На краю бездны

Документальная повесть

Однажды в одном из популярных молодежных изданий мне довелось
познакомиться со статьей московского учителя о неформальных юношеских объединениях под заголовком «Пришельцы». Довольно интерес¬ный материал о приверженцах модного в ту пору рок - металлического течения. И мне вдруг подумалось: почему - пришельцы?!
Пожалуй, не пришельцы, а самые, что ни на есть выходцы из нашей с
вами действительности. Плоды, увы, нашего воспитания: действия, а нередко и бездействия. И вспомнилась мне иная категория ребят, не менее беспокойная, о которой мы также, к сожалению, долгое время умалчивали. Но теперь будем надеяться, пришло время раскрыть завесу и над этим пагубным явлением, пришла пора звонить во все колокола понять суть происходящего, спасти заблудшие юные души.
 
                ВОРЫ.

Эти четырнадцати - летние подростки, в сущности, еще мальчишки, проживают в разных районах столицы. Непохожие они ни по складу характера, ни по внешнему виду, по склонностям и увлечениям. И они тоже прямые наследники настоящего, так сказать, продукт на¬шего общества.
          Встретиться с ними довелось в разное время: и при различных обстоятельствах. Но в жизни каждого из них было событие, мягко гово¬ря, роднившее их, не знавших друг друга, между собой. Был суд. И суть его сводилась к тому, что парни эти совершили общественно опасное деяние,   то есть преступление, наказуемое законом. А квалифицируется оно как хищение государственного, общественного или личного иму¬щества. Испокон веку на Руси, да и не только у нас. Таких людей на¬зывали позорной кличкой «вор».
           Бывали в истории времена, когда это самое слово выжигали на лбу                                каленым железом. Случалось, что за воровство отрубали руку, насмерть засекали на площади. Конечно, эти варварские, примитивные методы воздействия, наказания канули в прошлое. Теперь такого чело¬века не отличишь от всех прочих, все же суть остается прежней. Вор - если это и не профессия, то, во всяком случае - страшный порок нашего общества, позорный пережиток. И особенно горького, когда этому подвержены несовершеннолетние, такие как Коля, Сева, Вовка, о которых и пойдет речь. У каждого из них был  свой, непростой путь на скамью подсудимых. О том, как это случилось, рассказывают они сами.               
Зал районного нарсуда был переполнен. Многие толпились у дверей. Были здесь и вездесущие старушки, и люди занятые, и случайные наблюдатели. На первых рядах стульев сидели удрученные   родители: угрюмые папы, заплаканные мамы.
Когда судьи вошли для оглашения приговора, все встали. Наступила тягучая тишина. Взгляды присутствующих устремились на отгороженное
-02-

барьерчиком место - скамью, где, понурив головы, под бдительным оком
конвоиров стояли семеро подростков. Каждый из них сказал последнее слово, и теперь они ожидали своей участи. За барьером стояли воры: угловатые отроки и вполне сложившиеся юноши, на протяжении нескольких месяцев занимавшиеся кражами. Каждому из них правосудие воздало по заслугам и тяжести содеянного.
Следствие по делу длилось год, и теперь подведен итог этой кро-потливой работ. В общей сложности у преступников насчитывалось двенадцать эпизодов хищения, а также угонов. Во всех они принимали участие в различном составе. Двое из совершеннолетних парней были приговорены к шести годами лишения свободы с отбыванием в исправите-льно-трудовой колонии строгого режима. Было также и пять, и три года. И лишь по одному из осужденных Николаю Бедину была предоставлена от¬срочка приговора сроком на два года, как гласит закон: « … впервые осужденному, … с учетом характера и степени опасности совершенного преступления, личности виновного, … а также возможности его исправ-ления и перевоспитания без изоляции от общества …»
           С Николаем мы встретились через несколько месяцев после судебного заседания. Но воспоминания об этом ужасном в его жизни событии были настолько свежи, что шестнадцатилетний подросток не мог без волнения о нем вспоминать. Все же прошлого из жизни не вычеркнешь, на6ело не перепишешь, здесь черновиков не дано.
 Рос Коля в благополучной, как говорится, семье. Отец - шофер авто6азы, не пьет, не курит. Мать - кладовщица на промышленном предпри¬ятии, сестра -  школьница. Так что дома всегда царили покой и порядок.
До седьмого класса у мальчика все шло хорошо. Учился не плохо, увле¬кался техникой, готовился, подо6но отцу, стать шофером. Как многие в его возрасте, нередко просиживал у гаражей, чем мог, помогал частникам   соседям. K тому же дружил с мальчиком, живущим в их доме и увле¬кающимся авиа - моделизмом. Вместе делали они модели планеров, самолетов. Запускали ракеты, мечтали о космосе.
Потом у подростков появился свой гараж - небольшой сарайчик, куда тащили они всякий металл, что-то приглянувшееся - со свалки, что-то ненужное - от соседей и автолюбителей. И втайне  от всех надеялись мальчишки в будущем построить собственную спортивную машину – багги.                Незаметно, в делах и заботах шло время. Коля успешно кончил школу, поступил в ПТУ. Но не  довелось любителям техники испытать всех радостей личного творчества. Райсоветом было принято решение о ликвидации незаконно сооруженных строений. Под снос пошел и ре¬бячий гараж.                И раз6релиоь они по своим домам. Кто-то усерднее засел за учеб¬ники, книги, кто-то записался в кружок дома пионеров, кто-то в спортивную секцию. А Коля так и остался на улице. До глубины души было обидно ему, что с легкой руки взрослых оторвали от интересного де¬ла.
-03-

Дни тянулись серые, скучные, похожие один на другой. Тогда-то и          ¬
повстречался ему Васька из соседнего двора, по слухам, бросивший шко-лу и вольноопределяющийся. Вот тут-то Колькины интересы несколько изменились. Ребята постарше, с которыми Васька его познакомил, тоже увлекались техникой. Но это был уже не о6ькновенный велосипед или мопед, и тем более, не модельные самолетики. Это  были мотоциклы. Правда, имели их только двое. Но по вечерам вокруг мощных, до блеска отдраенных, разрисованных «Яв» толпилась молодежь. Особо приближенным дозволялось с ревом прокатиться по окрестностям. Коля, как известно, учился в IIТУ, и уже знал некоторый толк в технике, так что к его советам нередко прислушивались.
Шли дни. От сердца у парня немного отлегло. Случалось, в празд-ники ребята складывались - у кого что есть, и посылали «гонца» за вином. Потом тут же у гаражей приканчивали спиртное, вели разгово¬ры, курили, мечтали под заунывное бренчание гитары.
Однажды, когда они остались втроем, Васька предложил: «Мужики, есть для вас калым. Надо помочь одному старому приятелю. Ему, понимаешь, занадобились аккумуляторы. Я тут, неподалеку кое-что присмотрел. Так что требуется ваша помощь. А уж за тем не задержится. Коля почувствовал, куда Васька клонит, замялся в нерешительности. «Ты, Колян, боишься, дрейфишь?»,- с вызовом спросил тот. Не пойти было неудобно, не по-товарищески. И Колька махнул рукой - была не была! Третьего приятеля уговаривать не пришлось.
Переулками они вышли на соседнюю улицу, пошли к железной дороге, вдоль которой тянулся бесконечный ряд кооперативных гаражей. Откуда-то из кустов Васька притащил лом и уверенно направился к одному из строений. Третий сообщник остался «на стреме».
Было далеко за полночь. И лишь гудки проходящих электричек нарушали тишину. Васька спокойно поддел ломом запор, резко дернул на себя, и дверь отворилась. В тусклом свете луны они увидели старый «Москвич». «Колян, помогай!», - пробурчал организатор из глубины гаража. Все еще растерянный Коля стоял у входа. Потом он что-то брал у Васьки и тащил на улицу «Вор! Вор! Вор!» - болезненно стучало в мозгу, а руки делали дело.
Содержимое они сложили в три хозяйственные сумки и пошли восво-яси. И лишь здесь Колька заметил, что вдоль гаражей горят неоновые лампы,  и только над этим, злосчастным, было темно. «3аранее готовился Bаська»- понял он. Потом Колька разглядел добычу. Были здесь два новеньких аккумулятора, а в общем, мелочь: какие-то масленки, зап¬части.
Через ночь они повторили набег, только теперь уже к другим га-ражам. 3десь, как выразился Васька, им повезло больше. С собой рас-хитители притащили четыре канистры, полные бензина. «Будет теперь ¬на чем покататься вволю», - довольно потирая руки, сказал главарь.
-04-

