Хранитель архива

     Павел Александрович Ламм, 1882-1951, Музыковед, текстолог, член Союза композиторов СССР, фигура, в свое время весьма известная в музыкальном мире. Находился в дружественных отношениях с  С.С.Прокофьевым,  Н.Я.Мясковским,  А.Ф.Гедике и многими другими, среди которых затесался кристаллограф Вульф («сетка Вульфа»). В списке более или менее известных  людей, контактировавших с семьей Павла Александровича, составленном автором, насчитывается около 60 имен.
     Автор, являющийся внучатым племянником Павла Александровича,  по образованию и по опыту работы – инженер-технолог, кандидат химических наук, по большому счету, очень далек от музыкальных проблем. Однако, оказавшись в силу обстоятельств в какой-то мере правопреемником, считает своим моральным долгом в меру своих способностей  соответствовать.
     Биография и родословная Павла Александровича очень подробно изложена в рукописной работе его племянницы Ольги Павловны Ламм. Работа эта имеет объем почти 500 страниц; депонирована в Музее музыкальной культуры имени М.И.Глинки. Поэтому здесь я ограничусь только самыми главными сведениями.
     Павел был четвертым ребенком в семье. В 1901 году окончил среднюю школу имени Петра и Павла и в том же году уехал за границу и поступил вначале в Боннский, а затем в Кельнский университет на юридический факультет с коммерческим уклоном. Курса он не окончил, а проучившись два года, вернулся в Москву. Есть фото П.А. на фоне Кельнского собора с кружкой пива. После возвращения в Россию Павел Александрович вплоть до 1907 года служил в разных коммерческих предприятиях и банках.  Начиная с 1907 года, он полностью посвятил себя музыке - поступил в Московскую консерваторию, которую окончил в 1912 году по классам К.А.Киппа и Е.Е.Шишкина со званием "свободного художника".
          Надо сказать, что склонность к музыке Павел имел с самого детства, но отец уготовил ему поприще "ученого экономиста"; он считал, что музыка для мужчины всего лишь "приятное баловство". Возможно, по большому счету Александр Федорович был и прав - ведь до "постиндустриального общества" было еще очень и очень далеко. Игру на фортепиано и нотную грамоту Павел освоил самоучкой, а также брал частные уроки. Много аккомпанировал старшему брату Владимиру - певцу-любителю.
     Еще будучи студентом консерватории, Павел Ламм принимал активное участие в концертах известной певицы М.А.Олениной-д’Альгейм в качестве аккомпаниатора и действительного члена основанного ей общества "Дом песни". Участвовал и во многих других концертах в качестве пианиста и аккомпаниатора. Однако по слабости здоровья ему пришлось рано отказаться от концертной деятельности и сосредоточиться на издательской,  исследовательской и педагогической работе. Надо сказать, Павел Александрович с детства был слабого здоровья, из-за этого никогда не был женат, его семья - сестра Софья и племянница Ольга, такое положение сохранилось до конца его дней. Сестра вела в доме хозяйство, находясь на иждивении брата, и вообще все было подчинено интересам Павлуши, как его называли домашние. Только годам к сорока он стал физически здоровым человеком.
          Во время Первой мировой войны, когда граждан враждебной Германии выслали из крупных городов,  вынужден был жить в Бирске тогда – Уфимской губернии - не стал принимать российского подданства, не хотел числиться мещанином. Хотя, что тут такого? Даже Пушкин с гордостью говорил о себе: "Я - мещанин!" В Бирске кормился уроками музыки - видимо, даже во время войны и на это был спрос.
     После революции Павел Александрович некоторое время заведовал Государственным музыкальным издательством, а с 1919 года и до конца жизни работал в Московской консерватории - преподаватель, доцент, а с 1939 года - профессор по классу камерного ансамбля. Ученую степень доктора искусствоведения получил в 1944 году по совокупности работ. Кстати, звание профессора он получил не будучи доктором - таких называли "холодными профессорами". В музыкальной среде известен главным образом как музыковед-текстолог. Всю жизнь работал над изучением и публикацией наследия Мусоргского, Бородина, Чайковского, Танеева, Рахманинова, Лядова и ряда других композиторов-классиков. Одна из последних работ - восстановление по партитурам оперы Чайковского "Воевода", в свое время уничтоженной композитором. Говорили, что работа "тянула" на Сталинскую премию. За свою работу Павел Александрович был награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалями "За доблестный труд" и "В память 800-летия Москвы".
