Глава 7. День рождения Сережи

На следующий день Аня и Сережа остались после уроков дежурными в своем кабинете. Да. Они снова сидели за одной партой, и это было ужасно. Куницыну они изгнали сразу, как только вернулись в класс счастливые и мокрые после поцелуя на лестнице. Сережа при всем классе, не отпуская руки Голицыной, подошел к своей парте и спокойно сказал: «Это Анино место», – и многие одноклассники (и даже учитель географии) переглянулись с довольными улыбками. Но потом случилось, что случилось... Выручайка-Федоров после вчерашнего концерта отозвал Серегу и спросил напрямую, не стоит ли ему снова сесть на место Ани? Сережа ответил твердое «нет», о чем пожалел после первого же урока в компании с неверной Голицыной, которая все время нервно вздыхала и теребила волосы за ухом, компрометируя их обоих. Но вот теперь уж точно отступать было нельзя!

Сережа поднимал пропущенные другим классом стулья на парты, Аня вытирала доску. Они молчали. Поставив все стулья, Сережа подошел к окну, взял лейку, чтобы поливать цветы, но остановился и уперся лбом в стекло. За окном было серо. Одинокий пятиклассник, утопая выше колена, методично покорял сугробы школьного сада, оставляя ломаную колею шагов.

– Сережа…

Аня отложила тряпку в сторону. Сережа стоял не шелохнувшись.

– Сережка…

Аня подошла к нему, коснулась рукой его свитера. Сережа, не оборачиваясь, проговорил устало:

– Не трогай меня, пожалуйста. Мне не нужно твоей жалости.

Аня убрала руку, поизучала немного вытянутую петлю-зацепку на Сережиной спине и вдруг, закрыв глаза, обняла Громова, прижавшись щекой между его лопатками.

– Сережка, прости меня, – прошептала она.

Сережа развернулся к ней лицом, вынуждая Аню отстраниться, и внимательно посмотрел на нее, скрестив на груди руки со сжатыми кулаками.

– Аня, объясни, пожалуйста. Что я не так делал?.. Разве я заслужил такое предательство? Ведь ты все эти годы была для меня самым близким человеком!

– Сереженька… ты тоже всегда был и остаешься для меня моим самым лучшим… другом…

Произнеся это, она смущенно сдвинула брови, потому что снова сказала не то и не так. Мгновение поколебавшись, Аня расцепила Сережины скрещенные руки, развела их и прижалась лбом к его груди, пряча лицо в его свитере. Сережа, затаив дыхание на вдохе, вначале держал руки на весу, не прикасаясь к Ане. Потом он дотронулся до ее волос, пропустил их сквозь пальцы, сжал их рукой на затылке и горячо впился в ее губы. Она целовала его, задыхаясь и плача. А он сжимал ее до боли.

– Если бы ты знала, как давно я мечтал… – шептал он ей, прижимаясь губами к ее глазам, щеке, подбородку, – перецеловать каждую твою клеточку, каждый волосок… Выпить тебя всю и умереть рядом с тобою…

– Сережа, прости меня, я не знаю… Я потерялась!.. Я, кажется, люблю вас обоих…

Сережа застыл, ослабил объятие, потом отпустил Аню, глядя на нее.

– Голицына!.. – воскликнул он изумленно. – Анька! Повтори! К черту Кораблева, повтори, что ты любишь меня!

Аня, горько поджав губы, отвернула лицо от Сережи, ее пальцы сжали воротник платья. Громов схватил ее за плечи, тряхнул, попытавшись заглянуть ей в глаза. Она плакала. Он отпустил ее и тоже отвернулся.

– Ты понимаешь, что так нельзя? Понимаешь? Да это же просто пытка, это невыносимо! Голицына, ты должна, наконец, определиться!

Она послушно кивнула ему в спину. Из-под ее закрытых век текли слезы. В висках Громова отбивала удары тяжелая кровь, уходя волной в грудную клетку и наполняя ее глухой болью. Горло его сдавило.

– Аня! – сказал он охрипшим голосом, повернувшись к ней. – Ты меня любишь!.. Ты ведь понимаешь, что ты для меня значишь! Давай забудем все, что случилось в эти проклятые дни!

Она помотала головой, утирая мокрое лицо рукой.

– Дай мне платок, пожалуйста…

Сережа молча вынул носовой платок из кармана и протянул ей. Он тяжело дышал и смотрел на нее с надеждой и ненавистью.

