Гений Одного Дня, глава 10

Глава десятая
                Николас сидел на скамейке на Лоретанской площади и с любопытством смотрел, на слетевшихся на зерно голубей. Они были самой разнообразной окраски: белые, серые, пёстрые. Они поднимали пыль с брусчатки, когда приземлялись на неё, и серб с некоторой грустью вспомнил, что уже осень вовсю распростёрла свои объятия. Едва эта мысль его посетила, как листок сорвался с дерева, и плавно кружась, упал ему прямо на плечо.  Серб спокойно стряхнул его со своего пиджака, и только потом отметил, какой красочный лист опустился на него. Ветер пронизывал спину, отчего побежали даже мурашки по коже. Николас в некоторой нетерпеливости провёл рукой по гладкой обложке небольшой книги, лежащей у него на коленях. На неё упала капля воды, и он поспешил взглянуть вверх. Небо было сплошь затянуто тучами, и казалось, вот-вот начнётся дождь.  Николас вновь взглянул на голубей, и казалось, позабыл на миг обо всём на свете. Через несколько минут он вернулся к себе, после чего поспешил поинтересоваться:
- Так это вы были в тот раз на концерте Вингерфельдта?
- Было такое дело, - улыбнулась Драгутина, сидящая рядом. В руке она держала чисто белого голубя, который клевал из её рук зерно. Женщина взглянула из-под шляпы с некоторой улыбкой на Николаса. – Неужели вы видели меня в тот короткий миг?
- Я кинулся было к вам, но вынужден был задержаться. Моей задержки хватило на то, чтобы потерять вас из виду. Как вы там оказались, на этом концерте?
- Ну, это долгая и интересная история, - таинственно произнесла она. – Я её поподробнее могу рассказать, но в другой раз. Я думаю, не будет зла в том, что я сохраню интригу до конца.
- Ах, интрига! – хитро улыбнулся Николас, раскрыв свою книгу на произвольной странице, и пробежав по ней взглядом. Улыбка сразу померкла, и он полностью ушёл в себя, думая о своём.
- Это, как я понимаю, стихи сербских поэтов? – спросила Драгутина, тоже смотря с любопытством в книгу, узнавая довольно родной язык.
                Николас кратко кивнул, подложив руку под голову, и с любопытством стал просматривать знакомые с детства страницы. Он погрузился в мир преданий и легенд, которые он знал с детства, которые будоражили всю его сущность. Разве останешься равнодушным к бессмертным подвигам своих земляков во благо Родины? Николас не смог, очень долгое время живя в этом мире, сотканным рассказами матери… Рука спокойно листала знакомые страницы, и вдруг резко замерла на одном единственном слове, относящемся к какому-то стиху.
- Видовдан? – тихо спросила Драгутина, прекрасно зная это слово.
- Тот самый памятный день в истории Сербии, - кивнул головой Николас, а перед глазами невольно заплыла картина того самого далёкого дня, в который и произошло то памятное событие.
               Видовдан – день национальной скорби Сербии. День великих побед и великого поражения сербской армии, оставшейся навсегда в сердцах потомках героической, несокрушимой… В переводе с сербского это название означает как день св. Витта – покровителя Сербии. В этот день, 28 июня 1389 года сербская армия вышла биться насмерть с турками. По преданию, к главе сербского войска, князю Лазарю сошёл с небес образ Бога перед битвой, и спросил его, что тот выбирает «царство ли земное», т.е. победу над турками и независимость Сербии, или мученичество ради Царства Небесного (а также обещание, что сербский народ до конца времён останется православным). Лазарь ответил, что «земное царство - на миг, а небесное царство — навек». Сербы потерпели сокрушительное поражение, отдав себя на 500 долгих лет ига. Согласно легендам, накануне «Видовдана», в глухую пору ночи все реки начинают течь красные, как кровь, потому что очень много воинов в тот день оставили свои жизни на Косовом поле. В «Видовдан» кукушки перестают куковать — в память о погибших косовских героях. В этот день в Сербии не поют и не веселятся.
