Аккордеон, почти не придуманная история

Памяти моего отца
проведшего свое, военное
детство в детском доме.


I

- Мишя, Миськя, стой! Меня подосди-и!
По желтой колее проселочной дороги петлявшей по зазеленевшим маем пригоркам, с плачем, срывающимся на визг, нарушая тишину раннего утра, бежал коротко остриженный карапуз лет четырех. Но как он не спешил, шлепая босыми ногами по не прогретой пыли - двое огольцов лет восьми или девяти с каждым его шагом, всё больше и больше удалялись от него. Малыш остановился и громко заревел вовсю мочь:
- Мися-а-а!
Один, дернув другого за локоть, буркнул: - Я сейчас! Развернулся, и бегом припустил к орущему малышу. Подбежав, Михаил опустился голыми коленками, вылезшими из прорех драных штанов, на землю:
- Ну, что ты Женек, что малыш? Мы ведь ненадолго, Женек, ну, ты ведь знаешь, что тебе с нами нельзя? Ну, Женек, - он с нежностью погладил своего младшего братишку по ёжику волос. Ласка мало подействовала на Женьку. Мишка, обречённо вздохнул, передернул со спины на живот сумку от противогаза, запустил в нее руку и извлек ржаной сухарь. Двумя ударами он разбил его на четыре части и меньшую, сунул брату в рот. Карапуз замолк, шмыгнул носом, вытащил изо рта обломок и внимательно оглядел его. Потом быстро затолкал весь обломок обратно и с усердием стал рассасывать, крепкий как дерево, цвета ржавого железа сухарь.
- Вот живоглот, - проворчал подошедший к ним Костик.
Мишка зло зыркнул на своего товарища, и нежно обхватив брата за худенькие плечики, как можно ласковее попросил его: - Женечка, ты  давай топай обратно, найди Лешку и скажи ему, что бы он наш хлеб тебе отдавал. Хорошо?
Женька согласно кивнул.
- Ну, и лады, - Мишка развернул брата в сторону виднеющегося из-за призгорка крестообразного здания «Мухинского» монастыря и слегка подтолкнул: - Беги братка, мы вернёмся и «наку» тебе принесём.
Малыш заковылял к облупившемуся строению, а ребята развернулись и поспешили дальше. 
Идти им было далеко, но как говорится - волка ноги кормят. К вечеру, петляющая тропка вывела их к железному полотну чуть восточнее Зуевки. Мимо них на восток, легко постукивая колёсами, пробегал санитарный поезд, но он не привлек их внимания. Пройдя ещё совсем немного, они нырнули в придорожные кусты и, продрались в самую чащу, к давно приготовленным из сухих веток и листьев лежкам.
Мишка подправил подстилку и повалился на неё навзничь, заложив руки за голову и, уставившись в голубую бездну неба, погрузился в мечты. А мечтал он всегда об одном и том же, как впрочем, и все его товарищи: о том, что скоро закончится война, и они будут жить дома. Мишка был уверен, что это непременно произойдет, как только с фронта вернётся их с Женькой старший брат Коля. Это возвращение с братьями домой, он представлял себе ясно до мелочей. Но вот какой он из себя старший брат Коля, Мишка себе представить, как не старался, не мог. Старший брат ушёл ещё в на белофинскую, и после этого Мишка его ни разу не видел.  Но Мишка твёрдо верил - что Коля вернётся. Вернётся и сразу же заберет его и Женьку домой.
- Домой, - Мишка потянулся от удовольствия.
