Первая мировая. Взгляд из тыла

          1913 год, год, предшествующий мировой войне. Сейчас многие считают, что начало ХХ века не совпадает с календарным, а надо считать началом века 1914 год, Первую мировую войну, существенно изменившую мировой порядок. Что же, такая точка зрения вполне имеет право на существование.
     Действительно, многое изменилось в мире после 1914 года. Например, визовый режим при поездках за границу – не было его раньше, достаточно было заграничного паспорта, да и пограничный контроль был весьма приблизительный. У Степняка-Кравчинского описано, как на российской  границе, проходящей по небольшой реке, жандарм сажал людей в лодку, пересчитывал сданные ему паспорта, потом головы, и если совпадало, то отталкивался шестом от Российской империи и через несколько минут приставал к заграничному берегу. Вот и весь пограничный контроль.
     Как только не называли ту войну на протяжении почти ста лет!  Германская, Империалистическая, Мировая, Великая, Отечественная … В последние годы стали называть Забытой войной.
     В советское время статистики нередко сравнивали экономические показатели с 1913 годом; злые языки еще тогда толковали, что надо бы сравнить с Киевской Русью – разница была бы еще более впечатляющей. Помню, в Музее дореволюционной истории Санкт-Петербурга, помещавшемся  в  Комендантском доме в Петропавловской крепости, был зал, в котором  демонстрировались  образцы изделий питерской  промышленности перед  Первой мировой войной. Скажем прямо – неплохие были товары, не отказался бы иметь такое. Коньяк Шустова, водка Смирнова… А еще видел где-то рекламный проспект сантехнических изделий – только и оставалось, что облизываться при советском дефиците. Бывало, в те времена брал портфель и изображал рейд по столичным магазинам за тем, что найду.
      И если бы не война 1914 года и последующие события – Россия в своем индустриальном развитии ушла бы далеко вперед;  но опять же приходится повторять банальный тезис о том, что история не признает сослагательного наклонения.
     Вот говорят – Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. А если бы не 1917 год и не последующие безобразия от гражданской войны до массовых репрессий и Второй мировой войны – где была бы теперь Россия? И еще не следует забывать,  что и с сохой Россия кормила хлебом половину Европы.
     Придется воспользоваться имеющимся в моем распоряжении эпистолярным материалом – письмами моего двоюродного деда Ламма Владимира Александровича (1872-1950),  копии которых сохранились в копировальной книге. Его письма адресованы родным – матери, братьям и сестрам, некоторым знакомым. В частности, композитору А.Т. Гречанинову, с которым Владимир Александрович долгое время состоял в дружеских отношениях.
     Семья моего прадеда, умершего в 1902 году, была не из бедных;  после смерти прадеда его старший сын, Владимир Александрович, чьими записками мы пользуемся, фактически стал главой этой большой семьи, Основной его заботой было управление фабрикой, совладельцем которой был его отец.  С этой  фабрикой последний  едва не разорился,  на этой  почве «сдвинулся  по фазе»  и умер не в свой  срок. Так что формально вроде бы капиталист, а практически – в долгах как в шелках.  И вся работа Владимира Александровича была направлена на то, чтобы вытащить фабрику из  долгов,  и заставить приносить  какой-никакой  доход.
     Раз уж зашла речь о прадедушке, необходимо упомянуть и прабабушку, Екатерину Осиповну, застрявшую в Германии на момент начала войны. Она намного пережила мужа, умерла в 1936 году в возрасте 85 лет. Двух лет не дотянула до моего появления на свет.  Похоронена  в Москве.
     Как мне стало известно из рассказов очевидцев, которых застал в живых, фабрика – одно название;  фактически это было кустарное аппретурно-красильное заведение. Располагалось оно в районе нынешней Малой Почтовой улицы в Лефортове. Никаких следов не осталось.