 В следующий раз они пошли «на дело» другой компанией, но все с тем - же Васькой. Брали все, что только могли унести. Колька уже ничего не боялся, так как считал, что терять больше нечего. А Васька все донимал: "Боишься? Не кони, все будет шито-крыто". Правда, теперь он это говорил лишь наедине.
Примерно через месяц они  решились на более серьезное дело. Было их четверо. Поздно вечером на такси ребята подъехали к станции «Лианозово». Пройдя в сторону от дороги, остановились возле авто-ма-газина. Здесь продавали мотоциклы. Размещать их было негде, поэтому они стояли прямо под открытым  небом, за забором. Неподалеку, в небольшом строении – будка сторожа. Ну а он в это время наверняка задавал храпака.
Воры зашли с дальнего угла, перемахнули через забор. Васька был спокоен, видно и этот вариант уже проверен. Минут за десять ребята скрутили, что могли, из запчастей, и тем же «макаром» покинули стоянку.
На следующий день Васька рассчитывался с приятелями хрустя-щими купюрами. «Гуляй, братва!» - говорил он, «отстегивая» пятерики и червонцы.
Все  было в порядке. До ребят лишь изредка доходили сторонние слухи о каких-то расхитителях, Но их никто не подозревал. Кое-что из похищенного, что не удалось "сплавить" покупателям, хранили в надежном месте, в подвале одного из домов, на который они навесили свой замок.
Взяли их разом в один из солнечных мартовских дней. Последним делом была квартира. Идею предложил один из приятелей, который наблюдал, как детишки частенько крутятся вокруг старенького дома, уготованного под снос. Интересно было то, что они оттуда никогда не возвращались с пустыми руками. Парень также выяснил, что жильцы всех квартир, кроме одной, съехали. Что может быть про¬ще - дом без присмотра!
Солнце еще не село, а воры, выдавив стекло, уже проникли в дом. Взяли радиолу, портфель - дипломат, красивый финский, сувенирный на-бор: никелированные топор и пилу, и кое-что по мелочи. Денег не на¬шли, и Васька прихватил прямо с вешалки кожаную куртку. Она-то их и подвела. Буквально через день Васька был в милиции. Так закончились эти «романтические» похождения.
Долгое время Колька не мог понять, почему его не посадили. Он был уверен, что ожидает его. Лишь потом до него дошло: помогли характе-ристики из школы, ПТУ, с места жительства, а также ходатайство руко-водства училища. Ведь осужден он был впервые, к тому же на учете, в отличии от многих соучастников, нигде не состоял. Это и послужило ДЛЯ него смягчающим обстоятельством.
Долго еще после суда не мог он опомниться. Но постепенно страсти улеглись. Поплакала мать, пошумел отец, и Колька снова пошел в учи-лище. Кстати, он так и остался комсомольцем. И каково же было его уди-вление, когда осенью на отчетно-выборном собрании ребята предло¬жили его кандидатуру комсоргом подгруппы! К тому же мастер - добро¬душная
-05-

пожилая дама, также рекомендовала его: «Парень спокойный, серьезный, уравновешенный».
И никто из товарищей ни словом не обмолвился о том, сколько дел совсем еще недавно «накрутил» этот уравновешенный парень. Коль¬ка сам напомнил об этом. «Не могу я, не имею права … вы же знаете ...». Однако товарищи решили по-своему. Все проголосовали-«3а».
И вот теперь комсорг Николай Бедин сидел передо мной. «Это са-мый страшный урок в моей жизни, - взволнованно и откровенно говорил он, -Никогда этого себе не прощу».
Впрочем, было уже видно, что человек, судьбу которого правосудие решило весьма гуманно, многое пережил, понял. Действительно, с тех пор Коля заметно посерьезнел, больше внимания уделял учебе, да и комсомольская работа требовала от него много вре¬мени.
Этот пример может служить свидетельством того, как человек, не-способный подняться над окружающими его обстоятельствами, идущий на поводу у собственной беспринципности, равнодушия, оказывается на скользком пути. Пожалуй, в немалой степени, этому способствовало и холодное безразличие, а нередко и неведение постоянно занятых взрос-лых, нисколько не беспокоящихся бесцельно блуждающими, неприкаянны-ми юнцами. А ведь давно известно, что от безделия, неорганизованности досуга - прямой путь к уличной безнадзорности, а нередко и к преступлению.
Вот еще одно подтверждение тому, как незаметно для себя, а тем более для окружающих, подросток допускает серьезные ошибки, постигая суровую правду жизни на собственном горьком опыте.
…Сева - парень довольно своеобразный. Изысканно вежлив, скромен, одет со вкусом. Все понимает. Сколько он себя помнит, папа с мамой не живут. Шестнадцатилетний юноша имеет на этот счет свое мнение. Мама –женщина своенравная, беспокойная, даже взбалмошная. Папа - уравновешенный, рассудительный. И по сей день, несмотря на относи¬тельно нормальные отношения, спорят они, ругаются, а порой и сканда¬лят. И прежде всего не могут они найти общего языка в вопросах воспитания собственного сына. И хотя их мальчик уже работает на фурнитурном комбинате сборщиком тары, мнение родителей о его даль-нейшем предназначении разделяются. Папа, как выразился Сева, видит в сыне будущего музыканта, мама - хорошего инженера.
Но Сева, честно говоря, больше тяготеет к первому. Все-таки не-когда он два года отучился в музыкальной школе по классу фортепьяно, потом свободно, как утверждает, за пару дней освоил гитару. А вот теперь тот же предприимчивый папа определял его к хорошему педагогу при консерватории, через которого в перспективе можно будет попасть на одно из отделений.
B общем, Сева полностью доверял себя заботам сердобольных           родителей. Средств в семье хватало, папа всегда материально помогал, мама
-06-

работала в столовой, да и Сева уже пополнял семейный бюджет.
Восемь классов он успел закончить до суда. Теперь учился в           «вечер¬ке». Так что у него все было терпимо, если бы не этот злосчастный факт биографии.
…Летом, после окончания школы связался он с одним из пэтэушников - ¬ Димкой. Ну и пошло…Бродили по городу, попивали вино. Круг знакомых был уже приличный. Но нет! По подворотням они не торчали. Придут к ко¬му-то на «хазу», то бишь, квартиру, выпьют, посидят, побалдеют под музы¬ку. Чаще бывали у деловой девчонки, Галки. Родители ее обычно уезжа¬ли на дачу, так что она оставалась за хозяйку. Правда, Сева слышал, что она состоит на учете в милиции, но в общем была подружка в поря¬дке.
Сева просто не знает, как  это получилось, а только однажды в четыре утра, когда всех обывателей одолевает самый крепкий сон, ока-зались они с Димой у винного магазина. Это было первое и последнее, как искренне заверил меня собеседник, их общее «дело». Нет, перед этим они не выпивали, шли уверенно, трезво. Теперь Сева уже и не помнит, кому первому пришла в голову, идея «взять магазин». Прежде- то он и дороги в милицию не знал.
В магазин воры проникли через подсобку. Сигнализации никакой. Взломали запор и вошли. Спокойно упаковали рюкзаки коньяком, как поз¬же выяснилось - на несколько сотен ру6лей. И тем же манером покинули помещение. Краденое спрятали в подвале.
Гулять решили у Гали. Гуляли по высшему классу, в узком кругу друзей. К тому же девчонки приготовили под коньяк хорошую закусь. На следующий день Сева притащил на квартиру уже целую спортивную сумку спиртного. И все, вроде прошло гладко. Однако, надо же было кому-то выбросить на улицу через окно бутылку из-под коньяка! Она-то и сыграла в их судьбе роковую роль•
С улицы, видно, кто-то обратил на это внимание. А так как слух о краже в магазине быстро распространился окрест, сразу сообщил в милицию. И пока подвыпившие девицы с ухажерами слушали модный «хэви – метл», по лестнице в квартиру уже поднимался участковый инспектор. Когда дверь отворилась, Сева, недолго думая, метнулся в другую комнату и выбросил остатки спиртного с сумкой на улицу. Но дело было кончено. Воры задержаны.
На суде присутствовал один отец. Маму, как пояснил Сева, решили уберечь от лишних переживаний.
И Севе повезло! Пэтэушник, уже известный в милиции по каким-то проделкам, как организатор, получил три года за хищение госиму¬щества, а Сева отделался отсрочкой приговора.
На вопрос, почему же все это произошло, Сева доверительно ска¬зал: «Да понимаете, не хватало «фунтов-стерлингов», а перед девчон¬ками хотелось выступить. К тому же он просто попал в замкнутый круг. Все эти бездельники, тунеядцы, праздношатающиеся… И никак от них не
-07-