     Несмотря на "прелести" тоталитарного режима, Павел Александрович не бедствовал, хотя нервы помотали прилично в период 1946-49 годов. Досталось тогда и Мясковскому, и Шостаковичу, и многим другим. Но, тем не менее, никто из музыкантов в период культа  личности серьезно не пострадал.
     Павел Александрович был чужд политики, в его доме даже запрещались разговоры на политические темы. Но ведь политика такая вещь - ты ее выставляешь в дверь, а она лезет к тебе в окно, и никуда от нее не деться. В итоге все эти неприятности конца сороковых не могли пройти бесследно и опять же - все болезни от нервов. В итоге Павел Александрович не дожил даже до семидесяти и умер 5 мая 1951 года от рака. Болел он долго; в 1950-м от него даже скрыли пришедшее из Женевы известие о смерти брата Владимира. Последние месяцы  он  уже не мог работать и очень переживал. Умер он на своей даче в элитном дачном поселке Николина гора близ Звенигорода. Гражданская панихида происходила в Малом зале консерватории, я там присутствовал. Похоронили Павла Александровича на Введенском кладбище.
     И вот еще один штрих-пунктирчик того времени. Во время последней болезни руководство консерватории хотело уволить П.А. как длительное время не работающего. Тогда его друзья Гедике и Гольденвейзер отправились к тогдашнему директору консерватории Свешникову и выдали все, что о нем думали; наверное, с выходом далеко за пределы нормативной лексики. Больше к этому вопросу не возвращались, но П.А. было уже все равно.
          Племянница Павла Александровича  Ольга Павловна (1908-1997) прожила большую жизнь и оказалась человеком, больше всех остальных контактировавшим с автором. Благодаря ее рассказам и попавшим в распоряжение автора документам и удалось написать эту работу, иначе получился бы сухой протокол. К тому же последний год прожила в семье автора, успев пообщаться с правнучатыми племянниками - внуками автора. Практически Ольга Павловна оказалась свидетелем двадцатого века, на ее биографию пришлось две мировые войны и две революции, не считая событий 1991-го и 1993 годов, которые еще не совсем ясно, как квалифицировать. Вот что она пишет о себе в конце жизни, в предисловии к работе о семье Ламмов - цитирую дословно.
     "Оглядываясь назад, я с каждым годом чувствую, какая я была счастливая, как мне не по заслугам везло в жизни и мне хочется благодарить Бога за все хорошее и горестное в ней, потому что это было в конечном итоге великим благом и воспоминание о моем прошлом и сейчас является для меня счастьем и радостью. Я считаю себя счастливой потому, что выросла в среде добрых, благородных и талантливых людей, научивших меня любить все прекрасное, будь то люди, природа или произведение искусства; я счастлива была и потому, что мое время было таким ярким, полным событий и великих, и возмутительных, но уж никак не похожих на сонное обывательское болото и хотя многое в окружавшей меня действительности заставляло и особенно теперь заставляет меня страдать, все же я не хотела бы жить ни в какое иное время и ни в какой другой стране".
    Детство Ольги Павловны пришлось на Первую мировую войну, причем с 1914 года им пришлось жить в Бирске (Башкирия) и первоначальное воспитание у нее было домашнее. Рассказывала она, что Павел Александрович в порядке воспитательной работы читал ей классическую литературу, в частности, Достоевского -  то ли "Преступление и наказание", то ли «Братья Карамазовы». Ничего себе, чтиво для ребенка... Это же домашнее образование продолжалось и после 1917 года, и только в 1921 году Ольга Павловна поступила в школу - сразу в шестую "группу"; окончила девятилетку в 1925 году - по тем временам это было полное среднее образование.
     Несколько слов о школе. Это была Первая опытная школа МОНО Краснопресненского района Москвы, весьма престижная. Достаточно сказать, что среди ее одноклассников был Герман Свердлов, брат Якова Свердлова, председателя ВЦИК  до 1919 года, впоследствии  известный лектор-международник. Он был весьма популярен, начиная с середины 50-х годов, на его лекции народ валил валом, похлеще, чем на футбол.
           Далее Ольга Павловна работала в группе по изучению истории русской музыки, а с 1928 по 1931 год училась на курсах иностранных языков со специализацией по немецкому и французскому языкам с уклоном в электротехнику. В 1940 году окончила двухгодичные Высшие библиографические курсы при Всесоюзной книжной палате в качестве специалиста-библиографа и потом всю жизнь работала в этой области.
