Не каждый день судят поэта

                Суд над Иосифом Бродским

"тунеядец" Иосиф Бродский

Политический самиздат начался с широко распространившейся записью судебного процесса, сделанной журналисткой Фридой Вигдоровой. Она была корреспондентом «Литературной газеты», но ей запретили выступать в суде от имени газеты. Она все же сумела записать ход судебного процесса. Ее записи были переданы на Запад и произвели там сенсацию. Всем стало ясно, какой ангажированный суд в СССР.

Преследование Бродского началось с письма, опубликованного в газете «Вечерний Ленинград» под заголовком «Окололитературный трутень» руководителем народной дружины Дзержинского района Лернером. В статье было «...переврано почти всё, что относится к Бродскому. К возрасту его прибавлено три года, ему приписана дружба с людьми, осужденными законом, которых он никогда в глаза не видел или был мало знаком. Из трёх стихотворных цитат, призванных проиллюстрировать упадочничество, цинизм и бессмыслицу его стихов, две взяты не из его стихов, а из стихов поэта Бобышева (о чём Бобышев сделал заявление в Союз писателей сразу же после опубликования статьи)».

Статья была сигналом к преследованиям и, возможно, аресту Бродского. В середине февраля он и был арестован по обвинению в “тунеядстве”. (в соответствии с недавно введенный в УК статьиёй). Бродский попытался опубликовать в той же газете свой ответ на статьюЛернера, но его статья не была опубликована.

Между тем, 8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского».
После этого была дана команда, исходящая от 1-го секретаря Ленинградского обкома КПСС Толстикова, выслать Бродского из Ленинграда как тунеядца.

13 февраля 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. К сожалению, этот арест прошел в стране практически незамеченным.

Исследователи того времени считают, что Иосиф Бродский «...оказался в точке скрещения трёх враждебных сил. Он стал жертвой идеологической политики Хрущёва, полицейского рвения ленинградских властей и реакционеров из ленинградского отделения Союза писателей, а также махинаций мелкого мошенника Якова Лернера».

В феврале-марте 1964 состоялся суд над Бродским. Решение суда было предрешено. Судья Савельева добросовестно выполняла указания свыше. И хотя весьма компетентные свидетели убедительно показали, что Бродский много и плодотворно работал, судья отмела их показания и приняла решение фактически на основе выступлений общественных обвинителей, которые не привели ни одного доказательства какой-либо вины Бродского.

Как это напоминает сегодняшний процесс над Ходорковским и Лебедевым! Прошло почти пятьдесят лет, а обвиняют и выносят приговоры столь же голословно, отмахиваясь от доказательств невиновности человека.

Будущий нобелевский лауреат, поэт Иосиф Бродский был выслан из Ленинграда на 5 лет в архангельское село как тунеядец. и этот акт, большинство людей в стране практически не заметило.

За Бродского тогда вступились Шостакович, Чуковский, Паустовский, Твардовский, Маршак, Сартр и другие. Запись суда, сделанная Фридой Вигдоровой, была опубликована на Западе и произвела там сенсацию.

Через полтора года власти отменили наказание, но сам поэт называл время жизни в деревне самыми счастливыми в жизни. Там с ним была его гражданская жена Марианна Басманова.

В 1972-м, поставленный перед выбором: тюрьма и психбольница либо эмиграция, Бродский уехал в Европу, затем в США. Писал стихи и прозу, причем на двух языках, переводил на русский английских поэтов-метафизиков и польского поэта-эмигранта Чеслава Милоша. Преподавал в разное время в шести американских университетах, в том числе Колумбийском, Кембриджском и Йельском.

С 1979 года Бродский – член Американской академии искусств и литературы.
В 1987-м Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе.
В 1992-м ему присвоено звание поэт-лауреат США.

Самый крупный русский поэт второй половины ХХ века Иосиф Бродский больше в России не был. Он умер в США 28 января 1996 года, и был похоронен по завещанию на венецианском кладбище Сан-Микеле.

Бродский еще тогда в далеком 1964 году знал, что он Поэт «милостью божией». Представляю себе, как трудно было ему сидеть и слушать незаслуженные обвинения в тунеядстве и писании каких-то «стишков, которые народу не нужны». Бродский уже тогда знал себе цену. Он знал, что он пишет очень хорошие стихи. Да и Ахматова добавила ему уверенности в его даре, в его призвании.

И он был весьма прямым человеком и прямо в глаза говорил то, что думал.
Однажды в Америке к Бродскому подошел поэт Евтушенко и поинтересовался, что нобелевский лауреат думает о его творчестве. Бродский вежливо ответил:
— По-моему, Женя, вы — говно.

не каждый день судят поэта!

Постановлением народного суда Дзержинского района гор. Ленинграда от 13 марта 1964 года Иосиф Бродский за тунеядство был выселен из гор. Ленинграда сроком на пять лет. Никакие справки о договорах с издательствами и ходатайства членов Союза Писателей СССР не помогли. Дополнительным основанием для вынесения приговора послужили свидетельства о том, что стихи Бродского вредно влияют на молодежь (большая часть свидетелей поэта не знала и со стихами его также знакома не была).

Тем же народным судом было вынесено частное определение в отношении членов Ленинградского отделения Союза писателей Натальи Грудининой, Ефима Эткинда и Вольфа (Владимира) Адмони, в котором обращено внимание Союза советских писателей на то, что они, выступив в суде в защиту Бродского, пытались представить в суде его пошлые и безыдейные стихи как талантливое творчество, а самого Бродского как непризнанного гения, и что это их поведение свидетельствует об отсутствии у них идейной зоркости и партийной принципиальности.

Заседание суда Дзержинского района города Ленинграда. Судья — Савельева.

запись первого суда Фриды Вигдоровой

Первый суд над Иосифом Бродским. Ул. Восстания, 36. 18 февраля.1964г.

Судья: Чем вы занимаетесь?
Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю...

Судья: Никаких “я полагаю”. Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! (Мне). Сейчас же прекратите записывать! А то — выведу из зала. (Бродскому): У вас есть постоянная работа?
Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте точно!
Бродский: Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю...

Судья: Нас не интересует “я полагаю”. Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.
Бродский: У меня были договоры с издательством.

Судья: У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? Перечислите: какие, от какого числа, на какую сумму?
Бродский: Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.

Судья: Я спрашиваю вас.
Бродский: В Москве вышли две книги с моими переводами... (перечисляет).

Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно...

Судья: Нас не интересует “примерно”!
Бродский: Пять лет.

Судья: Где вы работали?
Бродский: На заводе. В геологических партиях...

Судья: Сколько вы работали на заводе?
Бродский: Год.

Судья: Кем?
Бродский: Фрезеровщиком.

Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить Вуз, где готовят... где учат...
Бродский: Я не думал, что это дается образованием.

Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это... (растерянно)... от Бога...

Судья: У вас есть ходатайства к суду?
Бродский: Я хотел бы знать, за что меня арестовали.

Судья: Это вопрос, а не ходатайство.
Бродский: Тогда у меня ходатайства нет.

Судья: Есть вопросы у защиты?
Защитник: Есть. Гражданин Бродский, ваш заработок вы вносите в семью?
Бродский: Да.

Защитник: Ваши родители тоже зарабатывают?
Бродский: Они пенсионеры.

Защитник: Вы живете одной семьей?
Бродский: Да.

Защитник: Следовательно, ваши средства вносились в семейный бюджет?

Судья: Вы не задаете вопросы, а обобщаете. Вы помогаете ему отвечать. Не обобщайте, а спрашивайте.

Защитник: Вы находитесь на учете в психиатрическом диспансере?
Бродский: Да.

Защитник: Проходили ли вы стационарное лечение?
Бродский: Да, с конца декабря 63-го года по 5 января этого года в больнице имени Кащенко, в Москве.

Защитник: Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешала вам подолгу работать на одном месте?
Бродский: Может быть. Наверно. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.

Защитник: Вы переводили стихи для сборника кубинских поэтов?
Бродский: Да.

Защитник: Вы переводили испанские романсеро?
Бродский: Да.

Защитник: Вы были связаны с переводческой секцией Союза писателей?
Бродский: Да.

Защитник: Прошу суд приобщить к делу характеристику бюро секции переводчиков... Список опубликованных стихотворений... Копии договоров... Телеграмму: “Просим ускорить подписание договора”. (Перечисляет). И я прошу направить гражданина Бродского на медицинское освидетельствование для заключения о состоянии здоровья и о том, препятствовало ли оно регулярной работе. Кроме того, прошу немедленно освободить гражданина Бродского из-под стражи. Считаю, что он не совершил никаких преступлений и что его содержание под стражей — незаконно. Он имеет постоянное место жительства и в любое время может явиться по вызову суда.