Свой дом Мишка помнил смутно, но всё ещё помнил. Он помнил свой дом по запаху свежего только что извлечённого мамой из печи хлеба. По запаху заскирдованного отцом на чердак хлева сена. По запаху рыбы выловленной из речушки, бегущей под пригорком - на котором и стоял их большой общий дом. Он помнил и людей, (людей ли), которые однажды ранним утром, вломились в их дом, перевернули в нём всё вверх дном, перебили все киоты с ещё староверческими иконами, взломали сундуки, ища что-то, а потом, закинув в телегу связанного верёвками отца мерзко ругаясь и сквернословя, укатили. Тело отца, повешенное на семафоре, нашли на другое утро. Вечером того же дня к ним опять пришёл милиционер и сообщил, что их отец сделал это «при попытке к бегству». Он помнил и мать, лежащую на скрученных окровавленных простынях, в её объятиях что-то шевелилось и попискивало, он всегда будет помнить её стеклянный взгляд - обращенный к небесам - к отцу.
Он хорошо помнил, как угрюмый участковый, стащил его с тёплой соседской печки, провез в розвальнях сквозь морозную февральскую ночь, втолкнул через заиндевелые двери внутрь холодного помещения и прорычал: - Ну, блаженная мать Матрена, принимай еще двух вражат.
- Ой, - Кинулась к нему незнакомая женщина: - Какой ты у меня черноглазенький-то. Она обхватила заледеневшего Мишку мягкими руками и прижала его к своему теплу: - Ну, пойдём, пойдём милай. Тепереча всё будет хорошо, она погладила Мишу по голове, и уже было, повела к внутренним дверям, но вдруг спохватилась, всплеснула руками и, прижав их к груди, спросила:
- А другой-то где?
- Где, где? А вот где, - милиционер, распахнув тулуп, извлек из-за пазухи конопляный мешок с Мишкиным братом и протянул его на вытянутой руке Матрёне: - На, вот держи!
Матрена одним движением руки скинула мешок, открыла личико двухнедельного младенца, и расплывшись улыбкой, запричитала:
- Ой, Матерь Божья, ну как есть - ангелочек, истинный ангелочек. Ах, какие мы красивенькие-то. Агу, агу, агушеньки, а звать-то нас как?
- А ни как его не звать, вражонок он и есть вражонок, - грубо перебил её участковый.
- Да прости тебя Господь, какой же он вражонок? Вон кроха, какая. Живой, живчик. Ну, тогда Женечкой нареку.
- Да хоть Венечком, на вот тут документы их, - участковый протянул ей серый конверт:
- Вот тут и вот тут распишись, - милиционер ткнул пальцем в бумагу: - Пиши, двух вражат получила и расписывайся. Да давай, мать Матрёна по живее, а то мне уж ехать пора темнеет.
Так они с Женькой, как и еще с два десятка «детей врагов народа районного значения» и попали на попечение директора специального детского дома - тети Моти.
Грянула слезами война, и ранней весной в их детдом привезли детей из блокадного Ленинграда. Еды стали давать меньше. В палатах стало теснее, зато теплее. Потом сняли  «колючку», опоясывающую их обитель - стало бы лучше, если бы на кладбище за северной стеной, среди крестов не рос ровный рядок маленьких звездочек. Чуть позже, это Мишка уже помнил очень хорошо, возле их прибежища появился новый забор из колючей проволоки. За которым  какие-то военные, одетые в не привычную для Мишки мышиного цвета форму, построили бараки, и стали в них жить.
Мишка вдруг хохотнул.
- Ты чего? – Костик толкнул его в бок.
- Да вспомнил, как на той недели тебе старикан, немец тебе сахар протянул. Ты его быстро в рот засунул, а сам хвать ком земли и в морду ему хрясть! Мишка всем телом затрясся от смеха, а минуту спустя, когда справился с ним, продолжил: - А сам верещишь «на сфолоць фасиская зьи! Зьи мою земью! Хат!». - И он опять забился в конвульсиях хохота.
- А чего он гад: «киндер, киндер, сукер, сукер». Фашист поганый, небось, не одного нашего положил сволочь. А ты-то Мишка, что лучше меня что ли? Тоже, небось, от их подачек не очень-то отказываешься.