     Считаю необходимым хотя  бы вкратце сказать о членах семьи, о которых пойдет речь.  Брат Леонид Александрович, 1878-1926, художник; другой брат, Павел Александрович, 1882-1951, в будущем – профессор Московской консерватории, музыковед, член Союза композиторов СССР; сестра Софья Александровна, 1884-1961. Моего родного деда Николая Александровича, 1875-1908, к тому времени уже не было в живых. Оставим за кадром  семью самого Владимира Александровича в составе жены и шести детей, годы рождения с 1902 по 1914, поскольку о них практически ничего нет, и вообще, это предмет особого разговора.
      Итак, посмотрим, что же происходило в семье моих предков в «благословенный» 1913-й год.
     Обычные бытовые заботы, ничего особенного. В плане подготовки к летнему сезону  мелькают названия тогдашних дачных мест, где они проводили лето – Медведково, Свиблово – это же теперь станции метро!  Только  Тайнинка, похоже, так и осталась дачной местностью, хотя административно сейчас это городской округ Мытищи.
     О политике – ничего. Только в одном месте в письме что-то типа отзвука Балканских войн. Цитирую:
      - Что-то будет? Только бы Россия не ввязалась в эту грязную историю. Положительно разбойники эти балканцы – сперва ограбили Турцию, а при дележке пошла поножовщина.
       Да, а как же «война за славян», которая должны бы дать России «новых Суворовых» – была даже  памятная медаль с таким лозунгом?
     И ведь опять бурлят Балканы, и конца-краю этому не предвидится. Вон – косовские сербы хотят  получить российское гражданство;  а оно нам надо? С другой стороны – братья-славяне…
      В другом письме – что сын Льва Толстого продает имение в Калужской губернии, и в связи с этим – рассуждение о ценах на недвижимость и о том, что неплохо бы купить какое-нибудь имение.
     Заканчивается 1913-й, последний мирный год, но никто этого еще не знает. Ни о Рождестве, ни о Новом годе сведений в письмах нет.
    Уже в марте 1914-го начинаются хлопоты с дачным сезоном – где провести лето, всякие за и против и т.д. И опять же, как приобрести имение.
     Много писем адресовано матери, находившейся в ту пору в Германии,  остров Рюген.  Идет активный обмен письмами между  Рюгеном  и Москвой.  Так что вроде бы никаких опасений.
     Лето 1914 года – обычные дела, никаких намеков на предстоящие события. Да и откуда им взяться? Это мы сейчас знаем …  Что под Москвой стоит жаркая погода, градусов до 25 в тени (По Реомюру?), сильная засуха. В разных письмах неоднократно повторяется про засуху.
     Итак, на календаре июнь 1914-го. На письмах, адресованных за границу, указываются две даты – старый и новый стиль, разница 13 дней. На письмах внутри России, надо думать, только старый стиль.
          28 (15) июня – выстрел в Сараево. Это сейчас мы практически немедленно узнаём о важном событии, а тогда, в лучшем случае, на следующий день. Вот письмо от 16 июня «Многоуважаемая Вера Ивановна!». Смотрим, что там. Речь идет о музыкальных делах, о новой опере  А.А.Оленина «Кудеяр», а об интересующем нас событии – ни полслова!
     Далее – письмо матери, в Рюген,  дата стоит 18 июня/1 июля. Она собирается возвращаться домой; связано ли это как-нибудь с предстоящими событиями – неясно. Речь идет о том, чтобы пароходом до Риги.
     «Только выбирайте хорошую погоду, а то Балтийское море бурное и там почти постоянно качает. Вообще Вы так плохо переносите море, что Вам я не советовал бы ехать морем».
     Ну, и далее семейные новости. Ничего еще не знает ни Владимир Александрович, ни его адресат, что скоро придется «давай Бог ноги», не до удобств будет, хоть ползком, да домой, а то ведь интернируют – подданная  России, а тут война…
          В письме матери от 6/20 июля – что в Карлсбад не собирается. Опять же, Карлсбад – это Австро-Венгрия, противник в войне, которая уже на носу. Но опять же, это мы сейчас знаем...