Суд удаляется на совещание. А потом возвращается, и судья зачитывает постановление:
Направить на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить вопрос, страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и препятствует ли это заболевание направлению Бродского в отдаленные местности для принудительного труда. Учитывая, что из истории болезни видно, что Бродский уклонялся от госпитализации, предложить отделению милиции № 18 доставить его для прохождения судебно-психиатрической экспертизы.

Судья: Есть у вас вопросы?
Бродский: У меня просьба — дать мне в камеру бумагу и перо.

Судья: Это вы просите у начальника милиции.
Бродский: Я просил, он отказал. Я прошу бумагу и перо.

Судья (смягчаясь): Хорошо, я передам.
Бродский: Спасибо.

Когда все вышли из зала суда, то в коридорах и на лестницах увидели огромное количество людей, особенно молодежи.

Судья: Сколько народу! Я не думала, что соберется столько народу!
Из толпы: Не каждый день судят поэта!

Судья: А нам всё равно — поэт или не поэт!

По мнению защитницы Топоровой 3. Н., судья Савельева должна была освободить Бродского из-под стражи, чтобы он на другой день сам пошел в указанную психиатрическую больницу на экспертизу, но Савельева оставила его под арестом, и в больницу он был отправлен под конвоем.

Запись второго суда Фриды Вигдоровой

Второй суд над Бродским. Фонтанка, 22, зал Клуба строителей. 13 марта 1964 года.
Идущих на суд встречает объявление: Суд над тунеядцем Бродским. Большой зал Клуба строителей полон народа.

Заключение экспертизы гласит: В наличии психопатические черты характера, но трудоспособен. Поэтому могут быть применены меры административного порядка.

— Встать! Суд идет!

Судья Савельева спрашивает у Бродского, какие у него есть ходатайства к суду. Выясняется, что ни перед первым, ни перед вторым он не был ознакомлен с делом. Судья объявляет перерыв. Бродского уводят для того, чтобы он смог ознакомиться с делом.

Через некоторое время его приводят, и он говорит, что стихи на страницах 141, 143, 155, 200, 234 (перечисляет) ему не принадлежат. Кроме того, просит не приобщать к делу дневник, который он вел в 1956 году, то есть тогда, когда ему было 16 лет. Защитница присоединяется к этой просьбе.

Судья: В части так называемых его стихов учтем, а в части его личной тетради, изымать ее нет надобности. Гражданин Бродский, с 1956 года вы переменили 13 мест работы. Вы работали на заводе год, а потом полгода не работали. Летом были в геологической партии, а потом 4 месяца не работали... (перечисляет места работы и следовавшие затем перерывы). Объясните суду, почему вы в перерывах не работали и вели паразитический образ жизни?
Бродский: Я в перерывах работал. Я занимался тем, чем занимаюсь и сейчас: я писал стихи.

Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?
Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне всё было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.

Судья: А что вы сделали полезного для родины?
Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу и не только сейчас, но и будущим поколениям.

Голос из публики: Подумаешь! Воображает!
Другой голос: Он поэт. Он должен так думать.

Судья: Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу?
Бродский: А почему вы говорите про стихи “так называемые” ?

Судья: Мы называем ваши стихи “так называемые” потому, что иного понятия о них у нас нет.

Сорокин: Вы говорите, что у вас сильно развита любознательность. Почему же вы не захотели служить в Советской армии?
Бродский: Я не буду отвечать на такие вопросы.

Судья: Отвечайте!
Бродский: Я был освобожден от военной службы. Не “не захотел”, а был освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни.

Сорокин: Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатываете?
Бродский: Можно. Находясь в тюрьме, я каждый раз расписывался в том, что на меня израсходовано в день 40 копеек. А я зарабатывал больше, чем по 40 копеек в день.

Сорокин: Но надо же обуваться, одеваться.
Бродский: У меня один костюм — старый, но уж какой есть. И другого мне не надо.

Адвокат: Оценивали ли ваши стихи специалисты?
Бродский: Да. Чуковский и Маршак очень хорошо говорили о моих переводах. Лучше, чем я заслуживаю.

Адвокат: Выла ли у вас связь с секцией переводов Союза писателей?
Бродский: Да. Я выступал в альманахе, который называется “Впервые на русском языке”, и читал переводы с польского.

Судья (защитнице): Вы должны спрашивать его о полезной работе, а вы спрашиваете о выступлениях.

Адвокат: Его переводы и есть его полезная работа.

Судья: Лучше, Бродский, объясните суду, почему вы в перерывах между работами не трудились?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Но это не мешало вам трудиться.
Бродский: А я трудился. Я писал стихи.

Судья: Но ведь есть люди, которые работают на заводе и пишут стихи. Что вам мешало так поступать?
Бродский: Но ведь люди не похожи друг на друга. Даже цветом волос, выражением лица.

Судья: Это не ваше открытие. Это всем известно. А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?
Бродский: Строительство коммунизма - это не только стояние у станка и пахота земли. Это и интеллигентный труд, который...

Судья: Оставьте высокие фразы! Лучше ответьте, как вы думаете строить свою трудовую деятельность на будущее.
Бродский: Я хотел писать стихи и переводить. Но если это противоречит каким-то общепринятым нормам, я поступлю на постоянную работу и всё равно буду писать стихи.

Заседатель Тяглый: У нас каждый человек трудится. Как же вы бездельничали столько времени?
Бродский: Вы не считаете трудом мой труд. Я писал стихи, я считаю это трудом.

Судья: Вы сделали для себя выводы из выступления печати?
Бродский: Статья Лернера была лживой. Вот единственный вывод, который я сделал.

Судья: Значит, вы других выводов не сделали?
Бродский: Не сделал. Я не считаю себя человеком, ведущим паразитический образ жизни.

Адвокат: Вы сказали, что статья “Окололитературный трутень”, опубликованная в газете “Вечерний Ленинград”, неверна. Чем?
Бродский: Там только имя и фамилия верны. Даже возраст неверен. Даже стихи не мои. Там моими друзьями названы люди, которых я едва знаю или не знаю совсем. Как же я могу считать эту статью верной и делать из нее выводы?

Адвокат: Вы считаете свой труд полезным. Смогут ли это подтвердить вызванные мною свидетели?

Судья (адвокату, иронически): Вы только для этого свидетелей и вызвали?

Сорокин (общественный обвинитель, Бродскому): Как вы могли самостоятельно, не используя чужой труд, сделать перевод с сербского?
Бродский: Вы задаете вопрос невежественно. Договор иногда предполагает подстрочник. Я знаю польский, сербский знаю меньше, но это родственные языки, и с помощью подстрочника я смог сделать свой перевод.

Судья: Свидетельница Груднина!
Груднина: Я руковожу работой начинающих поэтов более 11 лет. В течение семи лет была членом комиссии по работе с молодыми авторами. Сейчас руковожу поэтами старшеклассниками во Дворце пионеров и кружком молодых литераторов завода “Светлана”. По просьбе издательств, составила и редактировала 4 коллективных сборника молодых поэтов, куда вошло более 200 новых имен. Таким образом, практически знаю работу почти всех молодых поэтов города.

Работа Бродского, как начинающего поэта, известна мне по его стихам 1959 и 1960 годов. Это были еще несовершенные стихи, но с яркими находками и образами. Я не включила их в сборники, однако, считала автора способным. До осени 1963 года с Бродским лично не встречалась. После опубликования статьи “Окололитературный трутень” в “Вечернем Ленинграде” я вызвала к себе Бродского для разговора, так как молодежь осаждала меня просьбами вмешаться в дело оклеветанного человека. Бродский на мой вопрос — чем он занимается сейчас? — ответил, что изучает языки и работает над художественными переводами около полутора лет. Я взяла у него рукописи переводов для ознакомления.

Как профессиональный поэт и литературовед по образованию я утверждаю, что переводы Бродского сделаны на высоком профессиональном уровне. Бродский обладает специфическим, не часто встречающимся талантом художественного перевода стихов. Он представил мне работу из 368 стихотворных строк, кроме того я прочла 120 строк его переводных стихов, напечатанных в московских изданиях.

По личному опыту художественного перевода я знаю, что такой объем работы требует от автора не менее полугода уплотненного рабочего времени, не считая хлопот по изданию стихов и консультаций специалистов. Время, нужное для таких хлопот, учету, как известно, не поддается. Если расценить даже по самым низким издательским расценкам те переводы, которые я видела собственными глазами, то у Бродского уже наработано 350 рублей новыми деньгами, и вопрос лишь в том, когда будет напечатано полностью всё сделанное.