– Аня, умоляю тебя, сделай мне этот подарок! На коленях тебя прошу…

Он, не сводя с нее измученного взгляда, прижав руку к груди, к тому месту, где снова болело, упал перед ней на колени. Она отпрянула от него, вытаращив глаза и в то же время вмиг оценив наметанным взглядом искренность и трагичность этого совершенно нетеатрального в исполнении Сережки жеста.

– Господи, ну за что мне все это? Громов, прекрати!

Сережа был красным, на его висках вздулись изогнутые вены. Он был одновременно красив, жалок и страшен.

– Почему вы все меня так торопите? Оставьте меня! Я не могу так быстро, я не успеваю разобраться! Я не понимаю ничего, отстаньте!..

Она махнула рукой и задела ненадежно стоявший на парте стул. Тот с грохотом опрокинулся на пол. Сережа вскочил, отстранившись. Аня схватила стул, шумно поставила на ножки и плюхнулась на него, спрятав лицо на скрещенных на парте руках.

– Хорошо, – сказал Сережа максимально спокойным голосом. – Прости, я не буду тебя торопить. До пяти часов еще есть время.

Аня удивленно подняла голову.

– Да, Анна Голицына, сегодня в пять ты выберешь, наконец, одного из нас. И это будет навсегда, – твердо сказал Громов. Он знал, что на Аню всегда хорошо действует командный тон. – Можешь считать, что это такое приглашение на день рождения.

Он помолчал.

– Кораблеву тоже скажи, пусть придет… Впрочем, нет, я сам скажу, – опомнился он.

Сережа понимал, что теперь лучше уйти, но он не мог. Аня молча сидела за партой и теребила его платок. Ее худые плечи, с одного из которых спало крыло школьного фартука, ее выбившиеся из-под заколки волосы, которые он растрепал, целуя ее, не отпускали его взгляда. Он медленно наклонился над ней, опершись руками о парту.

– Не знаю, почему я, дурак, никогда не говорил тебе этого?.. Я люблю тебя, Аня… Анечка моя… Больше жизни люблю, – сказал он тихо, целуя ее в макушку.


Кораблев столкнулся с Сережей на лестнице, когда бежал через две ступеньки наверх, к Ане. Взгляд Громова был стеклянным. Володе показалось, что Серега хотел ему что-то сказать, но почему-то передумал. Парни молча пожали руки и разошлись на лестничной площадке. Кораблев, слушая удаляющиеся шаги Громова, осознал, что вот, наконец, то, чего он боялся, что-то страшное для него и непоправимое – случилось. Словно в забытьи он поднялся через последний пролет лестницы, подошел к двери класса и увидел сидящую за партой Аню.

Володя перевел дыхание, взял себя в руки и с улыбкой, стараясь не показывать своего волнения, подошел к Ане. Она была заплаканная. Кораблев, склонившись над ней, развернул ее лицо к себе, поизучал его немного, потом шепотом сказал: «Привет» и бережно поцеловал ее в губы. Она едва ответила ему. Володя почувствовал на ее губах вкус Серегиных сигарет. (Громов успел перекурить перед дежурством).

Кораблев отстранился, внимательно посмотрел на нее. Аня отвернулась от него, потупив взгляд.

– Это он тебя поцеловал? Или ты?.. – спокойно, почти невозмутимо спросил Володя, хотя внутри него начинало клокотать.

– Я.

Володя разогнулся. «Вот тебе и ответ...» – захохотал внутренний голос над его нокдауном. Кораблев отступил от Ани на шаг, уперевшись в парту соседнего ряда. Мучившая его непроясненность в том чувстве, которое могла испытывать к нему и к Громову Голицына, уступила место едкой пустоте и почему-то облегчению. «Что, психолог, получил? Баба с возу!..» – распалялся внутренний голос.

Володя медленно развернулся и пошел в сторону двери, нажимая кулаком на столешницы холодных парт. В Ане боролись два противоречивых желания: чтобы он вернулся и ударил ее, влепил бы ей пощечину изо всех сил – и чтобы они с проклятым Громовым оставили бы ее в покое. Когда Кораблев был уже в дверях, Аня окликнула его:

– Володя!

Он почти равнодушно остановился в дверном проеме не оборачиваясь.

– …Сегодня в пять… У Сережи…

Володя повернулся, рывком скрестил руки и вопросительно уставился на Аню, но она не произнесла больше ни слова, только прижала стиснутый в пальцах мужской платок к губам и отвернулась от него. Володя с полминуты оценивал эту композицию, потом упруго оттолкнулся плечом от дверного косяка, развернулся и стремительно ушел.


