Туристская поездка в ГДР в 1963 г

туристская поездка в ГДР

Мы с Любочкой, моей женой, решили поехать вместе куда-нибудь отдохнуть. Нам хотелось в Крым или на Черноморское побрежье Кавказа, – мы пока не были ни там, ни там. К сожалению, мы поздно схватились, – путевок никуда не было.

– Берите путевку по линии «Спутника» в ГДР. «Спутник», молодежная организация ЦК ВЛКСМ, организует туристские группы для молодых людей. Будет интересная поездка по стране. 12 дней. И путевки – дешевле некуда.
Мы переглянулись и... взяли.

До сбора группы в Москве и отправления в ГДР оставалось три дня, когда я вернулся из командировки. Дома было пусто. Нашу дочку, Иринку Любочка отвезла в Горький к своим родителям. Володя, ее брат, тоже куда-то уехал. От Любочки меня ждала записка. Она писала, что уехала раньше, чтобы побыть в Москве, а в конце была приписка:
– Да, кстати, поищи, пожалуйста, мой паспорт, а то я его нигде не нашла.


поищи паспорт

Заграничных паспортов тогда еще не было, и за рубеж ездили по обычным общегражданским паспортам.

Паспорт я начал искать сразу. Методически обыскал весь дом. Один раз. Потом другой. И, наконец, третий. Поездка в ГДР рушилась.

Поняв, что паспорта я не найду, я решил попробовать быстро оформить новый. Стал искать фотографию. И фотографии приличной не могу найти. Нашел какую-то групповую. С утра побежал в фотолабораторию института, и там мне помогли из групповой фотографии вырезать Любочкино фото, а потом сделать ее более-менее пригодной для паспорта.

Сразу после этого поехал в отдел милиции. Хорошо, что я знал начальника отдела. Объяснил ему ситуацию, и он «вошел» в мое положение. На следующий день к вечеру у меня в руках был паспорт, который я еще успел прописать. Паспортом его трудно было назвать. Он представлял собой сложенный серенький листик паспортного размера, правда бумага обложки была чуть толще писчей. С наружной стороны было написано «Паспорт гражданина СССР» с гербом СССР. Там же было написано: «взамен утерянного». Внутри был сложенный листик-вкладка. Там были все паспортные данные, была оттиснута печать милиции, стоял штамп прописки и было место для простановки визы.

Конечно, этот паспорт впоследствии вызывал подозрение на всех границах – и СССР, и Польши, и ГДР. Обычно пограничник его забирал и уходил к начальству. Начальство выходило и смотрело на Любочку. Любочка улыбалась, и начальство распоряжалось: «Пропустить». Не знаю, что в конечном итоге срабатывало паспорт или Любочкин взгляд. Все же нас нигде с поезда не сняли.

Через год паспорт заменили на полноценный. А через пять лет я нашел старый паспорт: оказывается, он завалился с холодильника в широкую щель между задней его стенкой и дополнительным тонким металлическим листом, огораживающим сеть медных трубок. Там и пылился.

инструктаж

В Москве группа собралась вместе, и нам представили нашего руководителя. Им был молодой симпатичный москвич, комсомольский работник. Я оказался единственным, у кого был партийный билет, пусть и кандидатский. Поэтому меня представили как парторга. Инструктаж длился, наверное, час. Нам говорили, как мы должны себя вести в ГДР, что должны делать и чего не должны. Беседовали, как с дикарями или дебилами.

– Немцы, – нам сказали, – будут судить по вашему поведению о советской стране. Поэтому помните, что вы представляете наше социалистическое государство. Ведите себя достойно. Не покупайте в магазинах громоздкие и тяжелые вещи, которые потом будут вам мешать при переездах из города в город. А то тут одна особа в первый же день купила длинные карнизы для штор, а потом их возили на автобусе из города в город, и каждый раз не знали, как разместить в салоне. (Потом мы узнали, что об этих карнизах рассказывают каждой туристской группе). За проживание платить не надо. Вас будут расселять как туристов. Вас будут кормить, так что пищу покупать тоже не придется. Вы встретитесь с организованными группами из стран народной демократии, и у вас с ними будут вечера дружбы. Не берите больше двух бутылок водки. Но по две возьмите. Водка понадобится, чтобы поставить на стол, когда будете встречаться с другими группами.

– А сколько рублей нам разрешено обменять на марки.
– Каждый получит по 18 марок.
Общий вздох. Это было очень мало. Даже если покупать только сигареты, которые тогда были очень дешевые.

– А пиво будут давать.
– Конечно, нет.
На пиво этих денег тоже было мало. А многие мечтали попить немецкое пиво. Нам разрешили взять с собой несколько рублей, питаться в дороге, пока едем по СССР. Мы взяли. Некоторые - совсем немало. Как оказалось, это было очень правильно.

У нас с Любочкой не было конкретных желаний по покупке вещей. Мы решили посмотреть, что можно купить на наши 36 марок. А курево я набрал с собой, купив папиросы в Москве.

Тогда, как большинство мужчин, я курил папиросы «Беломорканал» за 22 копейки, выкуривая по пачке в день. К слову, Сталин курил «Казбек». У «Казбека» табак имел своеобразный душистый аромат. «Казбек» был во всех табачных киосках,, но стоил в 2 раза дороже «Беломорканала».

Маяковский в вагоне

В Москве нас посадили в купейные вагоны, и мы с песнями и стихами доехали до Бреста.
Стихи вслух читала Любочка. Она с собой взяла томик с поэмами Маяковского, ее (и моего) любимого поэта. И лишь рано утром впервые в жизни прочла «Облако в штанах». Эта поэма ее потрясла. Не удивляйтесь. Раньше эту поэму ни она, ни я почему-то не прочли. "Флейту-позвоночник", кстати, тоже. В школьной программе были его некоторые стихи, например, «Стихи о советском паспорте» и поэмы «Октябрь» и «Хорошо». Поэму «Октябрь» я читал на школьном вечере. Мы и не знали, что у Маяковского такая потрясающая лирика.
У Любочки даже были заплаканные глаза. И она от избытка чувств решила еще раз прочесть эту поэму вслух. Любочка знает наизусть очень много стихов. Они у нее сами собой укладываются в голове. Но сейчас стихи еще не запомнились, и она читала по книжке. Кстати, вместе со стихами у нее в голове звучит и музыка. В том числе и на стихи Маяковского. Замечательные песни получаются. Наверное, больше 20 Любочкиных песен мы записали на стихи разных поэтов, в т.ч. и Маяковского:
          Кроме любви твоей, мне нету солнца,
          А я и не знаю, где ты и с кем.

Обычно про Маяковского говорят: «Поэт революции. Трибун. Горлан». А тут – лирика тончайшая, душевная. Израненная душа. Какие слова находит поэт! Какие нюансы! Как ярко и образно!