Кроме договоров на переводы, Бродский представил мне договоры на работы по радио и телевидению, работа по которым уже выполнена, но также еще полностью не оплачена.
Из разговора с Бродским и людьми, его знающими, я знаю, что живет Бродский очень скромно, отказывает себе в одежде и развлечениях, основную часть времени просиживает за рабочим столом. Получаемые за свою работу деньги вносит в семью.

Адвокат: Нужно ли для художественного перевода стихов знать творчество автора вообще?
Груднина: Да, для хороших переводов, подобных переводам Бродского, надо знать творчество автора и вникнуть в его голос.

Адвокат: Уменьшается ли оплата за переводы, если переводил по подстрочникам?
Груднина: Да, уменьшается. Переводя по подстрочникам венгерских поэтов, я получала за строчку на рубль (старыми деньгами) меньше.

Адвокат: Практикуется ли переводчиками работа по подстрочникам ?
Груднина: Да, повсеместно. Один из крупнейших ленинградских переводчиков, А. Гитович, переводит с древне-китайского по подстрочникам.

Заседатель Лебедева: Можно ли самоучкой выучить чужой язык?
Груднина: Я изучила самоучкой два языка в дополнение к тем, которые изучила в университете.

Адвокат: Если Бродский не знает сербского языка, может ли он, несмотря на это, сделать высокохудожественный перевод?
Груднина: Да, конечно.

Адвокат: А не считаете ли вы подстрочник предосудительным использованием чужого труда?
Груднина: Боже сохрани.

Заседатель Лебедева: Вот я смотрю книжку. Тут же у Бродского всего два маленьких стишка.
Груднина: Я хотела бы дать некоторые разъяснения, касающиеся специфики литературного труда. Дело в том...

Судья: Нет, не надо. Так, значит, какое ваше мнение о стихах Бродского?
Груднина: Мое мнение, что как поэт он очень талантлив и на голову выше многих, кто считается профессиональным переводчиком.

Судья: А почему он работает в одиночку и не посещает никаких литобъединений?
Груднина: В 1958 году он просил принять его в мое литобъединение. Но я слышала о нем как об истеричном юноше и не приняла его, оттолкнув собственными руками. Это была ошибка, я очень о ней жалею. Сейчас я охотно возьму его в свое объединение и буду с ним работать, если он этого захочет.

Заседатель Тяглый: Вы сами когда-нибудь лично видели, как он лично трудится над стихами, или он пользовался чужим трудом?
Груднина: Я не видела, как Бродский сидит и пишет. Но я не видела, и как Шолохов сидит за письменным столом и пишет. Однако, это не значит, что...

Судья: Неудобно сравнивать Шолохова и Бродского. Неужели вы не разъяснили молодежи, что государство требует, чтобы молодежь училась? Ведь у Бродского всего семь классов.
Груднина: Объем знаний у него очень большой. Я в этом убедилась, читая его переводы.

Сорокин: Читали ли вы его нехорошие порнографические стихи?
Груднина: Нет, никогда.

Адвокат: Вот о чем и хочу вас спросить, свидетельница. Продукция Бродского за 1963 год такая: стихи в книге “Заря над Кубой”, переводы стихов Галчинского (правда, еще не опубликованные), стихи в книге “Югославские поэты”, песни Гаучо и публикации в “Костре”. Можно ли считать это серьезной работой?
Груднина: Да, несомненно. Это наполненный работой год. А деньги эта работа может принести не сегодня, а несколько лет спустя. Неправильно определить труд молодого автора суммой, полученной в данный момент гонораров. Молодого автора может постичь неудача, может потребоваться новая длительная работа. Есть такая шутка: разница между тунеядцем и молодым поэтом в том, что тунеядец не работает и ест, а молодой поэт работает, но не всегда ест.

Судья: Нам не понравилось это ваше заявление. В нашей стране каждый человек получает по своему труду и потому не может быть, чтобы он работал много, а получал мало. В нашей стране, где такое большое участие уделяется молодым поэтам, вы говорите, что они голодают. Почему вы сказали, что молодые поэты не едят?
Груднина: Я так не сказала. Я предупредила, что это шутка, в которой есть доля правды. У молодых поэтов очень неравномерный заработок.

Судья: Ну, это уж от них зависит. Нам этого не надо разъяснять. Ладно, вы разъяснили, что ваши слова шутка. Примем это объяснение.

Вызывается новый свидетель — Эткинд Ефим Григорьевич.

Судья: Дайте ваш паспорт, поскольку ваша фамилия как-то неясно произносится. (Берет паспорт) Эткинд... Ефим Гершевич... Мы вас слушаем.
Эткинд (он член Союза писателей, преподаватель Института имени Герцена): По роду моей общественно-литературной работы, связанной с воспитанием начинающих переводчиков, мне часто приходится читать и слушать переводы молодых литераторов. Около года назад мне довелось познакомиться с работами И. Бродского. Это были переводы стихов замечательного польского поэта Галчинского, стихи которого у нас еще мало переводились. На меня произвели сильное впечатление ясность поэтических оборотов, музыкальность, страстность и энергия стиха. Поразило меня и то, что Бродский самостоятельно, без всякой посторонней помощи изучил польский язык. Стихи Галчинского он прочел по-польски с таким же увлечением, с каким он читал свои русские переводы. Я понял, что имею дело с человеком редкой одаренности и — что не менее важно — трудоспособности и усидчивости. Переводы, которые я имел случай читать позднее, укрепили меня в этом мнении. Это, например, переводы из кубинского поэта Фернандеса, опубликованные в книге “Заря над Кубой”, и из современных югославских поэтов, печатаемые в сборнике Гослитиздата. Я много беседовал с Бродским и удивился его познаниям в области американской, английской и польской литературы.

Перевод стихов — труднейшая работа, требующая усердия, знаний, таланта. На этом пути литератора могут ожидать бесчисленные неудачи, а материальный доход — дело далекого будущего. Можно несколько лет переводить стихи и не заработать этим ни рубля. Такой труд требует самоотверженной любви к поэзии и к самому труду. Изучение языков, истории, культуры трудового народа — всё это дается далеко не сразу. Всё, что я знаю о работе Бродского, убеждает меня, что перед ним как поэтом-переводчиком большое будущее. Это не только мое мнение. Бюро секции переводчиков, узнав о том, что издательство расторгло с Бродским заключенные с ним договоры, приняло единодушное решение ходатайствовать перед директором издательства о привлечении Бродского к работе, о восстановлении с ним договорных отношений.

Мне доподлинно известно, что такого же мнения придерживаются крупные авторитеты в области поэтического перевода: Маршак и Чуковский, которые...

Судья: Говорите только о себе!
Эткинд: Бродскому нужно предоставить возможность работать как поэту-переводчику. Вдали от большого города, где нет ни нужных книг, ни литературной среды, это очень трудно, почти невозможно: на этом пути, по моему глубокому убеждению, его ждет большое будущее. Должен сказать, что я очень удивился, увидев объявление: “Суд над тунеядцем Бродским”.

Судья: Вы же знали это сочетание.
Эткинд: Знал. Но никогда не думал, что такое сочетание будет принято судом. При его стихотворной технике ему ничего не мешало бы халтурить, он мог бы переводить сотни строк, если бы он работал легко, облегченно. Тот факт, что он зарабатывал мало денег, не означает, что он не трудолюбив.

Судья: А почему он не состоит ни в каком коллективе?
Эткинд: Он бывал на наших переводческих семинарах...

Судья: Ну, семинары...
Эткинд: Он входит в этот семинар в том смысле...

Судья: А если без смысла? (Смех в зале). То естъ я хочу спросить: почему он не входил ни в какое объединение?
Эткинд: У нас нет членства, поэтому я не могу сказать “входил”. Но он ходил к нам, читал свои переводы.

Судья (Эткинду): Были ли у вас недоразумения в работе, в вашей личной жизни?
Эткинд (с удивлением): Нет. Впрочем, я уже два дня не был в Институте. Может быть, там что-нибудь и произошло.

(Вопрос аудитории и, по-видимому, свидетелю остался непонятным).

Судья: Почему вы, говоря о познаниях Бродского, напирали на иностранную литературу? А почему вы не говорите про нашу, отечественную литературу?
Эткинд: Я говорил с ним как с переводчиком и поэтому интересовался его познаниями в области американской, английской, польской литературы. Они велики, разнообразны и не поверхностны.

Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома Обороны): Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить. Разум — оружие опасное для его владельца. Все говорили, что он — умный и чуть ли не гениальный. Но никто не сказал, каков он человек. Выросши в интеллигентной семье, он имеет только семилетнее образование. Вот тут пусть присутствующие скажут, хотели бы они сына, который имеет только семилетку? В армию он не пошел, потому что был единственный кормилец семьи. А какой же он кормилец? Тут говорят, — талантливый переводчик, а почему никто не говорит, что у него много путаницы в голове? И антисоветские строчки?
Бродский: Это неправда.

Смирнов: Ему надо изменить многие свои мысли. Я подвергаю сомнению справку, которую дали Бродскому в нервном диспансере насчет нервной болезни. Это сиятельные друзья стали звонить во все колокола и требовать — ах, спасите молодого человека! А его надо лечить принудительным трудом, и никто ему не поможет, никакие сиятельные друзья. Я лично его не знаю. Знаю про него из печати. И со справками знаком. Я медицинскую справку, которая освободила его от службы в армии, подвергаю сомнению. Я не медицина, но подвергаю сомнению.
Бродский: Когда меня освободили, как единственного кормильца, отец болел, он лежал после инфаркта, а я работал и зарабатывал. А потом болел я. Откуда вы обо мне знаете, чтобы так обо мне говорить?

Смирнов: Я познакомился с вашим личным дневником.
Бродский: На каком основании?

Судья: Я снимаю этот вопрос.
Смирнов: Я читал его стихи.

Адвокат: Вот в деле оказались стихи, не принадлежащие Бродскому. А откуда вы знаете, что стихи, прочитанные вами, действительно его стихи? Ведь вы говорите о стихах неопубликованных.
Смирнов: Знаю и все...

Судья: Свидетель Логунов.
Логунов (заместитель директора Эрмитажа по хозяйственной части): С Бродским я лично не знаком. Впервые я его встретил здесь, в суде. Так жить, как живет Бродский, больше нельзя. Я не позавидовал бы родителям, у которых такой сын. Я работал с писателями, я среди них вращался. Я сравниваю Бродского с Олегом Шестинским — Олег ездил с агитбригадой, он окончил Ленинградский государственный университет и университет в Софии. И еще Олег работал в шахте. Я хотел выступить в том плане, что надо трудиться, отдавать все культурные навыки. И стихи, которые составляет Бродский, были бы тогда настоящими стихами. Бродский должен начать свою жизнь по-новому.

Адвокат: Надо же всё-таки, чтобы свидетели говорили о фактах. А они...

Судья: Вы можете потом дать оценку свидетельским показаниям.
Свидетель Денисов!
Денисов (трубоукладчик УНР-20): Я Бродского лично не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я выступаю, как гражданин и представитель общественности. Я после выступления газеты возмущен работой Бродского.

Я захотел познакомиться с его книгами. Пошел в библиотеки — нет его книг. Спрашивал знакомых, знают ли они такого? Нет, не знают. Я рабочий. Я сменил за свою жизнь только две работы. А Бродский? Меня не удовлетворяют показания Бродского, что он знал много специальностей. Ни одну специальность за такой короткий срок не изучить. Говорят, что Бродский представляет собою что-то как поэт. Почему же он не был членом ни одного объединения? Он не согласен с диалектическим материализмом? Ведь Энгельс считает, что труд создал человека. А Бродского эта формулировка не удовлетворяет. Он считает иначе. Может, он очень талантливый, но почему же он не находит дороги в нашей литературе? Почему он не работает? Я хочу подсказать мнение, что меня его трудовая деятельность, как рабочего, не удовлетворяет.

Судья: Свидетель Николаев!
Николаев (пенсионер): Я лично с Бродским не знаком. Я хочу сказать, что знаю о нем три года по тому тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников. Я отец. Я на своем примере убедился, как тяжело иметь такого сына, который не работает. Я у моего сына не однажды видел стихи Бродского. Поэму в 42-х главах и разрозненные стихи. Я знаю Бродского по делу Уманского. Есть пословица: скажи, кто твои друзья. Я Уманского знал лично. Он отъявленный антисоветчик. Слушая Бродского, я узнавал своего сына. Мне мой сын тоже говорил, что считает себя гением. Он, как и Бродский, не хочет работать. Люди, подобные Бродскому и Уманскому, оказывают тлетворное влияние на своих сверстников. Я удивляюсь родителям Бродского. Они, видимо, подпевали ему. Они пели ему в унисон. По форме стиха видно, что Бродский может сочинять стихи. Но нет, кроме вреда, эти стихи ничего не принесли. Бродский не просто тунеядец. Он — воинствующий тунеядец! С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады. (Аплодисменты).

Заседатель Тяглый: Вы считаете, что на вашего сына повлияли стихи Бродского?
Николаев: Да.

Судья: Отрицательно повлияли?
Николаев: Да.

Адвокат: Откуда вы знаете, что это стихи Бродского?
Николаев: Там была папка, а на папке написано: “Иосиф Бродский”.

Адвокат: Ваш сын был знаком с Уманским?
Николаев: Да.

Адвокат: Почему же вы думаете, что это Бродский, а не Уманский тлетворно повлиял на вашего сына?
Николаев: Бродский и иже с ним. У Бродского стихи позорные и антисоветские.
Бродский: Назовите мои антисоветские стихи. Скажите хоть строчку из них.

Судья: Цитировать не позволю!
Бродский: Но я же хочу знать, о каких стихах идет речь! Может, они не мои?
Николаев: Если бы я знал, что буду выступать в суде, я бы сфотографировал и принес.

Судья: Свидетельница Ромашова!
Ромашова (преподавательница марксизма-ленинизма в училище имени Мухиной): Я лично Бродского не знаю. Но его так называемая деятельность мне известна. Пушкин говорил, что талант — это прежде всего труд. А Бродский? Разве он трудится, разве он работает над тем, чтобы сделать свои стихи понятными народу? Меня удивляет, что мои коллеги создают такой ореол вокруг него. Ведь это только в Советском Союзе может быть, чтобы суд так доброжелательно говорил с поэтом, так по-товарищески советовал ему учиться. Я, как секретарь партийной организации училища имени Мухиной, могу сказать, что он плохо влияет на молодежь.

Адвокат: Вы когда-нибудь видели Бродского?
Ромашова: Никогда. Но так называемая деятельность Бродского позволяет мне судить о нем.

Судья: А факты вы можете какие-нибудь привести?
Ромашова: Я, как воспитательница молодежи, знаю отзывы молодежи о стихах Бродского.

Адвокат: А сами вы знакомы со стихами Бродского?
Ромашова: Знакома. Это у-ужас! Не считаю возможным их повторять! Они ужа-а-сны!

Судья: Свидетель Адмони! Если можно, ваш паспорт, поскольку фамилия необычная.
Адмони (профессор Института имени Герцена, лингвист, литературовед, переводчик): Когда я узнал, что Иосифа Бродского привлекают к суду по обвинению в тунеядстве, я счел своим долгом высказать перед судом и свое мнение. Я считаю себя вправе сделать это в силу того, что 30 лет работаю с молодежью, как преподаватель вузов, в силу того, что я давно занимаюсь переводами.

С И.Бродским я почти не знаком. Мы здороваемся, но, кажется, не обменялись даже двумя фразами. Однако в течение, примерно, последнего года или несколько больше я пристально слежу за его переводческими работами — по его выступлениям на переводческих вечерах, по публикациям. Потому, что это переводы талантливые, яркие. И на основании этих переводов из Галчинского, Фернандеса и других, я могу со всей ответственностью сказать, что они требовали чрезвычайно большой работы со стороны их автора. Они свидетельствуют о большом мастерстве и культуре переводчика. А чудес не бывает. Сами собой ни мастерство, ни культура не приходят. Для этого нужна постоянная и упорная работа. Даже если переводчик работает по подстрочнику, он должен, чтобы перевод был полноценным, составить себе представление о том языке, с которого он переводит, почувствовать строй этого языка, должен узнать жизнь и культуру народа и так далее. А Иосиф Бродский, кроме того, изучил и самые языки. Поэтому для меня ясно, что он трудится — трудится напряженно и упорно. А когда я сегодня — только сегодня — узнал, что он вообще кончил только семь классов, то для меня стало ясно, что он должен был вести поистине гигантскую работу, чтобы приобрести такое мастерство и такую культуру, которыми он обладает. К работе поэта-переводчика относится то, что Маяковский говорил о работе поэта: “Изводишь нужного слова ради тысячи тонн словесной руды”.