Мимо гимназии проехал автобус, замедляя ход, приблизился к остановке. Володя взял резкий старт прямо с крыльца и вложил все силы, чтобы догнать эту грязно-оранжевую цель. Ему надо было как-то выпустить пар, тело жаждало действия. В итоге он заскочил в уже закрывавшиеся задние двери. На задней площадке, хмуро уставившись в боковое окно, стоял тоже только что зашедший и не замеченный Кораблевым Громов. Обернувшись, он встретился с Володей взглядом. У Сереги был вид растрепанный и растерянный. Володе даже показалось, что Громов в первый момент подумал, что он полезет на него с кулаками. Но Володе уже расхотелось драться, пробежка за автобусом и удовлетворение от маленькой победы «Успел!» заглушила ядовитый внутренний монолог, а тут еще этот именинничек – с испуганной физиономией... Володя криво ухмыльнулся и глубоко вздохнул. Громов изобразил то же. Они встали в шаге друг от друга, опираясь локтями о поручень и глядя в заднее стекло. Какое-то время парни ехали молча.

– Что это было? – заговорил Володя первым, когда отдышался.

– У меня все еще, кажется, есть надежда, что она выберет меня…

Сережа опустил голову.

– Это должно решиться сегодня в пять?

– Да. Подходи… Кстати, у меня день рождения…

– Поздравляю.

Володя крепко сжал веки, провел рукой по лицу сверху вниз.

– Что ж, пусть будет так… – сказал он и вдруг представил, как лохматый Громов, захлебывающийся от счастья, схватит Голицыну и, зажмурив глаза, заорет блаженным шепотом ей в шею: «Анька-а!..» – Знай, если она выберет тебя…

Он помолчал.

– Если она выберет тебя, я не перестану считать тебя своим другом.

– Я знаю… – едва слышно ответил Сережа.

Они ехали молча, пристально вглядываясь в след автобуса на грязной дорожной слякоти. Володина остановка была первой. Друзья молча попрощались за руку, и Володя вышел.


Сережа никогда не приглашал Аню на свои дни рождения. И причин было две: к нему обычно приходил Кораблев, а к тому же в этот же день родилась еще и Анина подруга – Катя Свиридова, дочка председателя горисполкома, которая обычно звала Аню к себе. Поэтому Аня всегда поздравляла Громова в школе.

Родители Сережи, как правило, уходили куда-нибудь в гости, чтобы не мешать компании мальчишек праздновать дни рождения сына. В этот раз Сережа попросил отца, чтобы они с мамой побыли в гостях подольше. И сообразительный папа купил два билета на последний сеанс в кино.


Аня задерживалась. Володя уже полчаса назад пришел к Сереже. Они успели в полном молчании попить на кухне чай с именинным тортом, выкурить на лестнице у мусоропровода по сигарете, снова попить чай...

– А вдруг она вообще не придет? – прервав тишину, заговорил, наконец, Громов.

– Ты ее знаешь седьмой год. Она может не прийти?

– Да, ты прав. Придет, – сказал Сережа и мрачно глянул на сгустившуюся за окном темноту.

– Пошли подымим, – предложил Володя.

– Ну, пошли... Я, кстати, потом зубы почищу, чтоб куревом не разило, а ты – нет! – ехидно отметил Громов.

– А я рот с зубной пастой прополощу. И ты меня крепким кофе угостишь, – миролюбиво предложил Володя.

– Перебьешься! – бросил ему через плечо Сережа.

Они снова вышли на лестничную площадку и закурили, глядя в окно на белые хлопья, летящие в свете уличных фонарей. Володя первым нарушил молчание. Его вдруг пробрал смех.

– А знаешь, что в этой ситуации все-таки немного утешает?

– Ну?

– То, что других таких «принцев» нашего с тобою ранга у Голицыной больше нет и пока не предвидится.

– Слушай, Кораблев, а тебе никогда не хотелось умереть? – перебил Сережа затягиваясь.

– Да как сказать… Пару раз, наверное, очень хотелось, – ответил Володя, неохотно переключившись со своей неоцененной шутки на такую серьезную Серегину тему.

– А я в последнее время, бывает, чувствую, что еще немного – и я буду способен убить. Тебя или себя… Или даже ее… Сейчас вот я думаю, что если она выберет тебя, то я возьму тебя за шкирку, пробью твоей башкой вот это стекло и сам брошусь следом, – сказал Сережа, спокойно дирижируя в воздухе сигаретой.

– В таком случае, когда она придет, я лучше сразу скажу ей: «Выбирай Громова, иначе он, слабонервный, всех тут сейчас укокошит!»

