажами – ещё куда ни шло… Иногда только возникнет лёгкое подозрение, что в натуре всё выглядело более эффектно, а вот снимки боевых моментов из водных походов почему-то всегда приносят глубокое разочарование. Не то ожидаешь увидеть… Далеко не то… И валы какие-то маленькие, и скалы не отвесные, и лица у гребцов неестественные. И вёсла у них – как символ вялости. У кого-то опущено в воду… А кто-то поднял и держит…
А ведь «живьём-то» всё не так!
Порог – рвёт и мечет! Течение стремительно ускоряется. Дыхание – на пределе. Вёсла мелькают, гребки – из последних сил… Лица – да, перекошены, но прекрасны!
Вопли матросов: – Камень слева! Прижим справа!
Рёв капитана: – Навал! Всем навал!
Тут и страх, и восторг, и азарт… А потом – общий вздох облегчения: – У-ф-ф! Пронесло!
Нет! О походах по фотографиям судить нельзя!

   И вот ещё что интересно: самые сложные, самые суровые моменты в походах чаще всего не снимаются вообще. Там не до этого… В пороге каждому «выкладываться» надо, а потом – других страховать… А то мало ли что…
Да и пороги ведут себя по разному… На описания и схемы прохождения полностью полагаться нельзя. В один год вода там может быть относительно смирной, а на следующий год может так озвереть, что мало не покажется! А после сильных дождей в горах, норов порога может изменяться прямо на глазах.
Вот для примера расскажу вам…
   На Кызыл-Хеме – один из сложнейших порогов называется «Интеграл». А заснять его – никому даже мысль такая в голову не пришла, хотя красотища там неописуемая! Ну посудите сами: подплываем к нему, а места для стоянки нет. Едва-едва нашли небольшое улово у правого берега, чтобы оба катамарана зачалить. Река входит в каньон с отвесными скалами. Время – к вечеру. Лупит холодный дождь. Впереди порог беснуется. Порог длинный, закрытый… несколько поворотов. Бобылев говорит: – «По описанию, поднявшись по скалам, можно увидеть начало порога. Будем делать осмотр.»
А у народа – ступор… Кто-то зябко кутается, кто-то прожитую жизнь вспоминает…
– Жить хотите? Тогда пошли!

   И вот карабкаемся мы по скользким скалам наверх, чтобы посмотреть на «Интеграл» с высоты.
   Вылезли на небольшую площадку и посмотрели вниз. Лучше бы не смотрели… А ещё лучше – вообще бы не лазили. Вечно этот Адмирал что-нибудь непутёвое придумает! После того, как посмотрели – у всех руки-ноги, как ватные, стали. Как теперь вниз спускаться?
   Но не стоять же, дрожа под дождём, на узкой каменной полочке! Спустились, как миленькие!

   Лицо у Бобылева было серое. Он ещё раз перечитал нам вслух описание и сказал:
– Значит так! Первый большой камень обходим справа, а потом надо держаться от правого берега подальше. Тут прижимы будут нешуточными. Если по стенке не размажет, то прилепит намертво! Не сползёте, как в прошлый раз!
Он выразительно посмотрел на экипаж другого катамарана, который несколько дней назад с грехом пополам отлепился от скалы, и вдруг заорал: – Спасжилеты поддуть! Каски застегнуть! «Морковки» приготовить! Второй экипаж выходит за нами через две минуты! Назад дороги нет!

   Мы очнулись от оцепенения. Дрожь прошла. Застегнули ремешки шлемов, вдели колени в стремена, развернули катамаран и выскочили из улова на струю. А там!…
   А, впрочем, что об этом рассказывать…
Это нужно видеть самому. Любой рассказ о том, как приходится в пороге корячиться, тоже будет не лучше фотографии. Разве можно передать всю гамму ощущений четырёхчеловечьего единого организма, который табанным траверсом ухитряется в последний момент покинуть струю, исчезающую под нависшей скалой? Разве можно передать, как долго тянулись те минуты, пока порог не вышвырнул из себя катамаран Карлинского? Нет уж! Память и только память! Интересно вот только, а помнит ли кто-нибудь из нас, что дождь тогда шёл? Или всем тогда было не до этого, как и не до фотосъёмки?

