По законам гостеприимства

Из блокнота журналиста


Он шумно вошёл в гостиничный номер. По-хозяйски осмотрелся, заметил тоном, не вызывающим возражений:
– Хорошо поселили, – и, не обращая внимания на твоего соседа – пожилого мужчину, который молча переодевался, сидя на кровати, – шагнул, будто двинул себя к столу, взгромоздил на него раздувшийся от содержимого чёрный портфель. Открыл и деловито начал вытаскивать из него свёртки. Ты с интересом наблюдал за гостем: что же дальше? Сосед, который за весь вечер не обронил больше ни одного слова, после прошелестевших «Здрасте», после того, как ты представился: «Вадим», – натянул трико, повесил в шкаф примявшийся в дороге костюм и, равнодушно повернувшись к вам задом, нагнулся над тумбочкой и стал рассовывать по её полочкам командировочную утварь.

Перед отъездом ты звонил из редакции в часть и просил начальника политотдела, по возможности, забронировать в городской гостинице одноместный номер: чтобы и тебе не мешали работать, и сам ты не создавал неудобств возможным соседям поздними засиживаниями за столом, анализируя собранную за день фактуру и набрасывая варианты будущих материалов, как называете вы в своём редакционном кругу все жанры сразу. «Всё будет в лучшем виде,» – заверил тебя начпо. И по его голосу, бодро звучавшему в телефонной трубке, ты понял, что он там – хозяин положения.

Но возможности такой, как ты убедился, не оказалось, что совершенно не обескуражило майора Хрунова, он же и начальник политотдела зенитного ракетного полка, в который ты приехал в командировку, он же и твой неожиданный гость, цель визита которого в гостиницу была недвусмысленной. Не смущаясь присутствия незнакомца, майор по-свойски разложил на столе свёртки, запустил в портфель свою огромную руку, вынул из него бутылку водки, значительно проговорив: «Вот, так-то!» – демонстративно выставил её на центр стола и облегчённо вздохнул, словно избавил свои широкие плечи невесть от какого груза.

Плохо скрытое под напускной степенностью возбуждение, с которым он копался в своём портфеле, необычно подвижными руками выуживая из него то объёмное содержимое, его плотное тело, на котором, казалось, затрещит китель, если он серьёзно напряжёт мышцы, сосредоточенное сопение занятого чрезвычайно важным делом человека, беспрестанно зыркающие по сторонам и, пожалуй, ничего не замечающие глаза – выдавали в нём натуру человека хваткого, умеющего не только быка брать за рога. Весь его вид говорил, что он-то знает, что делает, учен, не таких видывал и атаковывал.

Беспардонность майора, видимо, действительно привыкшего к подобным охватам инспектирующих, проверяющих и всяких там писак газетных, тебя несколько озадачила. Не первый день, Вадим, ты служишь. Встречал и деликатно предлагающих выпить за ужином в «боковушках» солдатских столовых и «греческих залах» для командования и приезжего начальства, и молчаливо выставляющих на стол графинчики, заполненные, – ясное дело, не морсом, – и также деликатно отказывался, и также молча не замечал графинчиков, когда деликатная молчаливость себя требовала… Но, чтобы так! Н-да-а, ситуация…

Ты глянул на соседа, который уже разобрался с тумбочкой и тихо сидел на кровати, сложив на коленях свои длинные жилистые руки и отрешённо уставившись в пол, затем на застывшего, тебе показалось, в какой-то нерешительности и вдруг нахмурившегося Хрунова. Его глубоко посаженные маленькие глазки смотрели на самый большой свёрток, узкий лоб покрылся бороздами, за которыми, чувствовалось, происходит напряжённая работа. Майор что-то соображал. Видимо, установившаяся впервые после его прихода тишина, твоё недоумённое молчание навели гостя на какие-то мысли.

Наивный! Ты ошибся. Его секундное раздумье, показавшееся тебе мучительным колебанием: всё ли так? – было вызвано вовсе не сомнением, а несомненным выбором! По-прежнему уверенно он вцепился своими толстыми пальцами в выбранный глазами пакет и со словами: «Ну, что ж, посмотрим…» – ловко развернул его.

В дальнейшем ты уже мог не сомневаться. Сейчас он также энергично щёлкнет ножом, нарубит огромными кусками хлеба, настругает сала, вспорет жестянку тушёнки или рыбных консервов, разложит огурцы, высыплет на разостланную газету головки чеснока или лука, а то и оба витамина сразу, шпокнет пробкой бутылки, звякнет горлышком о гранёные гостиничные стаканы, набулькает выше половины, посмотрит – сколько осталось в бутылке на второй заход, удовлетворённо гмкнет по поводу своей точности разлива, помнёт с хрустом руки, хмыкнет и выдохнет: «Ну, за знакомство!»…

Ты опять ошибся, Вадим. Не успел ты полностью представить картину, как Хрунов, не пожелав тебя выслушать, – не будешь же ты в присутствии постороннего, да ещё гражданского человека выяснять с ним отношения! – усевшись, наконец-то, на стул, двумя глотками осушит стакан, давая понять, что его пример не терпит никаких отговорок: «Закон гостеприимства!» – и, традиционно крякнув и выжидательно впившись глазками-буравчиками в тебя, поднесёт к своему крупному и словно бельевой прищепкой сжатому на кончике носу корочку хлеба, – в комнате раздался возмущённый возглас:

– Вот, бестолковый!
– Кто? – лопнула твоя оторопь.
– Да – начпрод! Сказал же ему: положи чего-нибудь, брось в машину. Вот, … – тут он добавил не литературное и даже не газетное словечко, от которого неизвестный тебе начпрод, если он, хотя бы в душе, интеллигент, услышав о себе такую характеристику, должен был бы покраснеть до корней волос своих от оскорбления и возмущения и уволиться по собственному… Если так же груб и привычен…, – ладно, пусть сам решает, какой он. А ты, заглянув через плечо Хрунова и увидев то, что лежало на развёрнутой бумаге, не смог удержаться от хохота. Начпрод, не утруждая себя заботой об изысканности закуски – знал же, всё понимал, что, к чему и для чего. А для кого – это его, видимо, не волновало.