                Николас, как истинный серб, знал всю эту историю наизусть, и приходил в трепет от одного упоминания этого национального праздника… Взгляд его погрустнел, что поспешила заметить Драгутина, следящая за своим собедником.
- Так вы поступили уже? Как учёба, работа?
 - Прекрасно, - улыбнулся Николас, но взгляд скользил у него по листу из книги.
              На нём был написан текст старинной сербской песни «Погибель царства Сербского». Именно на этой странице и Николас, и Драгутина пересеклись взглядами. На небольшом листе было написано следующее, не оставившее их обоих равнодушными:
« Милый Боже, как же поступить мне,
И к какому прилепиться царству:
Изберу ли Царствие Небесное?
Изберу ли царство земное?
Если ныне выберу я царство,
Выберу я царствие земное,
Краткое есть царствие земное,
Небесное ж Царство будет вечно…»   
                За  чтением этой книги, стихов сербских и хорватских поэтов они не замечали ничего, удачно для себя проводя время в этом большом, но уютном городе, на этой площади среди голубей, столь любимыми обоими… 

                Ни в Сербии, ни в Хорватии, ни в других балканских странах не существовало высших учебных заведений, и для получения высшего технического образования молодым людям, жаждущих  знаний, приходилось ехать в такие крупные города, как Пешт, Вена, Прага и другие иноземные города, где их, разумеется, никто и не ждал. Много народа ехало поступать тогда, половина так и не прошла, развеяв свои мечты о хорошем будущем и возвратившихся в мрачную действительность. Множество терпело поражения, потоки охватывали эти крупные европейские города всегда перед экзаменами, да и кто не мечтал поступить в одно из самых престижных заведений во всей Европе, после  окончания которого ты можешь найти нормальную работу, а не слоняться по улицам, продавая газеты и занимаясь прочей мелкой и малооплачиваемой работой.
                Николас тоже попал в это романтическое время, когда шла массовая миграция из своих сёл, мелких городов в другие страны. Полные опасностей и неизведанности. А что делать? Учиться надо.  Поэтому-то Прага так и манила к себе – самое лучшее образование можно получить именно здесь. И Вингерфельдт этот город выбрал не случайно для своей компании. Здесь были самые лучшие перспективы для развития далее. Толковых работников, имеющих, да и не имеющих образование, можно было найти себе здесь легко, переманивая на свою сторону талантливых специалистов в своей области… И конкурентам, а в особенности главному врагу Вингерфельдта – Генри О' Читтеру, ничего не оставалось, как грызть локти от зависти, что  все талантливые люди шли работать на этого полноватого мужчину с сигарой в руках и с горящими глазами гениального изобретателя. В каждой стране была просунута длинная рука дяди Алекса – филиалы компании были везде – и народ шёл, зная об авторитете сравнительно молодого учёного, пионера постоянного тока, и удачливого бизнесмена.
                Но вот наконец-то сбылась мечта Николаса, когда он наконец-то смог поступить в Карлов Университет! С первых же дней учения он отдался ему со всей страстью девятнадцатилетнего юноши, и читал книгами запоем по всем предметам, проводя дома (естественно, в отсутствие Гая) различные опыты и эксперименты, с головой окунувшись в точные науки. Разбирать механизмы, чертежи, делать вычисления – ему это нравилось, особенно, когда это давало солидный результат, в виде моделей каких-то простейших устройств и изобретений.