Тот указ, по которому привлечен к ответственности Бродский, направлен против тех, кто мало работает, а не против тех, кто мало зарабатывает. Тунеядцы - это те, кто мало работают. Поэтому обвинение И. Бродского в тунеядстве является нелепостью. Нельзя обвинять в тунеядстве человека, который работает так, как И. Бродский — работает упорно и много — не думая о больших заработках, готовый ограничить себя самым необходимым, чтобы только совершенствоваться в своем искусстве и создавать полноценные художественные произведения.

Судья: Что вы говорили о том, что не надо судить тех, кто мало зарабатывает?
Адмони: Я говорил: суть указа в том, что судить надо тех, кто мало работает, а не тех, кто мало зарабатывает.

Судья: Что же вы хотите этим сказать? А вы читали указ от 4 мая? Коммунизм создается только трудом миллионов.
Адмони: Всякий труд, полезный для общества, должен быть уважаем.

Заседатель Тяглый: Где Бродский читал свои переводы и на каких иностранных языках он читал?
Адмони (улыбнувшись): Он читал по-русски. Он переводит с иностранного языка на русский.

Судья: Если вас спрашивает простой человек, вы должны ему объяснить, а не улыбаться.
Адмони: Я и объясняю, что переводит он с польского и сербского на русский.

Судья: Говорите суду, а не публике.
Адмони: Прошу простить меня. Это профессорская привычка — говорить, обращаясь к аудитории.

Судья: Свидетель Воеводин! Вы лично Бродского знаете?
Воеводин (член Союза писателей): Нет. Я только полгода работаю в Союзе. Я лично с ним знаком не был. Он мало бывает в Союзе, только на переводческих вечерах. Он, видимо, понимал, как встретят его стихи, и потому не ходил на другие объединения. Я читал его эпиграммы. Вы покраснели бы, товарищи судьи, если бы их прочитали. Здесь говорили о таланте Бродского. Талант измеряется только народным признанием. А этого признания нет и быть не может.

В Союз писателей была передана папка стихов Бродского. В них три темы: первая тема — отрешенности от мира, вторая — порнографическая, третья тема — тема нелюбви к родине, к народу, где Бродский говорит о родине чужой. Погодите, сейчас вспомню... “однообразна русская толпа”. Пусть эти безобразные стихи останутся на его совести. Поэта Бродского не существует. Переводчик, может, и есть, а поэта не существует! Я абсолютно поддерживаю выступление товарища, который говорил о своем сыне, на которого Бродский влиял тлетворно. Бродский отрывает молодежь от труда, от мира и жизни. В этом большая антиобщественная роль Бродского.

Судья: Обсуждали вы на комиссии талант Бродского?
Воеводин: Выло одно короткое собрание, на котором речь шла о Бродском. Но обсуждение не вылилось в широкую дискуссию. Повторяю, Бродский ограничивался полупохабными эпиграммами, а в Союз ходил редко. Мой друг, поэт Куклин, однажды громогласно с эстрады заявил о своем возмущении стихами Бродского.

Адвокат: Справка, которую вы написали о Бродском, разделяет вся комиссия?
Воеводин: С Эткиндом, который придерживается другого мнения, мы справку не согласовывали.

Адвокат: А остальным членам комиссии содержание вашей справки известно?
Воеводин: Нет, она известна не всем членам комиссии.
Бродский: А каким образом у вас оказались мои стихи и мой дневник?

Судья: Я этот вопрос снимаю. Гражданин Бродский, вы работали от случая к случаю. Почему?
Бродский: Я уже говорил: я работал всё время. Штатно, а потом писал стихи. (С отчаянием). Это работа — писать стихи!

Судья: Но ваш заработок очень невелик. Вы говорите, за год получаете 250 рублей, а по справкам, которые представила милиция — сто рублей.

Адвокат: На предыдущем суде было постановлено, чтобы милиция проверила и справки о заработке, а это не было сделано.

Судья: Вот в деле есть договор, который вам прислали из издательства. Так ведь это просто бумажка, никем не подписанная.

(Из публики посылают судье записку о том, что договоры сначала подписывает автор, а потом руководители издательства).

Судья: Прошу мне больше записок не посылать.
Сорокин (общественный обвинитель): Наш великий народ строит коммунизм. В советском человеке развивается замечательное качество — наслаждение общественно-полезным трудом. Процветает только то общество, где нет безделья. Бродский далек от патриотизма. Он забыл главный принцип — кто не работает, тот не ест. А Бродский на протяжении многих лет ведет жизнь тунеядца. В 1956 году он бросил школу и поступил на завод. Ему было 15 лет. В том же году — увольняется. (Повторяет послужной список и перерывы в штатной работе снова объясняет бездельем. Будто и не звучали все объяснения свидетелей защиты о том, что литературный труд — тоже работа).

Мы проверили, что Бродский за одну работу получил только 37 рублей, а он говорит — 150 рублей!
Бродский: Это аванс! Это только аванс! Часть того, что я потом получу!

Судья: Молчите, Бродский!
Сорокин: Там, где Бродский работал, он всех возмущал своей недисциплинированностью и нежеланием работать. Статья в “Вечернем Ленинграде” вызвала большой отклик. Особенно много писем поступило от молодежи. Она резко осудила поведение Бродского. (Читает письма). Молодежь считает, что ему не место в Ленинграде. Что он должен быть сурово наказан. У него полностью отсутствует понятие о совести и долге. Каждый человек считает счастьем служить в армии. А он уклонился. Отец Бродского послал своего сына на консультацию в диспансер и он приносит оттуда справку, которую принял легковерный военкомат. Еще до вызова в военкомат Бродский пишет своему другу Шахматову, ныне осужденному: “Предстоит свидание с комитетом обороны. Твой стол станет надежным убежищем моих ямбов”.

Он принадлежал к компании, которая сатанинским хохотом встречала слово “труд” и с почтением слушала своего фюрера Уманского. Бродского объединяет с ним ненависть к труду и советской литературе. Особенным успехом пользуется здесь набор порнографических слов и понятий. Шахматова Бродский называл сэром. Не иначе! Шахматов был осужден. Вот из какого зловонного местечка появился Бродский. Говорят об одаренности Бродского. Но кто это говорит? Люди, подобные Бродскому и Шахматову.

Выкрик из зала: Кто? Чуковский и Маршак подобны Шахматову?

(Дружинники выводят кричавшего).

Сорокин: Бродского защищают прощелыги, тунеядцы, мокрицы и жучки. Бродский не поэт, а человек, пытающийся писать стишки. Он забыл, что в нашей стране человек должен трудиться, создавать ценности: станки, хлеб как стихи. Бродского надо заставить трудиться насильно. Надо выселить его из города-героя. Он — тунеядец, хам, прощелыга, идейно грязный человек. Почитатели Бродского брызжут слюной. А Некрасов сказал:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.

Мы сегодня судим не поэта, а тунеядца. Почему тут защищали человека, ненавидящего нашу родину? Надо проверить моральный облик тех, кто его защищал. Он писал в своих стихах: “Люблю я родину чужую”. В его дневниках есть запись: “Я уже долго думал насчет выхода за красную черту. В моей рыжей голове созревают конструктивные мысли”. Он писал еще так: “Стокгольмская ратуша внушает мне больше уважения, чем пражский Кремль”. Маркса он называет так: “старый чревоугодник, обрамленный венком из еловых шишек”. В одном письме он пишет: “Плевать я хотел на Москву!”

Вот чего стоит Бродский и все, кто его защищают!

(Затем цитируется письмо одной девушки, которая с неуважением пишет о Ленине. Какое отношение ее письмо имеет к Бродскому совершенно нам неясно. Оно не им написано и не ему адресовано).

В эту минуту судья обращается ко мне:
— Прекратите записывать!
Я: Товарищ судья, я прошу разрешить мне записывать.

Судья: Нет.
Я: Я журналист, член Союза писателей, я пишу о воспитании молодежи, я прошу разрешить мне записывать.

Судья: Я не знаю, что вы там записываете! Прекратите!
Из публики: Опять у нее записи!

Сорокин продолжает свою речь, потом говорит защитница, речь которой я могу изложить только тезисно, поскольку писать мне запретили.

Тезисы речи защитницы. Записаны Фридой Вигдоровой

Общественный обвинитель использовал материалы, которых в деле нет, которые в ходе дела возникают впервые, и по которым Бродский не допрашивался и объяснений не давал.
Подлинность материалов из заслушанного в 1961 году специального дела нами не проверена и то, что общественный обвинитель цитировал, мы не можем проверить. Если речь идет о дневнике Бродского, то он относится к 1956 году. Это юношеский дневник. Общественный обвинитель приводит, как мнение общественности, письма читателей в редакцию газеты “Вечерний Ленинград”. Авторы писем Бродского не знают, стихов его не читали и судят по тенденциозной и во многом неверной по фактам газетной статье. Общественный обвинитель оскорбляет не только Бродского: “хам”, “тунеядец”, “антисоветский элемент”, но и лиц, вступившихся за него: Маршака и Чуковского, уважаемых свидетелей. Вывод: не располагая объективными доказательствами, общественный обвинитель пользуется недозволенными приемами.