    Не знаю, как это считать - высшее образование или среднее специальное? Во всяком случае, Ольга Павловна по знаниям и по уровню интеллекта могла дать сто очков вперед иному даже с университетским дипломом…
     Практически всю жизнь Ольга Павловна прожила в Москве, за исключением периода эвакуации во время Отечественной войны, когда всем им (я имею в виду семью) пришлось уехать в эвакуацию во Фрунзе (ныне Бишкек). Работала в разное время в Московской консерватории, в Библиотеке иностранной литературы, в Государственной публичной библиотеке во Фрунзе, снова в Московской консерватории вплоть до ухода на пенсию в 1968 году. Сверх того написала ряд статей для различных тематических сборников по истории отечественной музыкальной культуры - в частности, воспоминания о Мясковском, Шебалине, Прокофьеве, о том же П.А.Ламме. Ее публикации имеются, например, в книге З.К.Гулинской "Николай Яковлевич Мясковский", издательство "Советская музыка", 1985 год и в сборнике "Н.Я.Мясковский. Статьи, письма, воспоминания", издательство "Советский композитор", 1959 год.
        Ольга  Павловна имела  правительственные награды - медали "За доблестный труд в Великой отечественной войне", "В память 800-летия Москвы", "50 лет Победы в Великой отечественной войне" и последняя - "В память 850-летия Москвы" - ее автоматически давали всем награжденным медалью предыдущего юбилея 1947 года - кто дожил. А до последнего юбилея она не дотянула буквально несколько дней. Кроме того, имела звание "Заслуженный работник культуры".
     Замужем Ольга Павловна не была, детей у нее не было, после смерти матери жила одна и последние годы много контактировала с семьей автора, поскольку другой родни не было. Была, правда, дружна с родственниками Мясковского, но это постольку-поскольку.
          Автор познакомился с Павлом Александровичем в 1947 году, в конце осени - начале зимы. В детстве, да и значительно позже,  как-то слабо представлял себе эти родственные связи. А когда П.А. умер,  автору было 13 лет,  заканчивал шестой класс. И что он в то время мог понимать? Конечно, кое-что запомнилось еще тогда, что-то мне рассказали позже, а некоторые моменты я оценил на основе детских впечатлений опять же в более позднее время. То, что я могу вспомнить о П.А., не будет носить хронологической последовательности, а так - отдельные штрихи.
     Тогдашний адрес - улица Герцена 13, квартира 18. Квартира была большая и бестолковая. Правый флигель здания Консерватории (там, где теперь Концертный зал имени Н.Я. Мясковского) в незапамятное время был отведен  под  квартиры профессоров и служащих. Казалось бы, не последние люди; и тем не менее...
     Начать с того, что не было ни газа, ни центрального отопления - и это в десяти минутах пешего хода от Кремля.  Водопровод и канализация имелись, но, пардон, в туалет можно было попасть только через кабинет Павла Александровича (вход был за портьерой). Ванной комнаты не было, единственный водопроводный кран с раковиной на все случаи жизни. Не было и телефона; висел какой-то допотопный аппарат без диска, по-видимому, оставшийся со времен ручной станции. Во время Отечественной войны у многих поснимали домашние телефоны, возвращать стали после 1950 года, П.А. до этого не дожил.
     Автор в ту пору жил в Замоскворечье, на Пятницкой 37 - по тогдашним понятиям, никак не центр, но в том  доме были практически все современные коммунальные удобства, за исключением мусоропровода и горячей воды.
     Что мне запомнилось в этой квартире в период с 1947 по 1951 год - это громадные окна и большой кабинет Павла Александровича, где стояли два огромных концертных рояля, письменный стол внушительных размеров (потом его отдали в Музей музыкальной культуры имени М.И.Глинки) и шкафы с книгами и нотами. Такого обилия книг в других домах я не видел.
     И вот сейчас, много лет спустя, пытаюсь вспомнить про свои контакты с той семьей, которых, подчеркиваю, было очень мало. Поэтому буду рассказывать лишь про отдельные эпизоды.
    Итак, я познакомился с ними в конце 1947 года. Расспрашивали меня, как я учусь, люблю ли читать и что именно. А что я успел прочесть к середине третьего класса? Во всяком случае, не Достоевского...
          Вообще контакты с родственниками тогда затруднялись отсутствием домашних телефонов; не было ни у нас, ни у П.А., да и на работе не всем был доступен служебный телефон. Обычно отправлялись в гости "на-ура" - авось, застану, а не то - "целуй пробой - пошли домой". К тому же у Павла Александровича была дача на Николиной горе. Об этой даче достаточно подробно написано в работе Ольги Павловны, а о своих личных впечатлениях я скажу ниже. Сейчас речь о другом.