                Ради этих знаний приходилось заниматься по восемнадцать-девятнадцать часов в сутки, естественно, ни в коей мере не забывая о своей новой работе, и на ней приводя в практику то, теорией чего занимались в университете. Вингерфельдт, однако, старался не усложнять жизнь нового работника, просто давая возможность попрактиковаться и попробовать свои силы в реальной жизни, а не только по вызубренным текстам или законам.  Николасу пришлось обходиться лишь пятью-шестью часами в сутки, запивая всё это дело крепкой чашечкой кофе. Лишь потом он выяснил, что виной сердечным заболеваниям является именно эта злополучная чашечка, которую пришлось исключить из рациона, чтобы сохранить здоровье. В некрологах того времени, в Австро-Венгрии, родине любителей кофе, писалось, что 67 процентов смертей приходится именно от сердечных заболеваний…
                Тем не менее, каждый день Николас себя чувствовал достаточно бодро и был всегда готов к новым свершениям и подвигам. Хотя, на последнее, вероятно, влиял характер Гая, ненавидящий ноющих и стонущих людей, «юных стариков», как он сам выражался. В любом случае, Гай всегда держал в запасе одну-две фразы, чтобы развеселить и поднять настроение друга. Меткие слова, да точные заставляли улыбаться, пожалуй, даже каменную статую. Так или иначе, но ущерба от малого сна Николас никогда не замечал, наоборот, чувствовал себя здоровым и полным жизненной энергии.
                В одиннадцать часов вечера, вдоволь проштудировав книги по учёбе, он без чувств падал на диван, где ещё час как минимум размышлял над тем, что будет делать завтра. Он ложился спать, и читал, читал, пока не засыпал, думая о своём во время этого занятия, поэтому Гай неоднократно заставал его на утро с книгой в руках… В пять часов утра ровно он уже был на ногах, и можно уже было слышать его осторожные шаги по комнатам, а потом он шёл на быструю прогулку, повышающую работоспособность. После двадцати минут на улице, Николас вновь садился за занятия, с жаром читая свои учебники и тетради, буквально зачитывая их до дыр. Да, это не школа в Слимянах, где он учился вразвалку, и где учёба не приносила ему ни малейшего удовольствия. Потом он завтракал омлетом, приготовленном лично Гаем, и, отличавшимся поэтому особенным, неповторимым вкусом, что с Гезенфордом Николас никогда не стремился соперничать в кулинарном искусстве – мастерство первого было явным, словно бы тот был раньше поваром. А к семи утра Николас уже шёл на лекции, после которых проводил свободное время либо на работе по ремонту электромоторов или в лабораториях университета.
                Следует ещё рассказать о нравах того самого университета. Как было сказано ранее, всех поступивших напутствовали на жизнь в большей части во благо учёбы, за которой должно забываться всё остальное. Считалось, что выходцы из этого заведения должны знать всё на свете. Поэтому книгами на дом загружали нещадно, Николасу приходилось брать с собой на работу литературу, в редкие минуты отдыха он всё читал, читал, читал. После поступления каждый был предоставлен своим силам, никто из этой редкой когорты счастливчиков не «тянул», каждый отвечал сам за себя, любая оплошность в дисциплине или учёбе каралось немедленным изгнанием, что даже эти, казалось бы, неколебимые ряды счастливчиков  были подобно пушинкам на ветру… Время ни играло абсолютно никакой роли: согрешил – проваливай! Вингерфельдт был довольно жестким руководителем всей этой оперетты образования, никогда и никого не щадя. Приветствовались самые краткие ответы, без «пускания тумана», как любил говорить тогда дядя Алекс. Поэтому за подробности нередко доставалось – говори всегда по делу да по существу. За длинные ответы снижались баллы успеваемости  - так уж повелось… В любое время дня или ночи, зато, студенты могли, не сверяясь со справочниками выдать точную справку состояния железных дорог в Мекленбурге, нарисовать, не задумываясь особо конструкцию какого-либо двигателя, и по чертежу легко составить действующую модель.
                Доклады умели делать на любую тему – но зачем всё это будущему физику, пожалуй, не знал даже самый главный кукловод Вингерфельдт. Так или иначе учиться приходилось, не взирая на здравый смысл. Зато частенько проводились проверки, учишься ты или нет… В самый неожиданный момент раз в месяц заглядывал инспектор в университет – высокий и тощий человек в очках, проверявший тетради, карты, книги, всё, что попадалось под руку, следивший за тем, чтобы учащиеся всё делали сами. Было тяжело – но ничего, все оставались живы. Бывало, кто-то и не справлялся с возложенной ему нагрузкой – но это уже другая история.