отвяжешься … Друзья, товарищи, друзья друзей… Спасибо, суд остановил!
Теперь Сева ни с кем не общается. Как говорится, избави Бог! К тому же вокруг сплошная мафия. Все повально играют в карты. Что угодно можно проиграть. Конечно, в зависимости от круга. Сотнями, случается, а то  большими деньгами ворочают. А откуда они, такие деньги-то? Теперь Севе ничего нельзя, чуть что - сразу «загремит».
Было ясно, что Сева серьезно взялся за ум. И не успели мы закончить
разговор, как я узнал, что на улице его уже ожидает папа. Я не стал парня задерживать и пожелал ему успехов в музыке и воздержания от всяческих приключений.
Невольным свидетелем части нашей беседы, где речь шла о коньяке, о мафии и картах был другой подросток-Вовка Алексеев. И он не удержался и высказал по этому поводу свое мнение: "Вы ему не очень-то верьте. Я его хоть и не знаю, но чувствую, если он действительно, такой, то дело - дрянь. «Почему?»- поинтересовался я. "Да если бы он был поприличнее малость, попорядочнее, или там, деньгами солидными ворочал, не полез бы в винный за коньяком.
И вообще довольно скользкий парень. Ну а то, что играют пацаны - это точно, сам любитель",- не авторитетно, а просто и уверенно заявил Вовка.
           Разговор наш происходил в комнате участкового, и Вовку только что извлекли в группе подростков из очередного подвала. Был он в потре-панной серой телогрейке, в джинсах, и, несмотря на приличный мороз, в кроссовках и спортивной шапочке. Свою экипировку он объяснил просто. Не полезешь же в подвал в «Аляске». К тому же, если что, придет¬ся «делать ноги». А так надежнее.
Алексеев имел солидный опыт вольной жизни. Когда он попал на скамью подсудимых, его тут же исключили из ПТУ. Кстати, симпатичному черноволосому пареньку трудно было бы дать его шестнадцать лет. Выглядел он значительно моложе, хотя рассуждал довольно здраво, по-взрослому.
Вовка был осужден на три года. Но пока ждал отправки с Матросской тишины, как многие другие, написал  кассационную жалобу о помило¬вании. Ему и заменили лишение свободы отсрочкой приговора. 3а месяц пребывания в изоляторе он успел вкусить  кое-чего из серой тюремной жизни, порядочно растерялся, и, выйдя за ворота, откровен¬но говоря, не знал, куда себя деть. Двое дружков - подельников полу¬чили по три года, а он вот по воле рока возвращался домой.
С тех пор прошло около года. И все это время Вова появлялся домой лишь к ночи - поспать. Все остальное время проводил на улице. Некоторое время после суда он работал на базе авто-слесарем. Вот толь¬ко невероятно нудный механик ему попался. Все «доставал» его бесконе-чными беседами, наставлениями да призывами «завязать» с уголовным  прошлым. В итоге Вовка с ним сильно повздорил и вот уже второй месяц на работе не
-08-

появлялся. 3а это время по настоянию мате¬ри присмотрел себе другое место – на фабрике. И уже проходил мед¬комиссию, собирал документы. Ну а о том, как он ступил на тернистый воровской путь - история длинная. Мало кого в это он посвящал. И все же, начав такой откровенный разговор, продолжил.
…Класса до седьмого у него все шло нормально. Учился средне. Все свободное время проводил на улице, во дворе. Гонял на велосипеде. К тому же руки у него были неплохо поставлены, и нередко, вся ребятня обращалась к Алексееву по вопросам ремонта велотехники. Да и взрослые охотно обращались к помощи простого добродушного парня. Кому ковер повесить, электрику починить – всегда - пожалуйста.
А летом день-деньской ребята пропадали на речке. 3агорали, иг¬рали в футбол, в карты. Здесь круг его общения значительно расширил¬ся. Он ближе познакомился с парнями с соседней улицы.
Когда началась учеба, связи эти укрепились. Они стали встреча¬ться чаще. Вечерами бродили по дворам, в непогожие дни забирались в подвал. Учебу Вовка вскоре забросил. Стал прогуливать. Домой возвраща¬лся поздно 
          В выходные ребята соображали «на троих». Тем более, что в эти дни каждому давали денег на мелкие расходы. А нередко удавалось, придумав что-нибудь про бассейн, кино, мороженное, выпросить у ма¬тери приличную сумму. Ведь не каждый же день - выходной, и мать ему никогда не отказывала. На все это вскладчину покупали вино. Пили в сквере, в подворотне, подальше от людей. В плохую погоду - все в том же подвале.
Кстати, их штаб-квартира была оборудована неплохо. Здесь стоял сносный старенький диван, скамейки, журнальный столик. Был даже телевизор, который кто-то из ребят нашел во дворе и потом отремонтировал. Короче, в подвале с искусственным освещением был полный комфорт. Здесь же велись напряженные картежные баталии, разумеется на деньги. Из посторонних, а их было четверо, никого в свою тайну не посвящали. А милиция сюда и не заглядывала, так как снаружи создава¬лось впечатление, что подвал закрыт. К тому же до самого жилища добраться было  не так просто.
          В этом я сам убедился позже, когда вслед за Вовкой белым днем спустился в беспросветный мрак. На ощупь мы долго  шли по каким-то коммуникационным трубам. Потом еще шли по щиколотку в воде. Лишь изредка Вовка зажигал спичку, чтобы правильно сориентироваться. Правда, к этому времени подвал был уже заброшен и им никто не пользовался. Телевизор мы с подростком видели в той же комнате участкового. Лишь никому не нужный  продавленный диван все еще охранял старые стены.
3дecь они и гуляли, поддавали. Один из приятелей к этому времени уже работал, так что расплачивался за «горючее». А домой возвраща¬лись поздно, уже протрезвев, и никто из домашних не обращал на них внимания. Другим в компании был Вовкин ровесник, обыкновенный улич-ный парень. А четвертым они приняли великовозрастного недалекого бездельника лет на
-09-

пять их постарше. Он был чем-то вреде шута. Бывало, подпоят его «на халяву» и давай издеваться да насмехаться, да выслушивать его пьяные бредни.
Потом кто-то предложил «дело». Воровали по мелочи: из рабочих бытовок - телогрейки, валенки, инструмент всякий. Иногда что-то удавалось «сбагрить» за энную сумму знакомым. А случалось, воровали в магазине с прилавка. Выждал удобный момент, схватил, что плохо леж¬ит, и … только тебя и видели.
Держались в компании, несмотря на различный возраст, на равных. Все сваливали в общий котел. Как говорится, для  нужд хозяйственных.
Потом начались дела посерьезнее. Ночью "чистили" частный транспорт. И действовали довольно оригинально. Впрочем, в блатном, воровском кругу это не новость, и Вовка немного посвятил меня в подробности. О том, как простой школьной линейкой открывали «жигули», как чистили киоски «Союзпечать», «Табак», «Мороженое». Как позже обмозговывали и реализовывали планы краж в магазинах, даже оборудованных сигнализацией. И пахло здесь уже солидными суммами. Правда, пахло недолго - их скоро спускали на то же вино и прочую чепуху.
А однажды угнали «жигули». Спрятали их подальше от сторонних глаз и гоняли несколько вечеров напролет, пока один из подростков не врезался в забор. Тогда машину просто бросили. Так продолжалось около полугода. Однако житейская мудрость, проверенная веками, вновь подтвердилась. Сколь веревочке не виться …
В один из вечеров Вовка возвращался из подвала с магнитофоном под мышкой. Собирался послушать новые записи. И тут его остановили два постовых милиционера. Подозрение вызвал у них припозднившийся подросток, в сомнительного вида телогрейке, да еще с магни¬тофоном. Откуда, спросили, идет и куда? «Домой от приятеля», - глядя на сотрудников в упор, ответил Вовка. Уж толк- то в этих делах он знал. Однако милиционеры оказались дотошные. «Пойдем к приятелю!»,- -сказал один.
Короче, оказался Вовка у участкового. Ну, тот конечно, Алексеева
сразу признал. И подростку ничего не оставалось, как вести их в под
вал. Единственное, на что он надеялся, что ребята ушли вслед за ним по домам. К тому же он предполагал, что до основного лежбища милиция не дойдет.
Когда, спустившись в подвал, Вовка громко проговорил: «Нет  здесь никого». Ну и еще что-то в этом роде. Однако участковый все же увид¬ел, что где-то вдалеке погас свет. И, освещая себе фонарем путь, он нырнул вглубь подвала, двое других - за ним.
Наконец за поворотом он осветил самодельную дощатую дверь. Лейтенант толкнул ее, и в свете фонаря перед ним предстали Вовкины подельники. Тут же обнаружили конфеты, сигареты, шоколад с последней кражи. Уже в отделении милиции великовозрастный балбес, не
-10-

принимавший участия в кражах, все и рассказал. И о киосках, и о кулинарии, и о машине.
Суд приговорил всех к лишению свободы. Тогда-то Вовка и напи¬сал кассацию. С тех пор и не находил себе места. Друзья были  дале¬ко, подвал прикрыт. Так, попеременно работая, прогуливая, а потом и во¬все гуляя, проводил он время. Иногда забредал в чужой подвал к знакомым ребятам перекинуться в карты, как было и в этот вечер.
Когда я в ходе разговора спросил Алексеева, как он относится, например, к тому же воровству, таксо - наркомании /а последних по его подсчетам из числа знакомых было - каждый десятый/, Вовка начал издалека.
Он вдруг вспомнил своего отца, как тот однажды ему сказал: «Знаешь, сынок, больно прямой и скользкий путь избрал ты для себя. Уж лучше пошел бы прямым, трудным, извилистым, но честным».
Ну, а что касается своих, местных или тех центровых парней, что тусуются на «Пушке» /Пушкинской пл. / и в других местах, это - мрак.
И тут он рассказал что-то вроде притчи. Мне подумалось, что таковая бытует среди подростков, однако Вовка, не уверяя меня в авторстве, сказал, что понял это однажды сам. И  продолжал: «Идет по улице человек. Над ним небо. Должно быть там наверху красиво», - думает он, а голову поднять не может. Вдруг видит - перед ним колодец. 3аглянул человек в него.
«Ба! Да там-то же голубое небо, светлое и ясное. И …»,- Вовка не стал продолжать, все было  и без того понятно. "Вот так и Пу¬шка и прочая дребедень", - заключил он.
И тогда я по-настоящему понял, сколько непростых, мудреных вопро¬сов задало Вовке Алексееву его незадачливое, путаное детство, зaмы¬словатое отрочество. Но в глубине души была надежда, что он выдержит эти испытания, выберется из этого «болота», твердо встанет на ноги.
Эти горькие исповеди, иногда не вполне откровенные, но чаще все же идущие от сердца, подтверждают известную истину - ворами не рожда-ются. Ведь в жизни этих, в общем - то еще не сложившихся подростков до определенного момента не было и мысли о предстоящем преступном будущем. Да и произрастали они не в вакууме, а во вполне нормаль¬ных трудовых семьях. Однако бездумная Улица сделала свое дело.
           Во всех этих случаях, конечно же, рано ставить точку. Впереди у ребят, у кого раньше, у кого позже - снова суд, который вынесет послед¬нее решение: либо об освобождении от наказания, либо о направлении осужденного для отбывания наказания, назначенного приговором.
Нашим законодательством несовершеннолетним осужденным дается возможность для осмысления содеянного, дается реальный шанс для исправления. Как выдержат они это единоборство добра со злом в собственной душе? Кто им поможет, кто, быть может, пойдет с ними рядом? Пожалуй, в этом  и заключается  смысл нелегкой борьбы за судьбу молодой челове¬ческой поросли.
-11-

                К НОВЫМ БЕРЕГАМ!