Чем располагает обвинение?

а) Справка о трудовой деятельности с 1956 по 1962 год. В 1956 году Бродскому было 16 лет; он мог вообще учиться и быть по закону на иждивении родителей до 18 лет. Частая смена работ — влияние психопатических черт характера и неумение сразу найти свое место в жизни. Перерывы, в частности, объясняются сезонной работой в экспедициях. Нет причины до 1962 года говорить об уклонении от труда.

(Адвокат говорит о своем уважении к заседателям, по сожалеет, что среди заседателей пет человека, который был бы компетентен в вопросах литературного труда. Когда обвиняют несовершеннолетнего — непременно есть заседатель-педагог, если на скамье подсудимых врач, среди заседателей необходим врач. Почему же этот справедливый и разумный обычай забывается, когда речь идет о литературе?)

б) Штатно Бродский не работает с 1962 года. Однако представленные договоры с издательством от XI. 1962 г. и X. 1963 г., справка студии телевидения, справка журнала “Костер”, вышедшая книга переводов югославских поэтов свидетельствуют о творческой работе. Качество этой работы. Есть справка, подписанная Е. Воеводиным, резко отрицательная, с недопустимыми обвинениями в антисоветской деятельности, справка, напоминающая документы худших времен культа личности. Выяснилось, что справка эта на Комиссии не обсуждалась, членам Комиссии неизвестна, является собственным мнением прозаика Воеводина. Есть отзыв таких людей, лучших знатоков, мастеров перевода, как Маршак и Чуковский. Свидетель В. Адмони — крупный литературовед, лингвист, переводчик. Е. Эткинд — знаток переводческой литературы, член бюро секции переводчиков и член Комиссии по работе с молодыми поэтами — все они высоко оценивают работу Бродского и говорят о большой затрате труда, требуемого для издания написанного им за 1963 год. Вывод: справка Воеводина не может опровергнуть мнение этих лиц.

в) Ни один из свидетелей обвинения Бродского не знает, стихов его не читал; свидетели обвинения дают показания на основании каких-то непонятным путем полученных и непроверенных документов и высказывают свое мнение, произнося обвинительные речи.
Другими материалами обвинение не располагает.

Суд должен исключить из рассмотрения:

I. Материалы специального дела, рассмотренного в 1961году, по которому в отношении Бродского было вынесено постановление — дело прекратить.
Если бы Бродский тогда или позднее совершил антисоветское преступление, написал бы антисоветские стихи, — это было бы предметом следствия органов безопасности.
Бродский, действительно, был знаком с Шахматовым и Уманским и находился под их влиянием. Но, к счастью, он давно от этого влияния освободился. Между тем, общественный обвинитель зачитывал записи тех лет, преподнося их вне времени и пространства, чем, естественно, вызвал гнев у публики по адресу Бродского. Общественный обвинитель создал впечатление, что Бродский и сейчас придерживается своих давнишних взглядов, что совершенно неверно. Многие молодые люди, входившие в компанию Уманского, благодаря вмешательству разумных, взрослых людей, были возвращены к нормальной жизни. То же самое происходило в последние два года с Бродским. Он стал много и плодотворно работать. Но тут его арестовали.

II. Вопрос о качестве стихов самого Бродского.
Мы еще не знаем, какие из приложенных к делу стихов принадлежат Бродскому, так как из его заявления видно, что там есть ряд стихов, ему не принадлежащих.
Для того, чтобы судить, упаднические это стихи, пессимистические или лирические, должна быть авторитетная литературоведческая экспертиза, и этот вопрос ни суд, ни стороны сами разрешить не смогут.

Наша задача — установить, является ли Бродский тунеядцем, живущим на нетрудовые доходы, ведущий паразитический образ жизни.

Бродский — поэт-переводчик, вкладывающий свой труд по переводу поэтов братских республик, стран народной демократии в дело борьбы за мир. Он не пьяница, не аморальный человек, не стяжатель. Его упрекают в том, что он мало получал гонорара, следовательно и не работал. (Адвокат дает справку о специфике литературного труда, порядке оплаты.

Говорит об огромной затрате труда при переводах, о необходимости изучения иностранных языков, творчества переводимых поэтов. О том, что не все представленные работы принимаются и оплачиваются.

Системы авансов. Суммы, фигурирующие в деле, неточны. По заявлению Бродского, их больше. Надо было это проверить. Суммы незначительные. На что же жил Бродский? Бродский жил с родителями, которые на время становления его как поэта поддерживали его.

Никаких нетрудовых источников существования у него не было. Жил скудно, чтобы иметь возможность заниматься любимым делом.

Выводы:
Не установлена ответственность Бродского. Бродский не тунеядец, и меры административного воздействия применять к нему нельзя.

Значение указа от 4/П. 1961 года очень велико. Он — оружие очистки города от действительных тунеядцев и паразитов. Неосновательное привлечение дискредитирует идею указа.

Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 10/111. 1963 года обязывает суд критически относиться к представленным материалам, не допускать осуждения тех, кто работает, соблюдать права привлеченных на то, чтобы ознакомиться с делом и представить доказательства своей невинности.

Бродский был необоснованно задержан с 13/П. 1964 года и был лишен возможности представить доказательства своей невиновности.

Однако, и представленных доказательств того, что было сказано на суде, достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Бродский не тунеядец.

(Суд удаляется на совещание. Объявляется перерыв).

Разговоры в зале. Запись Фриды Вигдоровой

o Писатели! Вывести бы их всех!
o Интеллигенты! Навязались на нашу шею!
o А интеллигенция что? Не работает? Она тоже работает.
o А ты — что? Не видел, как она работает? Чужим трудом пользуется!
o Я тоже заведу подстрочник и стану стихи переводить!
o А вы знаете, что такое подстрочник? Вы знаете, как поэт работает с подстрочником?
o Подумаешь — делов!
o Я Бродского знаю! Он хороший парень и хороший поэт.
o Антисоветчик он. Слышали, что обвинитель говорил?
o А что защитник говорил — слышали?
o Защитник за деньги говорил, а обвинитель бесплатно. Значит, он прав.
o Конечно, защитникам лишь бы денег побольше получить Им всё равно что говорить, лишь бы денежки в карман.
o Ерунду вы говорите.
o Ругаетесь! Вот сейчас дружинника позову! Слышали, какие цитаты приводили?
o Он писал это давно.
o Ну и что, что давно?
o А я учитель. Если бы я не верил в воспитание, какой бы я был учитель?
o Таких учителей, как вы, нам не надо!
o Вот посылаем своих детей — а чему они их научат?
o Но ведь Бродскому не дали даже оправдаться!
o Хватит! Наслушались вашего Бродского!
o А вот вы, вы, которая записывали! Зачем вы записывали?
o Я журналистка. Я пишу о воспитании, хочу и об этом написать.
o А что об этом писать? Всё ясно. Все вы заодно. Вот отнять бы у вас записи!
o Попробуйте.
o А что тогда будет?
o А вы попробуйте отнять. Тогда увидите.
o Ага, угрожаете! Эй, дружинник! Вот тут угрожают!
o Он же дружинник, а не полицейский, чтобы хватать за каждое слово.
o Эй, дружинник! Тут вас называют полицейским! Выселить бы вас всех из Ленинграда — узнали бы, почем фунт лиха, тунеядцы!
o Товарищи, о чем вы говорите! Оправдают его! Слышали ведь, что сказала защитница.

приговор

Суд возвращается, и судья зачитывает приговор:

Бродский систематически не выполняет обязанностей советского человека по производству материальных ценностей и личной обеспеченности, что видно из частой перемены работы. Предупреждался органами МГБ в 1961 году и в 1962 — милицией.

Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи.

Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом.

Его осудили читатели газеты “Вечерний Ленинград”.

Поэтому суд применяет указ от 4/П. 1961 года: сослать Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда.

Дружинники (проходя мимо защитницы): Что? Проиграли дело, товарищ адвокат?

Записала Ф.[рида] В.[игдорова]

Фрида Абрамовна Вигдорова,
автор первого правозащитного текста Самиздата

Знавшие Вигдорову, говорят, что эта весёлая женщина крошечного роста помогла жить и выжить очень многим и самым разным людям.