          Преподавали так, что будь здоров. Однако нельзя сказать – что на их уроках было скучно и не интересно. Да были такие предметы, где старались себя чем-то занять, чтобы не уснуть, однако же, большая часть из них проходила с неподдельным интересом со стороны слушателей. А когда помимо лекций ещё и опыты показывали, аудитория вообще замирала, даже боясь дышать.
           Карлов Университет, один из самых старых и лучших университетов с хорошей репутацией вынужден был открыть двери для Николаса.
           Он вспомнил!
           Холера свирепствовала в сербском посёлке. Подвергся ей и Николас, только что приехавший после получения сертификата зрелости. Ни наставления родителей, ничто уже не могло остановить его на пути домой. За это он и поплатился.
            Николас подхватил болезнь в первый же день своего прибытия. Он оказался прикован к постели на девять месяцев, находился на грани жизни и смерти. Он не мог даже двигаться. Его энергия иссякла полностью изнутри, до определённого момента он был на грани смерти.
               В один из промежутков времени, когда Николас всё же возвращался в этот мир,  отец зашёл к нему в комнату. Его бледное лицо содержало в себе желание ободрить хоть как-то сына.
           «Возможно, мне будет лучше, если ты позволишь выучиться мне на инженера», - сказал лишь Николас слабым голосом.
          «Ты пойдёшь в лучший технический институт в мире! – торжественно ответил он, и Николас знал, что это правда.
              Через несколько дней наш герой уже мог ходить, болезнь отступала стремительно. Но на то, чтобы восстановить свои силы, ушло два года. И только по их прошествии Николас смог исполнить наконец то, о чём мечтал всё это время!
               И серб поддался своим желаниям. Это был тот момент, которого он так усердно ожидал, и решил начать учёбу с добрым для себя предзнаменованием и твёрдым решением достигнуть цели, преуспеть.
               Преждевременная подготовка к экзаменам у Николаса была явно выше среднего, чему способствовали уроки отца, и все те возможности, что позволили приобрести дополнительные знания в окрестных библиотеках и прочее. Так серб получил знание нескольких языков, что позволило расширять свой кругозор, книги отдельных библиотек он мог читать без всяких на то помех.
                Затем, Николас заимел и ещё одно преимущество этим: на первой поре он мог выбирать именно те предметы, которые ему нравились, и так отпало ненавистное ему рисование от руки.
                Он рассчитывал преподнести своим родителям сюрприз, и в течение всей своей пока что только начавшейся учёбы, регулярно стал начинать свою работу в три часа утра и заканчивал в одиннадцать ночи, не исключая праздники и воскресенья.
                Большинство однокурсников-студентов думали об учёбе лёгкомысленно, поэтому Николас тем более побил все имеющиеся рекорды.
                Чем всё это обернётся – сможет показать лишь время…

            На следующий день Николас снова явился к зданию в компанию, и его невольно удивило то, что творилось тут на данный момент. Все куда-то торопились, что-то делали, казалось, сейчас нервная точка дойдёт до своей стадии кипения, настолько был напряжённый в помещениях воздух.
            Первое, что бросилось в глаза сербу, что все люди были чем-то заняты. Причём делали это что-то очень быстро, словно бы куда-то торопились.
            Он быстро нашёл фигуру Алекса Вингерфельдта, который в этот миг кричал на своего работника. Но дело было не в этом. Со стороны это чем-то походило на скандал, но приблизившись, серб понял, что это обычная нормальная беседа.
- Старик сегодня не в духе, - шепнул Надькевич кому-то позади себя.
             Слова цепочкой прошли по всем людям, и через некоторое время это помещение, лаборатория так называемая, совсем опустела. Не осталось совсем никого, кроме Алекса, Николаса и какого-то работника. Когда Вингерфельдт со злостью (всё-таки скандал случился!) выгнал рабочего прочь, взгляд его остановился на фигуре Николаса.
                Алекс словно бы не узнал своего вчерашнего посетителя.
- Ты зачем сюда пришёл? – он зло прищурился, и Николасу стало не по себе.
- Работать. Вы же сами звали меня работать.