Любочка читает Маяковского как-то по-особому – очень просто и очень сильно. И акценты расставлены как-то иначе. И интонации какие-то особенные. «Трудные» стихи Маяковского доходят в ее исполнении как самые простые. Падают прямо в душу. И все всем понятно. После чтения Любочкой Маяковского часто говорят: «А я и не знал, что он такой лирик»,

Или еще по-другому:
– А я Маяковского не любил. А у Вас он совсем другой. Такой Маяковский мне нравится.

Так было и на этот раз. К концу чтения наше купе было битком забито. И рядом с купе собралась приличная кучка людей. Слушали и сопереживали.

из Бреста в Варшаву

Я уже говорил, что в дорогу каждый взял с собой еду и немного денег. Так нам порекомендовали на инструктаже и подчеркнули: «На еду в дороге». Но уже вскоре мы встретились с неожиданностями.

Доехали до Бреста. Мы думали, что в Бресте поменяют колесные пары с широкой колеи на европейскую, узкую, и мы поедем дальше в тех же вагонах. Оказалось, что наши вагоны дальше не идут. После пограничных формальностей мы перешли границу, которую даже не заметили. Поняли это только потому, что пограничники были в непривычной нам форме, и мы догадались, что это поляки. Нам показали платформу, на которой мы подождали нашего поезда. Если бы нам его не показали, мы бы и не знали, на какой поезд нам следует пересесть.

Вагончики польского поезда оказались меньше наших, они казались мне игрушечными, а сам поезд был коротким, – вагонов шесть. Мы сели в вагоны на свободные места, которых было много. Но сесть всем вместе не получилось. Купе были открытыми, как у нас в комбинированных вагонах, но спальных мест не было совсем.

Поезд тронулся. Вскоре пришел кондуктор и, когда мы протянули ему выданные нам в Москве билеты, он по-польски сказал, что мы должны купить билеты до Варшавы, потому что нам купили билеты только до Бреста. Этого нам никто не говорил. Мы бросились рассматривать наши билеты, - и оказалось, что они оплачены только до Бреста, хотя и было написано, что конечная станция – Берлин. Мы полезли за деньгами, – у всех были только советские деньги, которые кондуктор отказался брать.

– Через два вагона буфет, – сказал он, – купите что-нибудь, – на сдачу купите билеты.
В буфете было пиво. Прекрасное польское пиво. И недорого. Я купил пиво и получил сдачи с пяти рублей довольно много злотых. Их хватило на два билета. Еще и осталось на пару бутылок пива. Пиво – это, конечно, хорошо, но мы недоумевали, почему нам никто не сказал, что надо будет самим покупать билеты на границе. Мы вообще не были приучены к такой самостоятельности. Думали, что нас будут пасти всю дорогу. Оказалось, – бросили. Сам покупай билеты и, вообще, сам выкручивайся из всяких ситуаций.

Поезд часто останавливался и постепенно заполнялся польскими жителями. К нам подсаживались пассажиры. По-русски расспрашивали нас о жизни в Советском Союзе. Некоторые предлагали поменять рубли на злоты. Другие – продать им фотоаппарат, они были у многих членов нашей группы. Мы отказывались . Во-первых, нам на инструктаже запрещали это делать. Во-вторых, злоты нам были не нужны. Куда бы мы их потратили? Мы же ехали в Германию. На пиво в Польше столько не надо. Но, вообще-то, курс обмена, который они предлагали, для нас был выгоден, хотя, наверняка, он был не лучшим.

Впрочем, меня это не волновало. Я не стремился что-либо купить в Польше или в Германии. Или заработать на обмене валюты. У меня и мыслей таких не было. Хотя было немного обидно, что нам разрешили обменять совершенно мизерную сумму, и мы в Германии будем практически без денег.

Варшава

На вокзал Варшава – Восточная мы приехали к вечеру. Это была конечная остановка нашего поезда, и мы опять недоумевали, – что делать дальше. Нас никто не встретил и, помедлив на перроне, высматривая встречающего, мы, в конечном итоге, никого не высмотрев, пошли на выход и встали со своими вещичками на площади у вокзала. Я с руководителем группы, который был не очень решителен, даже, скорее, очень нерешителен, после некоторого ожидания, что к нам кто-нибудь подойдет, решили, что надо пойти в турбюро при вокзале. Мы не знали, есть ли оно вообще. Но оказалось, есть. Больше того, о нас там знали. Это нам сразу сказала молодая симпатичная женщина, широко улыбаясь нам, как старым добрым друзьям.

– Знали, но не встретили, – подумал я и решил спросить, почему. По-русски молодая представительница турбюро говорила плохо, а мы по-польски совсем не могли говорить, поэтому мы так и не поняли, то ли турбюро не захотело встретить, то ли встречать было не положено. А мы-то думали, что уж если пересадка, то должны встретить и посадить на поезд в Берлин.

Первое, что мы с трудом поняли, что наши билеты из Варшавы до Берлина, к счастью, были оплачены. Известен номер поезда и номер вагона. Беда заключалась в том, что поезд этот отправлялся глубокой ночью и с другого вокзала – Варшава-Гловны.

– Возьмите автобус, – весело сказала нам, улыбаясь, турагент, – это легко. Пешком далеко, не дойдете.

Я спросил наивно:
– На каком автобусе мы доедем? На Вашем?
– У нас нет автобуса, – ответила нам. Возьмите любой, там много частных.
Это для нас было в диковинку, – в Советском Союзе частных автобусов не было.
– А сколько это будет стоить?
Она назвала сумму в злотых, и я сообразил, что не более пяти рублей.
– А есть, где поменять рубли на злоты?
– Обменный пункт рядом, но Вам лучше дать водителю рубли, в злотых будет дороже.

Мы поблагодарили приветливую женщину, которая нас, безграмотных, полностью просветила, и вернулись к группе. Там рыдала одна из наших девушек.

ищем фотоаппарат

Трагическим голосом она поведала нам, что в вагоне остался ее фотоаппарат. Пришлось заняться поисками. Поезд, разумеется, уже у перрона не стоял. Пошли к начальнику вокзала, который с кем-то связался по телефону. Нам дали сопровождающего, и мы вчетвером во главе с руководителем группы пошли к поезду. Наверное, я мог не идти, но мне было интереснее, чем торчать у вокзала. Да и руководитель группы чувствовал себя со мной увереннее.

Шли мы довольно долго до отстойника, , где стоял наш поезд, зашли в наш вагон, и, конечно, никакого фотоаппарата ни на сиденьях, ни на полу не было.
– Я думаю, его тут и не было, – шепнул мне на ухо руководитель группы. – Наверняка, загнала его какому-нибудь поляку. Вон их сколько ходило.
Я тоже думал так. А девушка, не обнаружив фотоаппарат, быстро успокоилась. Теперь у нее была удостоверенная причина (утеря), почему она не ввозит обратно в страну фотоаппарат, который указала в таможенной декларации при выезде.