– Ты лучше не говори ничего. Лучше прямо сейчас вот – уйди – от греха-то подальше, – с хмурой улыбкой сказал Сережа.

– Э, нет! Хочу, знаешь, лично насладиться… Давно не испытывал таких острых ощущений! Может, и мне тоже захочется сигануть с восьмого этажа, прихватив тебя в придачу.

В глазах Володи сверкнул сумасшедший огонек.

– А я ведь серьезно, – беззлобно, с таким же безумием во взгляде сказал Сережа.

– Думаешь, я шучу? – спросил Володя и повернулся лицом к Громову.

Так они и стояли, и смотрели друг на друга в упор. Каждый примерял к реальности свои слова, отчего вдруг стало жутко и почему-то весело.

Открылись двери лифта, из него вышла Аня, решительно приблизилась к двери Сережиной квартиры и собралась позвонить, но потом заметила в сумраке прокуренной лестничной клетки две фигуры на фоне окна. Она глубоко засунула руки в карманы пальто, ссутулилась и медленно подошла к парням.


Когда Аня пришла из школы, она повалилась на постель и с полчаса проревела в подушку, обзывая себя безвольным, мягкотелым, беспринципным существом третьего сорта, создающим всем проблемы. Потом она села за стол, достала старую папку с рисунками, отыскала в ней с десяток портретных зарисовок Громова и разложила их перед собой на столе. Полюбовавшись на Сережку в разных ракурсах, она полезла в школьный портфель и достала из записной книжки рисунок Володи. Выбрав из вороха громовских портретов тот, что она нарисовала в октябре, в разгар операции «ВВС-Г», она положила его рядом с портретом Кораблева, долго изучала – то одного, то другого, потом сдвинула рукавом всю эту бумажную братию со стола на пол и уткнулась лицом в руку на столе.

Вернуть бы все на год назад! Когда душа была занята только новой идеей – ее картиной! Когда, обложившись книгами в лепестках закладок, она в своем любимом кресле часами спокойно перебирала возможные выражения лиц будущих персонажей, покрывая легкими абрисами лист за листом. И итогом этой работы стало единственное верное ее воплощение. Вот это называется «выбор по-голицынски»! А не то, что ей сейчас устроили!..

Аня чувствовала, что этот сумасшедший канкан событий, накрывших ее в последнее время, не соответствует ее размеренному, вдумчивому, привычному и любимому стилю существования на планете Земля. И в душе уже в который раз за последние дни нарастал протест этому насилию. Выбирать они ей велят, командиры чертовы! Вот возьмет она и плюнет на всю эту их дурацкую игру! Всю душу ей вымотали со своими «операциями»!

Злая мысль вдруг осенила ее, и она достала кошелек. Вот этот рубль, чистенький, симпатичный, семьдесят девятого года выпуска – пожалуй, он-то как раз и мог бы сегодня поработать настоящим хозяином положения! Прекрасно! И никому не будет обидно: шансы Кораблева и Громова будут, как никогда, равны! Аня подбросила рубль над полом. Тот, радостно подпрыгнув один раз, уверенно упал вверх серпом и молотом. Она подняла его, снова подбросила – рубль, покрутившись и ехидно передумав в последний момент, упал, явив единицу. Орлом – с этими мягкими обнимающими лапами пшеничных снопов – надо сделать верного Громова. А Кораблев, гордый и несгибаемый, как эта единица в дубовом венке, будет решкой.

Аня, положив свой рубль в карман пальто, как будто успокоилась, даже повеселела. Ободряя себя, она заварила себе чаю, отыскала в мамином «дальнем углу» на кухне припрятанный от неуемного сластены-папы пакет с «мишками на севере» и остановилась только тогда, когда перевалившие на второй десяток фантики стали, расползаясь из кучи, падать со стола. Тогда, капнув на дно опустевшей чашки слезой, Аня вернулась к своему пальто и достала проклятый рубль.

Нужен был второй. В кошельке рублей больше не было, были только дублировавшие друг друга копейки. Но этот вариант показался Ане несолидным. Она полезла к брату на полку за его старой копилкой-котом и стала ее трясти, приговаривая: «Отдай рубль, родственник! Афоня мне рубль должен!» Копилка не хотела отдавать рубль через узкое отверстие, и Аня грохнула глиняным котом об пол.