     8/21 июля В.А. пишет письмо некоему Шёнбергу  (Herrn A.R. Schoenberg) деловое письмо на немецком  языке.  А ведь скоро в отелях и других публичных местах заклеят все немецкие надписи и переименуют Петербург в Петроград.
     Письмо от 12/25 июля, без обращения, судя по контексту, матери.  Куда? В Германию, на тот же остров Рюген? Именно в этот день, 25-го по новому стилю, в Германии началась скрытая мобилизация, но официально еще идет мирное время.  В общем, никакой ясности.
     А далее большое письмо композитору А.А.Оленину с неразборчивой датой от 23(?) июля, по контексту внутри России, следовательно, старый стиль, а  по новому стилю это будет 5 августа.  В России всеобщая мобилизация объявлена уже 31 июля по новому стилю. А накануне, 17-го по старому, если верить Леониду Соболеву (незаконченный роман «Капитальный ремонт»),  на Балтийском флоте получают шифрованную  мобилизационную телеграмму «дым, дым, дым», адресованную  всем  морским  силам, и вскрывают секретнейшие пакеты. Очень подробно, со знанием дела пишет Соболев про этот синий пакет.
    Итак, мобилизация.  Пишет Владимир Александрович, что мобилизация проходит спокойно, что винные лавки закрыты, что народ не ропщет. Пишет о знакомых, которых забрали в армию. И бестолковщины  хватает. Цитирую:
     - Во всех канцеляриях какая-то каша. Мой шурин 3 дня нигде не мог узнать, где формируется его часть. Сережа Попов целую неделю не знал, куда его назначат…
     Мама и тетя Маша застряли за границей; неизвестно, где они – то ли в Берлине, то ли в Дрездене, то ли на немецко-польской границе. Но ведь война России уже объявлена 1 августа? Дела…
     Цитирую далее:
     - Отношение к войне какое-то странное. Все спокойны, но все ужасно боятся немцев. Прямо какой-то психоз. Все верят, что немцы могут сделать все, что захотят. Иногда Вильгельма грубо ругают – преступник-император, на Сахалин его, пигмея, карлика <…> Союзница Германии Австрия почти не пользуется престижем с военной точки зрения, а Италия (дай Бог ей доброго здоровья) за крупную взятку предала своих союзниц и объявила нейтралитет.
          О возможной продолжительности войны судят разно. Вообще теперешние войны не могут быть продолжительны, в 2-3 месяца все должно быть кончено <…>  Начали забирать ратников ополчения …   Конец цитаты.
     Начались неприятности с гражданами Германии. А сложилось так, что  брат Павел, сестра Софья и ее дочь шести лет от роду оказались саксонскими подданными!  Речь шла о высылке таковых из столиц.  Можно было подать прошение о переходе в русское подданство. Смешно – задержаны (интернированы) такие русские немцы, кто ни слова по-немецки не знает.
     Цитата из письма от  6 августа:
     -У нас кавардак невозможный. Обожающая Германию мама застряла там и страдает в качестве русской подданной.  Ненавидящие Германию Павлуша и Леля  страдают здесь в качестве воспитанных германских подданных.  Я в качестве русского ратника 1-го разряда верчусь один как белка в колесе и стараюсь побороть все обстоятельства, чтобы все было мало-мальски в порядке. Радуюсь своим физическим силам, с ног не валюсь и бодр. На войну меня вряд ли призовут,  т.к.  я призыва 1894 года.
    О делах на фабрике. Что всех лошадей с фабрики забрали для армии, контору забрали всю, рабочих примерно треть. О настроениях в обществе – цитата:
     - Настроение в торговом городе пока что выжидательно-бодрое. Ждут первой хорошей победы и оживления дел. В победу верят твердо. Я также не думаю, чтобы  нас  возможно было поколотить. Народу погибнет, конечно, пропасть, но утешительно хоть то, что война опять не скоро будет. А может быть, сумасшедший Вильгельм попросит пардону  еще до больших битв.