     В ту пору многие летом  уезжали на дачи - у кого не было своей, то арендовали  у кого-то, это было, в общем, доступно для людей среднего достатка. Но в большинстве случаев на даче жили с начала июня до конца августа - во многих семьях были учащиеся, которым с сентября уже надо было быть в городе. Совсем не то было у П.А. - они могли уехать на дачу в апреле и пробыть там до октября, а то и до начала ноября.
     Теперь-то из работы Ольги Павловны известно, что Павел Александрович последние годы был неизлечимо болен, но тогда-то я ничего не знал. Периодически наведывался в гости (раз в несколько месяцев) и не могу даже вспомнить достоверно, когда последний раз видел его живым. Наверное, в начале 1951-го.
          И еще несколько слов о быте в той консерваторской квартире.  Сестра П.А., Софья Александровна (1884-1961), вела домашнее хозяйство, была неплохим кулинаром, и у них всегда находилось, чем угостить. Много лет спустя автор видел  написанные ее рукой рецепты, в том числе и рецепт приготовления домашнего ликера. Начинается: возьмите литр водки... А я еще подумал: если у меня есть литр водки, стоит ли огород городить? Правда, потом на личном опыте убедился, что много чего интересного можно сделать на водочной основе. Еще Софья Александровна занималась рукоделием; ее многочисленные  коробочки, шкатулочки с лоскутиками, кусочками кружев и прочим, много лет пролежавшие под спудом, после смерти Ольги Павловны вместе со всем ее хозяйством, оказались у меня. Одно время моя внучка Маша копалась в них, иногда что-то находила и делала различные безделушки; я еще подумал - а могла ли себе представить  С.А., что через сорок лет после ее смерти ее праправнучка воспользуется теми лоскутиками? Вот уж действительно, насколько порой иные вещи переживают своих хозяев.
          В длинной и узкой столовой, вплотную примыкавшей к кухне-прихожей, на стене висели узкие прямоугольные часы с "башенным" боем - между ударами можно было если не пообедать, то выпить рюмку и закусить. Продали их потом. А вот другие часы с боем живут у меня и исправно отбивают время  каждые полчаса.
     Я уже говорил, что Павел Александрович умер 5 мая 1951 года. Автор  был и на гражданской панихиде, и на похоронах. Много лет спустя  узнал, что почти одновременно с П.А. в апреле того же 1951 года умер несправедливо забытый поэт Павел Шубин; было ему 37 лет - критический возраст для поэтов. И похоронен он на том же Введенском кладбище, в двух шагах от могилы П.А. Так что когда бываю на Введенском, заодно и Павла Шубина поминаю. Кроме того, поблизости похоронены поэт Дмитрий Кедрин, артистка Алла Тарасова, сын Льва Толстого Сергей, издатель Льва Толстого Чертков, писатель Михаил Пришвин, братья Озеровы  и много других. Так что очень неплохая компания у моих предков, что лежат на Введенском.
    В 2008 году автор  отремонтировал памятник на могиле Павла Александровича, установив более долговечную доску из черного гранита взамен мраморной.
     После смерти Павла Александровича жизнь у них очень усложнилась. Изредка я продолжал бывать у них, да и бабушка моя время от времени наведывалась. Летом 1951 года я несколько дней гостил у них на даче на Николиной горе. На что обратил внимание - очень уж далеко  от железной дороги, пятнадцать километров от платформы Перхушково. Как тут ежедневно ездить на работу? А сама дача была просторная, благоустроенная, с  отоплением. И громадный участок, система садовых дорожек, по которым можно гулять - общая длина ровно километр, а по их краям росла лесная земляника - посадки Софьи Александровны. Обилие цветов. И конечно, замечательный сосновый лес кругом, и Москва-река под боком. Так что мне там очень и очень понравилось.
          Последний раз я видел Софью Александровну где-то в начале 1955-го, это был год окончания школы.  В том же году я поступил в химико-технологический институт, другая жизнь захватила меня, и мало-помалу я почти забыл про эту родню.
