7. Случай в беседке

В том году отпуска Ивана Афанасьевича и Веры Павловны совпали, чего не было уже давно и чему оба чрезвычайно обрадовались. В последние годы, отдыхая в летний период, они все же проводили свое свободное время порознь: то Ивана Афанасьевича отпустят с работы в июне, а Веру Павловну в августе, то наоборот. Иногда несколько дней удавалось проводить вместе, но это случалось так редко!.. а они привыкли друг к другу и чувствовали, как чего-то не хватает для полноценного отдыха. Но вот наконец-то они оказались вдвоем в самый разгар лета – в июле-августе, и в их настроении появилась та достаточность, которая делает людей счастливыми. А если учесть взаимопонимание супругов, то они и вовсе пребывали на пике счастья.

Иван Афанасьевич и Вера Павловна были не стары еще, но уже и не молоды: ей исполнилось пятьдесят, ему – пятьдесят пять.

У них было прекрасное место для отдыха – дача, которую они любили, обихаживали, и куда стремились в любую свободную минуту: там они чувствовали себя комфортно, и никаких поездок в иные места им совершать не хотелось.

Дача находилась в двадцати километрах от города, – с хорошими подъездными путями, но, в то же время, в таком месте, куда мало кто заезжал, кроме немногочисленных дачников: дорога, идущая вдоль участков, вела в тупик. По одну сторону ее, в линию расположилось около двух десятков домов, за которыми протекала река, с другой широкой полосою простирался лес, богатый на ягоды и грибы. Лес не совсем обычный – называемый местными панским: говорят, когда-то на опушке, у места слияния двух рек, стояла роскошная панская усадьба… Лес этот был напитан благодатной энергетикой, от него веяло приятной необъяснимой прохладой – летом, и согревающим теплом – зимой; и кто бы из друзей ни заезжал в гости к супругам, всегда отмечал особенное состояние в этом месте. «Видно паны были хорошие!» – предполагали хозяева.

Собственноручно построенный когда-то дом, также радовал глаз. Загоревшийся Иван Афанасьевич, человек с неординарной фантазией, слепил вроде недорогое, но оригинальное строение с открытой террасой, встроенным балконом, нестандартной ломаной крышей, с винтовыми лесенками внутри, просторными комнатами и необычно широкими окнами – такими, что вся окружающаяся панорама просматривалась. Строение это гармонично вписывалось в местность и обладало все той же притягательной и напитывающей силой, что и сама окружающая природа, и кому бы ни приходилось бывать в гостях у Ивана Афанасьевича и Веры Павловны, все в один голос заявляли, что лучшего места они не видели. «Много красивых, современных домов сейчас строят, но не исходит от них тепло, как от вашего домика», – говорили они. Супруги улыбались в ответ, скромно отшучивались: строилось, мол, все с учетом каждого будущего посетителя; а сами испытывали то же удовлетворение – стоило только ступить на дачную территорию после городской квартиры. Им всегда было хорошо и покойно здесь, с кем бы они ни находились на даче: то ли одни приезжали в выходные дни, то ли дети с внуками навещали родителей, то ли те или иные друзья присоединялись, или, может, даже друзья друзей, а то и вовсе незнакомые люди (они никогда никому не отказывали – места хватало всем).

Нравилось здесь и старым, и молодым, а уж маленьким детям – было где разгуляться! Речка с хорошим клевом, лес, испещренный замысловатыми лабиринтами оврагов, лесное озеро с уютным пляжем – все это притягивало детвору. Да и сам участок не был стандартными десятью сотками, с которых выжималось максимум урожая. Сам огородик занимал крохотное пространство и предназначался лишь для пропитания летом: несколько рядов картошки, небольшая грядка с огурцами, мини парничок для помидор, немного разнообразной зелени… Зато достаточно было ягодных кустарников и плодовых деревьев, которые со временем разрослись в прекрасный сад, в лучшую сторону изменив когда-то голый участок земли.

Петляющие дорожки, тропинка, по бокам увитая виноградом, живые изгороди из бирючины, скамеечки, перголы – все это придавало особую неповторимость участку.

А внизу, за огородиком, в небольшом водоеме со свисающими с берегов плетями ив, можно было почувствовать себя настоящим капитаном, поплавав на самодельном плоту из пластиковых бутылок; а, выйдя на середину и осушив весла, – в тишине понаблюдать за жизнью пруда, где водилась всякая живность: от многочисленных головастиков, лягушек и водяных паучков, до семейства ужей, которые вот уже несколько лет как облюбовали это место. В жаркие дни они нежились на крутых берегах водоема или сползали вниз и бесшумно скользили в воде, оставляя на поверхности одну голову с характерными желтыми пятнами. Они так привыкли к хозяевам, что не пугались, а с интересом прислушивались к хриплому баритону Ивана Афанасьевича или тонкому и высокому голосу Веры Павловны.