      Да, уважаемый предок, вашими бы устами…
          Стало известно, что из подавших  прошения о переходе в русское подданство будут приниматься во внимание только те, кто его подал до войны. Так что брату Павлу придется  отправляться из Москвы. Вопрос – куда? Рекомендует проситься в Нижний Новгород. А еще в Тамбовской губернии есть симпатичный городок Моршанск на реке Цне.
    11 августа – письмо на немецком  языке, обращение “Liebe Tante Lina”. Куда адресовано?  Кто это – понятия не имею. Переписка с заграницей прекращена, а если по России, то почему  по-немецки? Несколько опрометчиво… Речь идет о семейных делах.
     И еще о событиях августа 1914-го. Цитирую:
     -   Приходил  А.А.Оленин.  Будучи навеселе, костерил  немцев почем зря. Опять цитирую:
     - Откуда такая кровожадность? <…> Где, наконец, христианство? Мне представилось ночью, что немцы взяли Москву и всех моих детей распотрошили. По Оленину выходит, что это правильно. Невообразимое варварство.
     А вот собственно о войне. Цитирую, поскольку лучше очевидца не скажешь:
     - Грустные известия и в газетах. Французы и англичане разбиты. Потеряли первую же генеральную битву  <…>  Не могли немного продержаться. Теперь немцам до Парижа всего 20 верст и путь довольно свободен. Они могут сделать его в 2 недели, а мы за этот срок вряд ли пройдем  далеко  по волчьим ямам и колючим проволокам. Неужели сбудется  невероятное  – Германия выйдет победительницей?  Весь мир под германским игом, ведь это ужасно! Что значит, однако, наука и техника и привычка к самодеятельности.
     И опять проблема – вышлют ли, и куда его родню – саксонских подданных?
     На момент начала войны за границей застряло много русских. Многие возвратились и продолжают возвращаться через Швецию (есть прямое сообщение морем из  Рюгена  на Стокгольм)  или через Италию и морем на Константинополь и Одессу.
     А тем временем германские газеты, по слухам, утверждают, что в России волнения, что Петербург  (кстати, уже Петроград) сожжен, что взяты Варшава и Рига и тому подобные нелепости. А вот свидетельства очевидца – цитата:
     - На самом деле, у нас одновременно с мобилизацией закрыты все винные лавки, народ пошел на войну спокойно и серьезно, в Думе моментально примирились все партии, прекратились все забастовки, Россия встала навстречу врагу как один человек.
     И еще:
     - А военные дела наши очень недурны. Австрийцев русские уже разбили. Восточная Пруссия также уже в русских руках. Говорят, что мы выставили уже 7 миллионов штыков!! И это весьма возможно. <…>  Война будет долгая и упорная, но исход не подлежит сомнению – Германия и Австрия перестанут существовать как великие державы.  Сейчас идет великая священная война против германского милитаризма, против войны вообще.
     А что делается в Москве? Цитирую:
     - Вся Москва переполнена легко раненными солдатами – говорят о 70 тысячах! Помещают уже в частные квартиры. Повсеместный успех нашего оружия мало утешает при виде такого количества жертв этих успехов. Стараемся не думать об этом, прячем голову, как страусы.
     И еще в том же письме:
    - Война долго не продлится – еще какой-нибудь месяц, или полтора и военные действия будут закончены, начнутся бесконечные переговоры о мире, а с ними и частичная демобилизация…
          В  начале сентября поступили через нейтральную Данию сведения от застрявшей в Германии матери. Сразу же В.А. пишет ответ на адрес в Копенгагене. Что из Германии надо уезжать как можно скорее. Морской переезд из Рюгена в Трелленборг (Швеция) не более 12 часов – пустяки. Или можно через Флоренцию (пока еще Италия нейтральна – прим. авт.)
     В конце сентября по старому стилю поступает сообщение, что мама и тетя Маша находятся  на пути в Россию через нейтральный  Стокгольм. Вырвались- таки! Домой добрались благополучно.