Когда мы вернулись, было совсем темно. Но частные автобусы стояли. Мы спросили одного, другого, третьего водителя, и, когда нам назвали нормальную цену (в рублях, конечно) за перевозку группы, согласились с этой ценой. Но, вообще-то мы торговаться совсем не умели.
Доехав минут за 15-20 до вокзала Варшава-Гловны и рассчитавшись с водителем, мы получили сдачу в злотых, купили в пивном баре пиво и прохлаждались там полночи, пока не подали наш состав.

три дня в Берлине

А вот в Берлине нас встретили на перроне, и это нас обрадовало, потому что мы были уже ни в чем не уверены. Приветливый юноша на ломаном русском сказал, что он только встречает и доставляет нас к месту, где мы будем жить, а экскурсовод у нас будет другой.
Мы быстро доехали на ожидавшем нас автобусе к небольшому особнячку на тихой улице и столпились с вещами в просторном холле.

Наш гид Урсула – «Зовите меня Уши», - сразу сказала она, – очаровательная девушка с мягкими манерами и тихим голосом, в мгновение покорила нас своей деликатностью, чуткостью, умением рассказать и показать. Но видно было, что она впервые ведет группу, – очень волновалась. Но все у нее получалось хорошо. Только к манерам нашим она не могла привыкнуть. Пугалась прямоты, громкого голоса и неожиданных просьб, больше похожих на требования.

Кроме того, ее поражало наше изумление при виде обыденных с ее точки зрения, правил.
В Берлине многие туалеты были платными. Когда мы впервые столкнулись с этим, то сильно удивились, – мы просто не знали, что такое бывает. Наши марки и пфениги начали быстро таять. Одна из наших дам возмутилась вслух: «Почему это я должна платить за туалет 20 пфенигов». Как мне рассказали потом, Уши подошла к кабинке и без слов бросила свою монетку.

Она и воду для нас начала покупать на свои деньги, когда кто-нибудь изъявлял желание пить. Но наш руководитель быстро покончил с этим иждивенчеством, пристыдив наглецов. Уши была студенткой, а за свою работу экскурсовода летом получала сущие копейки.

Нас быстро распределили по-двое, по-трое по комнатам, причем нашу с Любочкой просьбу поселить нас вместе выполнить хозяевам оказалось почему-то невозможным. Только через сутки нас переселили, избавив от трудностей, чемодан-то с вещами у нас был один на двоих. Да и расставаться нам даже на одну ночь не хотелось, ведь первая в жизни поездка вместе.

Три дня в Берлине мы постоянно куда-то ехали и что-то осматривали. С утра до вечера.
Показали нам рейхстаг, над которым в 1945 году был водружен Егоровым и Кантария флаг, символизирующий победу над Германией.

Мы постояли и посмотрели на знаменитые Бранденбургские ворота, а около них – ставшую уже знаменитой Берлинскую стену.

Бранденбургские ворота всегда были символом Германии. Сегодня они стали символом объединенной Германии.

Свозили нас и в Трептов парк, где установлен памятник советскому солдату-освободителю. Солдат держит на руках немецкую девочку.

Тихий Потсдам поразил нас своей настоящей немецкостью. Зеленой, уютной, мирной. Характерной архитектуры дома с характерными красными черепичными крышами. Сохранившийся дворец Цецилиенхоф, где Сталин, Трумэн и Черчилль в июле-августе 1945 года решали какой быть Европе после войны.

Но самое главное впечатление в Берлине – обилие пустырей. Пустыри на месте разрушенных домов и развалины полуразушенных. Все это не очень тщательно закрывалось огромными фанерными щитами семнадцать лет прошло с момента окончания войны, а Берлин еще не восстановлен, – подумал я, испытав к своему удивлению и даже стыду какое-то злорадное чувство. Осталось во мне с времен войны чувство ненависти к немецко-фашистской Германии, которое все еще переносилось, к сожалению, на всех немцев, на все немецкое. И я ничего с этим не мог поделать.

Утром нас обычно ждали бутерброды: тоненькие кусочки черного хлеба, на которых был тоненький кусочек колбасы и тоненький ломтик соленого огурца. С чаем. Больше двух таких бутербродиков не доставалось. До обеда еле дотерпел. Обедали где-то в небольшой столовой на улице. В обед плошечка супа с маленькой круглой булочкой и кусочек мяса с каплей овощей. Булочку все съели еще до того, как принесли суп.

Один за другим голоса:
– А нельзя ли еще булочку.
В маленькой уличной столовой больше не было. Сбегали к соседям и принесли в тазике такие же маленькие булочки. Мгновенно разобрали и проглотили, но попросить еще не осмелились. И так увидели ужас в глазах хозяйки столовой. Наверное, мы ее разоряли.
Приехали домой затемно. После несытного ужина сразу пошли спать.

Когда мы приехали домой вечером второго дня, застали еще одну группу туристов. Они были из Чехословакии. На этот раз почему-то ужин был посытнее.

Мы повеселели и перезнакомились. Вместе пели песни и расстались в середине ночи.
После обеда на третий день никаких мероприятий не было, а у одной женщины из Новосибирска в Берлине жила подруга. Она вышла замуж за немца. Поехали к подруге вчетвером: женщина пригласила нас с Любочкой и нашего гида. После первых объятий двух подруг все представились друг другу и сели за низкий столик – нас четверо и хозяйка с мужем. Хозяйка подала кофе в малюсеньких чашечках. На тарелочке было 6 маленьких пирожных. Разговор не пошел. А я вспомнил, как мы принимаем гостей, – стол ломится от явств. Я видел, что хозяйка понимает ситуацию и сама переживает. Очевидно, муж велел ей следовать немецким обычаям.

На исходе третьего дня мы уехали на нашем автобусе из Берлина и вскоре были в Эрфурте. Там и заночевали.

Эрфурт

Эрфурт – маленький типично немецкий городок с узкими улочками. Всюду ходим пешком. На улицах много людей. Группой подощли к переходу, и несколько человек, в том числе и я, сразу начали переходить дорогу, не посмотрев, что остальные стоят и чего–то ждут. Уже на середине улицы, видя, что все остались стоять, спохватываемся, что идем на красный свет. Видим изумленные взгляды немцев. Хотя никаких автомобилей нет, они и представить себе не могут, что можно идти на красный свет. Пристыженные, возврашаемся назад. На зеленый вся толпа спокойно переходит улицу. Больше таких ошибок уже не допускаем.

Нас привели на выставку цветов. Такого я еще не видел. Выставка цветов просто потрясает. Невообразимой красотой, разнообразием, выдумкой, терпеливой многолетней селекцией. Невольно думаешь, люди, которые создали такую красоту, достойны безграничного уважения. Снова возвращаюсь мыслями к прошедшей войне, – а ведь тоже, наверное, были на фронте и стреляли в наших солдат. Отделаться от этих мыслей очень трудно. Можно ли совместить красоту и службу в фашистском вермахте?

Обед был посытнее. Уши, видимо, поняла, что мы постоянно голодны. Булочек теперь сразу давали по две и можно было попросить еще. Гарниры увеличились не менее, чем в два раза.