***

   Времена меняются. Теперь на маршрутах и цифровые фотоаппараты, и видеокамеры…
В июле 2004 года в байдарочном походе Валерий Данилин из Бреста отснял видеофильм о том, как мы с порогами карельской реки Пистайоки расправляемся. Очень зрелищным фильм получился. Особенно те моменты, где и нам от этой Писты не поздоровилось. Был «оверкиль» и у Бобылева с Ромейко, и у Антанюка с Зуевой, но самый обидный случился у нас с Островским, когда мы «на ровном месте» перед порогом «Фурляляй» исхитрились вывернуться.
Из нашей группы только у Володи Ромейко было маловато опыта, но он держался очень достойно, даже когда от вида порогов четвёртой категории ему хотелось опуститься на четвереньки. Это у него на лице было написано. Там ведь действительно страшно было.
   Мы догадывались, что Володя перенёс стресс. И вовсе не оттого, что на пороге «Захар» они с Бобылевым не сумели с одним камнем разминуться. Их тогда вышвырнуло на мелководье, байдарка «обняла» камень, и от неё осталась куча дров и щепок. Байдарка-то у них была «RZ», немецкая, допотопная, с деревянным каркасом. На лице у Володи тогда отчетливо читалось: – Эх, ёлки-палки! Не повезло! Это ж надо такому случиться, что на втором пороге из строя выбыли! Досадно, конечно, но ничего не поделаешь, придётся возвращаться. А эту байдарку-бедолагу нужно поскорее упаковать.
   Было видно, как Володя стеснялся того, что проплывающие мимо туристы причаливали к берегу и прибегали смотреть на эти жалкие останки. Ему-то и невдомёк, что «RZ» может быть интересен для других, как экспонат из кунсткамеры.
Непонятно ему ещё было, почему Бобылев поручил дырки на днище зашить и заклеить – это ведь можно и дома сделать. А здесь уж лучше порыбачить…
Он не знал Бобылева! Тот из каких-то коряг шпангоуты стал вытёсывать, из прутиков – стрингеры сделал, на разломанный кильсон наложил пару жердей, и всё это связал верёвочками.
   Когда Володя понял, что ему придется снова садиться в эту, извините за выражение, эрзетину, разочарование на его лице отпечаталось крупным готическим шрифтом. Он же был уверен, что для него поход уже закончен.
– Что, страшно? – спросил Островский.
– Нет! – не моргнув глазом, соврал Володя.
И тут правдолюб Островский вскипел от возмущения: – Как это не страшно? Мне – страшно! Юре страшно! Всем страшно! Впереди ещё два десятка порогов, а ему, видите ли, не страшно!..

***

   Это был отличный поход: сложный, суровый и красивый.
Мне очень хотелось бы какой-нибудь забавный эпизод из него вычленить и в эту книжку ввести. Я уж и так, и этак – не получается! Собралась команда из таких четких, из таких тёртых людей, что ни ляпсусов, ни каких-нибудь нелепых ситуаций не возникало. «Оверкили» не в счёт, это рядовые походные неувязки, они могут с каждым случиться.
В общем, кроме дрожи в коленках у Ромейко, я не нашёл ничего, к чему можно было бы прицепиться. А спустя некоторое время я надолго отказался от зловредного перемывания косточек своим друзьям, посчитав за лучшее писать стихи, тем более, что на длительный период все мы погрузились в глубокую депрессию.

   Накатились на нас волны грусти, досады и обиды. Такая нелепость! Такая непоправимая беда! Мы потеряли друга. Его звали Юрий Дмитрук. Он был туристом высокой квалификации. Он работал старшим инструктором Барановичской детской турбазы. Он был альпинистом. Он был горнолыжником. Был! Был! Был!