     И наряду с прочими делами, В.А. между делом продолжает заниматься  оперой Оленина «Кудеяр». Крайне мало сведений об этой опере, и ставит ли ее кто-нибудь сейчас? А тогда хлопот с изданием оперы было немало.
     В другом письме к Оленину пишет, чтоб он не пил одеколона.  Было такое дело в связи с прекращением винной торговли. Когда-то мне рассказывали, что выпускали тройной одеколон с надписью на этикетке «почти без запаха».
     В середине октября в одном из писем  В.А. снова пишет о военных событиях и опять уверен, что война кончится к Рождеству.
     В середине ноября отвечает на вопрос одного из своих корреспондентов о возможных последствиях войны. Пророчит всплеск «звериного национализма» плюс  «невиданный до сего времени империализм».  Это в высших слоях. Простой  же народ не изменится.
     А в отношении хода войны и сроков ее окончания настроение несколько меняется. Цитирую:
     - Нелегко воевать с немцами!  Сколько  времени  деремся, и все на том же месте. А народу кладется тьма тьмущая. И это пока бой идет на нашей территории. А что будет на минированной немецкой земле, если  наши  вообще туда попадут? Начинаю бояться, что война кончится вничью, а если и будет победа на нашей стороне, то как бы Россия не оказалась в положении Болгарии после последней войны. Потаскаем каштаны из огня для Англии и Франции!  Англия, положим, собирается драться «до последней капли крови», но  умалчивает про «русского солдата». А пока наши милые союзники  тащат  наши деньги наши деньги, взаймы нам не дают и, видимо, стараются, чтобы мы не слишком усилились.
     Последняя цитата вполне созвучна с тезисами героя  Леонида Соболева,  флотского лейтенанта Николая  Ливитина  в беседе последнего с младшим братом летом того же 1914 года.
          На календаре январь 1915 года. Ходят слухи, что в феврале заберут последних ратников, и тогда Владимиру Александровичу идти в солдаты. Его отношение к такому развитию событий – цитата:
    - Отношусь к этому спокойно. Во-первых, думаю, что до меня очередь не дойдет, а если дойдет, то постараюсь пристроиться где-нибудь в Москве. Ну, а если бы паче всяких чаяний, пришлось бы идти даже в окопы,  то что же делать?  Лучше в окопы даже нам, старикам, чем  преждевременный мир.
     Война войной, а культурная жизнь идет своим чередом, хоть и с поправкой на военное положение. 18 января 1915 года – большое письмо А.А. Оленину, посвященное музыкальным делам. И помимо прочего, там что-то вроде стихотворения в прозе. Цитирую полностью:
     Война! Все думы, разговоры о войне, о донесениях штаба…
     И кажется, что пушечный зловещий рев
     И крики, стоны воинов до нас уже доносятся,
     До нас, таких далеких от войны…
     А мне все грезится одна чудесная поляна на бугре:
     Все залито потоком солнечных лучей,
     Сияет летний день!..
     Вот старые песочные курганы – могилы древних витязей могучих.
     Когда, когда здесь слышались надгробный плач
     И звуки тризны дикой?..
     Вот бор: кудрявые (нрзб) березы, развесистые дубы,
     Сквозящий клен, черемуха пахучая и вековые сосны.
     Прочащее кукование кукушки и певчих птичек голоса.
     Внизу бежит широкою сверкающею лентой серебряная Истра,
     Купаются ребята – смех, крики, плеск воды…
     За Истрою зеленые луга и церковь белая в селе.
     А далее поля, леса и горы,
     Еще какие-то селенья и фабричная труба
     Какой простор! Какая тишина! Какое все родное!
     Мне видится просторный дом,
     С  террасами, увитыми плющом,
     Пред  ним цветы (я слышу их благоуханье)
     И яблони…
     Но вот война…
     Наборы ратников … и улетает прочь мечта моя,
     Но лишь затем, чтоб утром вновь явиться.