Она родилась в 1915 году в Орше. Была дочерью учителя и после окончания литературного факультета педагогического института в Москве (1937) сама преподавала русскую литературу в школе, сначала в Магнитогорске, а затем в Москве. С 1938 г. начала заниматься журналистикой и писательской деятельностью.

В центральной прессе («Правда», «Комсомольская правда», «Литературная газета») печатались статьи Вигдоровой о проблемах школы и воспитания детей. Её первая книга называлась «Мой класс», а самая знаменитая трилогия была посвящена жизни детского дома: «Дорога в жизнь», «Это мой дом», «Черниговка». Семьсот страниц, очень честных, искренних и безыскусных. Трёхтомная эпопея Вигдоровой - это без всякой натяжки документальная проза.

Другая центральная тема ее публикаций – это борьба за судьбы людей, в отношении которых была допущена та или иная несправедливость. С середины 1950-х гг. Вигдорова работала с письмами в редакцию и основным ее занятием стала помощь людям, попавшим в трудные обстоятельства. Вигдорова стояла у истоков этой особой журналистской специальности в позднесоветской газетной печати, а её продолжателями были Евгений Богат, Ольга Чайковская и др. Статьи об этом составили две книги Вигдоровой - «Дорогая редакция» (1963) и изданную посмертно «Кем вы ему приходитесь?» (1969).

Журналистские занятия человеческими судьбами привели Вигдорову к общественной активности. В течение нескольких лет ее избирали депутатом Моссовета.

Хлопоты Ф.А.Вигдоровой о людях, попавших в тяжелое положение, не ограничивались публикациями в газетах. Она обращалась в различные официальные инстанции, инициировала аналогичные обращения других людей. Среди ее подопечных были Н.Я.Мандельштам (жена поэта), которая не без участия Ф.А.Вигдоровой получила московскую прописку Она помогла и падчерице Б.Пастернака Ирине Емельяновой, осужденной вместе со своей матерью О.В.Ивинской (женой поэта). В 1961 г., благодаря усилиям Ф.А.Вигдоровой она была досрочно освобождена.

Ф.А.Вигдорова — участница многих громких литературно-общественных событий 1950—1960-х гг.
Она была автором альманахов “Литературная Москва” (очерк “Катя и Аня”) и “Тарусские страницы” (очерк “Глаза пустые и глаза волшебные”).

23 октября 1956 г. она присутствовала на заседании секции прозы, где обсуждался роман Дудинцева «Не хлебом единым», и записала знаменитую речь К.Паустовского, вскоре широко распространившуюся в самиздате (возможно, именно в ее записи).

В “дело И.Бродского” Вигдорова включилась еще до его ареста, осенью 1963 г. «Она всегда начинала любить тех, за кого боролась, а Бродского, без его просьбы и ведома, попросту усыновила, раз и навсегда приняла к себе в сердце, ... раздобыла портрет» (Л.К.Чуковская. Памяти Фриды). Чуковская вспоминает также, что, когда Бродского осудили, Ф.А.Вигдорова отправила ему в ссылку свою единственную пишущую машинку.

После суда Ф.А.Вигдорова обращалась по поводу Бродского к Генеральному Прокурору СССР Р.Руденко, Секретарю Союза писателей СССР К.А.Федину и еще во многие официальные инстанции. Но все же главный ее вклад в защиту поэта — это ее поездка на суд и сделанная ею запись процесса.

«Запись судебного разбирательства по делу И.Бродского», названная «Белой книгой», получила необычно широкое распространение в «Самиздате» СССР и на Западе. Это был первый документ о политическом, по существу, процессе, ставший доступным современникам. Именно этот документ положил начало правозащитной тематике в Самиздате. Поступок Ф.А.Вигдоровой можно, таким образом, расценивать как первый, ставший широко известным, акт борьбы за права человека в СССР. Собственно, с этой записи, наряду с некоторыми ранними произведениями Солженицына, и начинается история общественно-политического самиздата в России.

Спустя два с лишним года Александр Гинзбург, составитель другой, тоже широко известной “Белой книги” о деле Синявского и Даниэля, поставит на титульном листе посвящение: “Памяти Фриды Вигдоровой”.

“Запись” на Западе произвела сенсацию. Шок и негодование, вызванные этим документом, в особенности — среди левой интеллигенции, сочувствовавшей Советскому Союзу, сыграли, по-видимому, не последнюю роль в досрочном освобождении Бродского.

Л.К.Чуковская пишет, что летом 1965 г. Председатель КГБ Семичастный, обвинив Ф.А.Вигдорову в распространении “Записи” в СССР и за рубежом, назвал ее среди писателей, развращающих молодежь, после чего руководство Союза Писателей намеревалось исключить Ф.А.Вигдорову из СП. По другой версии, вопрос об исключении Ф.А.Вигдоровой из СП вставал годом раньше, но заглох после падения Хрущева.

Умерла она от рака, не дожив месяца до досрочного освобождения Бродского из ссылки.

10.08.1965 состоялись похороны Вигдоровой. В речи на панихиде Чуковская сказала: «Из мира ушла большая добрая сила, ... ее имя войдет не только в историю нашей литературы, но и в историю нашей молодой общественной жизни, нашей молодой гражданственности...». Александр Галич посвятил ее памяти стихотворение «Уходят друзья».

О Фриде Абрамовне Вигдоровой пишут

В 1967 г. Лидия Чуковская, сравнивая Ф.А.Вигдорову с В.Г.Короленко, писала:

– Она делает то же самое [дело] – дело русской интеллигенции, главное изо всех возможных дел: вытаскивать тех, кто попал под колеса.
Лидия Чуковская (Сочинения в 2-х т. Том I. Повести, воспоминания. — М., 2000):

– Фрида была сродни не только диккенсовским героиням, но и самому Диккенсу: в жизни она творила то, что Диккенс придумывал в своих повестях, — превращала чужую беду в сказку с хорошим концом.

Корней Чуковский (Дневник (1930—1969). — М., 1994. — С. 376):

– Фрида — большое сердце, самая лучшая женщина, какую я знал за последние 30 лет.
Мария Юдина (Лучи божественной любви. — М.—СПб., 1999. — С.203):

– Все, кто хоть немного знал Фриду Абрамовну Вигдорову <…> — тот всегда и навеки ей благодарен за то, что она жила на земле, в СССР, в Москве — среди нас.
Нина Дьяконова (О Фриде. // «Звезда», 2005, № 3)

– Все помнят, как доблестно она себя вела на процессе Бродского весной 1964 года. Когда какой-то доброхот обратил внимание суда на то, что она записывает весь ход заседания, и судья сказала: «Отнять у неё записи», — Фрида выпрямилась во весь свой 150-сантиметровый рост и тихо ответила: «Попробуйте». А сразу после заседания она пришла в наш дом и — стояла и плакала на лестнице, не в силах подняться на наш этаж и позвонить.
После смерти имя Ф.А.Вигдоровой почти исчезло из печати; последняя ее книга «Кем вы ему приходитесь?» вышла в 1969. Но интернет пестрит добрыми воспоминаниями о ней.

Литература:

Чуковская Л. Памяти Фриды / Публ. Е.Ц.Чуковской, Предисловие Ефимова Е. // Звезда.– 1997.– №1.– С.102–144.

Копелев Л.З., Орлова Р.Д. Мы жили в Москве. 1956–1980.– Анн Арбор: Ардис, 1988.

Орлова Р.Д. Воспоминания о непрошедшем времени.– М.: СП «Слово», 1993.

Эткинд Е. Записки незаговорщика.– Лондон, 1977

Стенографический отчет процесса Бродского. // Воздушные пути.- Нью-Йорк, 1965.- №4.- С. 279–303.

АС236. Запись судебного разбирательства по делу Иосифа Бродского, февраль-март 1964 г., 13 стр.

Раскина А.А. «Дело Бродского» // Огонек.- 1988.- №49.

Гордин Я. «Дело Бродского» // Нева.– 1989.– №2

Якович Е. «Дело Бродского на Старой площади» // ЛГ.– 1993.– 5 мая.– С.6

В основе этого рассказа о Фриде Абрамовне Вигдоровой лежат материалы с сайта «Мемориал»: http://www.memo.ru/history/DISS/vigdor.htm
и Википедии: http://ru.wikipedia.org/wiki/,_.