- Ну да не отказываюсь, жрать-то хочется.
- Это точно, - согласился Костя: - Жрать всегда хочется.
- Слышь Костик, а хорошо этот старикашка Курт стены у нас разрисовал.
- Ага, очень красиво.
- Вот война закончится, я тоже так выучусь рисовать.
- А я на танкиста выучусь, пусть все гады боятся.
- Не лучше уж на артиллериста, как мой братан. Знаешь, сколько он танков подбил? В каждом уральском товарняке один - да его.
- А ты откудова знаешь, что его.
- Откудова знаю, оттудова и знаю, тебе какое дело. Не веришь?!
- Да ладно тебе, заводиться. Я же просто так спросил.
Разговор затих. Ребята, пригревшись под лучами весеннего солнца, задремали. Взбодрил их вечер. Мишка, поёживаясь, зевнул и сел. Порывшись в сумке, он достал остатки сухаря разделил их поровну, добавил к ним две варенных картофелины в мундире, которые дал ему фашистский гад. Мишка толкнул Костика в бок и протянул ему снедь: - Ешь Костик, да будем выбираться. Быстро проглотив сухари и нечищеную картошку, ребята, стараясь не шуметь, выбрались на опушку кустов и залегли там, наблюдая за железной дорогой.
Костик, привлекая внимание, царапнул Мишку по руке, тот повернул голову в его сторону, а Костик кивнул вдоль дороги в сторону станции Зуевка. Мишка взглянул по указанному направлению и увидел обходчика.
- Ага, идет. Значит скоро, на восток потянут.
- Потянут. Давай отползать, а то засекёт и хана нам.
Ребята, не сводя глаз с железнодорожного обходчика, ползком попятились в чащу кустов, а когда тот прошел и скрылся за поворотом железной дороги, выползли на прежние позиции. Темнело и холодало, но холода они не чувствовали - полностью превратившись во внимание. И вот сумерки прорезались светом прожектора, и натуженным пыхтением паровоза, тянущего на восток тяжелый товарный состав. И как только послышался стук и скрип колёс, пострелы поползли к путям. Пропустив мимо себя пульманы, Мишка и Костик, как по команде вскочили, зацепились за край платформы и мигом вскарабкались на неё. Им повезло, на ней было то, что им было нужно – танк, а не какая ни будь там пушка или самолет, а значит, не придется лишний раз перебираться в темноте на другую платформу. Впрочем, пошарить в кабине самолета, особенно бомбардировщика, тоже имело смысл, несколько раз им удавалось найти не только не догоревшие парашюты, но и шоколад, на оружие и боеприпасы они внимания уже не обращали. Но в танке улов был более выгодным и более ценным. В этот раз им неслыханно повезло: «Тигр» ни кем обыскан не был. Это они поняли по ударившему им в носы запаху тлена, как только они открыли крышку люка заряжающего. Этот запах - запах верной поживы подстегнул их, и они быстро скользнули внутрь башни. Мишка прикрыл крышку люка и, вынув из сумки добытый в прошлых походах фонарик, включил его. Блеклый луч пополз по бортам башни и выхватил из темноты тела танкистов.
- Слышь Мишка, а чем это их так?
- В смысле?
- Ты что не видишь? Они же даже не обгоревшие, только вот по дырке в голове.
Мишка не ответил. Он быстро пробежал полоской света по боеукладкам танка ни одного снаряда в них не было, патронов к пулемёту тоже.
- Вот гады, всё выстрелили! До железки! – Возмущенно вздохнул Михаил и продолжил осмотр. На полике башни, у подставки для ног командира танка, под безвольно повисшей кистью руки валялся пистолет. Мишка подобрал его, сунул в сумку и пролез к механику-водителю, но его не было, не было и других членов экипажа. В машине оказались только командир и заряжающий.