     И так за днями дни проходят,
     Мечта сменяется войной. Войну мечты сменяют
     Когда  конец? Когда покой?
     Когда мечты мои осуществятся?
     Получается, что мой двоюродный дедушка, помимо деловых и музыкальных наклонностей, имел еще и литературные.  По идее, это произведение никогда и нигде не публиковалось;  так пусть хоть сейчас, почти через сто лет…
          Весь январь и февраль 1915-го – много переписки по музыкальным делам с А.А. Олениным, А.Т. Гречаниновым, С.С.Поповым и некоторыми другими. Свою жизнь, домашние и семейные дела  В.А. характеризует как «унылые». Иногда  комментирует письма с фронта, поступающие от знакомых, призванных в армию.
     Что же касается продолжительности войны, то считает, что до осени она еще продлится, но предполагаемые  2…3 года считает большим преувеличением. А слухи ходят самые разнообразные. В частности, что война может кончиться неожиданно в мае. Цитата:
     - Почему? Кто неизвестно, но говорят.  Может быть, рассчитывают на  удачу в Дарданеллах и выступление еще нейтральных стран, которые, вступив  одновременно, быстро задушат германскую гидру. А пока что собираются мобилизовать последних ратников первого разряда, а  следовательно, и меня! <…> Не знаю, идти мне рядовым, или в школу прапорщиков. Но какой я буду прапорщик? Без опыта, на основании двухмесячного поверхностного натаскивания, с моей одышкой и толщиной!  Бог знает что.
         В.А. получил в итоге отсрочку от военной службы до 1 января 1916 года.
     Много забот с фабрикой. Опытные служащие ушли на войну, нехватка угля и много чего еще. Хоть закрывай.
     В письме от 17 мая 1915 года некоей  Вере Ивановне сообщает, что началось выселение из Москвы всех германских подданных, причем брат Павел должен выехать в 24 часа в Уфимскую губернию. Как это происходило? Забрали ночью в участок, а только на другой вечер отправили в Уфу с поездом 11.40. Поехал Павлуша на свой счет в хорошем вагоне второго класса. Другого брата, Леонида ожидает та же участь, потихоньку готовится, собирает чемоданы. А женщины германского подданства высылаются на полутораверстную  дистанцию от фабричных районов, где производятся вещи для армии. А где в военное время они не производятся? И вообще, непонятно, какой в этом смысл.
     К концу мая 1915-го все высланные из Москвы «немцы» собрались в Бирске Уфимской губернии. Это было самое привилегированное место для тех, кто является немцем только на бумаге.  Да, большого  дурака  сваляли мои боковые  предки, не подав прошения о переходе в русское подданство еще до войны. Какие, к лешему, они немцы? С немецкой колонией в Москве не контактируют;  в доме говорят по-русски;  вероисповедование – православное.  Как мне говорили, Павел Александрович не хотел относиться к мещанскому сословию; а вот Владимир Александрович прекрасно чувствовал себя мещанином.  Да и Пушкина  вспомнить не мешает:  «Так мне ли быть аристократом?  Я, слава Богу, мещанин!»
     В письме брату от 4 июня имеется комментарий к военным событиям. Цитирую:
     - Потеря  Галицийской  битвы не вызвала подавленности (меня она гнетёт), скорее раздражение и оппозиционный дух. Ох, неужели нам суждено пережить опять что-нибудь вроде 1905 года. Это было бы ужасно! Нервы и без того натянуты и повторение картин 1905 г. было бы многим не под силу.
     В июньских письмах вскользь упоминается о каких-то погромах, где пострадали русские с иностранными фамилиями. Высказывается предположение, что они организованы вражескими агентами. Вполне резонно.
     В письмах брату в Бирск обсуждается вопрос о посылке ему рояля – и это в военное время. И в условиях мира отправка таких вещей – дело не простое. Столкнулся с похожей проблемой в 1986 году, когда хотел отправить сыну вещи в Хабаровский край товарной скоростью. Где достать крепкий ящик, как привести его на товарную станцию?.. И прочее, и прочее…  В итоге перекидал все это хозяйство почтовыми посылками весом не более 8 кг каждая.