Выбрав из кучи монет подходящий по цвету рубль, она зажала его на своем столе в папиных тисках и принялась снимать с него слой за слоем при помощи папиного же напильника. Уполовинив две рублевые монеты в толщину, Аня на наждачных листах зашлифовала их поверхности, проверила ровность контакта, отыскала клей и чуть было уже не намазала половинки монет для склеивания, когда ее остановила неприятная мысль. Но ведь она может в последний момент решить, кого назначить орлом, кого решкой! Как же ее действительный избранник поверит в ее целенаправленный выбор? Аня порылась в своих старых инструментах, забытых в ящике стола со времен окончания художественной школы, отыскала тонкий штихель и принялась царапать на зашлифованной стороне первого рубля гравировку с именем.

Удовлетворенно разглядывая свое произведение, Аня бросила взгляд на часы. Опоздала! Она быстро собрала с пола в папку компрометировавшие ее рисунки Громова и Кораблева. На остальную уборку времени не было. Наскоро отмыв свои черные пальцы, она метнулась в прихожую и стала одеваться. Оглядев напоследок свою комнату – в черепках и монетах, в металлической пыли, с развалом инструментов на столе, Аня расхохоталась: фальшивомонетчица!


– Ну что, я приняла решение, – проговорила Аня, приблизившись к Сереже и Володе. – Вы оба одинаково дороги мне, и я не могу выбрать между вами. Пусть этот выбор сделает судьба. Орел или решка… У меня есть рубль.

Она достала из кармана монету и, едва раскрыв ладонь, сжала кулак.

– Орлом будет Сережа, потому что у него день рождения… Решка – Володя.

Володя со словами «Аня, так нельзя!» попытался перехватить ее руку. Сережа сгоряча сплюнул и проворчал: «Как банально!», но Аня уже разжала кулак. Монета звонко покатилась по бетонному полу, и Кораблев с Громовым подались вперед.

– Решка… – сказала Аня, безразлично наклонившись над остановившимся рублем.

– И что? – возмущенно спросил Сережа.

– Решка. Володя, – спокойно ответила Аня.

– Я не желаю участвовать в этом фарсе. Извините! – сказал Сережа, сломал в пальцах свою недокуренную сигарету, бросил ее обломки в жестянку пепельницы и медленно, с пустыми глазами прошел мимо Ани в квартиру.

Володя с осуждением уставился на Аню. А она подобрала монету и подошла к нему.

– Прости…

– Громов прав. Что за абсурд, Аня? Я был практически уверен, что ты выберешь меня. Ты выберешь… А выбрала, оказывается, «судьба»! Мягко говоря, немного обидно, – проговорил он глухо.

– Нет, это я тебя выбрала! – сказала Аня, взяла его руку и вложила в нее свой рубль. – Вот, посмотри…

Володя взглянул на железный рубль на своей ладони. Аня перевернула его. Решка сменилась… решкой! Володя, сморгнув, снова перевернул монету. Потом потушил сигарету, приблизился поближе к окну, к свету фонарей, и стал внимательно разглядывать ребро монеты.
 
– Ювелирно! – сказал он, наконец, с изумлением глядя на стыдливо улыбавшуюся Аню. – Неужели и это ты сама сделала?

– Там внутри – гравировка с твоим именем, чтобы ты не сомневался. Если хочешь, стукни по ребру молотком…

Володя шумно вдохнул, глядя в окно, поднял руки за голову, расправляя плечи и грудную клетку.

– Уф-ф, хорошо-то как! – проговорил он, махом опустив руки. – Черт побери, Голицына! Ну и заставила же ты понервничать! – радостно констатировал он.

Аня тихо улыбалась. Ну вот все и разрешилось! И не так уж это оказалось сложно. Зато какое сейчас у него интересное лицо… Такое, наверное, было у Анатоля Курагина, принявшего решение увезти Наташу…

– Но зачем? Скажи на милость, зачем? Почему не напрямую? – продолжал изумляться Кораблев.

– Володя, мы же не скажем Сереже? Мне кажется, так ему будет казаться, что не так обидно. У него как бы были такие же шансы, как у тебя, и просто не повезло, – промямлила Аня, хотя она уже начала понимать, что Володя сейчас ее отчитает.

– Ну, знаешь... Этак получается просто издевательство. Не надо делать из Сереги дурака, он не заслужил такого отношения, – сказал Володя посерьезнев. – Слушайте, странный вы народ! Столько лет друг друга знаете, а как доходит до дела – ерунду какую-то начинаете изобретать, какие-то кривые методы, искусственные проблемы – что у него, что у тебя… Я же теперь в глаза ему не смогу смотреть. Мне будет стыдно.