Не переживая, какое впечатление произведёт собранная им снедь на начальника и его предполагаемого сотрапезника, завернул в пакет несколько выдернутых прямо с грядки луковиц, парочку таких же измазанных чернозёмом огурцов, горку вареных в мундирах картофелин – не из котла ли свинофермы прихватил? – и накрывающее всю эту мокрую грязно-зелёную массу кольцо тёмно-красной – то ли ливерной, то ли печёночной – колбасы.

Ну, и начпрод! Отмочил так отмочил! О таких штучках только анекдоты рассказывать. Так не уважить целого начальника политотдела! Даже угрюмый сосед от увиденного на столе и от твоего смеха не удержался: сдержанная улыбка скользнула по его впалым щекам.
Не-ет, такой начпрод, видимо, ко всему привычен и всяких повидал. Надо обхаживать кого-то – будьте добры сами! А на природе, да в темноте, где сам воздух пьянит, – нате вам, раз так спешно и «Брось в машину!» Скорее всего, он так и предполагал, что Хрунов неизвестное ему, начпроду, но, видать, не столь уж и высокое начальство повезёт куда-нибудь на берег речки...

Да, стол даже гостиничного номера этот обнажившийся натюрморт – не украшал. Приговаривая: «Ну, я ему покажу!» – и удивительно виновато поблескивая в твою сторону глазами – как только удаётся ему изображать смущение? – мастер! артист! – Хрунов ещё быстрее, чем выкладывал, затолкал всё обратно в портфель, даже не посмотрев, что за «подарки» в остальных свёртках. Последней в портфель нырнула поллитровка.

Ты заметил, что твой молчаливый сосед метнул из-под густых бровей провожающий и, тебе показалось, сожалеющий взгляд вслед булькнувшей бутылке, его кадык дёрнулся, пропустив в желудок слюну. Молчун-молчун, а понимал, что, как ни будь он равнодушен, – не после первой, так после второй, гранёной «рюмки» его заметят. Бог, небось, во всех случаях троицу-то любит. А какой уважающий себя мужчина, подходя к третьей стопке, тоже не начинает уважать и любить окружающих. Опытный в командировочных делах, твой сосед знал, что в таких ситуациях не надо и напрашиваться, сами пригласят. Но чёрт бы побрал этого незадачливого начпрода! Сосед огорчённо вздохнул, лёг на кровать, отвернулся к стене, накрылся одеялом и от досады раскашлялся. Теперь можно не изображать равнодушие – светившие перед глазами даровые сто граммов на сон грядущий пролетели мимо.

«Да, не повезло тебе, дед,» – подумал ты, а сам облегчённо вздохнул: «Всё, финита ля комедиа!» Напряжённая, хотя и со смехом, щекотливая ситуация благодаря не любящему начальника политотдела начпроду разрядилась сама собой, без осложнений. А если бы не его невесть откуда взявшиеся ливерка и картошка в мундирах? Остограмился бы твой дед-сосед или нет? Пожалуй, зря он надеялся, зря ругал какого-то начпрода. С таким сожалением провожаемая его глазами поллитровка не была бы открыта при тебе ни в этом номере, ни на берегу речки.

Твой сосед, так молчаливо-одобрительно встретивший этого напористого майора, который, наверное, пришёл к своему другу-капитану, а то чего бы так запросто и по-хозяйски, не понял этих интеллигентских штучек офицеров. Подумаешь, хмыкал он в стенку, помыли бы, нарезали и посидели бы, как люди делают. Нет, убрал всё сразу. Чистоплюи! Как же они в лесах-то? А если бы в окопах… Возможно, он вспомнил свою фронтовую юность, наркомовские и первые в своей жизни сто граммов… Возможно…

Щёлкнула застёжка вновь раздувшегося портфеля, и Хрунов, на миг опустив и почти по швам вытянув успокоившиеся руки, выпалил, как приказал:
– В ресторан!
На что дед, не выдержав, пробормотал что-то спросонья, а ты вздрогнул. Этого ты от Хрунова не ожидал, не предполагал такой его железной хватки. Атака возобновилась. Ну, что ж, у тебя появилась передышка. Молчать, не мешать ему у тебя были свои причины. И ты был благодарен неизвестному начпроду, что он избавил тебя от того, чтобы излагать их в присутствии пожилого и огорчённого не состоявшейся компанией соседа. Что это не испортит ваши, пусть молчаливые, но необходимые на время совместной жизни в одном номере, отношения.

Гневно глянув на свой без вины виноватый портфель, Хрунов зажал в кулак и потянул на себя его жалобно заскрипевшую под тяжестью содержимого кожаную ручку – видно было и по бульканию слышно, что не одна поллитровка таилась под бумажными свёртками, – и решительно направился к выходу.

Апрель 1985 г.


Рецензии