          В письме А.А.Оленину от 10 июня сообщает, что в Москве 28 мая был поголовный погром лиц с иностранными фамилиями. Что ему позвонили и посоветовали удирать из Москвы. Что у Покровского моста (это Лефортово – прим. авт.) громят фабрику Аршинова;  вот не думал, что Аршинов – иностранная  фамилия (прим. авт.) и что скоро доберутся до Ширмера.  Добрались, разгромили и подожгли.
     На его фабрике все обошлось  благополучно.
     В том же письме – что третьего дня от склероза сердца скончался Сергей Иванович Танеев. «Музыкальный Толстой».
     В другом письме того же времени Владимир Александрович дает свою оценку произошедшим событиям. Цитирую:
     - Да, действительно, погром – это нечто ужасное. Ужасное по своей стихийности, жестокости  и в конце концов бессмысленности. И отзовется  он,  прежде всего и, во всяком случае, сильнее всего,  на тех же рабочих, на той же бедноте, которая громила, не говоря уже о том, что такие беспорядки только на руку нашим врагам. Вчера громили мясников за дорогое мясо, сегодня немцев за то, что они немцы (хотя больше пострадали русские с иностранными фамилиями), завтра будут громить евреев и армян, потом вообще более состоятельных, а дальше что? Баррикады, что ли?  Как в 1905 году? Погром, конечно, допущен, как были допущены в 1905 г. еврейские погромы.
      <…>
     Дела наши на войне плохи. Снарядов нет. Теперь организуют то, что немцы сделали уже год тому назад, но улита едет – когда-то будет, а это означает оттяжку войны еще на год, если не больше.
     В письме А.А.Оленину от 24 июня -  опять о погромах. Опять цитирую, ибо лучше автора письма не скажешь:
     - Уж если в Лондоне был немецкий погром, то нам и Бог велел. Одно только стало для меня вполне ясно: на положении бесправного еврея я в России жить не буду. Если бы после войны оказалось, что нас из-за немецкой фамилии стали бы считать за немцев, то надо эмигрировать. Ты знаешь, что немцев я всегда особенно не любил – именно потому, что в жилах моих течет бОльшая часть немецкой крови <…> Следовательно, об эмиграции в Германию и думать нечего. Нет, поехал бы в Америку, в ту полосу, где есть березки и поля, как у нас в России.
          Несмотря на войну, летом 1915 года жизнь идет своим чередом. В письме брату Павлу в Бирск подробно пишет о делах на фабрике. О том, что веселее стало от вестей с войны – что приостановлено наступление противника, что взято в плен 11 тысяч австрийцев. А еще В.А. занялся ремонтом квартиры, подробно обсуждает вопрос, какие обои взять, как расставить мебель;  что-то не помню, чтобы на моей памяти в Отечественную войну возникали аналогичные вопросы. Не до того было.
     А все-таки в Москве обстановка беспокойная. То и дело ходят слухи о возможной высылке из столицы женщин – подданных враждебных государств. Полиция их опровергает. Также поговаривают о возможности погромов. Вот цитата из письма от 8 июля:
     - Сегодня в Москве всенародное молебствие. Как бы, помолившись о победе, не пошли опять побеждать немецкие квартиры! Не такое сейчас время, чтобы собирать толпы народа. Впрочем, наряды полицией заготовлены.
           В письме от 10 июля – надеется, что в будущем году этот день, день рождения брата Павла будут отмечать уже в нормальной обстановке и вспоминать теперешнее время как дурной сон. «Дай-то Бог», - повторим мы вслед за автором письма.
     Рассуждение о дворянах прежних времен, так охотно шедших на войну. Дело в том, что для них смерть не означала разорение их семей и нежелательных последствий в части обеспечения будущего детей; вот в чем заключается корень бравады патриотизма, корень легкости пренебрежения собственной жизнью. Это в какой-то мере отражается в некоторых произведениях Лермонтова, фаталиста по своей природе.