После обеда пошли бродить по улицам. Мы с Любочкой зашли в какой-то маленький магазинчик и увидели то, что нам захотелось купить. Во-первых, нам понравилась небольшая ручная кофемолка. Во-вторых, мы увидели пластмассовые белые эллиптические ручки. Мы сразу сообразили, что если их врезать в фанерные дверцы наших кухонных шкафчиков, то передвигать эти дверцы будет удобнее и легче. Только такие покупки и были нам по-карману. Этим и ограничились.

Веймар

Веймар показался мне необычайно уютным городком. Значение его для культуры Германии и всего мира необычайно велико. Искусство, культура и история переплелись здесь самым тесным образом.

Мы побывали в Доме Гете, который был подарен великому немецкому поэту герцогом Карлом Августом. Гете жил в нем до самой кончины, целых 47 лет своей жизни. А недалеко от Дома Гете стоит Дом-музей другого великого поэта Шиллера, в котором он жил три последних года перед смертью.

Памятник Шиллеру и Гете стоит перед Немецким Национальным театром. Он стал символом Германии. В этом театре мы побывали на музыкальном спектакле.

Вблизи театра расположен дворец Wittumspalais, в котором герцогиня Анна Амалия принимала гостей. Среди них были Гете, Шиллер и многие другие ученые, поэты и аристократы.

Мы послушали колокольный звон ратуши, стоящей на рыночной площади. Здесь же, невдалеке сохранился дом Лукаса Кранаха Старшего. В нем художник расписывал алтарь для городской церкви, но не успел закончить, и роспись закончил его сын. В резидентском замке мы осмотрели всемирно известные произведения искусства и художественного ремесла за последние 600 лет. В нем выставлены также картины Лукаса Кранаха и ...коллекция русских икон с 15 века по 19-й.

Очень красив парк на берегу реки Ильм. Нам сказали, что в его ландшафтной планировке принимал участие сам Гете. В конце парка находятся Римский дом и летний домик Гете, который последние 6 лет его жизни служил поэту домашним очагом. А в другом конце парка находится дом-музей композитора Ференца Листа. Благодаря Листу Веймар стал центром музыкальной культуры Европы.

Из Веймара я позвонил по телефону секретарю парткома фирмы «Карл Цейсс, Йена», с которым я познакомился в Академгородке летом во время выставки. Он тогда дал мне свой номер телефона и пригласил в гости, но телефон не отвечал. Тем не менее, я предложил съездить в Йену и посмотреть город и знаменитую фирму.

В Йену мы поехали впятером на поезде – мы с Любочкой, руководитель группы с какой-то девушкой. Пятой к нам присоединилась Урсула, заняв остальную часть группы каким-то делом или поручив кому-то приглядывать за ней. Не уверен, что такие отклонения от маршрута правилами допускались, но... соблазн посмотреть Йену был слишком велик.

Йена

Йена (Jena) – небольшой, но обаятельный город, расположенный в котловине среди невысоких гор. В нем есть и средневековые сооружения, и ультрасовременные дома, причем стоят они по соседству друг с другом.

В Йене находится один из старейших германских университетов. Но наибольшую славу Йена приобрела, благодаря зародившейся здесь оптической индустрии – знаменитой фирме «Карл Цейсс, Йена».

Приехав в Йену мы нашли пдминистративный корпус фирмы и на проходной сказали, что мы хотим видеть секретаря парткома, назвав его фамилию. По-моему, у моих спутников был довольно сильный скепсис относительно того, что он отыщется, и кое-кто уже предложил пойьт погулять. Однако через полчаса он вышел к нам и, увидев меня, обнялся со мной, а потом бросился делать нам всем пропуска.

Потом он провел нас к президенту (или директору) фирмы. Туда же пришли и некоторые должностные лица фирмы. Мы поговорили о продукции фирмы, причем я рассказал (через переводчика) о работе с высокоскоростной оптической камерой и предложил внести кое-какие необходимые, с моей точки зрения, усовершенствования в ее конструкцию.
Каждому из нас вручили по великолепному Цейссовскому биноклю 15х.

Нам показали историческое здание фирмы, а потом привели к очень высокому зданию, где с крыши этого 16-этажного здания мы и любовались Йеной. Город сразу располагал к себе, – здесь хотелось жить.

Мы осмотрели музей «Карл Цейсс», сохранивший много экспонатов своей славной истории.
После музея к нам присоединились сотрудники фирмы и на двух автомобилях мы вдесятером поехали осматривать город. Нам показали удивительно красивый архитектурный ансамбль в старой части города, который включает рыночную площадь, ратушу 13 века и дома горожан. В башне ратуши в 8-угольной башне размещены художественно оформленные часы.

Из любой точки Йены был виден готический шпиль церкви Св. Михаэля, где в 16 веке проповедовал Мартин Лютер. Хотя Лютер погребен в Виттенберге, однако его надгробная плита была и в церкви Св. Михаэля. Так я впервые столкнулся с тем, что захоронения многих великих людей прошлого можно найти в двух и даже в трех разных местах.

В 16 веке Йена становится духовным и культурным центром Германии. Здесь находился один из старейших университетов Европы, называемый «кладовая наук». В этом университете учился Фридрих Шиллер.

Обедали мы в ресторане под названием «Черный медведь". Всё было очень непринужденно, произносились здравицы. Все остались очень довольны друг другом. Признаться, мы не ожидали такого приема. Распрощались мы друзьями.

К вечеру нас доставили в Веймар теми же двумя автомобилями, на которых мы осматривали Йену.

Еще одна выставка предприятия "Карл Цейсс, Йена" была в Академгородке в начале 70-х. Я встретил на ней кое-кого из тех, кто принимал нас в 1963-ем в Йене. Обнялись, как старые друзья. Но такого вкусного пива, как в "Черном медведе" у нас, к сожалению, не варят. Я это видел по лицам немцев в ресторане "Ермак" (все звали его "Поганкой") Академгородка, хотя они из вежливости пытались это скрыть.

Сегодня в Йене стоит высокая башня JenTower (до 1995 года в ней был расположен университет, и тогда она называлась университетскаой башней). Ее высота 159 метров (30 этажей) и 33 метра в поперечнике. Не знаю, улучшило ли это внешний вид города. Он и без башни был очень хорош.

Дрезден

В Дрезден мы приехали в первой половине дня. Я знал, что город был полностью разрушен англо-американской авиацией 13—15 февраля 1945 года. При бомбардировках погибло огромное количество людей – 18-25 тыс. человек. В результате бомбардировок около четверти промышленных предприятий города и около половины, включая жилые дома и памятники архитектуры, было уничтожено или серьёзно повреждено. В городе не было военной промышленности, так что бомбить особой нужды не было. У нас в газетах в пропагандистских целях писали, что, поскольку союзникам было известно, что Дрезден войдет в советскую зону оккупации, его решили разрушить. Это был, по образному выражению тогдашних газетчиков, «звериный оскал империализма», уничтожающий ни за что, ни про что людей и культурные ценности мирового класса.