У Виктора Храпова все это было уже позади. Год скитаний, бесшаба¬шного воровства, суд, колония. Многое в своей еще небольшой жизни довелось ему пережить. Но, пожалуй, самое горькое, гнетущее из чувств ¬одиночество. А разговор наш начался с писем из воспитательно-тру¬довой колонии.
           Когда выдавалась свободная минута, многие из колонистов прихо-дили в красный уголок и надолго склонялись над белоснежным листом бумаги. Писали знакомым, друзьям, родственникам, случалось и инспек-тору по делам несовершеннолетних. Ведь по сути это был  единственно непрерванный контакт с волей. Возможно, непосвященному человеку это может напомнить армию, где, завидя солдата-почтальона, бойцы дружно обступают его и с нетерпением ждут своей очереди, чтобы получить долгожданную весточку.
Но эти письма не были, похожи на армейские, это Виктор знал твердо, потому - что и сам нередко засиживался над каждой строкой. О чем же они, письма оттуда.
«… теперь уже прошлого не вернуть. Надо было прежде, чем что¬-то сделать - подумать. А мы не понимали, что совершаем преступле¬ние… Скорее бы вернуться домой и начать жизнь заново, без вся¬ких приключений. Спокойно учиться и работать, и, конечно, сюда больше не попадать».
«… говорят, на ошибках учатся. Да, действительно, этот урок научил  меня. В своей жизни я, наверное, не раз вспомню о нем… Годы прой¬дут, и я снова увижу всех мне близких и знакомых. Снова буду жить как, все, совсем новой жизнью».
Поверьте, нелегко читать эти горестные, порой сбивчивые, не-складные строки. Сколько боли, отчаяния, раздумья в них. А это желание -начать новую жизнь?!
А ведь по сути дела настоящая, осмысленна,  жизнь еще впереди, oна только начинается. И все же эти письма наводят на глубокие размышления.
Как же это случилось, что человек, едва ступивший на свой жизнен-ный путь, уже в начале его боится оглянуться назад?!
« Трудно это все вспоминать,- после продолжительной паузы гово-рит Виктор.- Ну разве что для того, чтобы упредить других, таких же несмышленых, как я тогда, от неверного шага, расскажу все по порядку». И юноша поведал о своем жутком падении в бездонную про¬пасть, называемую воровством.
Когда все это началось, он уже и не помнил. Но дома было не-выносимо. Отец с матерью без конца скандалили, особенно подвыпив. А водка у них не переводилась. Отец работал слесарем, и часто приходил пьяным. Бил мать, выгонял из дома. Так что нередко они ночевали у со-седей или знакомых. Что было причиной тому, Витька точно не знал. Но стоило
-12-

родителям сесть за стол, опрокинуть по стакану, тогда и начиналось.
         Уже в начальных классах мальчик был предоставлен самому себе. Дома он не засиживался. Придя из школы, бросал портфель и уходил на улицу. Бегал с ребятами, играл в войну, в футбол, домой возвра¬щался к вечеру с большой неохотой.
         Вскоре родители развелись, и отец ушел из семьи. Мать поначалу еще работа на заводе. Но вскоре запила с большим рвением, стала про-гуливать. Когда ее уволили, пошла работать посудомойкой в кафе. И снова дома не прекращались пьянки. Теперь она уже приводила неиз-вестных собутыльников - неприглядного вида мужчин и женщин. Допоздна в квартире пили, шумели.
Витьке в ту пору шел десятый год. Мальчишка рос безразличным ко всему. В школе он мог с легкостью нагрубить учителю, а, бывало, вставал в середине урока и уходил. Спрашивали: «Куда?"» «Гулять». И шел слоняться по городу. Единственной его заботой была ста¬ренькая бабушка, которая жила с ними. Мальчик нередко помогал ей по хозяйству: ходил за лекарством, за продуктами по магазинам. От матери-то ожидать было нечего. Спасибо, бабушкина пенсия хоть как-то помогала.
Из школы на Витьку постоянно жаловались. Но мать на все маха¬ла рукой. Она была занята своими похмельными мыслями. И опускалась все сильнее.
Однажды, придя домой, Витька как всегда увидел на кухне беспорядок. На столе - остатки спиртного, закуску. Тогда-то впервые и приложился к бутылке. И позже, в любое время мог повторить то же самое.
Грустно ему было, скучно и одиноко. Слухи о его озорствах уже дос¬тигли милиции. То он подрался в школе, то разбил стекло у соседей, то отнял у мальчика велосипед. Курить он начал тоже в начальных классах, с  ребятами за углом, потом на переменах в туа¬лете. Это поднимало его в собственных глазах и производило впе¬чатление на приятелей. Несколько месяцев он занимался в секции «Самбо». Но, когда тренер узнал, что мальчишка курит, его исключили.
А однажды после очередной его выходки мать привела непо-слушного сына в инспекцию по делам несовершеннолетних. Разгоряченная, нервная после продолжительных загулов, привела к инспектору, объяснила: в школе прогуливает, хулиганит, никакой упра¬вы на него нет. Потом заявила, что она от него отказывается и ушла.
Делать нечего. Некоторое время спустя, инспектор, зная положе¬ние в семье, приняла заявление горе-матери, и Храпова отправили сначала в спец приемник, а затем в детский дом. Мать лишили ро¬дительских прав. Она не возражала - пусть государство воспитывает.
Обидно было Витьке. Ведь в детдоме таких, как он, имеющих родителей, было немного. И конечно же, не понимал он тогда, что родная мать предала его, отказалась насовсем. А в общем, тут ему было не так плохо
-13-

 плохо. Кормили сносно, и как все он продолжал учиться.                ………Когда Храпову исполнилось тринадцать лет, его перевели в интернат. К новой обстановке привыкать было нелегко. С полгода Витька держался, а потом  начал сбегать. К ба6упше, изредка к матери, которая к тому времени переехала к сожителю.
Мальчика, конечно, тянуло на улицу. Хотелось сходить в кино, по-лакомиться мороженым. А денег не было. Тогда впервые и решился он на кражу.
Одна из воспитательниц интерната дежурила в ночную смену. И ко-гда она вышла на другой этаж, Витька спокойно прошел в комнату мла-дших, где по его расчетам она оставила сумочку. Детишкам сказал, что ему нужно взять нитки с иголкой, залез в сумку, вытащил из ко¬шелька двадцать пять рублей и ушел.
На следующий день пропажа была обнаружена. Младшие показыва-ли на Храпова. Но он еще ночью надежно спрятал деньги и от учас¬тия в краже отказался. Наконец, никому ничего не сказав, Витька ушел из интерната.
С неделю он прожил у 6абушки. Правда, приходил к ней поздно вечером только ночевать. Чувствовал, что его могут разыскивать. Все остальное время бродил по городу. Краденые деньги быстро таяли. Он купил зажигалку, курил сигареты с фильтром. Остальное проедал на сладостях.
Как-то после продолжительного наставления бабушка дала вну¬ку денег на дорогу и убедила вернуться в интернат. Нагулявшись  вволю, Витька, действительно, решил вернуться.
Метро было переполнено. Люди спешили на работу. Подземка со свой¬ственным ей визгом уносила эту сплоченную массу. На остановках толпа суетилась, шевелилась всем своим мощным телом. Одни пробирались к выходу, другие занимали их место.
Вдруг прямо Витьке в грудь уперлась черная хозяйственная сумка. Владелица ее, дородная женщина, стояла к нему спиной. Сере¬бристая молния маячила перед глазами. Ну как тут устоять?! И Хра¬пов рискнул. Он потихонечку расстегнул замок. Рука бесшумно скользнула внутрь. Секунды летели. Подросток быстро нащупал кошелек, осторожно вытащил его, и также тихо застегнул сумку.
Выйдя на ближайшей станции на улицу, в стороне от людей он выпотрошил содержимое и бросил кошелек в кусты. Потом пересчитал деньги. Навар был солидный - более ста рублей и добрая горсть мелочи. Какой уж тут интернат. И Витька поехал к матери. С нею и поделился радостью. Шел по улице, нашел кошелек, а в нем - деньги. Мать одобрительно кивнула - кошелек выкинул и правильно сделал.
Приближался его день рождения. И они с матерью зашли в ко-миссионку и купили там недорогой подержанный, но действующий магнитофон. Потом Витька накупил пепси колы, а остальные деньги отдал матери.
-14-
 