На участке жили птицы. Под крышей дома слепили гнездо ласточки, где-то под стрехой поселились трясогузки, семейство скворцов каждый год прилетало в сказочный домик-скворечник, даже парочка синиц вывела где-то неподалеку детенышей. Залетали сюда и другие маленькие и юркие пичужки, название которых никто не знал. Они с удовольствием копошились в цветах, выклевывая созревающие семена, и вели себя безбоязненно и даже нахально – если их приходилось вспугивать, – словно это было их исконное место.

Налетающие ближе к осени дрозды, больше всех наносили урон урожаю ягод. Но и их приветствовали хозяева, давая немного полакомиться, и только потом прогоняли настырных гостей.

Серый дятел облюбовал пень от старой березы и почти каждое утро будил хозяев своим монотонным стуком. Частенько он покидал его и перепархивал с яблони на яблоню, выискивая в трещинах коры жучков. А иногда и вовсе спрыгивал вниз и, словно заправский аист, важно вышагивал по газонной траве.

Иногда прилетали из леса пугливые удоды. Один, а то два и даже три, тяжело проваливаясь при полете, залетали в сад, усаживались то на дерево, то на выступ стены дома, то на баню, распушали короны, позволяя любоваться собой издали.

А  по вечерам, когда темнело, в воздухе проносились, лавируя, летучие мышки – специальный домик для них Иван Афанасьевич навесил на южную стену дома.

Каждый год Иван Афанасьевич брался за какое-нибудь строительство – не проходило отпуска, чтобы он не сооружал что-либо. Вот и в прошлом году построил роскошную беседку под яблонями, а в нынешний сезон проолифил и покрасил ее.

Беседка вышла на славу: пятиугольной формы и настолько просторная внутри, что в ней помещались невысокие скамьи, кресло-качалка, небольшой журнальный столик. Она была обрамлена кольцеобразно посаженным рядом можжевельника, доходившим до перил, и увита ипомеей с крупными яркими цветами. Среди деревьев и кустарников сада, среди разбросанных клумбочек с розами, белой лаватерой, лилиями и другими цветами, с которыми обожала возиться Вера Павловна, беседка заняла особое место. В уединенной тишине здесь было приятно посидеть, почитать газету, побалагурить с друзьями или просто подремать, раскинувшись в кресле. Она так гармонично вписалась в участок, что, казалось, заняла место, предназначенное только ей. Таким образом, из глубины сада можно было видеть часть дома с крыльцом, убегающую к лесу дорогу, любоваться гребнями елей, рассматривать окружающие цветы, наблюдать за птицами… и в то же время оставаться незамеченным самому.

Рано утром Вера Павловна, обычно встававшая первой, подолгу задерживалась в беседке, вслушиваясь в ранние утренние звуки. Днем, в перерывах между работой, Иван Афанасьевич частенько заглядывал сюда. А уже вечером собирались они вдвоем, ставили самовар и неспешно пили чай с печеньем или баранками, под затихающие деревенские звуки.

* * *

…Совместный отпуск закончился быстро. Иван Афанасьевич и Вера Павловна, и так жившие дружно, здесь, на природе, и вовсе провели время душа в душу, даже не заметив, как промелькнули теплые летние денечки.

Откладывая намеченный отъезд со дня на день, дотянули они до последнего воскресенья. Но Ивану Афанасьевичу так не хотелосьуезжать, что с согласия жены остался он еще на пару дней: выходить на работу ему нужно было только в среду. Он с удовольствием представлял, как совершит еще целых две утренних пробежки с последующим купанием в уже остывающей воде озера, а потом весь день будет возиться возле дома или совершать обход полюбившихся мест.

Обойдя напоследок участок, останавливаясь чуть ли не у каждого кустика своих любимых цветов, расцеловав их напоследок и даже прослезившись, Вера Павловна уселась в их старые «Жигули», на которых супруг подвез ее к вечерней электричке.

Иван Афанасьевич, вернувшись назад, почувствовал, как опустела вдруг жизнь, и чего-то стало не хватать в ней. Он походил без дела вокруг дома, потоптался у поленницы дров, перекладывая верхний ряд на свой манер, прошел по притихшему, готовящемуся к ночи саду, вошел в дом… Но и здесь было неуютно и не по-себе ему.