     А моя бабушка, несмотря на почтенный возраст, вела  довольно активный образ жизни; наверное, отчасти благодаря этому и дожила почти до девяноста. В частности, посещая кладбища, обходила всех знакомых, которые там захоронены.  И однажды на Введенском увидела могилу с надписью: Ламм Софья Александровна, 1883 - 1961; а было это год или два спустя. Конечно, сообщила об этой "новости" мне, а сама направилась к Ольге Павловне, чем вызвала некоторое удивление последней:  мол, тетя Наташа, оказывается, ты еще жива? Мне бабушка рассказала, что Ольга Павловна живет одна все там же в Средне-Кисловском, а  дачу на Николиной горе уступила неким Федоровским, родственникам композитора Мясковского. Ну и ладно, меня этот вопрос совершенно не волновал, голова была занята решением совершенно других проблем.  Не "въехал" я тогда, что почти единственный родственник и могу на что-то претендовать; не то было время, да и я был не тот, что сейчас.
     Не встречался я в ту пору с Ольгой Павловной, да и бабушка вроде бы тоже там не бывала. В начале 1965 года мы поселились в Зеленограде. Бабушка частенько приезжала к нам на неделю, на две, а потом и вообще стала жить при нас, наведываясь в Москву лишь получить пенсию да заплатить за квартиру. А еще проголосовать – ни за что не хотела брать открепительный.
     Бабушка умерла в июне 1971 года. Мы вдвоем с женой в течение недели ликвидировали ее хозяйство, освободив 12-метровую комнату в коммуналке на набережной Шевченко. На грузовике привезли в Зеленоград три шкафа, изготовленные ориентировочно в 1903 году, посуду и кое-какую мелочь.
          Конечно, документы и фотоальбомы. Среди бумаг нашли блокнотик с адресами и телефонами. Одни адреса я и так знал, а о некоторых людях и понятия не имел. Там же оказался и домашний телефон "Ламм  Оля" в старом шестизначном формате с буквой впереди. Перевел его  в современный, поставив впереди двойку и заменив букву цифрой. Стал звонить - никто не отвечает; а особо названивать было некогда, так как московский телефон у нас дома появился только в конце 1972 года. Позже выяснилось, что тот номер давно поменялся. Тогда я решил, что в принципе Ольгу Павловну надо разыскать и напомнить о своем существовании.
       Мне было известно, что на даче  она выговорила себе комнату с правом пожизненного проживания, и летом 1972-го решил поехать на Николину гору, тем более что помнил адрес. А запомнить его было несложно:  5-й Поперечный просек, 5. В один из выходных в начале лета сел на мотоцикл и поехал через Химки и кольцевую дорогу.
    Вот и Успенское шоссе.  Очень красивая дорога, несколько напоминает горные. По одному ряду в каждом направлении, сплошные линии разметки, запрещение обгона и остановки - в общем, дуй без остановок и никуда в сторону. Село Успенское, поворот, мост через  Москва-реку - и вот въезжаю в поселок. Правда, чтобы найти дачу, пришлось расспрашивать.
     ...Ольга Павловна меня не узнала, пришлось представиться. Она сразу сообразила, кто я такой, и первым делом спросила - жива ли тетя Наташа. Ответил, что умерла год назад и похоронена на Введенском. Рассказал о своем положении - где живу, где работаю, какая у меня семья и прочее. Получалось, что мы - единственные родственники Ольги Павловны, если не считать заграничных потомков ее дяди Владимира Александровича, которые давно уже практически чужие люди.
     Стали контактировать. И мы бывали на Средне-Кисловском, и Ольга Павловна наведывалась в Зеленоград, где ей сразу очень понравилось. В итоге у нас установились нормальные родственные отношения. Много о чем успела нам поведать Ольга Павловна: о моих предках, об истории некоторых вещей в ее комнате, о Павле Александровиче - о нем кое-что по мелочам появлялось в печати. И еще у нее было множество альбомов с фотографиями.
          Далее отношения не прерывались. Ездили друг к другу в гости, бывали и на Николиной горе. Однажды на Средне-Кисловском Ольга Павловна отмечала день рождения, мы с женой поехали. Там собралась небольшая компания, каждому в среднем за восемьдесят. На столе - чай, торт, конфеты и маленькая фляжка коньяка; а я привез свою фирменную чесночно-перцовую настойку. Старушки хватанули по рюмке, и пришли в восторг...
     Была О.П. и на свадьбе моего сына в ноябре 1984 года, причем в лице его жены приобрела полную тезку - тоже Ламм Ольга Павловна. И дождалась появления на свет правнучатых племянников Маши и Лёни.
