Предатели

Далеко в космосе, в месте, у которого нет точ¬ного определения, сидели три души и занимались сво¬им обычным времяпрепро¬вождением — игрой в кар¬ты. Надо сказать, что описываемые души были когда-то мужчинами.
В прошлой жизни их звали: Бобкин, Евгений Павло¬вич и Лошадев. Видимо, когда-то Евгений Павлович был начальником, может, и не слишком большим, но все же обращались к нему по имени-отчеству.
— Ну-у, Евгений Павло¬вич, — сказал Бобкин, — ты меня удивил. Жульничаешь небось, а? — и он со значе¬нием подмигнул сидящему слева от него Лошадеву.
— Да-с, сударь мой, — заметил тот.
— Ну, согласитесь, сжуль¬ничал? — не унимался Боб¬кин. — Откуда туз?..
Евгений Павлович холод¬но посмотрел на Бобкина. По его глазам было видно — Бобкину просто нечем крыть, он оттягивает вре¬мя. Поэтому Евгений Пав¬лович спокойно продолжал испускать темно-серый цвет.
— Ну? Ну, скажи, смухле¬вал? — не унимался Бобкин.
Обвиняемый холодно смотрел на него.
— Ну ладно, — неожи¬данно стушевался Бобкин и забрал карту.
— Батенька, — вдруг вздохнул Лошадев, обра¬щаясь к Бобкину, — не пы¬тайтесь хитрить. Я давно чувствую ваше неуместное, и даже более — неумелое колдовство. Для того, что¬бы сделать туз бубновой десяткой, нужно сказать «каралбн», — и он, покачав головой, отвернулся.
— Да ладно, чего уж, — поник головой Бобкин. Игра продолжалась.
— Евгений Павлович, — тихонько и ласково протя¬нул Бобкин, — да хватит тебе дуться. Давайте лучше все вместе поговорим, как это принято называть у тех, — он неопределенно показал пальцем в бок, — о хоро¬шем.
Лошадев неожиданно передернулся и заговорил гнусавым раздраженным голосом:
— Я бы вас попросил не говорить таких слов в на¬шем кругу. Не можете вы обойтись без чего-нибудь эдакого! — он покрутил растопыренными пальцами.
— Да ладно, ладно, — хлопнул его по плечу Бобкин, — не подобреешь, не бойся...
Лошадев опять вздрог¬нул и уже с явным призна¬ком ненависти глянул на него.
— Я попросил бы вас... — начал он.
— Заткнись, — цыкнул Бобкин и добродушно рас¬смеялся. — Колода кончи¬лась.
Сам Бобкин нервничал. У него были далеко не са¬мые лучшие карты, и он пытался создать впечатление беззаботности.
Лошадев с видом обре¬ченного посмотрел на свои карты, и, чтобы хоть как-то расслабиться, завел разго¬вор.
— Вы только послушайте! Нет, вы только вдумай¬тесь, как нам хорошо! Си¬дим. Играем. Никаких заботушек. Перед нами же вечность!
— А правда ведь! Хоро¬шо! – поддержал его Боб¬кин. – Нам не надо, как этим, стремиться куда-то. Доби¬ваться. Чего и зачем? — он поморщился и повернул голову к Евгению Павлови¬чу. — А ты как думаешь?
Тот поднял бровь, раз¬глядывая карты, и в задум¬чивости произнес:
— Наверное, каждому нужно что-то свое. Потому мы и сидим здесь, а они там.
Бобкин выкатил глаза, обдумывая услышанное.
— Ну, ласковый вы мой, — улыбнулся Лошадев, — вы заблуждаетесь, как и те. Надо ведь: нужно что-то свое. Нет. От вас я этого не ожидал. Может быть, вы их оправдываете? — сказал он в замешательстве.
Евгений Павлович отри¬цательно покачал головой.
— Тогда я вас совершен¬но не понимаю. Вы мне только скажите, что им дает вечная суета? Рвение? Ведь на эти души как глянешь — плюнуть хочется, извините за выражение.
— А чего вы все время извиняетесь? — не выдержал Бобкин. — Вам ведь по штату не полагается.
— Да так, — вытянул лицо Лошадев, — привычка.
— Если такие привычки, чего здесь делаешь? — рас¬палился Бобкин. — Шел бы к тем.