Стихи Александра Галича, посвященные Фриде Вигдоровой

Уходят друзья

Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни - в никуда, а другие - в князья...
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
Не спешите сообщить по секрету :
Я не верю вам, не верю, не верю!
Но приносят на рассвете газету,
И газета подтверждает потерю.
Знать бы загодя, кого сторониться,
А кому была улыбка - причастьем!
Есть уходят - на последней странице,
Но которые на первых - те чаще...
Уходят, уходят, уходят друзья,
Каюк одному, а другому - стезя.
Такой по столетию ветер гудит,
Что косит своих, и чужих не щадит,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
Мы мечтали о морях-океанах,
Собирались прямиком на Гавайи!
И, как спятивший трубач, спозаранок,
Уцелевших я друзей созываю.
Я на ощупь, и на вкус, и по весу,
Учиняю им поверку, но вскоре
Вновь приносят мне и газету-повестку
К отбыванию повинности горя.
Уходят, уходят, уходят друзья!
Уходят мои друзья!
Уходят, как в ночь эскадрон на рысях,
Им право - не право, им совесть - пустяк,
Одни наплюют, а другие простят!
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
И когда потеря громом крушенья
Оглушила, полоснула по сердцу,
Не спешите сообщить утешенье,
Что немало есть потерь по соседству.
Не дарите мне беду, словно сдачу,
Словно сдачу, словно гривенник стертый!
Я ведь все равно по мертвым не плачу –
Я ж не знаю, кто живой, а кто мертвый.
Уходят, уходят, уходят друзья –
Одни - в никуда, а другие - в князья...
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни.
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья...

первый Самиздат

Наверное, это был первый Самиздат, который попал ко мне в руки и который я прочитал.
Наверное, он еще и не назывался самиздатом. Это были несколько листков, перепечатанных на папиросной бумаге под копирку, и я уже не помню какой экземпляр нам принесли прочесть. Помню только, что это был не первый экземпляр.

Кажется они были вшиты в какую-то корочку то ли от толстого журнала, то ли от книжки.
Более того, я тогда впервые услышал о поэте Бродском, а стихов там не было. Пройдет довольно много времени, прежде чем я прочту впервые его стихи. И буду несколько разочарован. Бродский окажется не моим поэтом. Видимо, он писал для более тонких интеллектуалов. Я вижу в его стихах красоту и мудрость, но они для меня менее эмоциональны и более рассудочны.

Но сам суд меня поразил.

– Не может быть!» – вот мое первое впечатление. Советский суд не может быть таким: ангажированным, лживым, грубым.

– Нельзя судить поэта! – это я знал еще тогда. А я как-то сразу поверил, что Бродский поэт и что суд творится неправый, хотя многих деталей подготовки процесса и самого судебного процесса тогда не знал.

Сейчас, рассказывая о «деле Бродского», я вынужден опустить огромное количество деталей, характеризующих персонажей этого дела, явных и неявных: самого Иосифа Бродского, его родителей и друзей – бывших (Шахматов, Уманский) и настоящих (Гордин), председателя Ленинградского отделения Союза писателей поэта Александра Прокофьева, одиозную фигуру руководителя народной дружины Дзержинского района г.Ленинграда Якова Лернера, автора письма в «Вечерний Ленинград» и многих других более мелких персонажей. Но в тексте мелькнула одна фамилия, которую я не могу оставить без внимания. Человеку с этой фамилией я и посвящаю следующие несколько слов. Поскольку я считаю себя обязанным "поименно вспомнить тех, кто поднял руку" на поэта. А этот человек и эта "рука" посмели решить судьбу поэта. И как мы связываем имя Пушкина с именем его гонителя Бенкендорфом, так мы будем связывать имя Бродского с его гонителем Толстиковым.

Василий Сергееевич То;лстиков - гонитель поэта Иосифа Бродского

Василий Сергеевич Толстиков, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС в 1964 г., тот самый, который, не разбираясь приказал осудить и выслать тунеядца и еврея Бродского. Вот он, ничего не понимающий в поэзии, а, может быть, и вообще в Культуре, но позволдяющий себе думать, что он может обо всем судить, казнить и миловать.

Простая советская биография . Ровесник Октября. В 17 лет окончил школу-семилетку и строительный техникум . Работал на шахтах треста «Москвоуголь» в качестве десятника, техника, прораба. Затем переехал в Ленинград и поступил в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. После получения диплома стал главным инженером Военно-строительного участка.

Был призван в армию в 1941 г. и участвовал в боях в Карелии. Закончил войну в Австрии в звании старшего лейтенанта. Затем занимался демонтажом немецких промышленных предприятий и отправкой трофейного германского оборудования в СССР. Вернувшись в Ленинград работал строителем. После вступления в 1948 г. в ВКП(б) его передвигали то на хозяйственную, то на советскую, то на партийную работу: попеременно он занимал должности управляющего треста «Ленстройцветмет», заведующего отделом строительства Ленинградского обкома, 1-го секретаря Гатчинского райкома КПСС, первого заместителя председателя Леноблисполкома и, наконец, 2-го секретаря обкома.

В 1961 году был избран членом ЦК КПСС. В июне 1962 года был представлен Хрущевым и избран на должность первого секретаря Ленинградского горкома и обкома КПСС. На этой должности и находился целых 8 лет. Скончался в 2003 г.

Мне кажется, что я понимаю ход его мысли: "Недавно принят закон о выселении тунеядцев. Надо их выявлять и выселять. Раз про Бродского помощники доложили, что он тунеядец (смотрит статью в «Вечернем Ленинграде» и осуждающие тунеядца Бродского отклики на нее, тоже напечатанные в газете. Все! Этого достаточно!"

И вот уже Бродского незаконно арестовывают. Незаконно держат в отделе милиции в одиночной камере. Отдают судье указание, каким должен быть приговор. И уже воздействовать ни на что и ни на кого невозможно. Не будет ни беспристрастного суда, ни справедливого приговора. А то, что Бродский – поэт, товарища Толстикова мало волнует. Партийным работникам, да еще крупным, можно и не знать, что такое поэзия и кто такой Поэт.

Свою награду Толстиков получает из рук Брежнева

Есть свидетельство писателя Израиля Меттера, присутствовавшего на суде. Он написал повесть «Ко мне, Мухтар» из жизни милиции и поэтому знал некоторых ее руководителей:
«Некоторое время до первого суда Бродский содержался под стражей в Дзержинском райотделе милиции. А заместителем начальника этого райотдела был капитан Анатолий Алексеев -- на редкость интеллигентный образованный молодой человек, азартный книгочей, подобных работников милиции я более никогда не встречал.

Узнав, что Бродский сидит в одиночной камере предварительного заключения этого райотдела, я попросил Алексеева зайти ко мне, он бывал у меня. Естественно, никаких секретов я не собирался выведывать у Анатолия, да он и не стал бы мне их разбалтывать. Я хотел лишь узнать, как себя чувствует Бродский, в каких условиях он содержится. Капитан рассказал мне, что условия обычные -- сами знаете, не ахти, на питание скудные копейки, но он, Анатолий, поздними вечерами, когда райотдел пустоват, вызывает иногда Бродского якобы на допрос, а на самом-то деле приносит ему из своего дома поесть чего-нибудь и поит чаем. Однако в том, как мне все это рассказывал Анатолий, я ощущал некую его сдержанность, вроде бы он хотел сообщить что-то еще, но все не решался. Перед самым уходом решился. Сказал, не глядя мне в глаза:

-- Не советую я вам встревать в это дело. Оно безнадежное.

-- То есть как безнадежное! Откуда это может быть известно до решения суда?! -- взъерошился я.-- Не сталинские же времена!

-- Да оно уже решенное. Василий Сергеевич распорядился, суд проштампует -- и вся игра.

-- А кто он такой, этот Василий Сергеевич? -- наивность моя была безбрежной.

-- Ну, вы даете! -- грустно качнул головой Анатолий.-- Василий Сергеевич Толстиков. Первый секретарь обкома».

Вот так открыто – «... Василий Сергеевич распорядился, – суд проштампует, – и вся игра».
На этом суде специалисты будут доказывать, что Бродский – поэт, а в решении суда будет записано, что он не поэт. Специалисты будут доказывать, что он выполнил за последний год огромную переводческую работу, а в решении будет записано, что он нигде не работал.

Я еще раз приведу выдержку из решения суда:

– Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи.

– Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом.

Когда Бродского в 1972 г. выслали из СССР, его имя долгое время было под негласным запретом. Только знаменитая публикация его стихов в «Новом мире» через год после присуждения ему Нобелевской премии вернуло России великого поэта.

Интересно, как почувствовал себя Василий Сергеевич Толстиков в 1987 году, когда Бродский стал нобелевским лауреатом? Впрочем, я догадываюсь, как. Полагаю, что он отнес присуждение Бродскому Нобелевской премии к проискам империализма и мирового сионизма.