Он поднялся в мансарду, присел на кровати, собираясь расстилать ее. Затем встал прикрыть балкон, чтобы не летели на свет мотыльки, – на него пахнуло свежим воздухом.

«А что это я все в доме, да в доме!.. – неожиданно подумал он. – Уж и позабыл, когда спал на дворе…»

Раньше, по молодости, он никогда не делал проблему из ночлега и ложился спать где придется: мог по-ребячески поставить палатку среди двора и под звонкий гул комаров провести ночь в ней, или забраться на небольшой сеновал на баньке… Однажды, когда наехало много гостей – они отмечали какое-то событие, – заботливо разложив всех где только можно было спать, Иван Афанасьевич неожиданно обнаружил, что сам остался без места. Не долго думая, он достал с антресолей старый спальный мешок, вышел на открытую террасу, раскатал его, забрался внутрь, удобно устроился там, застегнувшись до подбородка и оставив только небольшую щель для носа и глаз, и, утомленный вечером, слегка выпивший, уснул крепким здоровым сном. А под утро, когда кому-то понадобилось выйти по нужде, непроизвольно напугал его – споткнувшегося в сумерках обо что-то мягкое. Потом долго еще вспоминали этот случай и по-доброму шутили над неприхотливостью хозяина…

Припомнив то время, Иван Афанасьевич решительно достал тюфяк, собрал одеяло, простыню, подушку и вышел в сад. Ночи стояли еще теплые, и ему хотелось поспать на воздухе.

В беседке скамейки были предусмотрительно сделаны широкими и длинными – в рост человека, одной высоты – так, что, составив две вместе, получалась отличная лежанка.

Обустроив постель, Иван Афанасьевич уселся на нее, с наслаждением предвкушая необычную ночевку. Затем еще раз сходил в дом и принес еще одно небольшое одеяло: как показалось ему – оно может оказаться весьма кстати. Раздевшись, он улегся. Прислушался к собственным ощущениям. Поворочался, полежав на одном боку, на втором, на спине, – всяк было одинаково приятно и удобно возлежать на новом ложе. Иван Афанасьевич с наслаждением потянулся, мечтательно заложил руки за голову, прикрыл от удовольствия глаза.

…Уже почти полностью смерклось. По темно-синему небу бродили тучи, в просветах которых проявлялись звезды, обещавшие в полной темноте превратиться в густое небесное сито. На западе горизонт отсвечивал красновато-желтым закатом. Далеко, через несколько дач, горел на высоком столбе тусклый фонарь, слышался разговор, который в ночной тишине казался совсем близким – будто люди находились в десятке метров. Где-то, еще дальше – видать, за рекой – одиноко играла гармошка, сопровождая голос подвыпившего гармониста.

При набегавшем порыве слабого ветра глухо шелестела листва на яблонях, изредка подавала голос птица, устраивающаяся на ночь, громко мяукал соседский кот…

Звуки постепенно затихали, их становилось все меньше.

На этом фоне все отчетливее слышался стрекот ночных кузнечиков. И когда все остальное полностью умолкло – ветер утих, птицы успокоились, гармошка замолчала, соседи разошлись по домам, – хор этого однообразного звука возрос до такой степени, что стал мешать, хотя поначалу казался волшебной, завораживающей музыкой. Иван Афанасьевич постарался прислушаться к посторонним шорохам, но понял: появись они сейчас – их трудно было бы расслышать за сплошной стеной, возведенной из оглушительных трелей стрекочущих насекомых.

Но, несмотря на это, мужчина словно попал в волшебную сказку. Уже было далеко за полночь, а он все не спал, а лежал и прокручивал в памяти прошедшие дни отпуска. На душе было хорошо и спокойно, дышалось легко. В полном безветрии, пришедшем вместе с ночью, сад благоухал цветочными ароматами. Смесь запаха душистого табака, находившегося довольно далеко от беседки, и петунии постепенно заполнила все пространство и долго держалась, словно шлейф от тончайших духов.

Мысли текли и текли… Вспоминались прежние годы, их маленькие дети, у которых сейчас были такие же малыши… Думалось о жене, с которой они жили в согласии и практически не ссорились, а если и бывали недомолвки, то посторонним казалось: они шутят. Иван Афанасьевич еще раз подумал: «Как же, видимо, ей сейчас хочется оказаться здесь, среди своих любимых питомцев!..»

Он время от времени переворачивался, наслаждаясь новым положением тела, которое отдыхало после трудового дня, глубоко вдыхал воздух. И постепенно… постепенно окружающее стало уходить от него, теряясь в стрекоте кузнечиков. А потом и сама их песня начала угасать. Мысли потекли лениво и стали превращаться в необычные видения, – Иван Афанасьевич задремал. Сознание тронула приятная нега – это поверхностный сон коснулся его.