Бомбардировка Дрездена лежит в центре сюжета антивоенного романа «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» Курта Воннегута, который он написал в 1969 году. По его мнению, бомбардировка Дрездена не была вызвана военной необходимостью. Этот роман даже подвергся цензуре в США и был изъят из библиотек многих школ.

После войны многие памятники культуры были восстановлены. Одним из символов города стала восстановленная после объединения Германии церковь «Фрауэнкирхе».

Мы были на ее развалинах. Трогали руками обломки камня и кирпичей. Было жуткое ощущение. Может быть, именно тогда впервые я понял, чувства мирных жителей в Германии и весь ужас того, что они тоже пережили. До этого, у меня было только мстительное чувство – за нападение на мою страну, за голод и холод, за убийство миллионов людей, за уничтожение евреев. Теперь я понял, что они тоже страдали и погибали.

А виноваты правители, развязавшие войну. Тогда я еще не обвинял Сталина в этом, только Гитлера. Но и это был шаг вперед, потому что мне трудно было перестать смотреть на немцев, как на врагов.

Картины знаменитой Дрезденской галереи немцы спрятали в туннеле, куда было проведено электричество, отопление и вентиляция. Однако когда хранилище было обнаружено Советской армией, вся эта система не работала, и в укрытие поступала вода. Многие картины находились в аварийном состоянии. Поэтому газеты писали, что советские войска спасли их от гибели в сырых подвалах, вывезя в Москву. Там они хранились и реставрировались. Перед их возвращением ГДР в Москве была организована выставка этих картин, на которой я был. Она тогда произвела на меня сильнейшее впечатление.

В 1955 году картины вернули в Дрезден, а в 1963 году, когда мы посетили Цвингер, длинное трехэтажное здание картинной галереи с двумя крыльями было открыто, и Дрезденская картинная галерея была доступна.

Архитектурный комплекс Цвингер – это бывший дворец-резиденция саксонских курфюрстов. Часть здания еще стояла в строительных лесах. Центральный зал под куполом был еще не готов.

Дрезденская картинная галерея славится замечательным собранием живописи художников Италии и Нидерландов 15-18 веков. Среди ведущих мастеров Раннего Возрождения можно назвать Сандро Ботичелли, Франческо Франча, Лоренцо ди Креди и многих других. А среди мастеров Высокого Возрождения – Рафаэль, Джорджоне, Тициан, Веронезе, Корреджо.

Я надолго застрял перед Сикстинской мадонной Рафаэля, которую он написал по заказу папы Юлия II для алтаря церкви святого Сикста в городе Пьяченце (Италия).

Другой шедевр – Спящая Венера Джорджоне – лучшее произведение великого венецианского художника. Работая над этой картиной, Джорджоне умер от чумы, и заканчивал ее его друг и ученик Тициан.

Портрет мужчины с пальмовой ветвью Тициана один из его лучших портретов. Другой его замечательный портрет – Дама в белом платье – юность и красота молодой девушки в подвенечном платье приковывают внимание. Но самая знаменитая картина Тициана в дрезденской галерее – Динарий кесаря – о нравственном поединке Христа и фарисея.

Мы провели там почти весь день, – трудно было оторваться от картин и уйти из галереи.

До этого я много раз был в Ленинграде в Эрмитаже и Русском музее, в Москве в Третьяковке и Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. Мы покупали красочные альбомы. я был на нескольких выставках художников.

В Новосибирске Картинная галерея - ровесница Академгородка, она открылась в 1958 г. Поскольку она комплектовалась несколькими крупными музеями Москвы и Ленинграда, там есть много хороших картин. Но Цвингер, называемый еще галереей старых мастеров, произвел на меня совершенно неизгладимое впечатление. Там было много картин, от которых трудно было отойти.

Признаться, именно тогда у меня возникла мысль о главных, истинных ценностях человеческой культуры. О том, что остается людям навечно. Что оставляет после себя гений. Что остается от цивилизации. Что обогащает душу. И почему это так трогает ее.

Я также подумал о том, что было бы замечательно, если бы и к Академгородку прикоснулась рука гения, и он стал бы знаменит не только наукой, но и культурой. Именно тогда мелькнула мысль о картинной галерее Академгородка. Мелькнула и ушла. Это была несбыточная мечта.

встреча с коллективом конфетной фабрики

После осмотра города нас очень долго везли к месту нашего ночлега. Оказалось, что мы уже покинули Дрезден, и оказались в небольшом городке Радебойль. Знакомство с хозяевами особняка. Ставшая уже привычной процедура размещения по комнатам. Хороший ужин. Плотно поужинав, уставшие, мы разбрелись по отведенным нам комнатам, предвкушая отдых.

Неожиданно нас всех позвали в холл особняка. Оказалось, нас ждут. Мне кажется, это была незапланированная для нас встреча, иначе мы бы ужинали не в особняке, а на встрече. Видимо, какая-то группа не приехала, и ее срочно заменили нашей.

Нас уже ждали. Это были рабочие и служащие кондитерской фабрики во главе со своим директором. Мы зашли в довольно большое помещение, где были накрыты столы.
Как только мы пришли и поздоровались, нас сразу пригласили за стол. Мы расселись через одного – немец – русский – немец– русский. Было много шнапса, да и мы принесли не одну бутылку водки. Различных бутербродов было неимоверное количество. Директор фабрики произнес тост. Кто-то переводил. Конечно, тост был за советский народ и за дружбу с немецким народом. Наш руководитель произнес ответный тост, уже не помню, что он говорил, но тоже что-то стандартное. Потом все перезнакомились со своими соседями. Все это сопровождалось выпивкой. Я ничего есть не мог. Был сыт. Остальные наши – тоже.

Потом все встали из-за стола и разбрелись по кучкам. Я подошел к директору. На вид ему было лет пятьдесят. Невысокий, слегка одутловатый, усталый. Он что-то говорил, переводя маленькие глазки с одного человека на другого. Всматривался в чье-то лицо, потом отводил свои глазки. Находил другие глаза, всматривался в них и снова отводил взгляд.

Он улыбался, но улыбка была какой-то жалкой. Даже неестественной. Он рассказывал:
– До прихода Гитлера к власти я был немецким коммунистом.
– Оказывается, он был коммунистом? – подумал я. теперь все, кто может, вспоминают об этом. А тогда...
– Но потом партию разгромили. Многих арестовали. Во время войны меня призвали в вермахт, и я попал на восточный фронт.
– Как? Он, коммунист, оказался на советско-германском фронте. В голове не укладывалось. А я думал, Гитлер всех коммунистов поубивал или отправил в концлагеря.
– Но я очень быстро сдался в плен. Потом несколько лет был в советском лагере для военнопленных. Сейчас я член Социалистической единой партии Германии. Теперь мне доверили руководить фабрикой.