- Я никого никогда не зову, - огорчил его Вингерфельдт. – Вы приходите сами. Так чего тебе? Сейчас и тебя вышлю. Говори. Конкретно. Ясно.
                Николас замер удивлённо от такого холодного приёма. Он явно не ожидал этого! Ведь вчера этот самый Вингерфельдт казалось, может звёзды срывать с небес,  а сейчас он совсем не похож на того аристократа и гения человечества, каким был вчера, расписывая невозможное своей тростью. Теперь, наверное, перед Николасом предстали будни этой конторки.
                Может, всё не так уж и хорошо здесь, у этого учёного, как говорят?
- Господин Вингерфельдт…
- Отставить фамильярности! – в глазах мелькнул гнев, и серб мысленно съёжился от ужаса.
- Я хочу здесь работать. Но мне не нужны деньги, пока я не буду хорошо работать. Вы вчера меня в чём-то уверяли…
- Я? – округлил глаза Вингерфельдт. – Вчера? Так. Вчера ведь был понедельник, да?
- Среда, - поправил его Николас. – Вы вчера сами пригласили меня к себе, помните?
- Так-так, - безумный огонёк погас в глазах изобретателя, и он стал что-то напряжённо вспоминать. – И что же я тебе сказал, милый? Я дал тебе работу? Вчера, да?
              Ещё большее удивление мелькнуло на лице Николаса при этих словах. Он удивлённо взглянул на Вингерфельдта, словно бы тот был существом с другой планеты и стал лихорадочно соображать, как так могло получиться, что тот не помнил, что было вчера. Алекс, наверное, подумал о том же, и поспешил разъяснить:
- Я не держу при себе часов. Для меня нет времени. И рабочий день легко переходит в рабочую ночь. Я думаю, ты привыкнешь.
- Да, но работа… - мягко напомнил Николас.
- Не торопитесь! Я как раз к ней и хотел подойти. Так вот. Может быть, вы подойдете. Большинство из тех, кто сюда приходит за работою, хотят знать две вещи: сколько мы платим и как долго работаем. Ну, так вот: мы ничего не платим, и мы работаем все время. Устроит такой расклад событий? Это раз…
— Я готов работать. Что мне делать?
- Сейчас.
                Вингерфельдт куда-то удалился и громко позвал всех работников сюда, и они мгновенно переместились на новую площадку боевых действий, почувствовав, что опасность попасться на глаза этому гению пропала. Теперь у них появилось гораздо больше охоты в глазах.
- А, это новенький! – протянул с насмешкой Витус, имевший какую-то папку под мышкой. – Ну-ну. Смотри не оплошай перед Стариком!
                Едва он отошёл, Надькевич остановился рядом с ним и поспешил произнести:
- Мы зовём всегда дядю Алекса Стариком. Его возраст, конечно, не имеет ничего общего с этим именем. Он  «старик», а мы его «племя».
 - Аль! – громко крикнул Вингерфельдт, и вперёд выступил высокий человек в пенсне. Со своими, особыми бумагами. Он взглянул на Николаса и лишь усмехнулся.
- Теперь наступает прекрасное время для испытания нашего новичка!
- Это как посвящение в тайную масонскую ложу? – слабо улыбнулся Николас.
- Почти, - ответил Надькевич. – Только ты будешь разочарован!
                Мориц тут же исчез со своей склянкой за дверью и куда-то понёс её. В это время всё внимание оказалось приковано к Николасу. Ему-то и посвятилось всё дальнейшее время. Вингерфельдт поманил его рукой поближе и указал рукой на какую-то груду металла и деталей в углу. Эту кучу Николас сразу не заметил, зато теперь отчётливо мог рассмотреть её.
- Вот в ней и будет твоя работа. Собери из неё что-нибудь.
- Как что-нибудь?!
- А вот так. Ты же просил работы! Вот и получи.
                Алекс и Нерст мгновенно отвернулись, после чего так же поспешили покинуть помещение, оставив Николаса наедине со своей проблемой.