- Костик их всего двое, других нет.
- Да фиг с ним. Давай этих раздевать, глянь комбезы-то новенькие.
Мишка стал снимать с заряжающего сапоги, и увидел цепь. Один её конец был закреплен под коленом немца, другой к его сидению. Как потом увидели ребята, командир тоже был прикован к танку таким же образом.
- Смотри, Костик, а они к танку-то наглухо пришлёпаны.
- Вижу, не слепой. Ладно, давай штанину распарывай, чего ждёшь, - выдал команду Костик.
- Фашисты они и есть фашисты - такие вещи теперь испортим, - сетовал Мишка, доставая нож, но тут он замер и вдруг выпалил: - А вот не дождётесь, гады. Он задрал штанину вверх и отрезал уже начавшую разлагаться ногу по колену, снял цепь.
Когда комбинезоны и все прочее, кроме нательного белья, было стянуто с фрицев и завязано в узел, ребята, приступили к обшариванию башни. Всё то, что представляло для них ценность, а именно: всё съедобное от тушенки до галет, штыки, ножи, часы, компаса, фонарики, фляги и прочее, что можно было на рынке обменять на еду, они складывали в найденный тут же ранец.
- Вот ты мне скажи, Мишань и что эти фрицы такие глупые, ну вот почему у них не шлемаки как у наших, а какие-то ни к чему не пригодные шлемы? - посетовал Костик.
- На фига тебе сейчас шлемак? Зима-то уже кончилась.
- И что с того, что кончилась? На рынке за них руки оторвали бы.
- Ага, а в милиции голову.
Оба хихикнули, и продолжили работу. Луч света фонарика заскользил по заднему погону башни, и вдруг осветил что-то переливающиеся перламутрово-красным цветом. Мишка ухватился за «это» и оно издало протяжный нежный звук. Мишка отдернул руку, но тут, же ухватился за находку двумя руками.
- Аккордеон! Вот это да. Вот это находка, - смотри Костик: - Аккордеон!- Выпалил он.
- Ну, аккордеон? Безразлично протянул Костик: - Брось его! Все равно ты с ним с платформы не сиганешь. А если и прыгнешь, то угробишь или его, или себя, пока будешь по насыпи кувыркаться.
- Моё дело, но аккордеон я не брошу.
- Как хочешь.
Паровоз испустил гудок.
- Пора, Мишка, к мосту подъезжает. Давай скорее!
Ребята мигом выбрались из танка.
- Костик помоги мне! - Попросил Мишка. Он ни как не мог просунуть руки в лямки аккордеона, что бы приторочить его на спину, как вещевой мешок.
- Давай уж! – Беззлобно буркнул Костик и кинулся помогать Мишке. Он слишком хорошо знал своего друга, что бы начать его раз убеждать. Уж если, тот чего надумал, то сделает обязательно. Мишкины руки были вставлены в лямки замки подтянуты. Аккордеон плотно прилег к Мишкиной спине.
 - Готово! – Крикнул Костик и толи скомандовал, толи спросил: - Сигаем!?
- Сигаем! – Согласился Мишка.
Сбросив добычу под откос, они тут же прыгнули сами. Им повезло, откос был недавно отсыпан, и они не долго, скользя по нему вниз задницами и пятками, остановились. Так ни разу и не кувыркнувшись.
- Фу, пронесло! – Выпалил первым Костик: - Ни столба, ни ямы, ни камня.
- Точно, а ну-ка посмотри, аккордеон мой цел?
Костик обошел вокруг друга и ощупал инструмент: - Цела бандура, и зачем она тебе.
- Надо, - буркнул сердито Мишка.
- Ладно, надо так надо пойдём шмотки искать. И в путь, а то завтра нас точно хватятся.
- До завтра успеем.
Всю ночь они шли берегом речки Косы, Мишка скрипел зубами, но аккордеон так и не бросил. В детдоме их очередной отлучки ни кто так и не заметил.