И тут, в это время он вдруг вновь пробудился, услышав шорох.

Поначалу он подосадовал, что что-то нарушило его покой; а потом шелест травы еще больше насторожил его. И если сразу показалось, что это мог быть какой-то зверек – ежик, например, пробирающийся среди растений, то сейчас, прислушавшись, Иван Афанасьевич уловил довольно отчетливые, но мягкие шаги, шелестящие по траве, которые могли принадлежать только человеку.

Он насторожился и даже приподнялся. Но никого не увидел… Но шорох был совершенно отчетлив и слышался совсем близко, словно кто-то шел по тропинке. Затем он удалился вглубь сада и затих… Тут же раздался негромкий хлопок двери в уборную.

Иван Афанасьевич пребывал в недоумении: никого кроме него на даче быть не могло! Да и был бы кто – он давно заметил бы человека!

Несколько успокоившись и подумав, что ему все почудилось, он вдруг снова услыхал негромкий шлепок двери, и вскоре шуршание ног по траве стало нарастать: словно кто-то, вновь пройдя рядом с беседкой, удалился к дому. Скрипнули ступеньки крыльца, а за ними послышался знакомый скрип входной двери. Потом она закрылась, и вновь воцарилась тишина.

Мужчина несколько растерялся, чувствуя, как по телу неприятно пробежала дрожь. Он доверял своему зрению и был полностью уверен, что не видел никого. И в то же время шаги были настолько явно слышны, что он нисколько не сомневался в их реальности.

Еще немного полежав, настороженно прислушиваясь и так ничего больше не услышав подозрительного, Иван Афанасьевич уснул, иногда пробуждаясь среди ночи и отмечая, что стрекот ночных кузнечиков наконец-то затих, и наступила полная тишина.

А рано-рано утром первая птица подала голос. Скоро к ней присоединились другие. Еще какие-то звуки начали зарождаться в светлеющем воздухе… и все это улавливал слух Ивана Афанасьевича, который время от времени пробуждался от глубокого сна и парил в поверхностном состоянии дремы.

А потом, показавшись из-за леса, взошло солнце, и по августовски скромно осветило мир. И все это наблюдал уже полностью проснувшийся Иван Афанасьевич.

Какое-то время он еще полежал, укрывшись с головой одеялом, а затем встал и прошелся босиком по влажной траве – роса была настолько обильной, что Ивану Афанасьевичу показалось, будто он ступает по мелкой холодной воде несуществующего залива.

Вспомнив вечерние шаги, услышанные в темноте, он немного постоял, обдумывая случившееся, пожал плечами – что же это было?.. и направился по своим делам, так и не разгадав ночную загадку.

В этот же день он собрался и уехал в город.

* * *

Весь остаток дня Иван Афанасьевич чувствовал себя неуютно, привыкая к новой обстановке и не зная, правильно ли сделал, что не остался на даче, как намеревался, до завтрашнего дня.

Вечером пришла с работы жена и пошутила над его метаниями: не выдержал, мол, ко мне тянет сильнее, чем к даче. Потом серьезно добавила:

– Да я и сама вчера места не находила: за что ни возьмусь – ничего не получается; все дача вспоминалась.

– Ничего, привыкнем к новому распорядку. Ведь каждый год в конце отпуска похожее состояние наплывает, – это Иван Афанасьевич. – Да и в выходные будем наведываться.

– Конечно, через пару дней все встанет на место… Только заметил ли ты, что на этот раз тоска по даче чувствуется намного острее – ведь мы были там вместе!.. Или это только мое ощущение?..

– Пожалуй, да – гораздо острее, – в задумчивости произнес Иван Афанасьевич. И про себя подумал: «Надо ведь, какие прочные связи у нас с женой! Может быть, так и с любимым местом: существует что-то невидимое, что накрепко соединяет человека с тем, что ему дорого?»

Он так думал и все возвращался мыслями в беззаботные дни отпуска…

Еще сегодня утром, изрядно пропотев в пробежке по лесу, нежился затем он в прохладной озерной воде. Никого в эти ранние часы не было на берегу, и он, проплыв как обычно сотню метров в одну сторону и вернувшись назад, никак не хотел выходить из воды и плескался на мели, словно мальчишка, – то вытянувшись в струнку и скользя под водой, то расслабленно ложась на спину и покачиваясь на волнах от собственного тела, а то и вовсе выделывая сальто – наполовину в воздухе наполовину в воде…

– А как там мои цветочки, полить не забыл их? – спросила Вера Павловна.