– Да? Тебе легко рассуждать, ты у нас «практический психолог»... Но как, как такое сказать, да еще и в день рождения? – с обидой, тихо воскликнула Аня сорвавшимся в слезы голосом, и брови ее беспомощно искривились.

Володя не выдержал ее несчастного лица.

– Прости, – сказал он на выдохе, прижав ее к себе. – Ты могла бы мне позвонить! Я бы придумал, как все разрулить. А так – ну очень некрасиво, подумай сама. Меня ты тоже будешь так обманывать?

– Кораблев! – упрекнула Аня и всхлипнула ему в пуловер.

«Почему я все порчу? Все делаю не так! Сережка, как мне теперь это исправить?»

– Володя, как мне теперь это исправить? – сказала она вслух.

– Просто скажем ему, как есть. А дальше посмотрим по обстоятельствам.

– Что это у тебя колется? – спросила Аня, вытирая слезы.

Володя достал из-за пазухи маленькую коробочку от часов. Он тоже не терял времени днем после своего разговора с Аней и с Громовым. Взяв дома с полки свою книгу-копилку, он выгреб из нее всё, что было, пересчитал, чертыхнулся, что мало, и отправился в ювелирный магазин. На коробочке он решил сэкономить – в пользу понравившегося варианта для Ани.

Аня ахнула, увидев два серебряных кольца. На том, что было поменьше, в свете фонаря заблестели сапфиры в сплетении филигранных дубовых листьев. Аня, прижав пальцы к губам, уставилась на Кораблева со смешанным чувством удивления и испуга.

– Не так я, конечно, представлял себе это... – сказал он. – Ну да мне деваться некуда. У меня-то, в отличие от некоторых, выбора нет.

Аня, не отрывая руки от губ, быстро помотала головой.

– Володя… Володенька… Давай только не сегодня. У него сегодня день рождения.

Аня легким кивком показала в сторону двери Сережиной квартиры.

– Хорошо, – ответил Володя и, внимательно глядя на Аню, закрыл коробочку с кольцами и сунул ее обратно в нагрудный карман под пуловером. – Хорошо, как скажешь…

– Ты ведь понимаешь, да?

– Да, сейчас – вполне понимаю. Не понимаю только, что это было… днем?

Кораблев пристально смотрел на Аню. Она вздохнула, отвернулась и прислонилась костяшками пальцев к холодному окну.

– Он вдруг показался мне таким брошенным и одиноким… Я почувствовала к нему столько жалости… и нежности… Я сказала ему, что люблю вас обоих.

Она помолчала и глухо добавила:

– Но я не сказала, что по-разному.

Володя подошел к ней вплотную и отвел ее волосы, чтобы видеть лицо.

– Знаешь, – сказал он мягко, – мне почему-то кажется, что разница эта невелика.

Она внимательно посмотрела на него. Его взгляд был очень серьезен. Но она его выдержала.

– Может, и есть в твоих словах доля правды… Но я сделала свой выбор. И вы оба должны принять его, – ответила она.

Володя сжал Анино лицо в своих ладонях, ища правды в ее глазах. Видимо, удовлетворившись результатами этого поиска, он вздохнул, улыбнулся одними глазами и крепко прижал ее к себе.


Они вошли в квартиру Громова, как в морг. Сережа стоял у окна в своей комнате и изучал происходящее на улице.

– Серега… – тихо окликнул Володя.

– Я смотрю, тебя все устроило? – не оборачиваясь, холодно спросил тот.

– Нет, не все. Надо поговорить, – начал Володя.

– Знаете что, катитесь к черту! Оба!

Сережа резко развернулся и в три больших шага пересек свою комнату, чтобы захлопнуть дверь и не видеть больше ни Ани, ни Кораблева. Но Володя остановил закрываюшуюся дверь рукой и бедром. После мгновения борьбы он, победив, со словами «надо поговорить» ворвался в комнату, схватил и тряхнул Серегу за плечи. Громов резким движением сбросил его руки и взглянул на Кораблева с ненавистью.

– Слушай, Кораблев, а тебе не оскорбительно, что она, – Сережа показал подбородком в сторону Ани, – орлянку нам устроила? Островского не напоминает? А давай лучше, если ей все равно, кто из нас… Давай лучше мы ее разыграем, а? Я тебе даже орла уступлю!

– Так, всё, – твердо сказал Кораблев. – Давайте прекратим этот цирк! Аня, где эта монета?

– У тебя в кармане…

Аня плакала.

