вафельное сердце

Так бывало обыкновенно.
Я приходил, а меня встречал непередаваемый аромат свежеиспеченных вафель.
Под окном, как всегда весной, пышным букетом цвели пионы различных сортов.
К бревенчатой стене прислонен велосипед, ставни распахнуты, как и истерзанные временем рамы, а легкие занавески надуваются от прикосновений ветра.
Преодолев две ступеньки я оказался на кухне, откуда и доносился привычный такой домашний и уютный запах. Она в переднике.
- я ждала тебя, - с улыбкой произносит, на ходу собирая светлые длинные волосы в высокий хвост и закрепляя резинкой, что служила до того тонкому её запястью браслетом.
Я улыбнулся в ответ и присел на скамью. Проворная фретка закрутилась рядом. Её песчано-пастельная шерстка дополняла всю органичность этого милого дома - Приюта для страдающих душ.
Кипит чайник и она, как ошпаренная, срывается с места: спешит к газовой плите.
Зверек забрался ко мне на колени, сворачиваясь клубком. Что не говори, а спит он около 20 часов.
- Эир, - окликаю я. Но она словно не слышит меня, напевая что-то из старых фильмов, оттачивая балетные па, снимая с полки коробку-шкатулку с мятно-шоколадным чаем.
Мы те, кем мы себя ощущаем. Эир ощущала себя воздухом - как по-английски. Я же знал, что она помощь - как по-норвежски.
Так бывало каждое воскресенье. Мы болтали о чае, о кошках и политике. последнее Эир особенно любила. Эта девчонка жила в самом центре города, но её дом был оторван от мира: зайдешь — и ты словно в девственном норвежском лесу.
Она мало говорила. Все больше слушала. Только иногда брала лист бумаги и сосредоточено что-то изображала. Расстраивалась, когда не выходило, но никогда не злилась.
Она много смеялась. И часто разливала чай на колени. «я люблю skinny legs», - повторяла она своим пристрастием к английскому, словно создавая новый сленг. Куталась в свитера не по размеру и бесконечно долго заглядывала в глаза.
По дому тут и там на бельевых прищепках сушились травы. Весь зал был заполнен холстами, а в гардеробе царил хаос. Бывало, ей становилось мало холстов и она бралась за стены.
Эир часто засыпала, как и её фретка, в совершенно неожиданных местах. Карабкалась по деревьям и смеялась, подзадоривая меня, чтобы я забирался следом.
Фортепиано на на неполную клавиатуру наполняло всякий раз дом глубоким теплым тембром в такт метроному, что стучал вровень сердцу Эир.


В каждой истории есть поворот, иначе она не смогла бы быть историей.
В руках у Эир был старый пленочный фотоаппарат, снимки с которого она все, почему-то, дарила мне.
Когда-то, она спросила меня, откуда птицы знают где их дом. Я не стал отвечать, по обыкновению своему пожав плечами, на очередной, не значащий ничего для меня, вопрос.
Выхватив из рук моих велосипед, который я неспешно катил рядом, она вырвалась стрелой на трассу.
Нет. Её не сбила ни фура, ни олень.
Она просто исчезла.
Эйр.
Ты была права.
Ты — воздух.
А без воздуха
нельзя
дышать
.