II

Старший унтер офицер Курт Шредер был самым уникальным военнопленным лагеря. И не только потому, что он был самым старым в лагере, на днях ему перевалило за шестьдесят. Ни потому, что он ни разу во второй мировой войне не брал в руки не только оружия, но и солдатской книжки. Он был уникальным пленным потому, что он уже сидел в лагере для военнопленных, только это было в первую мировую войну. Курт ни раз, и не однажды, рассказанной им историей о том, как он попал в плен, удивлял своих товарищей, которые в их годы уже не мало повидали на своем веку. Но такое могло случиться только с полным неудачником. Именно так они и звали его промеж собою – «старина неудачник». Со слов Курта Шредера дело было так: жил он в городке Гёрлиц, который, как известно, расположен в Силезии, немного восточнее Бреслау на реке Нейсен. Придя как-то февральским вечером со службы домой, он увидел заплаканное лицо своей старухи Гретхен, которая на его немой вопрос «что случилось?» протянула ему повестку. В которой ему старику Курту предписывалось на завтра не позднее 10.00 явиться в ратушу, ну а далее как обычно, при себе иметь… На утро Шредер отправился в ратушу, где одноногий, однорукий и одноглазый лейтенант, встав по стойке «смирно», торжественно доложил ему о том, что фюрер и рейх срочно нуждаются в нем «ветеране первой мировой войны - кавалере Железного креста второго класса», старшем унтер-офицере Курте Шредере. При этих словах, Курт хоть уже и был готов ко всему – вздрогнул. После яркой речи, лейтенант приказал Курту перейти через площадь в казарму запасного батальона, и получить обмундирование, что «ветеран Курт» и выполнил. Шредер надел на себя всё положенное ему обмундирование и даже каску, но вот, ни одна пара сапог, не подошла на его истерзанные, ревматизмом ноги. В виду этих обстоятельств он был отпущен фельдфебелем домой, на два часа, чтобы обуться в свои растоптанные сапоги. И вот когда Курт через два часа возвращался в казарму, на улочку по которой он проходил, въехал танк. «Новый» старший унтер-офицер вермахта не придал этому ровным счётом, ни какого значения, разве что подумал о том, что не дело танку ездить по городу ведь при неудачном манёвре машина может подавить не только тротуарные бордюры, но и страшно подумать - сбить старинный фонарный столб. Танк подъехал к Курту и остановился, открылся люк, оттуда вылез закопчённый белокурый, можно сказать образец арийца, танкист и поманил Курта Шредера на башню. Шредер, горя желанием помочь камраду, влез на танк, а дальше в течение секунды он уже оказался внутри башни. И только когда танкисты заговорили между собой, радуясь добытому «языку», он понял, что это русский танк, и что он в очередной раз плену. Курт конечно пытался объяснить русским, что он только идёт зачисляться в полк, но они, как считал Курт, наверное, из-за Железного креста который Курт нацепил дома, не поверили ему.
- Und so bin ich hier Kameraden mit Ihnen und freuen uns darauf! Weil es auf halbem Weg nach Sibirien. Aber Sibirien ist ein woo-oo!* – так обычно заканчивал Шредер свою историю пленения. После чего обычно раздавался дружный хохот его новых товарищей, которые, как правило, уважая его возраст, не привлекали «старину неудачника» к тяжёлым работам.
Вот и в это утро Курт поспал немного больше обычного так, как ночью он дежурил по бараку. Взяв, оставленные ему с завтрака чай и хлеб, Курт отломил от ломтя, самую малость, а оставшийся кусок обернул газетой и сунул во внутренний карман шинели, приготовив его для малышей, живущих в соседнем интернате. Понятие - детский дом, так и не уложилось в его голове. Выйдя из барака, он уселся на нагретую солнцем скамеечку, поднеся кружку с чаем, но так и не отхлебнул из неё, его внимание привлекли звуки, издаваемые аккордеоном который кто-то упорно мучил. Услышав жалобные и не стройные звуки, будучи мастером игры, на этом инструменте Курт настороженно прислушался:
- Was ist es nicht m;glich, dass dies ein Akkordeon – пробормотал он: - Nun, ja nat;rlich ist es ein Akkordeon**, - обрадовано заключил Курт.
Шредер поставив кружку с чаем на скамейку, поспешил на звуки. Подойдя к проволочному забору, он увидел, что на скамеечке, расположенной у входа в корпус, спиной к нему сидел мальчишка, вымучивавший из аккордеона звуки. Курт окликнул его:
- Hey, Junge, komm zu mir ich m;chte Ihnen etwas Brot.***
Мальчишка не шелохнулся.
- Мальцик, хлеп, хлеп ком, ком! – прокартавил Курт по-русски.
Мальчик повернул голову и огрызнулся: - Да пошёл ты.
Когда Курт увидел лицо мальчугана, он сильно разочаровался: это был дружок его обидчика. Шредер прекрасно помнил, как в первый же день своего пребывания в лагере он подошёл к забору, у которого уже стояли несколько его соплеменников.  Глянув по ту его сторону проволоки, он увидел, что там  играли маленькие худенькие ребятишки. В душевном порыве доброты старый Курт достал из кармана сахар, протянул его через проволоку и предложил: - Kinder, Kinder nehmen den Zucker, nehmen Sie es, bitte.****