     Не помню, в каком году Ольга Павловна решила привести в порядок памятник на могиле ее деда и бабушки, поставленный еще в девятисотые годы. Заказала новую доску, где перечислила всех захороненных и сверх того заготовила для себя, написав: Ламм О.П., 1908 - ...; а потом позвонила нам - мол, не падайте в обморок, я еще жива, а это впрок. Когда она умерла, мы захоронили там ее урну, и пришлось добавить только год ее смерти - 1997-й; и что вы думаете - вскоре эту доску украли! Вот и отрицай после этого приметы... Пришлось делать новую доску.
     Шло время, наступила перестройка и последующие события. Ольга Павловна всем живо интересовалась и качала головой - мол, мир сошел с ума! Похоже, было, что действительно - чуть не дошло до состояния войны между СССР и Россией с линией фронта по Садовому кольцу, а два года спустя - события со стрельбой в центре Москвы. Никто не знал, во что все это выльется, у многих голова пошла кругом.
          Последние годы Ольга Павловна писала работу о Павле Александровиче, передала в музей его документы и некоторые личные вещи, в том числе его последний рояль и большой письменный стол. А еще она помогала одной своей подруге, жившей на улице Вавилова, которой было около 90 лет - "битый небитого везет". Эта ее подруга (звали ее Ольга Викторовна Григорова) умерла в декабре 1996 года, после чего стало ясно, что О.П. одной жить затруднительно  и нам пришлось забрать ее к себе в Зеленоград.
     Так вот и сложилось, что пришлось ей доживать свой век в семье автора. Последние месяцы О.П. плохо видела, телевизор ей был почти недоступен, зато слушала радио - главным образом, программу классической музыки "Орфей". У меня была приличная стереофоническая  установка - почти как в концертном зале. Старалась по мере сил быть полезной - помогала готовить и по мелочам. Однажды я переводил на английский коммерческие предложения нашего предприятия - она сокрушалась, что не знает  языка и не может мне помочь; тогда я дал ей русско-английский словарь, чтобы была "при деле" и у меня дело быстрее пошло. Успела побывать на нашем дачном участке за Клином. Несколько раз ездила с моей женой в Москву, обошли все кладбища, где были похоронены ее друзья.
     Последние несколько недель уже не вставала. Умерла 4 сентября 1997 года, не дожив трех дней до празднования 850-летия Москвы. Свидетельство о смерти было выдано Зеленоградским Загсом, хоронили ее мы и помогали два моих сотрудника - можно сказать, что Ольгу Павловну проводила в последний путь электроника. Кремировали в Митине, урну захоронили на Введенском кладбище, а памятник (тот, что поставили в начале столетия) отремонтировали несколько лет спустя.
     Особо следует сказать о наследстве Ольги Павловны, доставшемся автору и его семье как фактически единственным кровным родственникам. Я  не имею в виду вещи – мебель, посуду, те же часы, изготовленные в 1841 году, всякую мелочь. Хотя тоже неплохо иметь вещи,  про которые известно, что ими пользовались твои предки и которым более ста лет. Главным, на мой взгляд, является интеллектуальная составляющая. То, что Ольга Павловна опубликовала в различных сборниках и альманахах – это лишь небольшая часть.
     Эпистолярное наследство. Раньше люди писали друг другу письма. Но кто их хранит? Пусть не участвовали в исторических событиях, не общались с известными людьми – что с того? Читал я где-то, что счет,  принесенный парижской кухаркой с рынка 14 июля 1789 года, не менее ценен, чем допустим, записки адъютанта Наполеона.  Представляющие немалую ценность рукописи Павла Александровича, его переписка с композиторами, переданные в музей, –  ради Бога, там они нужнее. Но частные письма, из которых много чего можно почерпнуть… Такого рода наследство порой оказывается много  ценнее материальных благ. Тем  более, если учесть, что были времена, когда люди были вынуждены уничтожать старые дневники, письма, фотографии, чтобы не было проблем с ответом на сакраментальный вопрос – а чем вы занимались до 1917 года?
     Старший брат Павла Александровича, Владимир Александрович Ламм, в свое время известный в Москве певец-любитель, ставший фактически главой большой семьи Ламмов, длительное время сохранял копии всех написанных им писем. Были такие копировальные книги современного формата А4, каждая по 500 листов тонкой «папиросной» бумаги. У меня находятся  такие копировальные книги, охватывающие его письма за период с 1905 по 1915 год. Сверх того письма Владимира Александровича из Женевы, писанные с  1926 по 1939 год. В этих письмах – залежи интереснейшего  материала.  На его основе мной написано и опубликовано на литературном сервере в Интернете два произведения, и это еще не предел.

Фото автора.
Март 2012.