– Вот, посмотри и успокойся! – сказал Кораблев Сереге, взял его руку и хлопком вложил в нее рубль с двумя решками.

Сережа взглянул на монету.

– Переверни, – скомандовал Володя.

Сережа, повертев монету, со стоном зашвырнул ее в угол комнаты и обессиленно осел на свой диван. Вжавшись в его спинку, он зажмурился и застыл, схватив себя рукой за чуб. Володя выждал несколько секунд и молча сел рядом, касаясь плечом Серегиного плеча.

Аня всхлипнула, переступила, наконец, порог комнаты, и тоже бросилась на диван к Сереже – обнимать и поливать его слезами с другой стороны, приговаривая: «Сереженька, пожалуйста, прости меня, прости, это было так глупо, Сереженька…» Громов отпустил свой вихор и с усталым видом обреченно вперил взгляд в потолок. Краем глаза он уловил, что Кораблев уже сидит в точно такой же позе. Парни переглянулись и с пониманием криво улыбнулись друг другу.

– Ну все, хватит, – сказал Володя, когда Аня успокоилась на плече у Громова. – Пойдемте лучше гулять. На каток!

– Пошли, – ответил Сережа и первым направился обуваться. – Эй ты, мерзкая фокусница, – беззлобно обратился он к Ане, – а я ведь тебе теперь ничего не дам списывать! Ни по физике, ни по алгебре, учти!

– Ладно, согласна, – проговорила она, улыбаясь и вытирая нос Сережиным платком.

– Ничего, у меня спишет, – успокоил Володя.

– И за Куницыной опять начну ухлестывать, – не унимался в своих угрозах Громов, подмигивая Кораблеву.

– Давай, – оживился тот. – Я тоже начну ухлестывать за вашей Куницыной. Вот и померяемся: кого Голицына больше ревновать будет?

– Ух, как я вас ненавижу! – воскликнула Аня через сжатые зубы и отлупила шапкой вначале Кораблева, потом Громова.


На улице, по пути на остановку Аня незаметно шепнула Володе:

– Отвлеки его.

Володя тут же стал, подзадоривая Серегу, утверждать, что тот не сможет попасть снежком в фонарный столб. Вмиг между ними возникло азартное соревнование, наблюдая которое, Аня сказала, что ей нужно предупредить родителей. Она зашла в телефонную будку и набрала номер Лены Миляевой.

– Лена, пожалуйста, бросай все и приходи сейчас на каток, – умоляюще заговорила она в трубку. – Сережке очень нужна поддержка.

Аня знала, что Миляева была давно безнадежно влюблена в Громова. Только представив, что Сережа снова может загулять с ненавистной Куницыной, Аня поняла, что из нескольких зол, то есть из нескольких неравнодушных к Сережке девочек, прямо сейчас ей нужно выбрать меньшее – и пусть это будет подарком Громову на день рождения. Вместо нее. Попутно это могло в Анином представлении решить еще одну проблему: отвести подозрение Володи, что она все еще любит Сережку.


На катке в этот вечер было много народа. В очереди у проката коньков стояла и постоянно поглядывала то на входную дверь, то в окно Лена Миляева. Увидев своих одноклассников и Кораблева, она напустила на себя скучный вид. Первым ее заметил Сережа.

– О, привет! – оглядев длинную очередь, воскликнул он и изо всех сил замигал ей одним глазом. – ...Эта девушка на нас тоже заняла! – обратился он к недовольному народу. – Ты что, не предупредила?

– Да, я на пятерых заняла, извините, – объявила Лена соседям по очереди, подыгрывая Громову.

Троица под ропот ожидающих своей пары коньков присоединилась к Миляевой. Аня шепотом похвастала Володе, что это она сообразила позвонить Лене. Володя уважительно кивнул.

– Ты кого-то ждешь? – нарочито ревнивым шепотом спросил Сережа Лену.

– Да так, подружку… Но она сказала, что может задержаться. Я уж думала, что пропущу этот сеанс.

– Ни в коем случае. Пошли с нами! – сказал ей Сережа.

«Господи, Леночка, какая же ты умница!» – подумала Аня.

Сережа и вправду переключился на катке на Лену и заметно, уже не наигранно, оживился. А уж ее счастье было просто трудно описать! Лена каталась плохо, поэтому Громов все полтора часа старательно учил ее. В конце сеанса Аня и Володя заметили, что Сережа с Леной, завалившись в сугроб-бордюр возле катка, целуются.

– Ну, слава богу, – сказала Аня.

– Это хорошо, если ты так действительно считаешь, – лукаво усмехнулся Володя, отворачивая ее за руку от этой картины.