– Полил, до выходного дотянут… Кстати, ночевал я сегодня в беседке, – оживился Иван Афанасьевич. – Ты знаешь, вечером аромат их просто сногсшибателен – чувствуется на расстоянии. А розы утром мокрые, но гордые стояли, словно после дождя.

Глаза Веры Павловны загорелись. Чувствовалось, как она живо представила своих любимиц. Она еще хотела спросить, потом напряженно задумалась, словно припоминая что-то…

– Знаешь, – я только сейчас вспомнила: ведь мне сегодня приснилась дача!.. Наверное, слишком много вечером думалось о ней.

Иван Афанасьевич вначале спокойно воспринял это сообщение. Но вдруг неожиданная догадка родилась в голове.

– И что конкретно тебе снилось? – спросил он.

Вера Павловна стала вслух припоминать. Но это было все не то…

– А еще… еще что?.. – интересовался супруг.

Она, наконец, удивлено спросила:

– А что такое?.. Какая разница!.. Ничего, в общем-то, особенного…

– Вера, а ты случайно не выходила в своем сне на улицу? – осторожно поинтересовался муж.

Та удивленно посмотрела на него, напрягла память.

– Да, действительно… припоминаю – выходила среди ночи. И ты знаешь, какие крупные были звезды!.. – задумалась она. – А почему ты спросил?..

Иван Афанасьевич не ответил, а только поинтересовался:

– Так для чего ты выходила?

– Ну, ты ведь знаешь, для чего ночью выходят… – немного стушевалась она. – Впрочем, после этого я проснулась и действительно вставала.

Иван Афанасьевич как-то странно улыбнулся и перевел разговор на другую тему.

А вечером, когда легли спать, ему все думалось о дачном участке, и, уже засыпая, он, словно попав в иное место, ощущал, как гуляет по вечернему саду среди привычных и любимых деревьев, цветов и кустарников; а потом заходит в беседку, где садится в кресло-качалку и потихоньку засыпает под затихающие звуки.

(август, сентябрь 2007)

* * *

На следующий день дед Вася собрался на материк. Ему помогли погрузить сено, плотно стянув его веревками. Распрощались…
Длинные волосы мужчины полыхали на ветру, а сам он несколько раз оглядывался и все махал рукой. Семь мужчин и две женщины молча стояли на берегу и смотрели вслед удаляющейся, натужно тарахтящей лодке. За несколько дней они успели привыкнуть к этому человеку и сейчас даже немного грустили, что он их покинул.

Как бы то ни было, но к вечеру по заведенному обычаю все вновь собрались на поляне.
Еще не стемнело, и только легкие сумерки подернули землю. Затихали дневные звуки. Слабый ветер пошевеливал кроны деревьев; но и он вскоре угомонился, уступая место вечерней умиротворенности.
Запылали поленья. Дымок от костра рассеивался по поляне.
Воздух разрезали тугие крылья запоздалых стрижей. Небольшой стайкой они пронеслись над лесом и моментально скрылись вдали. Следом за ними пролетела неуклюжая ворона. «Кар… кар… кар…», – разнеслось над деревьями.
Несколько минут посидели молча. Оставалось три человека, которые еще не рассказывали свои истории: двое мужчин и молодой человек – почти юноша. Последний не так давно появился в их городе, но все же успел влиться в коллектив. И коллектив безоговорочно принял его, почувствовав «своего человека». Никто толком не знал – откуда он и кто такой? Но по всему было видно, что парень иностранец, впрочем, хорошо владеющий русским языком. Он постоянно носил с собой фотоаппарат и все снимал, снимал, снимал… Похоже, это была не любительская съемка, а работа профессионала.
– Пожалуй, надо дать слово нашему юному гостю, если не возражаете? – произнес кто-то.
– Мы с удовольствием выслушаем сегодня его, – сказала пожилая женщина. – Роб, ты давно уже не гость. Не стесняйся, если есть что – рассказывай.
Молодой человек кивнул в знак согласия.
Он посидел молча. Затем обхватил голову, запустив руки в густую шевелюру, – так он собирался с мыслями. И без того неулыбчивый, сейчас он сделался и вовсе сосредоточенным и серьезным.
– Хорошо, я расскажу… – И он вновь замолчал на несколько минут.
Было слышно, как потрескивают в костре дрова, и успокаивает сбившееся дыхание Роб.
«Ну что ж он так волнуется! Наверно трудно среди чужаков», – подумала Светлана.
Юноша глубоко вздохнул, оглядел всех каким-то печальным, неземным взглядом и начал…