Так серое вязкое болото воровства постепенно затягивало его. Храпову снова нужны были деньги. Вкус их еще был свеж и приятен. Когда-то в детдоме он слышал, что наиболее отчаянные из шпаны «обували» одиноких женщин. Присмотрят в безлюдном месте такую мадам, рванут сумочку из рук и - дёру.
 Трижды ему удавались подобные рывки. Только он действовал иначе. Не спеша следовал за женщиной. Заходил за ней в подъезд, как будто направляясь к знакомым. И если жертва поднималась выше второго этажа, вырывал сумку из рук и стремительно скрывался из подъезда. И всегда Витька действовал один. Не случайно позже в изоляторе его за это прозвали "медвежатником".
Как-то в одном из домов, где проживали иностранцы, он решил поискать зарубежные журналы с интересной рекламой и красочными иллюстрациями. Их нередко бросали под на лестничной площадке. Проходя по этажам, Храмов на одном из них увидел новенький ве¬лосипед. И решил: если журналов не найдет, то уедет на колесах, Не возвращаться же пустым. Так и получилось. Он потихоньку взял велик, вытащил его на улицу и нажал на педали. Только его и видели.
Велосипед он привез матери. И впервые признался, что украл его. Мать промолчала.
К этому времени Витька узнал, что в интернате, где он от слу¬чая к случаю все же появлялся, на него готовят материал для направления в психбольницу. И  ночью он выдавил стекло медкабинета, забрал документы и прихватил с собой снотворное. Взял на всякий случай - авось пригодится. А документы он сразу сжег.
Сообразительный врач - мужчина, догадавшись, чьих это рук дело, предложил сделку. Если Витька вернет капли, то взамен получит заграничную авторучку. Капли подросток принес. И пока в медкабинете никого не было, по привычке проверил бесхозно лежащую сумочку. А вскоре появилась медсестра. Она сказала, будто из сумки что-то пропало, и потащила Витьку в милицию. Там он откровенно признался, что в сумочку лазил, но брать ничего не брал.
Милиционер попросил принести его личные вещи. Среди них была синяя спортивная сумка, а в ней, женский японский зонтик, оставшийся после одного из рывков. Происхождение их Витька достоверно и внятно объяснить не смог.
Проверив список похищенных вещей, сотрудники убедились, что сумка и зонт несколько дней назад были похищены у гражданки. Вещи свои потерпевшая опознала, однако сообщила, что подростка в момент грабежа не разглядела, а запомнила лишь руку со следами  ожогов на ней от сигарет. Быть может, она была врачом и понимала, что к чему. Следы  на Витькиной правой руке подтвердили по¬дозрение. И ему ничего не оставалось, как сознаться. Ко всему  про¬чему в момент обыска у матери обнаружили и
-15-

 велосипед. В резуль¬тате - за кражу личного имущества и грабеж Храпов был осужден на три года с отбыванием в ВТК общего режима.
В колонии было трудно и скучно. Подъем в шесть утра, зарядка, завтрак, проверка, попеременно учеба или работа на производстве, затем обед, телевизор, прогулка строем и с песней, и отбой. Поначалу он помышлял 6ежать. Но, узнав, что за это много дают, и убедившись, на примере других, что совершить это непросто, отказался от подобной мысли.
Еще в следственном изоляторе он понял, что такое воля. Весь день - в камере. Того - нельзя, этого - нельзя. Весь день клеили бумажные пакеты – по 200 штук к ряду. Так сидел он два месяца до суда, также два месяц ждал этапа, и месяц этапировался в Курскую область. А в довершении всего - десять дней в карантине.
Не раз побывал он за три года в «Дизо» /Дисциплинарном изоляторе/ за различные нарушения. И все это время, как и другие, писал домой. Но отвечала ему только старенькая бабушка.
За КПП колонии Витька вышел в семнадцать лет. Дома он узнал, что мать допилась, догулялась - за аморальное поведение и паразитический образ жизни ее/как  практиковалось в ту пору/ выслали из Москвы. Жалко было Витьке неудачницу - мать, жаль было одинокую бабушку.
Жаль было свои несуразно растерянные детские годы. Впрочем, многое у него было еще впереди.
По направлению его приняли штукатуром в Стройуправление. Изредка заезжала мать. И хотя у отца давно была своя семья и трое детей, Витька поддерживал с  ним отношения.
Вина парень вот уже несколько лет не брал в рот. Стал серьезнее и вдумчивее. Естественно, он становился взрослым. И его уже не прельщала блатная романтика. Не хотелось ему снова на нары. Опосты¬лела Витьке никчемная  воровская жизнь, за которую отданы лучшие годы.
Знал он, что у него есть родной трехлетний брат, оставленный матерью в доме ребенка. А жил, Виктор по-прежнему у бабушки. Рабо¬тал на совесть, исправно приносил зарплату, обдумывал свое будущее житье - бытье.
Шел ему восемнадцатый год. Он понимал, что главное - продержать-ся до армии. Потом отслужить и работать, как все нормальные люди. На стройке он нашел хороших товарищей. Любил, как и прежде, гонять в футбол.
И жизнь несла его к новым берегам. Что ожидает его, знал и чувствовал лишь сам Витька, теперь уже по паспорту Виктор Сергеевич Храпов.





-16-

ПРОЗРЕНИЕ.

            Разговор о несовершеннолетних правонарушителях  пожалуй, был бы не полным, если не рассказать еще об одной неожиданной встрече. Как называть этого человека – наставником ли, воспитателем, шефом?

Это пусть решает сам читатель. Однако жизнь свела его, еще молодого, но неоднократно судимого человека, с нашими подростками. А обратить¬ся к  посоветовали в одном из отделений милиции.
… Я вошел в бесконечно длинный коридор, по обеим сторонам кото-рого расположились квартиры гостиничного типа. Нашел нужную дверь, и все еще внутренне волнуясь, нажал звонок. Трудно было предопре-делить, что мне готовил этот воскресный визит.
Открыла девочка лет десяти: "Зайдите, пожалуйста, папа сейчас выйдет",- сказала она приветливо. Прямо  из прихожей я прошел в кухню и присел на самодельный рубленый табурет.
-Как тебя зовут? – спросил я серьезную рыжеволосую девчушку.
-Лена,- ответила та и принялась помешивать кипятящееся в эмалированном  ведерке белье.
Я узнал, что учится она во втором классе. Что папа стирает, а она помогает ему.
Нaконец дверь ванной распахнулась, и навстречу мне вышел длинноволосый парень лет двадцати пяти. Был он в одном трико. Но особенно меня поразило в первый момент то, что на его еще влажном теле не было живого места. Вытатуированные грифы, сцены из каких-то исторических событий, сказочные русалки, якоря, и, наконец погоны  на плечах. Как говорится, нет слов, - визитная кар¬точка. Пожалуй, подобную "картинную галерею" не на всяком пляже увидишь.
Девочка тут же ушла в комнату. Видимо, нежданные гости в этом до-ме - не редкость. Я представился. Молодой человек, накинул на плечи футболку и вышел в коридор: «Спрашивайте». 
Я рассказал о цели своего визита, хотя и так уж было ясно, может интересовать незнакомого человека. "Не стоит гнать лоша¬дей", - подумал я и предложил встретиться вечером.
Однако мне - не терпелось, и около четырех я вновь был в вышеупомянутом доме. Мы расположились в комнате техника домоуправле¬ния.
Алексей был все в той же футболке, из-под которой тут и там выглядывали синеватые очертания. С обеих сторон еще чувствовалась скованность, напряженность. Собеседники, что называется, изучали друг друга. Наконец закурили.
Мне по роду журналистской работы частенько приходилось пускаться в продолжительные диалоги. Но этот требовал особого внимания. Передо
-17-