Сеанс закончился, и ребята стали собираться домой. Сережа, улучив момент, когда Аня отряхивала от снега свои парадные брюки, сказал Володе:

– Ну что, я требую продолжения банкета. Поехали теперь ко мне…

Хитро сощурившись, он едва заметно помотал головой, глядя на Кораблева.

– Да нет, мы, наверное, уже по домам. Аня говорит, что еще какое-то сочинение не дописала, – ответил тот, – а у меня завтра итоговая по физике…

– Лена, а ты поедешь? У меня торт…

Лена, вся в налипшем снеге, смущенно отряхиваясь, тихо проговорила:

– Ну, поехали. Только ненадолго, ладно?

Они все вместе доехали до остановки Ани и Сережи, после чего, весело распрощавшись, разошлись парочками по разным дворам.


В подъезде Аня спросила Володю:

– Может, зайдем к нам?

– Нет, не стоит. А то я надоем твоим родителям. Я тебя до двери провожу.

Они поднялись на площадку между вторым и третьим этажом лестницы и стали целоваться. Обоим немного мешали мысли о сегодняшнем дне, о Сереже… О Сереже и Лене… Ане еще мешал привкус курева, но она уже почти убедила себя, что он напоминает ей запах жареных семечек. В общем, вначале это было просто нежно. Но стоило только начать…

Аня в очередной раз осознала фрагментарность бытия, когда вдруг вначале она увидела свои дрожащие пальцы, расстегивающие пуговицы Володиного пальто, потом улыбку огромной луны над соседним домом, потом галлюцинацию в виде постельной сцены со своим и Володиным участием в интерьере апартаментов Людовика XIV.

– Как ты думаешь, что сейчас делают Сережа и Лена? – опомнившись от галлюцинации, попыталась переключиться с этой очень «взрослой» волны Аня.

– То же, что и мы, только без одежды, – не переставая целовать ее лицо, проговорил Володя, возвращая ее обратно.

На этот раз Аня отчетливо увидела себя в образе поднимающейся над баррикадами Французской революции Делакруа – в прекрасных, трепещущих на ветру лохмотьях, с обнажившейся грудью, неотвратимо стремящуюся в самое пекло битвы с пышно развевающимся знаменем.

В подъезд кто-то вошел. Мимо парочки, удивленно поздоровавшись, прошла соседка. Когда дверь за ней закрылась, Аня вновь запустила руки Володе под пальто и прошептала ему куда-то в шарф:

– Я приду к тебе завтра…

Шелковое знамя Французской революции тяжелым пологом сомкнулось над постелью Людовика XIV, тряхнув напоследок золотой бахромой.

Сердце у Володи грохотало, казалось, на весь подъезд, голова кружилась. Она придет. Она придет!

– Я зайду за тобой? – стараясь не выдать своего страшного волнения, спросил он, касаясь губами ее виска.

– Нет, лучше встретимся где-нибудь на улице, подальше. А то еще по твоему счастливому виду папа догадается, куда ты меня уводишь…

– Хорошо, я буду ждать тебя. Я уже сейчас жду тебя.


Они еще долго поднимались до ее четвертого этажа.

– Стоп! – воскликнул вдруг Володя, остановившись на последнем пролете. – Мы кое-что забыли! – и с этими словами он достал из нагрудного кармана рубашки коробочку с кольцами. – Анна Голицына! – начал было он так торжественно, что Аня рассмеялась.

За соседской дверью громко зазвонил телефон, отчего влюбленные вздрогнули. Трубку никто не брал, и звонки умолкли. Володя в это время пристально смотрел в глаза Ани, ставшей вдруг серьезной.

– Ну так вот, Анна Голицына… – продолжил Кораблев. – Мы, наверно, еще слишком молоды, чтобы другие воспринимали это на полном серьезе… Но я хочу, чтобы ты знала, чтобы все знали: ты не просто моя девушка. Я не задумываясь отдаю тебе свою жизнь и хочу за это называть тебя сейчас моей невестой, раз пока мне невозможно назвать тебя моей женой. Ты согласна?

«Как все быстро! Я не успеваю!» – затарахтел у Ани в подсознании трусливый девчачий голосок. Но другой, взрослый голос мысленно спокойно ответил: «Да все ты успеваешь!», а вслух уверенно произнес:

– Да.

Володя надел ей на безымянный палец серебряное кольцо из дубовых листьев и поцеловал в ладонь. Аня тоже окольцевала Володю и рассмеялась.