*- И вот камрады я здесь с вами и рад этому! Потому, что это на полдороги к Сибири. А Сибирь это у-у-у!
**- Что это, не ужели это аккордеон, - пробормотал он: - Ну да конечно это аккордеон
***- Эй, мальчик подойди ко мне я хочу дать тебе немного хлеба.
****- Дети, дети берите сахар, берите, пожалуйста.
*****- Дети, дети это сахар, сахар.
******- За что, дети?
Но стайка брызнула в разные стороны, у проволоки осталось только трое: тот, который сейчас мучил аккордеон, он, тогда обхватив малыша руками, прижимал его спиной к себе, и еще один чуть-чуть порослее этого.
Курт протянул руку к ним: - Kinder, Kinder sind Zucker, Zucker.*****
Тот, который был порослее приблизился, быстро выхватил сахар из руки Шредера и сунул его себе в рот. Потом, отпрыгнув на пару шагов, схватил с земли ком подтаявшей земли и, швырнул его прямо ему Курту в лицо, что-то отчаянно и зло закричав, а этот громко захохотал.
Курт отерев рукой лицо, простонал: - Denn was, Kinder?******


Ответ на свой вопрос Шредер получил из-за спины: - Glaubst du, Herr Senior Sergeant Schroeder, dass nach dem, was wir taten, um ihr Land, werden ihre Kinder gl;cklich zu gr;;en uns Flaggen und riefen "Heil Hitler."Geh und wasch dich und mach dir keine Sorgen, wir m;ssen noch eine Mengewieder gew;hnen. *
Не смотря на то, что Шредер, опасался этого мучителя аккордеона, он не мешкая, почти бегом направился к мальчугану. Ещё издали Курт увидел, что в руках  у мальчика ярко перламутрово-красный аккордеон. Это его насторожило, а приблизившись ещё ближе, он просто оцепенел, увидев, что вторая сверху буква в названии аккордеона оторвана, его забила мелкая дрожь – это был именно его аккордеон. Не могло быть ни каких сомнений инструмент, несомненно, когда-то принадлежал ему, пока в апреле 1943 года он не подарил аккордеон сыну в его последнюю побывку. Земля и небо завертелись в его глазах картинками того дня, когда они пришли провожать Ганса на вокзал. Постоянно улыбающийся его сын в новенькой форме танкиста войск СС и тревожные глаза жены. Громко говорящая и смеющаяся публика, много цветов и оркестр. Оркестр, перекрывающий своими бравурными маршами весь этот шум и суету. Звонкая команда по вагонам, и Ганс легко оторвавшись от них, уже вскочил на платформу где стоял его новенький танк. Вот тут-то Курт, подбежав к вагону, и подал сыну аккордеон.
- Wir sehen uns Sohn! **
- Vor dem Sieg im Osten meines Vaters! ***
Поезд лязгнул буферами вагонов и, набрав скорость, унес сына за поворот в небытие.
Наверное, Курту Шредеру не стоило приближаться к мальчугану ближе, но он не удержался. Подойдя в плотную, он опустился перед аккордеоном на колени и, обхватив инструмент руками, прижался к нему щекой. Пыль, которую он вдохнул в себя из его мехов, выдавила из него слезы. Старший унтер-офицер Курт Шредер заплакал навзрыд. Он плакал, вспомнив свой домик, утопающий в цветах, вспомнив свою Гретхен с которой прожил душа в душу всю жизнь, он плакал по своему сыну нашедшего себе в место победы смерть! Он плакал, и всё его тело вздрагивало.
Подбежавший, упавший перед ним на колени, а теперь безудержно ревущий старик испугал Мишку. Он хотел, было отскочить от него, но не смог старик крепко вцепился в аккордеон. Мишка попробовал оттолкнуть его ногой, но и это было сделать не возможно, как будто слился с ним. Мишке не оставалось ни чего другого как, освободившись от инструмента перевалиться через скамейку на землю и отбежать в сторону. Он так и сделал. Когда он вновь посмотрел в сторону фрица, он увидел, что тот лежит на земле ничком, крепко обняв аккордеон. Переведя дух, Мишка приблизился к нему и потрогал его под ребра пыром, немец не шелохнулся. Тогда он наклонился и потряс его за плечо, немец что-то проворчал.
- Живой тварь! Он тут же ухватил аккордеон двумя руками, вырвал его из лап фашиста и бросился бежать в корпус. Взбегая по ступенькам, он уткнулся головой в тётю Мотю и училку ленинградку.
Тётя Мотя твёрдой рукой ухватила его за плечо и ласково спросила: - Мишенька, что случилось?
Мишка взглянул на неё взбешёнными глазами и, вывернувшись, кинулся, вверх крикнув на ходу: - Там, там внизу старикан фашистский лежит!