Лошадев вздрогнул. В его глазах загорелись крас¬новатые точки.
— Оставьте его, — хо¬лодно оборвал спор Евге¬ний Павлович. — Я же ска¬зал. Каждому свое. Только Он делает так, что одни здесь, а другие — там. И вовсе не важно, любишь ли ты свет или темноту. Хотя, — он задумался, — по-мое¬му, без этого там делать нечего...
Бобкин с уважением про¬изнес:
— Философ.
— Говоря проще, батень¬ка, — заинтересовался Лошадев, — вы хотите ска¬зать, что главное — поступ¬ки?
Евгений Павлович кив¬нул.
— Что ж, — задумался Лошадев. – Это интересная точка зрения. Но ведь так получается, что человек, делающий хорошие поступки, но не любящий свет (я надеюсь, вы понимаете, что свет — это в обобщающем смысле), также может по¬пасть к этим?
Евгений Павлович ниче¬го не ответил.
— Да-с, дорогой вы мой, — с легким раздраже¬нием произнес Лошадев. — Да-с.
Помолчав минуту, он медленно, прищурив глаз, сказал:
— И вы можете пред¬полагать, что даже моя при¬вычка является, гм, след¬ствием любви к свету, и может привести к тому, что у меня еще будет шанс ис¬правиться?
— По-моему, вам его давали, и не раз.
— Да, давали. Но я не виноват, что, появляясь в обличии материи, теряю все воспоминания и цели.
Бобкин давно перестал слушать своих товарищей и занимался тем, что время от времени поглядывал на медленно двигающуюся вдали галактику, на проплы¬вающие мимо души. Одна из них имела такой черный цвет, что Бобкин первона¬чально принял ее за «чер¬ную дыру», но, вглядевшись в излучение, понял, кто это, и быстро спросил вдогон¬ку:
— Где такой оттенок можно приобрести?
Но та лишь фыркнула в ответ и исчезла.
— Женщина, небось, — подумал Бобкин. — Вреди¬на.
Его грызла зависть. Сам он кроме светло-коричневого оттенка с мелкими черными точками ничего излучить не мог.
— Еще бы дали попытку, — вздохнул он. — Уж тогда бы я не оплошал, заработал бы бархатисто-черный цвет. Был же у меня однажды светло-черный. Так нет. Уго¬раздило попасть в семью монаха.
— Мы играем или нет? — спохватился Бобкин. — Хва¬тит. Небось, опять под шу¬мок жульничаете? Откуда второй козырной туз у Лошадева? Он ведь сейчас отыграется! — Бобкин осек¬ся под пронзительным взглядом Евгения Павлови¬ча. — Да ладно. Я пошутил. Моя работа.
Туз превратился в шес¬терку.
Лошадев гневно пос¬мотрел на Бобкина:
— Вы... вы...
— Не сопи, — пробормо¬тал Бобкин, ощущая на себе взгляд Евгения Павловича.
Вся компания в течение нескольких минут молча продолжала игру. Вскоре Лошадев проиграл.
— Не горюй, — похлопал его по плечу Бобкин. — Еще успеешь отыграться. Ну, а сейчас мы с Евгением Пав¬ловичем отойдем по прави¬лам в сторонку и подума¬ем.
— Как будем наказывать? — шепнул он Евгению Пав¬ловичу. — Предлагаю пере¬крестить, — он гоготнул. — Уж тогда-то он повертится.
Евгений Павлович мол¬чал, поджав губы.
— А еще лучше, — посо¬ветовал Бобкин, — отпра¬вить его в черную дыру. Пускай знает, как проигрывать.
Он посмотрел в сторону Лошадева. Тот поежил¬ся. Евгений Павлович мол¬чал.
— Ну? — с нетерпением произнес Бобкин. — Чего молчишь? Предлагай.
Евгений Павлович смот¬рел в одну точку. Наконец он произнес:
— Отправить его на Зем¬лю... Смеху-то будет, ког¬да он вернется.
— Да ты чего, — удивился Бобкин, — а если он черный цвет заимеет? Представляешь, как гор¬диться будет! Сейчас-то у него бледненький, корич¬невый.