                Как такое решается? Несколько минут Николас так и простоял над этой грудой всяких разных деталей, гадая, как в принципе из них что-то можно собрать. По мере того, как проходил испуг, в сознании серба стали появляться идеи, как то или иное можно исправить, создать. В конце концов, делать нечего, и он наклонился над своей кучей и для начала просто рассортировал детали.
               Через некоторое время вновь пришёл Вингерфельдт, быстро раздал указания всем тем, кто тут был, и поспешил было уйти, но в этот миг заметил в углу помещения серба, который что-то мастерил.
- Работы говорят, хотите?
- Да.
- Сможете пустить всё это дело в ход, а не только собрать?
- Да.
- Уверены в этом?
- Вы мне ничего не заплатите, если я этого не сделаю, - вздохнул обречённо Николас.
                Николас снова остался наедине со своей грудой металла. По мере того, как он задался целью доделать это сокровище, потихоньку стали продвигаться все его дела. Груда хлама стала потихоньку на что-то походить стоящее, Николас то и дело привинчивал детали одну к другой, гадая, что же у него всё-таки получится.
                В этот же день в записях Николаса, которые он так старательно вёл всё это время, появилось следующее: 
«Я искал работу и обратился в то самое здание компании дяди Алекса. Вингерфельдт подвел меня к какой-то груде в беспорядке лежавших в углу деталей машин и сказал мне: «Соберите все эти детали и сообщите мне, когда вы это пустите в ход». Я не знал, что это такое, но это задание явилось для меня хорошим уроком. Оказалось, что передо мною динамо-машина, которую я, в конце концов, собрал и пустил в ход. И тогда я был назначен на желанное место».
             Но это было ещё не всё! Альберт Нерст не зря весь день суетился возле своего босса, вызывая его тем самым на разговор. Не зря он всё время держал в руках какие-то бумажки. Николасу суждено было вскоре узнать, что это такое и чем обернётся для него.
           Альберт хитро ухмылялся из-под пенсне, и сербу в какой-то миг стало жутковато. Вингерфельдт однако, остался полностью беспристрастен ко всему происходящему вокруг. Взглянув на него, Николасу ничего не осталось, как полностью довериться случаю, и ожидать, что ничего страшного с ним не случиться.
- Это анкета, - объяснил Вингерфельдт. – Хоть вы и приняты на работу, тем не менее, я, пожалуй, должен бы узнать об уровне ваших познаний и вашей сообразительности, согласитесь. Здесь простые вопросы, вот я бы и хотел получить на них ваш ответ. Не бойтесь, места работы я вас не лишу! Но я должен знать всё.
            Дрожащими руками Николас взял бумагу из рук Альберта и стал всматриваться в неё так, словно бы там был написан смертный приговор. Присев на стул, он обнаружил, что его опасения напрасны. Пред сербом были задания по типу олимпиад. Но некоторые вопросы его всё же удивили:
«Капитан судна, проходившего в летнюю ночь мимо скалы, услышал эхо пароходного гудка через 4 секунды после того, как гудок был произведён. На каком расстоянии была скала?»
«Назовите три основных щелочи или три главных кислоты”
 «Как изготовляется серная кислота?»
«Какое напряжение тока применяется в трамваях?»,
«Кто был Плутарх?»
              Николас невольно улыбнулся подобному опросу. И, тем не менее, с ним он поспешил вскоре расправиться. Задания его чем-то тронули. Едва он сдал анкету Нерсту и стал ждать, что скажет Вингерфельдт, что заодно с ним просматривал этот список, как почти сразу же услышал одобрение в голосе дяди Алекса:
- Дальше думаю, проверять не стоит. Он нам подходит.
                Вингерфельдт взглянул на Николаса.
- С завтрашнего дня вы работаете на дядю. Дядю Алекса. Поздравляю!
               Позже серб узнал, что через подобные анкетки прошли почти все работники этой конторки, и ещё столько же проходит в различных предприятиях по миру, принадлежавших Вингерфельдту. Таинственная личность изобретателя всё больше и больше очаровывала и притягивала к себе.


Рецензии