На меня неожиданно нахлынуло снова, в который уже раз, чувство ненависти, и я ничего не мог поделать с собой. Перед моими глазами стоял немец в форме солдата вермахта с винтовкой в руках. И он целился в наших. С большим усилием я сбросил с себя этот образ и спросил:
– И Вы стреляли в наших солдат?
Вышло грубо и некрасиво.
Он пристально посмотрел на меня. Наверное, он что-то увидел в моих глазах, потому что быстро, даже поспешно ответил:
– Я стрелял в воздух. Я никого не убил.
Потом добавил:
– Это было ужасное время. Я не мог не пойти в вермахт, – меня бы расстреляли. Я не мог не стрелять, – меня бы тоже сразу расстреляли. Я много думал, как мне поступить и решил, что мне остается только сдаться в плен при первом удобном случае. Я так и поступил.

У него был несчастный вид. И я представил, как его берут в плен и подгоняют прикладом, а то и штыком: «Шнелль, шнелль!» А он повторяет: «Гитлер капут!» «Гитлер капут!» «Гитлер капут!»…

Могли бы и прихлопнуть. Многие солдаты были злы на немцев. Особенно те, у кого погибли семьи. Они не брали немцев в плен, а сразу убивали. У них была одна мысль – отомстить.
– Этому директору еще повезло, что его сразу не убили, – подумал я. Темное чувство, которое поднялось во мне, внезапно улеглось, и я увидел немолодого уставшего человека, настрадавшегося в жизни. Я увидел человека, а не немца-солдата, которого во время войны на плакатах, висевших повсюду, нас призывали убивать. На плакатах было написано: «Убей немца!» Да-да, именно так. Не фашиста, а немца. Но мне уже не хотелось его убивать. И я даже порадовался, что его не убили.
– Вот, убили бы тогда его и не сидел бы он здесь и не рассказывал бы о своей войне и своем плене.

– У Вас есть семья, – жена, дети? – неожиданно спросил я.
Он достал из кармана фотографии. На одной семейной фотографии он с женой были молодыми, а мальчик и девочка – его дети – маленькими. На другой семейной фотографии были он с женой, уже далеко не молодые. Рядом с ними стояли юноша и девушка, молодые и красивые. Счастливая семья.
– У него счастливая семья. А сколько таких семей было уничтожено!?
– Вы счастливый человек, – сказал я. – У Вас замечательная жена, красивые дети. Война давно закончилась. Теперь это история. Мы должны привыкнуть жить в новом мире.
Когда ему перевели мои слова, его лицо прояснилось. Мы пожали друг другу руки.

Объявили, что теперь выступит самодеятельность Кондитерской фабрики. У них была довольно большая программа, которую мы смотрели с интересом, потому что она несла ярко выраженный немецкий колорит.

Поразил нас оркестр губных гармоник. Эти гармоники были разных размеров – от малюсенькой, еле видимой, издававшей тоненькие, писклявые звуки, до полутораметровой, установленной на ножках. Вдоль нее бегал толстый «гармонист» и дул поочередно в соответствующие щели, вызывая басовые звуки. Гармоник про-межуточных размеров было еще десятка полтора, и игра на каждой из них требовала специфического навыка и довольно больших затрат энергии. Зрелище было неожиданным и, в какой-то мере, даже страшным. Не знаю, почему у меня возникло такое чувство.

Вся сцена казалась нежизненной, а какой-то каррикатурной. Но играли они слаженно. Звуки, извлекаемые из гармошек всех мастей, создавали определенные образы. Оркестр звучал вполне прилично.

Потом выступали наши: кто-то пел, кто-то показывал акробатические этюды. Немцы хлопали, – они были снисходительны.

Расходились поздно. Все оставшиеся бутерброды, а их было много, потому что мы практически ничего не ели, были уложены на подносы и поставлены вдоль узкого прохода. На выход выстроилась импровизированная очередь. Каждый немец, проходя мимо подносов, брал бутерброд и быстро его съедал, потом брал второй, третий, – сколько успевал. Зрелище было не из приятных. Мы проходили спокойно. Нам по-прежнему не хотелось есть.

Майсен – фарфоровый мир

Майсен – небольшой старинный город. Ему более 1000 лет. Город стоит на Эльбе недалеко от Дрездена. С моста через Эльбу открывается замечательный вид на замок Альбрехтсбург и собор.

Майсен известен всему миру, своим несравненным майсенским фарфором. 1708 год вошел в историю как год рождения европейского фарфора.

До этого монополистами изготовления фарфора были китайцы, и ни за какие деньги секрет у них выведать не удавалось. При саксонском дворе издавна покровительствовали наукам и искусствам. Со всей Европы стекались в Дрезден ученые, архитекторы, художники, ювелиры, музыканты. Был среди них и алхимик Йохан Фридрих Бёттгер, который открыл секрет изготовления европейского фарфора. Уже в 1710 году было начато промышленное производство фарфора, не уступавшего по красоте и качеству китайскому.

Одна из самых интересных достопримечательностей в Майсене – 57-метровая колокольня Фрауэнкирхе, которую украшают 37 фарфоровых колоколов, изготовленных на майсенской мануфактуре в 1929 году к тысячелетию Майсена. Это был самый первый в мире набор фарфоровых колоколов. Мы слышали их звон – очень мелодично.
Музыкальные фарфоровые колокола нигде, кроме как на майсенской мануфактуре, не делают.
Музей майсенского фарфора был расположен в здании администрации. Трудно было поверить, что все предметы в музее сделаны из фарфора....

Птицы и животные, различные статуэтки, скульптурный портрет самого Бёттгера и приличных размеров колокол, высотой, наверное, с метр и полуметровым диаметром. На его наружной поверхности был сделан красивый орнамент.

Мы видим всё новые и новые образцы майсенского фарфора – статуэтка носорога, блюдо, чашка с блюдцем...

А вот колокольчик с фирменным знаком майсенской мануфактуры – скрещенными мечами.

Да-а, Майсенский фарфор произвел на меня большое впечатление. К сожалению, нам не показали, как делают этот фарфор. Жаль, мне было бы очень интересно. На мануфактуре пускают в производственные цехи только два раза в год, в дни открытых дверей.

Мы долго выбирали, что купить на память. По карману нам с Любочкой оказалась только красивая пепельница. Ее мы и купили за несколько пфенигов.

Лейпциг

Лейпциг был последним городом, где мы побывали. После почти полностью разрушенного Дрездена мы попали в город, где уцелели тоже далеко не все здания. Например, разрушены были все четыре театра. Английская авиация бомбила Лейпциг с 1943 года. Но следов войны здесь мы увидели значительно меньше. Они были, конечно, но за 18 лет, прошедших после войны, часть зданий была восстановлена, а другие здания были полностью снесены, а на их месте были разбиты скверы.

В целом, если Дрезден своим видом напоминал о войне, то Лейпциг выглядел абсолютно мирным и спокойным.

Город был знаменит выдающимися поэтами, музыкантами и учеными. Наша программа была обширной, насыщенной и очень интересной.