    17 июля вышел приказ  князя Юсупова о поголовной высылке всех враждебных подданных без различия пола и возраста из Московского Градоначальства  за границу или в зауральскую часть Пермской губернии. Так что сестре Софии с дочерью Олей (7 лет) надо срочно собираться в тот же самый Бирск, к родным. В Бирск еще хорошо, а если в Сибирь?
     Тем временем выясняется, что Софии с дочерью могут ехать в Бирск «вольным порядком», и что никакого дополнительного разрешения для этого не требуется. Но ходят слухи, что и Бирск – еще не окончательное место ссылки, что могут всех «немцев» выслать еще дальше, в Тургайскую область. Это между Уралом, Каспийским и Аральским морем и отрогами Алтайских гор.
      Это писано 23 июля 1915 года. На этом заканчиваются копировальные книги Владимира Александровича Ламма.  Далее нет ничего вплоть до отъезда  В.А. в Швейцарию в 1918 году, но это уже совсем другая история.
     Что же происходило в 1916 году с семьей Ламмов? Их жизнь в Бирске более или менее налаживается, их навещают Владимир Александрович и композитор А.А.Оленин, несмотря на военное время. Где Бирск и где Москва?  В это время В.А. поступает на службу в Красный крест. Осенью 1916-го одна уфимская газета пишет, что в скором времени в Совет министров будет внесен проект о принятии в русское подданство тех «немцев», за которых могут поручиться несколько исконно русских людей.  Дальнейшая судьба этого проекта неизвестна.
    Так проходит 1916 год.  В феврале 1917-го – падение самодержавия.  В июне того же года Павел Александрович с семьей возвращается в Москву. Неизвестно, сработал ли тот проект, или были иные обстоятельства, остается неясным.
     Не повторяя общеизвестных фактов, отмечу, что в семье Ламмов во все времена очень мало интересовались политикой. В опыте биографии Павла Александровича Ламма, написанном его племянницей (рукопись хранится в Музее музыкальной культуры имени М.И.Глинки) имеется несколько свидетельств о том времени. Как ни относись к событиям 1917-го и последующих лет, нельзя не признать, что они оказали серьезное влияние на весь ход российской, да и всей мировой истории. Цитирую отрывок из указанной работы.
          - Хорошо помню осень и зиму 1917-1918 года. Они шли под знаком стремительно разворачивавшихся политических событий, отразившихся на судьбах нашей семьи. Квартира, которую мы снимали, находилась с одной стороны близко от фабричного района, вдоль правого берега  Яузы, а с другой стороны были Покровские казармы, в которых засели юнкера, так что она оказалась в районе ожесточенной перестрелки борющихся групп. На нашем дворе отчетливо была слышна  ружейная пальба и, как говорили, во двор падали осколки снарядов и жужжали пули. (Я ничего не видела, так как меня не выпускали  в течение нескольких дней из дому).
    Павел Александрович по возвращении в Москву служил  в Российском музыкальном издательстве, главная  контора которого помещалась на Кузнецком мосту, 6. Владимир Александрович принял предложение на службу в Международном Красном кресте, сотрудники которого уезжали в Швейцарию. Уезжал он без всяких средств, так как все имущество было национализировано. Уехал. Как оказалось, навсегда. Но это уже совсем другая история.
     Относительно окончания Мировой войны, «похабного»  Брестского мира, последующих событий – ни слова. Далека от политики была эта семья. Описываются бытовые трудности того времени, но это не имеет прямого отношения к теме нашего разговора.
     Весна 1919 года -  знакомство с Н.Я.Мясковским, что подробно описано в других источниках. Впервые Мясковский пришел в гости к П.А.Ламму в военной шинели без знаков различия, и это было последним приветом Первой мировой войны.
Март 2012.
Фото автора