 мной сидел молодой человек непростой судьбы. Более трети своей еще небольшой жизни Васильев провел в колониях разного режима. Так что стоило каким-то неосторожным вопросом, неверным взглядом нарушить связующую нить, и разговор может не получиться.
         И все же Алексей был расположен к контакту, видимо, благодаря моему рекомендателю, известному оперуполномоченному уголов¬ного розыска.
«Ну, прежде чем говорить о подростках, расскажу о себе, чтобы было
понятнее, как я докатился до такого наставничества"-,начал он.                Час за часом летели стремительно. "Беломор" иссяк, в ход пошла "Прима".В небольшой комнатушке уже смело можно было вешать топор. А он все говорил.
Жил Алексей с отцом, матерью и со старшей сестрой. Как все нормальные детишки, ходил в детский сад. На праздничных утренниках читал стихи, пел песни, водил хороводы. Родители работали на заводе.
Жизнь шла своим чередом.
Достигнув определенного  возраста, Алеша надел новую форму и пошел в первый раз в первый класс. Учеба давалась ему легко, маль¬чик был способный, так что после школы большую часть времени проводил на улице.
Однажды во дворе подошел к нему Жека Кругов. Парня этого он не раз встречал и прежде, благо жили в одном доме. Был он на добрый де-сяток лет старше.
Среди жильцов дома Жeка снискал завидную славу. Когда он проходил по двору, подростки на мгновенье замирали, взрослые, особенно женщины, начинали шушукаться, кивая в его сторону. Объяснялось это просто. Жека неоднократно был судим за кражи, недавно отбыл срок.
По вечерам из квартиры Круговых доносились шумные голоса, нередко скандальные ругательства. Допоздна на кухне горел свет.                «Нy что, дружок, скучаешь?»- спросил он, подмигивая Алеше и присa- живаясь на лавку. В крепком, смуглом кулаке Жеки с синеватым живопис- ным кинжалом, обвитым змеей, зажата сигарета. «Пошли чай пить, я уго- щаю».
В глубине души Леша был рад такому вниманию со стороны авто-ритетного человека. Жека впустил его в квартиру, поставил чайник. Алексей осмотрелся. Впервые он был в гостях, да еще у Жеки Кругова!
Мог спокойно пройтись по квартире, некогда ставшей объектом всеобщего внимания и досужих разговоров. Ничего необыкновенного. Обычная двухкомнатная, с просторной кухней. Правда, бедновато было тут с обстановкой. Единственная примечательная деталь - большущая старомодная железная кровать, да истертый ковер над ней. А в углу на стене - гитара.
Алеше с детства на дни рождения дяди и тети дарили игрушеч¬ные гармошки, разные звуковоспроизводящие инструменты. А по вечерам мальчик часто наблюдал, как во дворе под звуки гитары под¬ростки что-то напевали. Так что на инструмент он смотрел с уважением.
-18-

 Жека пил чай без сахара. Алеше размешал ложкой. «Чефирь - дело полезное. Бодрит ,кровь будоражит,» - co смаком отхлебнув, промолвил Кругов.
«Не понял?», - переспросил Алеша. Кстати, излишней скромностью он не от¬личался. Был шустрый, смышленый парнишка, так что и в этой       
обстановке быстро освоился.
«Да так, зону вспомнил»,- снова загадочно подмигнув, продолжал Жека - Кореша мои, вишь, срок тянут, а я вот тут с тобой чаи гоняю.                Он взял гитару и небрежно прошелся по струнам: «Споем жиган, нам не бродить по банам, нам не встречать цветущий праздник май…».
Он пел прищурив свои и 6ез того маленькие глаза. Пел как-то рез¬ко, озлобленно, надрывно. Да и слова у песни были соответствующие, довольно непонятные и резкие.
«Надо идти домой, скоро мать возвращается с работы, а у него еще и уроки не сделаны",- подумал Леша.
«Жек, ну мне пора, »- по взрослому солидно произнес он, - Спасибо за чай. «Будет грустно, заходи, утешу. Я ведь пока в  отпуске, сказал тот и сделал жест рукой.
Назавтра в школе, а потом во дворе Алешка уже с гордостью, и, конечно, не 6ез мальчишеских приукрас рассказывал о своем покро¬вителе. Сверстники его и даже ребята постарше слушали с нескры¬ваемым интересом. Так что Алешкин авторитет заметно вырос. И, дабы  его закрепить, он однажды уверенно поднялся этажом выше и постучал в дверь.
Открыл Жека: « А, старый  знакомый, проходи». На кухне сидел парень лет тридцати. 3акинув ногу за ногу, он при¬стально смотрел на Лешку. На столе стояла батарея бутылок: водка, ви¬но, пиво, незатейливая закуска.
«Извините»,- вырвалось у Лешки,- ... Я не знал …                «Заходи, заходи, гостем будешь», - приятельски похлопывая его по плечу, произнес хозяин. «Видишь, подельник мой откинулся. 3начит гуляем.    Лешка мало что понял из Жекиного лексикона, но 6ыл уверен, что здесь все свои. Кругов достал маленькую рюмку, налил вина.
«Давай, за братство», - торжественно провозгласил он, поднимая стакан.
Отступать было некуда. Алешка чокнулся, как делают в таких случаях взрослые, и хлебнул зелья. Было противно, но нельзя же оплошать, тем более перед такой компанией.
Очнувшись, он не сразу понял, где находится. Однако осмотревшись, убедился, что лежит на Жекиной кровати. И тут он услышал голоса из кухни.
 До него ясно доносился хмельной бас гостя: «Ну что, Круглый, значит завтра? Пса прихвати, привяжем у дверей. Колупнем продмаг, поправим положение. А-то захирел ты, я вижу».
На следующий день, возвратившись из школы, Алеша услышал, как со¬седка рассказывала матери: «Пошла я за хлебом, а магазин закрыт. Вокруг
-19-

 милиция и народ толпится. Обокрали, говорят, магазин-то».                …. А у Жеки снова стоял пир горой. Чего тут только не было. И гости были: две полураздетые раскрашенные девицы. Все были здорово навеселе, лезли обниматься. Был здесь и тот парень. «Проходи, Леха, старики, вишь в отпуск уехали, а мы, значит, тут». И снова, как и в первый раз, Жека достал рюмку: «Давай, подваливай, обмоем yдaчу».
«Не, не охота, - спокойно ответил Лешка,- мать засечет».
«Ну смотри, как знаешь. Жека - Круглый вывел его в прихожую:
«На … на мороженое. Только смотри, о том, что здесь видел, ни гу-гу, ¬и  сунул Лешке в карман смятую бумажку,- А завтра приходи, покалякаем.
Лешка вышел во двор, вытащил из кармана синюю пятирублевку. Ого, вот это да! Вот это друг! Он тут же направился в сторону парка. Зашел в кафе, выпил лимонаду, съел, два пирожных. Потом по¬шел в кино. И лишь поздно вечером вернулся домой. Отец, как всегда, поругал. Мать стала защищать.
 Уже засыпая, Алешка подумал: «О чем это Жека говорил: ни гу-гу?...» И тут его обожгла неожиданная мысль ... – магазин! Ну конечно, откуда же у Жеки столько всего: море спиртного, разных делика¬тесов, да и деньги. Ведь он уже который месяц не работает. К тому же сам рассказывал, что замотал его участковый - давай, мол, Кругов, устраивайся.
 На следующий день в школе Лешка сидел, как на иголках. Его так и подмывало поделиться впечатлением с приятелями. Даже на переме¬не он не бегал, как обычно, по коридору, не кидал мелками в люстру, как это делали подростки, проверяя свою меткость.
 Перед ним стоял вопрос: Как быть? Жека - вор, он обокрал с другом магазин. С другой стороны, Жека - простой парень, свой в доску. К тому же защитник, авторитет. С тех пор, как Лешка подружился с ним, во дворе, да и в школе ребята его зауважали. 0н даже мог позволить себе при случае послать тех из них, что постарше, и ничего, обходилось без драки, простой словесной взаимностью.
К тому же эта пятерка ... Что же  получается, сам взял, а теперь на друга донести? Так размышлял Алексей.
Дня через два он повстречал Жеку возле школы.
«Ну как дела, кореш, не забижают тебя пацаны? А то разберемся, -отечески произнес он. - Чего не заходишь, аль в загул ударился?»  «Bсе как-то некогда, да и отец ворчит,- в тон ему ответил Лешка. «Ну заходи, -надвинув серую кепи на брови, произнес Кругов. И уже из дали: «А ты, Леха, молоток, надежный парень».
Так, поступившись впервые своим небогатым нравственным капиталом, соучастник - Лешка сбился с нормального круга.
В школе он уже уверенно шалил, мог запросто задрать любого мальчишку, с учителями оговаривался. А дома на все нотации отца упрямо молчал. Все больше  его привлекала вольная Круговская жизнь.
-20-

Жека нередко одалживал ему на кино, мороженое, даже угощал
пивом. А однажды, узнав, что у Васильевых от бабушки остались иконы -штук пять, предложил: «Тащи, Леха, посмотрим. Твоим предкам они все равно ни к чему, а добрые люди за них могут хорошие бабки дать».
На другой день, придя из школы, Лешка залез под диван, достал аккуратно завернутых в простыню «Всех святых» и пошел к Кругову. "Вот
это дело! - похвалил Жека. – молодец, будут деньги, гульнем».
Дня через два он вручил удивленному Лешке зеленую хрустящую
сторублевку. Такую купюру Алешка видел, а тем более держал в руках впервые. «Бери, твоя доля»,- торжественно изрек Круглый.
А дома икон хватились уже позже. Хватились, когда умер Лешкин отец. Умер скоропостижно. Так что и отодрать его было уже некому, да и не до него было тогда.
 ...Алексей осекся. Видимо старые детские воспоминания щемили душу. Может быть вспоминал он сейчас того далекого несмышленого мальчишку, однажды ступившего на порочный жизненный путь, может
вспоминал своего молодого отца. Он как - будто беседовал сам с собой, был один в этой прокуренной комнате. Я ему не мешал.
Глубоко затянувшись, Алексей продолжал.
…Однажды, классе в третьем на перемене подошел к нему Шурик, бело¬брысый мальчишка из параллельного класса. На пару они втихоря кури¬ли в туалете. Были здесь подростки из старших классов, однако Леху - дурного никто не трогал. Кстати, дурным его прозвали благодаря одному случаю.
 Как-то в выходной Лешка с Шурой бродили возле кинотеатра. Как
правило, четырнадцати - шестнадцатилетние подростки праздно проводили здесь время. Встречались, общались, «трясли» заезжих, то есть, отнимали у них деньги. Потом соображали на вино, приставали к девушкам. Но не по годам боевого Лешку здесь уважали, зная его приближенность к Круглому … И вот объявился из колонии один шустряк и давай Лешку под¬зуживать: «Ну ты, мошкара, а слабо вон тому очкарику в рог дать, а?»
В общем, Лешка отреагировал на это по-своему. Выругался, на чем свет стоит. Потом подошел к шустрому, начал на него наступать, несмот¬ря на то, что тот был на добрые полголовы выше ростом. Ну драки не получилось, ребята не дали. Однако парень, получивший столь неожи-данный отпор, только и произнес: «Ну дурной …  Я дурной, а этот еще дурнее.»
Так за ним закрепилась кличка Леха - дурной. Но это ни сколько не обидело паренька, а лишь прибавило достоинства, уважения среди шпаны.
Так вот, подошел к нему на перемене Шурик и говорит: «Леха, я что надыбал. Директор-то наш, Михаил Семеныч, ключик от квартиры под коврик прячет. Чтоб мне сгореть! Сам видел. Мы ж с ним в одном доме живем. Может заделаем ему сюрприз, ух больно вредный мужик, а?»
Алешка раздумывал недолго. На физкультуре он прикинулся больным
-21-