Гете о Лейпциге

Иоганн Вольфганг фон Гёте, поэт и мыслитель, живший в Лейпциге, писал о нем в «Фаусте» так:

А Лейпциг — маленький Париж.
На здешних всех налет особый,
Из тысячи нас отличишь.

Лейбниц, Герц, Гейзенберг, Ницше

В знаменитом Лейпцигском университете в середине 17 века учился философ и математик Готфрид Вильгельм фон Лейбниц.

В Лейпциге жил и работал знаменитый физик Густав Людвиг Герц, чьим именем названа единица частоты. И здесь жил знаменитый физик 20 века Вернер Карл Гейзенберг, создатель матричной квантовой механики.

С Лейпцигом связано имя Фридриха Вильгельма Ницше, философа, представителя иррационализма в философии, к которому не раз обращались идеологи нацизма.
Боже, какие имена!!

Вагнер

Здесь в 1813 году родился Рихард Вагнер, великий оперный композитор, дирижёр, драматург, бывший любимым композитором Гитлера. Музыкальный мистицизм Вагнера был созвучен мистическим воззрениям фюрера. Приведу одну цитату с сайта Георгия Волошина:
«Лоэнгрин» Вагнера погрузил его [Гитлера] в настоящий транс. Красота и мощь оркестровки, магическое действие, разворачивающееся на сцене, были подлинным колдовством, которое перенесло Гитлера в мир мистических чудес. С этих пор Адольф не оставлял театра, где магическая музыка Вагнера, насыщенная древним символизмом и архетипами, давала переживание потустороннего и пробуждала в душе яростные и темные силы».

Обширная публицистика Вагнера способствовала распространению антисемитских взглядов в Германии и в дальнейшем повлияла на формирование идеологии национал-социализма.

Музыка Вагнера, безусловно, останется в веках. Мне она нравится, и я с удовольствие слушаю его «Тристана и Изольду», «Лоэнгрина», «Тангейзер» и цикл «Кольцо Нибелунгов». Но в Советском Союзе Вагнера почти не исполняли, и все это я впоследствии услышал в Нью-Йорке в Метрополитен-опера.

Бах, церковь св. Фомы и органы

И все же Лейпциг остался в моей памяти, как город Иоганна Себастьяна Баха, великого композитора.
Именно здесь в церкви Св. Фомы мы с Любочкой слушали его органную музыку.
Иоганн Себастьян Бах работал в церкви Святого Фомы с 1723 по 1750 гг. Церковь была построена в XIV веке. Она прославилась и хором мальчиков, существующим уже многие столетия.

Органы времен Баха не сохранились. Орган, который мы с замиранием сердца слушали в западной части церкви был выполнен Вильгельмом Зауэром в 1889 году.
А в южной ризнице были выставлены инструменты времен Баха: две скрипки, альт, контрабас, виолончель и две литавры.

В 2000 году – к 315-летию со дня рождения и 250-летию со дня смерти И. С. Баха Геральд Вёль создал орган — копию инструмента, бывшего в церкви Св. Фомы в первой половине XVIII века (на снимке слева).

А в 2006 году в церкви появился новый инструмент Геральда Вёля — переносной портативный орган для исполнения бассо континуо.

Днем в алтарной части южной стороы мы видели великолепные витражи, два из которых посвящены великим музыкантам, чьи имена связаны с этой церковью: Баху и Мендельсону.
В церкви Святого Фомы церковным хором в течение 27 лет руководил сам Иоганн Себастьян Бах. На маленькой площади перед церковью находится памятник Баху, а рядом с церковью— его музей.

Церковь Святого Фомы видела много разных событий:
– в 1789 году на органе в церкви играл Моцарт;
– в 1806 войска Наполеона хранили в церкви боеприпасы;
– в 1813-1814 годах во время «Битвы народов» церковь стала лазаретом;
– а в 1841 году Феликс Мендельсон-Бартольди исполнил здесь на органе баховские Страсти по Матфею». К тому времени Бах был уже полузабыт;
– 4 декабря 1943 года колокольня пострадала от фугасных бомб.

Церковь св. Николая и "демонстрации по понедельникам"

Мы побывали и в церкви Святого Николая — самой большой и одновременно самой древней Лейпцига. Она была построена еще в 12 веке, когда Лейпциг (он тогла назывался городом Святого Николая) был только основан. Святой Николай – покровитель торговцев, и церковь расположена на пересечении двух главных торговых улиц. И сегодня Лейпциг называют городом ярмарок – здесь проходят ежегодные Лейпцигские ярмарки.

Церковь Святого Николая была построена в романском стиле, но в начале 16 века она была перестроена – ей добавили готические элементы, в последующем ее перестраивали еще не раз, но последующие перестройки были выдержаны в неоклассическом стиле. В 16 веке эта церковь стала протестантской.

Имя церкви святого Николая вновь загремело в 1989 году, когда она стала первым центром «демонстраций по понедельникам». Именно здесь в этой церкви 4 сентября 1989 года собрались жители Лейпцига, требовавшие права свободного передвижения за границу и права избирать демократическое правительство. После службы демонстранты вышли на прилегающую к церкви главную площадь города, Августус-плац. Потом они пошли по улицам вокруг старого города к зданию местного отделения Штази. Вскоре жители и других городов ГДР стали по понедельникам проводить мирные демонстрации протеста против существующего режима.
Эти демонстрации продолжались вплоть до объединения Германии.

Феликс Мендельсон

Дом-музей Феликса Мендельсона расположен по адресу Гольдшмидт-штрассе 12. Это единственный сохранившийся дом, в котором когда-либо проживал великий композитор, и именно здесь он умер 4 ноября 1847 года. Среди экспонатов музея мебель и личные вещи композитора и его семьи, в том числе музыкальные инструменты и бюсты его «героев»: Баха и Бетховена. Несколько комнат воспроизводят обстановку дома такой, какой она была при жизни композитора, в том числе гостиная, «голубой» музыкальный салон и рабочий кабинет композитора, а в других комнатах выставлены документы, рассказывающие о жизни, творчестве и семье Мендельсона.

Феликс Мендельсон родился в 1812 году в семье еврейского банкира, а его дед, Моисей Мендельсон был известным еврейским философом: в молодые годы он даже участвовал в конкурсе философских эссе против Канта – и выиграл! Музыкальный талант Феликса Мендельсона проявился рано, и его родители постарались дать ему наилучшее образование.

Но в 1812 году семье пришлось бежать из родного Гамбурга в Берлин, а когда Феликсу было 7 лет, родители крестили его и всех остальных детей.
Правда, этот уход от еврейства мало помог Феликсу, который стал главной мишенью антисемитской статьи Рихарда Вагнера «Евреи в музыке».