*- Не думаете ли вы господин старший унтер-офицер Шредер, что после того, что мы сделали с их страной, её дети будут радостно приветствовать нас флажками с криками «хайль гитлер». Идите, умойтесь и не расстраивайтесь, нам ещё ко многому придётся привыкать заново.
**- До встречи сын!
***- До победы на Востоке отец!

Обе женщины поспешили вниз.
Спустя недели две, Мишка сидел в классе и упорно пытался извлечь из инструмента хотя бы мало-мальски стройные звуки, хотя бы отдаленно напоминающие известную ему песню «Катюшу». Дверь отварилась и в класс вошла та самая учительница из ленинграда, которая встретилась ему на лестнице.
- Михаил, - не привычно обратилась он к нему, как к взрослому: - Я вижу, что Вы твёрдо хотите освоить игру на аккордеоне.
- А вам, что за дело?
- Я хотела бы вам помочь. Я нашла для вас учителя музыки. Хотите попробовать поучиться у него?
Мишка кивнул, не перестав давить на клавиши и растягивать меха.
- Тогда мы можем начать прямо сейчас.
- Хорошо бы, - буркнул Мишка.
- Отлично, - учительница повернулась к полуоткрытой двери и сказала по-немецки:              - Herr Schroeder Jungen stimmt, k;nnen Sie eingeben.* В дверной проём вошёл взволнованный Курт и тут же застыл у порога.
- Вот Михаил это твой учитель.
От неожиданной встречи Мишка поднялся с табурета: - Но это же фашист!
- Да это немец, но во-первых, не все немцы фашисты, а во-вторых, других учителей здесь нет, так что решай.
- Ладно, пусть будет фашист.
- Was willst du aufstehen, Herr Schroeder, die Sch;ler gehen!** - Распорядилась учительница.
Курт шаткой походкой приблизился к мальчику и протянул руки Мишка, молча, впихнул в них аккордеон. Тот аккуратно взял его приладился, положил на него голову и заиграл тонко и нежно.
Мишка слушал, раскрыв рот.

В конце 1949 года немецкие пленные были отпущены домой. Когда Шредер взобрался в кузов, к машине протиснулся Мишка и протянул ему аккордеон. Курт отрицательно качнул головой: - Nein, das ist das Kind nun alleine bei Ihnen. Good-bye!***

Отец пробыл в детском доме до 1951 года, потом его передали ремесленное училище. Он умел и любил играть на аккордеоне и рисовать картины до самой своей смерти в 2006 году.
Его брат Николай 1947 году вернулся домой.
Его брат Женька вырос и стал военным.
Костик сгорел в танке в 1968 году в Праге.
Курт Шредер в списках призванных в вермахт не значился и военным пенсионером Германии признан не был.


*- Господин Шредер мальчик согласен, Вы можете войти.
**- Что же вы встали, господин Шредер идите к ученику!
***- Нет, малыш это теперь только твоё. Прощай!



П. Загоскин.
11 января 2012г.