и ушел из школы. Перспектива была заманчивой – «обуть» Семеныча - знай, мол, наших! Да и время было удобное - разгар рабочего дня.
Шурик на дело не пошел, остался на стреме. Ну а Леха – дурной…- где наша не пропадала! Прошел в подъезд, осмотрелся – никого. Открыл  квартиру. Прошмонал сервант, стенку, благо инструктаж кое-какой имел, нашел два обручальных кольца, небольшой кассетный магнитофон, прихва-
тил коробку конфет с ромом и был таков. Маг сунул по ремень, конфеты - ¬
запазуху. Однако толкнуть этот товар они не успели. Через неделю Шурка раскололся, испугался, проговорился матери. Та тут же потащили его к директору. В общем, Шура отделался испугом, а Лешку поставили на учет в милиции.
Дома к тому времени дела шли не лучше. Мать после смерти отца за-пила, опустилась, на Лешку не обращала никакого внимания. Старшая сестра в основном жила у тетки. И Алешка был предоставлен самому себе. Слонялся бесцельно по городу, хулиганил. Наконец мать лишили родительских прав, а Лешку направили в интернат.
Жизнь здесь была - не сахар. Порядок, дисциплина, учителя, воспитате¬ли, подъем, отбой, учеба… Весь первый год Лешка ударялся в бега. Тянуло его домой, на улицу. Он убегал. Болтался по району, появлялся у матери. Спал, где придется. Особенно хорошо было на стройке. Поздно вечером проберется в вагончик, растопит буржуйку - тепло, хорошо. Денег иногда давала мать. На дорогу в интернат, на мелкие расходы. Но что это были за деньги?! И Лешка решился.
Присмотрел вечером женщину с сумочкой, и - за ней. Обычно выбирал
с ребенком, чтобы не догнала. Хотя и без того был скор на ногу. Рванет сумочку и … поминай как звали. Места выбирал поукромнее, подальше от дома и ночлега, в другом районе. Раз несколько проводил он подоб¬ные операции. И все проходило чисто. Так с месяц наслаждался он сво¬бодой. Но стало холодать. Пришлось возвращаться в интернат.
И  тут произошла стычка с Руховым. Был у них такой воспитатель -мужчина лет под сорок. Он и решил Лешку проучить известным спосо¬бом, бить начал. Так родному отцу Лешка еще мог бы это простить, хотя и на того здорово озлоблялся. А тут не выдержал и - шарах в вос¬питателя табуреткой.
И вот уже путь его лежит в психбольницу. Признали какую-то и к тому же дебильность. Но учился-то Лешка, хотя и от случая к случаю, но все же соображал, на лету схватывал. И больно обидно было ему за эту самую дебильность. Но делать нечего. От «дуриков» и других тяжелых их держали отдельно. Правда уколы одно время делали, будто успокоительные. Но скоро Лешке и в этом отказали.
Позже часто вспоминал он врача Маргариту Ивановну. Старе¬нькая добрая женщина не раз угощала ребят конфетами, тем более, что большинство из них в больнице никто не навещал.
В общем здесь Лехе было не плохо. Однако, положенный срок вышел и
-22-

 нужно было возвращаться в интернат.
И вот привезли его в «Родные пенаты», а директор, как увидел и принимать не хочет. Обидно стало Лехе, кричит: «Да нормальный я человек. Вы что, обалдели что ли?!»
Короче, оставили его. Да только за Васильевым, как водится, не за-держалось. И вот однажды на пионерской линейке / а в пионеры его при-няли еще в нормальной школе/  Лешка, чтобы повоображать  перед девчонками возьми, да высморкайся в галстук. Конечно, не по -настоящему, а так, «с понтом». Увидела это пионервожатая Анна Сергеев-на, сорвала с него галстук, отвела к директору. Кончилось это тем, что исключили Лешку из пионеров.
И решил он припомнить все Аннушке. Благо одно время занимался Лешка в фото-кружке. А случай быстро представился. Нашел он как-то на чердаке ни весть кем заброшенные порнографические сюжеты. Взял и  смонтировал: голову приставил Аннушкину, ну а все остальное - соответ-ственно…
Сколько же скандала было вокруг этого монтажа! В итоге уволилась Анна Сергеевна из интерната. А Лешка вновь ударился в бега.
Была уже весна. Ребята заканчивали восьмой класс. А Лешка так и остался способным недоучкой. За побегами его сверстники так и закон-чили школу.
Снова ночевал Лешка, где придется. Снова "рвал" сумочки у гражданок
с детьми, а иногда уже и без таковых. И снова ему везло.
А мать все опускалась и пила. 3авод давно бросила и устроилась на плодоовощную базу. Изредка Лешка наведывался к ней. То мелочи она подкинет "на дорогу в интернат", то покормит. Но и здесь парень вре¬мени даром не терял. Присмотрел, что к хранилищам подступиться не¬трудно, ну и взял однажды мешок картошки да - через забор. А сбыть его было довольно просто, ведь рядом находился кирпичный завод, где девчата-лимитчицы охотно отчислили благодетелю энную сумму. Так что карманные шуршащие денежки у него водились.
Ho что такое для пятнадцатилетнего подростка несколько рублей. «Во всяком серьезном деле нужен добрый подельник",- не раз говаривал Жека Кругов, след которого давно затерялся на этапах. Действительно, одному было тяжело да и не весело.
Приятеля Лешке подсунула сама судьба. Бега бегами, но он всегда был в курсе дворовых дел. Кто чем промышляет, кто как живет.
Еще в школе обратил он внимание на смазливую светленькую девчонку Taньку – соседку по дому. Все ребята от нее были «в улете». И позже, когда Лешка наведывался из интерната, заметил, что угло¬ватая девчушка превратилась в привлекательную шестнадцатилетнюю мадам. Поболтал с ней о том о сем раз, другой, благо знали друг друга с детства, ну и напросился как-то на чай.
-23-
 
Говорили о ее школьной жизни, о его интернатской, вспоминали
знакомых ребят. Знала бы Танька, как впервые растревожила она грубоватое
сердце уличного мальчишки. Чем? Своими разговорами, откры¬той улыбкой, неповторимой светлой косой.
Но не было у Лешки с нею пути. Буквально после восьмого класса симпатичная Танька уехала манекенщицей в Гагры. Потом подвизалась в каком-то столичном доме моделей, а потом и вовсе закру¬жилась по арбатским заведениям с иностранцами. И остался у Лешки в память о ней верный друг, первый подельник, младший ее брат Борька. С Бобом они и вышли на первое серьезное дело.
Некогда, еще до плодоовощной базы мать Алексея работала в киоске.
И он знал, что продавцы тех же табачных не всегда сдавали выручку, а убирали ее в сейф. И решили друзья «подломить» один табачный ларек.
Поздно ночью, когда затихли тротуары, и лишь изредка тишину на-рушал шум проезжающего случайного транспорта, пробрались они к "Табаку". С помощью ломика разобрали угол крыши и проникли внутрь. Правда денег не нашли и собрали все, что могли - сигареты подороже, зажигалки и разную бижутерию: колечки, перстенечки, цепочки.
Через день налетчики посетили заводской буфет. Набрали пива, сигарет, колбасы. С неделю гуляли от души. Угощали приятелей, девчо¬нок одаривали «та6ачными» цепочками да сережками. Вот тут-то и просчитались. Не долго музыка играла … Не прошло и недели, как на квар¬тиру к Бобу заглянули двое в штатском. Вместе с вещдоками взяли и исполнителей.
Боб по своему малолетству и недомыслию отделался - условно, Алек-
сей же был приговорен к году лишения свободы.
Неизгладимое, гнетущее впечатление на всю жизнь осталось у парня от пребывания в судебном боксе, конвойной, или, как ее нередко на¬зывают -привратки, куда его привезли из зала суда. Впервые за ним зах¬лопнули железную дверцу и он оказался в небольшой - метр на метр, комнатушке без вида на внешний мир. Здесь ему предстояло ожидать автозак, который доставит в изолятор.
Сколько времени пробыл он здесь, трудно сказать. Часы в этой серой комнате с едва мерцающим «солнышком» - лампочкой под металли-ческим колпаком да глазком наблюдения, показались ему вечностью. Состояние неповторимо тяжелое, мысли ужасные. Наверно поэтому твердые решительные действия конвойных казались ему верхом бесчеловечности.
Лешка был зол на весь мир. Может поэтому ему вдруг вспомнился школьный стих Мусы Джалиля «Волки». И он без конца повторял:  «…Что  там волки! Ужасней и злей - стаи хищных двуногих зверей!»
И потом где бы он ни был: в изоляторе ли, в зоне ли, в штрафном ли изоляторе, ничто не могло сравниться с этим первым юношеским впечатлением.
-24-
 