Но Феликс Мендельсон был не только талантливым композитором, но и, как мы бы сказали сегодня, активным общественником-энтузиастом. Он приложил много усилий для создания консерватории в Лейпциге, для улучшения оплаты труда музыкантов оркестра Гевандхаус, которым он много лет руководил, а, кроме того, заслугой именно Феликса Мендельсона является возрождение интереса к музыке Иоганна Себастьяна Баха и других композиторов прошедшего времени. Дело в том, что до середины девятнадцатого века было принято исполнять музыку современников, а не предшественников, и современное увлечение музыкой прошлого обязано именно Феликсу Мендельсону.

битва народов

В 1813 году рядом с Лейпцигом произошло крупнейшее сражение в войне против армии Наполеона Бонапарта. Наполеонв этом сражении потерпел поражение от союзных армий Пруссии, Австрии, России и Швеции. Сражение вошло в историю как Битва народов. В 1913 году, к столетию битвы, на месте сражения был возведён Памятник Битве народов.

Написав о столетии Битвы народов, я подумал:
А вот 2018 будет 100 лет после окончания Первой мировой войны, а в 1945 году - Второй. Сколько там было битв с еще большими жертвами! Будут ли народы совместно ставить памятники павшим в этих кровавых событиях минувшего века?
И невольно подумал о войнах ХХI века - идущих и грядущих...:
– С каждым веком жертв все больше и больше. Это что один из законов развития человечества?

Монументальное сооружение высотой 100 метров состоит из притвора и главного зала Святой святых. У подножия – статуя архангела Михаила, покровителя солдат, к помощи которого немецкие солдаты в те времена взывали во время боя. Надпись на статуе – «Бог с нами». Со всех четырех сторон гигантские бырельефы (19 метров в высоту и 30 метров в ширину). На них архангел в колеснице в бою. Он окружен фуриями – женскими аллегорическими фигурами.
В битве народов участвовало полмиллиона солдат и офицеров, из которых 120 тысяч погибло (русских солдат 22 тыс.). Поэтому рядом с основным зданием находится символическая братская могила. В куполе Зала славы изображены почти в натуральную величину 324 рыцаря. Хранители покоя погибших солдат – четыре 9,5-метровые статуи – олицетворяют Мужество, Силу веры, Народную силу и Готовность жертвовать собой в борьбе.

В центре находятся бронзовая надгробная плита, уходящая в пол. Восемь пар каменных воинов, изображенных на стенах, охраняют вечный покой мёртвых. Эти монументальные статуи были сделаны по образу колонн Храма Соломона в Иерусалиме.

Внутри памятника расположен «Зал славы», на потолке которого изображены 324 всадника почти в натуральную величину.

Саксонцы воевали на стороне Наполеона и в результате Саксония потеряла значительные территории, поэтому ее жители неохотно пошли на создание памятника, но теперь он стал одним из символов города.

Памятник поражает своей грандиозностью. А цифры участников битвы и погибших потрясают. Невольно задумаешься о войнах, амбициях императоров и курфюрстов и расплате человеческими жизнями.

Тогда я еще легко взбегал по ступенькам, но их было слишком много, чтобы все сразу пробежать – 500, и вскоре я пошел по ступенькам шагом. Но прошел весь путь до смотровой площадки на высоте 91 метр довольно легко без отдыха. С площадки был хорошо виден весь город и его окрестности.

Уже написав все эти слова, я случайно обнаружил на блоге  pavelrudnev: http://pavelrudnev.livejournal.com/964582.html запись о памятнике Битвы народов, размещенную в марте 2010 г. Помимо интересных фотографий, там есть и такое мнение:

"Это здание - провозвестник немецкого фашизма, здесь уже в середине 1910-х годов, когда Первая мировая война только начиналась, сконцентрирована в камне идея Великой Германии. И нацисты этот лейпцигский монумент (а перед ним искусственный пруд) использовали для своих факельных шествий на суше и воде, для праздников германского духа. Перед этой ступой выступал Адольф Гитлер (правда, трудно сказать, что он при этом чувствовал по отношению к Наполеону).
Затем власти ГДР даже подумывали снести этот символ германского нацизма. На его верхней платформе до сих пор отсутствует фигура орла, которая окончательно превращала бы ступу в колокол".

Не думаю, что памятник - символ нацизма. Мало ли кто и как его использовал. Тогда и московский Кремль можно считать символом коммунизма.
Этот памятник в эпоху ГДР, в конце-концов, посчитали символом русско-немецкой дружбы, хотя мысли об его уничтожении блуждали в умах немецких коммунистов.

К 2013 году, двухсотлетию битвы, памятник Битве народов должен быть отреставрирован. Я не знаю, к сожалению, есть ли в планах накрыть его вершину огромным орлом, как было задумано.

теперь понятно, что мы уже дома

Это был наш последний город в нашей поездке по Германской демократической республике. Автобус привез нас прямо на вокзал в Берлине.
Прощание с Уши было трогательным. Она даже поплакала.

Обратно домой мы ехали из Берлина прямо до Москвы. В Познани, где мы долго ночью стояли, я успел даже сбегать в большой пивной бар на вокзале и потратить оставшиеся злоты на кружку пива. И в Варшаве пересадки на обратном пути не было.

В Бресте нас разбудил топот и громкий голос:
– Просыпайтесь. Потрудитесь предъявить билеты и багаж для проверки. Выйдите побыстрее из купе в коридор. Нет, не надо ничего застилать. Поторапливайтесь.
Хамить без повода могли только наши родные советские пограничники. Ура!!! Мы дома.

мысли после посещения ГДР

Это путешествие мне дало очень много.

Я соприкоснулся, во-первых, с культурой Европы. Конечно, я и раньше видел картины западных мастеров в Эрмитаже и Третьяковке. Безусловно, я знал и любил музыку Баха и Мендельсона, читал Гете и Шиллера, но после поездки они стали «моими». Я их увидел в тех местах, где они жили, творили, играли, любили и умирали. Они мне стали более понятны. Не потому, что они стали другими, а потому, что я стал другим. Я ощутил, что судьбы народов по ту и по эту стороны границы одинаковы.

Во-вторых, только теперь для меня закончилась война. Я и не думал, что она все еще сидит во мне. А она сидела вместе с непреходящей ненавистью к немцам. Почему-то тех немцев, которые устраивали у нас выставки, я не отождествлял с немецкими солдатами, а тут вот, приехав в Германию, никак не мог поначалу перестать видеть в каждом немце врага. Теперь, после поездки это прошло.

Наконец, я увидел кусочек мира, непохожего на наш. Такие же люди, но все-таки не совсем такие. Дома и улицы, города и деревни –всё было немного другим. Для меня тогда было важно, что эта страна входит в социалистический лагерь, и, следовательно, люди, априори, разделяют мои идеалы. Тем не менее, я видел, что хотя это была страна социалистического лагеря, она была другой. Она оставалась частицей Запада. И я понял, что здесь у людей совершенно другие жизненные устои, другие ценности и совершенно другое отношение к жизни.

И еще одно. Мы победили немцев в жестокой войне. Они выплачивали нам репарации. А жили они лучше нас. Это было видно невооруженным глазом. И это было неприятно и непонятно.