А у нас во дворе

 
Из"Записок о минувшем"


Пацанов в нашем дворе было несметное количество. Кто-то жил здесь давно, с начала войны, кто-то переселися недавно из бараков на Ежовке или вонючем 5-м участке.
 А братья с экзотическими именами Рауль и Талип, так те вообще прибыли аж из Шанхая.
 «Ишь ты, — удивился я, — а на чём приехали?».  «На машине». « Из Шанхая на машине?» «Ну да». « А до машины на чём?» «Как на чём! Всё время на машине!»
 
То, что они приехали из Шанхая, меня не очень удивило, я знал, что после образования КНР многие русские, жившие в Китае, возвращались в Советский Союз. Например, у тёти Аси в поликлинике работала врач-дантист, приехавшая из Харбина. Но как можно было из Китая до нас доехать  на машине? Здесь было что-то не то.
Оказалось, что пацаны приехали не из китайского Шанхая, а из земляночного посёлка с таким названием, расположенного где-то на далёкой окраине города.

Пацанва во дворе разбивалась на компании, время от времени враждовавшие между собой. Из-за чего начиналась вражда, никто не помнил уже на следующий день. Массовых драк не было, но отдельные стычки случались.
 Генка Гвоздёв появился в нашем доме в  самый разгар очередной  дворовой междоусобицы. У него сразу спросили: «Ты за кого? За нас или за тех?» Не долго думая, он под общий смех выпалил: «Я ни за кого! Я – общий!» Вмиг родилась кличка «Генка общий» или просто «Общий». Второй кличкой была, понятно, Гвоздь.

 Общий располагал к себе сразу. Весёлые глаза-угольки, лукаво-смущённая улыбка,  смешливый характер, доброжелательность, цепкая сообразительность. За словом в карман не лазил, шутил остроумно, смеялся после всех.

Мы с ним быстро стали  приятелями, а потом и неразлучными дружками.  Пропадали друг у друга, чаще всего у нас, потому что у них дома было очень тесно. Генка жил с родителями, сестрой и братом в такой же квартире, как наша, только в одной комнате, с соседями. У отца не было ног, отрезало трамваем по пьянке ( калек в нашем дворе хватало – и фронтовых, и бытовых). Сестра была года на два младше Гвоздя, а брат Федя родился уже после войны.

 Мы слушали музыку, разглядывали наши скудные марочные коллекции, болтали о книгах, кино. Упражнялись в стихоплётстве, сочиняли эпиграммы друг на друга и на товарищей, чаще всего с использованием, как сказали бы сейчас, ненормативной лексики. Однажды, обидевшись на Общего за что-то,  я сочинил «Басню про Гвоздя», конец у которой был такой: «Мораль сей басни коротка: позор тому на всю Европу, кто запросто, без молотка, как Гвоздь, в чужую лезет жопу». Я осознавал постыдную банальность и вторичность рифмы «Европа – жопа», но ничего оригинальней не смог придумать. 

Как-то раз мы сидели у них на кухне. Тут же крутился Федька, забавный, мордатенький шкет. Ему недавно исполнилось три года.
Генка поставил его на печку между чёрными конфорками и торжественно объявил: «Сейчас Федя Гвоздёв прочитает нам стихи».

Не ломаясь и не смущаясь, Федя  приосанился, пригладил чёлочку, поправил шлейки на штанишках, вытянул руки по швам, задрал подбородок.  «Давай!» — скомандовал Генка.

«Как ныни сбияицця вессий Олег, — задумчиво начал Федя, — амстить неязумным казаям...»   
Это было  так неожиданно и уморительно,  что сначала я на секунду онемел, а потом закусил губу, чтобы не расхохотаться и не обидеть чтеца.
«Их сёи и нии забунный набек...» Я молча трясся, сжав губы. Смех рвался из меня.
Федя невозмутимо и размеренно продолжал:  «...из тёмного лесу, навст'ечу ему...»  Я щипал себя, надувал щёки, затаивал дыхание, но сдерживаться дальше было невозможно. Меня прорвало, я начал хохотать в голос. Генка тоже ржал, но больше надо мной, ему-то этот аттракцион был привычен.  Половины слов я не слышал из-за собственного хохота. Не обращая  на нас никакого внимания, вдохновенно глядя куда-то вдаль, Федя с выражением шпарил:  «Кажи мне, кудестник...» «У-у-у!..» – выл я. «Но пиимешь ты сметь от коня своего...» Я уже хрипел, задыхался, от смеха вспухли шишки на затылке. Если бы не крепкий мочевой пузырь...
 «Федька, хватит! Больше не могу, счас умру!» — умолял я, но он не остановился, пока не прочитал  стих до конца. «Ещё?» — спросил он. Мы буквально повалились на пол.
 
Федя знал наизусть весь репертуар  Генкиной «Хрестоматии» и  ещё не раз радовал нас. «Плакала Саша», « Чуден Днепр», «Погиб поэт»...
Такое не забывается...