— Он ведь опять все за¬будет, — с легкой настойчи¬востью сказал Евгений Пав¬лович. — Ему в теле не до цвета будет.
— А вообще-то давай, — загоревшись идеей, с жа¬ром произнес Бобкин. — Интересно, что из этого щупленького выйдет. А ну как священник? - он захо¬хотал и еле выдавил: — Представляешь?
Немного успокоившись, он произнес:
— Вызываем главного?
Евгений Павлович слег¬ка кивнул. Бобкин медлен¬но сказал заковыристое слово и спустя мгновение все услышали громоподоб¬ный голос, доносившийся со всех сторон.
— Ну? — с нетерпением произнес кто-то.
— Мы хотели бы, — ро¬бко произнес Бобкин, — отправить этого, — он кив¬нул в сторону Лошадева, — на Землю. В качестве нака¬зания. Ну и... — он ухмыльнулся, — для смеха…
— Понятно, — хохотнул голос.
Лошадев неожиданно исчез.
— Он на Земле,— проро¬котало пространство и за¬тихло.
— Подождем, — делан¬но торжественно сказал Бобкин.
Спустя некоторое вре¬мя к ним подошла какая-то душа и чуть робко спроси¬ла:
— Можно мне с вами?
— Что? — оборвал нерв¬но Бобкин.
— Играть.
— Нет! — отрезал Боб¬кин. — Сейчас вернется наш партнер, и мы продолжим.
— Вы еще не знаете? — удивился подошедший.
— Что? — чувствуя раз¬дражение, сказал Бобкин.
— Он же попал к тем.
— Че-го-о? — опешил Бобкин.
— Я говорю, он попал к тем. Светлым.
— Как? — остолбенел Бобкин. — Он же наш. Тем¬ный.
— Не знаю, — с безраз¬личием ответила душа. — Говорят, он исправился. Те¬перь голубого цвета.
— Голубого, — скривил губы Бобкин. — Я всегда догадывался, что из этого Лошадева не выйдет ниче¬го путного. Интеллигент. Следовало ожидать. Привычки у него.
Бобкин мотнул головой.
— Так мне можно с вами? — повторила душа.
Бобкин вопросительно посмотрел на Евгения Пав¬ловича. Он кивнул.
— Бледненький ты какой-то, — поморщился Боб¬кин. — Да, ладно. Садись.
Новичок плохо играл, и Евгений Павлович легко сде¬лал так, что он проиграл. Бобкин во время игры ув¬лекся картами и не слышал, о чем говорил Евгений Пав¬лович и Кошкин (так звали новенького). Лишь в конце игры, когда они договари¬вались, каким будет нака¬зание проигравшему, Боб¬кин заметил, что Евгений Павлович уже в который раз советует отправить нович¬ка на Землю. Он даже на¬стаивал на этом. Бобкин подозрительно посмотрел на Евгения Павловича и вдруг с ужасом заметил, что тот стал светло-черно¬го цвета.
— Постой-ка, — ахнул он. — Ты ведь, когда пришел сюда, был черным. А те¬перь... Как так вышло? Ты же не делал ничего добро¬го? Так как же ты умудрил¬ся?
Евгений Павлович мол¬чал.
И тут Бобкин вскрикнул:
 — О чем, о чем ты гово¬ришь со всеми игроками? Теперь мне понятно, поче¬му они все возвраща¬лись обратно. Твоя работа?
— Ах, ты, — он зажмурился и выдавил: — Предатель.
Евгений Павлович спо¬койно посмотрел на Бобкина и медленно, с расста¬новкой произнес.
— Зови главного. Проиг¬равший ждет.
Странно, но Бобкин под¬чинился. Он уже как-то незаметно для себя привык во всем подчиняться этой спокойной, хладнокровной душе.
Кошкина отправили на Землю. Он, как и предпол¬агал Бобкин, больше не вернулся.
Спустя некоторое вре¬мя Бобкин заметил, что черных пятен на нем боль¬ше нет. Более того. Он стал думать, так ли уж нужна ему эта беззаботная веч¬ность и бесконечная игра.
Иногда он вспоминал о бархатно-черном излучении и с ужасом глядел, как ста¬новится все светлее. Но он откидывал все мысли и ду¬мал: «Пропадать, так про¬падать».
1995 г.