   Юра великолепно играл на гитаре и прекрасно пел. За последний год он написал много песен на мои стихи. Он был талантлив, и творческий потенциал его был огромен.
Он мог бы вспыхнуть на артистическом небосклоне яркой звездой.

   2 августа 2004 года мы возвратились домой из карельского похода, как всегда, в одичавшем состоянии, прокопченные и заросшие. Не успели в свои квартиры ввалиться, да рюкзаки сбросить, как звонит Дмитрук, приглашает в парилке косточки попарить и про поход ему рассказать. Он ведь тоже хотел с нами в Карелию махнуть, и плавал бы с нами, если б не устроился на период летних каникул подработать на верхолазных работах в Гродно.
Я стал отнекиваться, но, узнав, что Юра в Барановичах всего на один день, согласился. Заехал он за мной и за Бобылевым на машине и отвёз в сауну. Разговоры… разговоры…
Мы тогда ему про этот поход наперебой всё рассказывали, а он ненасытно слушал. Про песни мы в тот вечер почему-то не говорили вообще, хотя перед нашим отъездом в Карелию он сказал, что написал на мои тексты ещё десятка полтора новых песен и что осенью неплохо было бы поработать над ними всерьёз и сделать студийную запись.
Был душный летний вечер. Мы, завернувшись в простыни, сидели на открытой верандочке сауны, охлаждая себя разговорами про снег и про мороз. Юра с Виктором строили планы на зиму – куда поехать и как из меня горнолыжника сделать.
– Шиш вам! – сказал я. – Только этого мне не хватало!
Поговорили мы ещё о том, о сём. Сфотографировал нас Юра своим, недавно купленным, цифровым фотоаппаратом и наступила пауза.
– А ты со страховкой там, на высоте, работаешь? – спросил его Бобылев.
– Как когда, – ответил он.
– Ну это ты зря! – сказали мы. – Этим не пренебрегай. Мало ли что!
   У меня оставалось ещё полторы недели отпуска, и через несколько дней я был уже в новом байдарочном походе по реке Щаре. У меня же в семье все туристы. Они дожидались моего возвращения из Карелии, чтобы в «семейный» поход сходить.
И ушли мы на пять дней по маршруту от Слонима до Мостов.
И погода была великолепная.
И рыбалка была – что надо!
И внучке моей, Дианке, которой всего-то два с половиной годика, первый в жизни поход очень понравился. Ещё бы! Столько всего всякого вокруг: и рыбки, и цветы, и птицы, и лягушки… и улитки…
Вернулись домой в хорошем настроении, а тут такое известие, от которого свет в глазах потух: Юры Дмитрука больше нет… Сорвался… Разбился…
Безмерно жаль!
Светлая ему память!

***
 
ПЕСНЯ ПАМЯТИ Ю. Дмитруку

Оттого, что тебя 
Среди нас уже нет –
Боль гуляет в сердцах, 
То тупа, то остра.
Всё нам кажется: выйдешь 
и скажешь: – Привет!
Улыбнёшься, пошутишь,
Споёшь у костра…

Нам походы теперь
– словно встречи с тобой.
Ты – шум леса,
Ты – дым, 
Ты – озёрный прибой.
Ты опять среди нас,
Ты везде и кругом.
И всегда, и сейчас,
Только в чём-то другом.

За дороги–пути
Я полжизни отдам,
Чтобы только пройти
По твоим по следам,
Чтобы путь нас роднил,
Чтобы вызналась суть:
Ты – такой же, как мы,
Только лучше чуть-чуть.

Север, Запад и Юг,
Горы, скалы и снег,
Поле, речка и луг,
Песня, шутка и смех,
Над палатками дым,
В небе метеорит…
Всё, что было твоим,
О тебе говорит.

Нам походы теперь – словно встречи с тобой.
Ты – шум леса,
Ты – дым, 
Ты – озёрный прибой…

***