Ну а колония ему, прошедшему дурдом, интернат, улицу, чердаки и
подвалы показалась разве что пионерским лагерем, о котором он не раз
слышал от сверстников, но в котором, кстати, сам так никогда и не по-бывал.
Работать вместе со всеми после трех месяцев он отказался, так как по тогдашнему неписанному закону малолетки имели на это право. Ведь к тому времени на его смуглом теле уже синело шестнадцать наколок. А это придавало солидный вес среди колонистов. Администрацией коло¬нии пресекались подобные случаи, так что сделать вопреки приказам начальства столько татуировок считалось верхом решительности и отчаянности.
Короче, Лешка не отчаивался. Его здесь приняли все тем же Лехой -дурным, уважаемым и уже авторитетным. И хотя чванливых и высокомер-ных москвичей здесь не любили, Леха был всеобщим кумиром.
Часто, собравшись в кружок, слушали подростки интересные, конечно, не без приукрас, его рассказы о похождениях вольной жизни. Или под перебор старенькой гитары разудалые, а нередко грустные песни о севере далеком, о жизни тюремной. Так что и здесь пригодилась Лехе старая Жекина школа.
…На волю он вышел возмужавшим семнадцатилетним парнем. Правда, мысли его по-прежнему были далеки от серьезной грядущей жизни. Единственное, что весь год лелеял он в себе, это злость на весь мир, на неведомых ему нормальных людей.
И погулял этот с виду симпатичный волчонок всего два месяца. А дел после себя оставил немало. Правой его рукой по-прежнему был верный Боб. А вскоре "побратались" они еще с одним искателем приклю-чений Левкой.
Жил он на той же улице, учился в той же школе. Левка был парень недалекий, второгодник. Упрямый и прямолинейный, но не по годам  здоровый. Он мог запросто на спор поднять за шиворот шкета - перво-клашку, с легкостью управлялся с двухпудовой гирей, слыл  первым драчуном в округе.
А сошлись они с Левкой в потасовке. Тот по старой привычке по- трошил малолеток , выбивая из них карманные деньги. За этим занятием и застал его Леха. «Эй, касатик, может поделимся?» - сказал он, нео¬жиданно хлопнув того по спине. Тот от испуга вздрогнул. Но, увидев перед собой невысокого худощавого с виду парня, ухарски, по-уличному размахнулся. Но "дурной" имел неплохой опыт в рукопашных боях и тут же положил Левку наземь, а в завершении еще и пинка поддал: «Ты, сявка, еще дергаешься?!» Так у него появился второй подельник.
За два месяца много чего натворила эта лихая троица. Увидев однажды, как на железнодорожном переезде мальчишки "шуровали" вагон, опробовали сами. Пока состав стоял под семафором у станции, воры вскрыли металлический люк под крышей вагона и затаварились. Ту же операцию повторили трижды. Попадалось разное: то мясо, то одежда, то хрусталь, а однажды даже простокваша в банках. Денежное, ценное они вскоре
-25-

сплавляли по нужным каналам, а той же простоквашей шутки ради швы-рялись с чердака дома - обстреливали кошек и собак, отпугивали прохожих.
A как-то под вечер Леха решил в первый раз прокатиться с ветер-ком. Он осторожно подошел к белому жигуленку, подобрал ключ, врубил скорость и был таков. Он уже хотел было бросить машину, когда на задней панели увидел колонки. Тогда Леха аккуратно снял магнитофон, взял подмышки колонки и ушел с миром.
B ближайший выходной на толкучке они пристроили за несколько сотен аппаратуру и ударились в загул. Леха между тем заехал к зна¬комой чуве в универмаг, прилично приоделся. Только щеголял он в новом костюмчике недолго. И прокололся нежданно - негаданно. Стыдно при- знаться, но засекли его в «Универсаме» с колбасой, и потащили в ми-лицию. Через знакомых он передал Бобу с Левкой, чтобы те на время смылись из города или затаились. Однако придурок  Левка возьми да и припрись в отделение навестить кореша. Тут опер и пригласил его в кабинет. Ведь какие-то слухи об их образе жизни все же и сюда доходили. Слово за слово, а  Левка уже и caм не ведает, как проговорился про жугиленка. А потом и железнодорожные дела всплыли. Поработали опера.
И снова Лехе повесили срок: за хищение государственного и личного имущества, умышленное повреждение вагонов и угон автотранспорта. Ему вот-вот должно было исполниться восемнадцать, и в совокупности организатор получил пятерик строгача. Загремели на разные сроки и подельники.
«От звонка до звонка» отдал Леха пять лет «хозяину». Многое - разное повидал здесь. Но чувствовал себя по второй ходке увереннее, спокойней. Держался авторитетных блатных, был принят под покровительство. И снова пожинал свой характер. От учебы и работы отлынивал, получал карцер. В общем, грустил, скучал но воле, потреб¬лял чифирчик, играл в карты. Так, не познав радостей светлой вольной жизни встретил он свои двадцать… двадцать три года.
Выйдя из колонии, тут же расписался с заочницей. Здесь же родила-сь дочь. Но счастье его было недолгим. И года не прошло, как снова закрутилось колесо, и Леха - дурной на три года вернулся на круги своя. Только теперь уже за угон и аварию. А где-то через полгода уз¬нал, что жена его спуталась с одним залетным человеком. И Леха снова остался один.
Правда, теперь уже не строил из себя играющего блатного, тянулся к мужикам, работягам. Только так мог он погасить в себе огонь рев¬ности ко всему белому свету, обиду.
Время шло и вот Алексей Васильев уже с новым паспортом возвраща¬ется в родной город. Столица встретила его шумом бульваров и про¬спектов, суетой, обыденной сутолокой. Вокруг кипела жизнь и лишь Леха, еще не втянувшийся в этот суматошный ритм, пытался оглядеться вокруг.
Сначала он устроился работать в магазин грузчиком. Но там было
-26-

много соблазнов, да и окружение не лучше лагерного. И пошел он в заводской отдел кадров, туда, где некогда работали его отец и мать. В тайне он надеялся, что здесь помогут сделать ограду на могилу отца. И еще он понимал, что годы идут, и нормальную жизнь нужно начи¬нать именно в рабочей среде. К этому привели его долгие годы не¬легких размышлений. К тому же здесь многие помнили Лешкиного отца и с теплотой отзывались о нем. Так Лешка Васильев стал рабочим.
Здесь же, на заводе встретил он молодую вдову Людмилу. И теперь
они вместе растили Леночку, ту самую, рыжеволосую, которая называла Алексея папой.
Ну а с подростками его свела, как это ни странно, все та же мили¬ция. Пришел как-то Лешка по повестке к инспектору. Сидит в коридоре. И тут подходят к нему двое: одному лет четырнадцать, другому помень¬ше.
«Мужик, давай закурим - предложил тот, что постарше, - опер все рав¬но занят». Они вышли на улицу. Стояла щедрая на тепло благодатная осень. "Давно откинулся?" - серьезно спросил подросток. Лешка не отве-тил. Интересно, и все же почему-то странно было слышать известный жаргон в устах этого чернявого мальчишки. Леха почему-то вспомнил далекого юного «волчонка», который подобно колобку бездумно катился по свету добрый десяток лет. Жаль ему было того, жаль, конечно, и это¬го пацана. «Тоже, видно, жизнь не сахар»,- подумал он про себя. Потом ребятишки помаленьку разговорились.
Оказывается Сережку, так звали чернявого, вместе с братом опре-деляли в Детский дом, так как отец их был недавно осужден, а мать лишена родительских прав. И снова перед Алексеем пронеслась та страшная пропасть, бездна, на краю которой, быть может, волей сурового рока стояли эти мальчишки.
…Из отделения они шли вместе и болтали, как закадычные друзья. Алексей пригласил малолеток в гости, напоил их чаем с вишневым вареньем, потом проводил к бабушке. Так начиналась эта своеобразная дружба.
Позже Алексей навещал их в детдоме. О многом переговорили они с Сережкой в те нечастые встречи, о многом передумали. Почему это случилось? Васильев даже себе не мог бы этого объяснить. Быть может не хотелось ему повторять Жеку Кругова? Быть может хотелось упредить этих пацанов от непоправимых ошибок? Наверное. Только с этой встречи жизнь Алексея заметно изменилась, стала как-то осмыс¬леннее, интереснее, полнокровнее.
И, даст бог, Сережка и братишка его пойдут по жизни другой, верной
дорогой. Пожалуй, этого Алексею хотелось больше всего…