Дела давно минувших дней...

В тот день все складывалось как нельзя лучше. Я дослушала лекцию по физике, что было для меня большой редкостью. Не потому, что я была злостной нарушительницей дисциплины или не любила этот предмет.
Нет!

Моя институтская подруга Натка часто приглашала меня к себе домой на выходные. Чтобы успеть на электричку, нужно было уйти с последнего часа лекции по физике. Мы предусмотрительно усаживались на вершине амфитеатра первой физической, приоткрывали дверь и в назначенное время бесшумно просачивались из аудитории.

Почему бы не покинуть аудиторию во время перерыва?
Ну, во-первых, узрев поредевшие ряды слушателей, преподаватель мог сделать перекличку, и списки прогульщиков передали бы в деканат, а во-вторых, это ведь гораздо интереснее: стремительно и бесшумно исчезнуть из аудитории именно в тот краткий миг, когда преподаватель поворачивался к аудитории спиной!...

Нам, желторотым первокурсникам, казалось, что лектор не заметит нашего исчезновения, мы упивались своей находчивостью и ловкостью, начисто забыв, что все преподаватели-в прошлом студенты, и наши наивные «хитрости» со «шпорами», враньем о причине опоздания, увиливанием от лекций для них ясны и понятны. Ведь они в свое время тоже не были паиньками.


Лекция была последней в пятницу, но, несмотря на это, аудитория была всегда полна. Большинство присутствующих были девушки, иногда даже не с нашего потока. Это объяснялось не эпидемической вспышкой любви к физике, все было гораздо проще.


Лекции читал господин Кирпиченков.


Черные кудри до плеч, смуглая кожа, синие глаза, джинсовый костюм, ковбойские туфли на высоких каблуках…
Нет, в богатейшем русском языке не хватает слов и красок, чтобы описать его сногсшибательную внешность.
Человек с кинематографическими данными-и преподаватель физики с неприемлемой фамилией КИРПИЧЕНКОВ! Он весь состоял из противоречий, был недоступен и загадочен, как северное сияние, которое можно только наблюдать! И восхищаться!....

Если бы хваленый Ричард Гир, а вместе с ним и секс-символ всех времен и народов Антонио Бандерас увидели бы, КАКИЕ преподаватели читают физику в затерянном на русских просторах институте, они бы, зарыдав и посыпав голову пеплом, утопились бы в первом попавшемся Миссисипе.

 
Господин Кирпиченков увлеченно раскрывал ту или иную тему, выводил нужную формулу, победоносно оборачивался в зал со словами: «А сейчас мы получим эту же формулу, но уже в интегральном виде!», и в помещении раздавался характерный звук: это с хрустальным и фарфоровым звоном разбивались под его взглядом девичьи сердца, а шторы на окнах трепетали от единого: «Ах!...».

Полагаю, господин преподаватель и не догадывался, что мало кто из девушек ВОСПРИНИМАЛ то, о чем он говорил. Его просто СЛУШАЛИ и СОЗЕРЦАЛИ.
Он с равным успехом вместо лекции по своему предмету мог диктовать таблицу умножения или говорить по-китайски, девушки, сведя глаза к переносице, послушно писали бы под его диктовку любую абракадабру. Справедливости ради должна отметить, что он вел себя достойно, чарами своими не пользовался, был сух и корректен на экзаменах, что, кстати, только подливало масла в огонь.


Так вот. В ту пятницу другая подруга-ростовчанка Галина пригласила меня в гости к своей новочеркасской родне, пообещав интересное общение и много вкусных вещей.
Погода была великолепной, и мы достаточно быстро преодолели пешком неблизкий путь до улицы Аксайской, что рядом с железнодорожным вокзалом. Мы вошли в просторный двор, в котором находилось несколько маленьких домишек, в Ростовской области называемых «флигелями», и один большой дом с широкой лестницей, ведущей на второй этаж.


Подруга начала экскурсию.
За невысоким заборчиком был в разгаре банный день: толстая мама тщательно драила своих славных карапузов, попеременно то окуная их в воду, то извлекая обратно. Критически осматривая свое очередное мокрое дитя, она либо заново погружала его в купель, либо отставляла в сторону для просушки.
Купание проходило в абсолютной тишине, дети не визжали, не брызгались водой, а обреченно ждали своей очереди или покорно сохли на солнышке. Маме было не до разговоров, детей было много, а день клонился к вечеру.
Было непривычно тихо для подобной процедуры, может, потому, что и мама, и детки были нутриями.
Я видела этих зверьков впервые в жизни.

Мама строго покосилась в нашу сторону, но не прервала купания, она продолжала тщательно тереть спинки малышей своими изящными ручками. Отойти не было сил. Наконец, последний ребенок был вымыт, и мама столь же старательно принялась мыть … морковь и протягивать ее деткам.


«Ну, и долго вы там стоять собираетесь?»-громким голосом сказал кто-то над нашими головами.
Мы синхронно вздрогнули.
Голос был из тех, о котором говорят, что от него «приседают кони». Принадлежал он, как ни странно, стоящей на лестнице маленькой кругленькой бабуле-бабушке моей подруги.

Нас пригласили в дом.

Я вошла в комнату и обомлела. На стенах висели фотопортреты родственников хозяйки, украшенные рушниками. В основном, это были офицеры-казаки с густыми чубами из-под заломленных фуражек, с завитыми усами, с саблями, медалями, крестами и прочими атрибутами далеких лет, стоявшие, сидевшие в креслах и на конях, застывшие в картинных позах.
На улице было жарко, а в стерильно чистых комнатах стояла душистая прохлада. Казалось, что я попала в те времена, которые описывал в своих книгах любимый мною Михаил Шолохов. Еще минута, и в курень, мягко ступая в белых вязаных носках, войдет Гришка Мелехов или легкой тенью пронесется, поводя плечами, чернобровая красавица Дарья.


Мои грезы были прерваны трубным голосом хозяйки, пригласившей нас к столу. Самое время было вновь впасть в ступор, потому что на столе не было только птичьего молока.
«Садитесь уже,»-сказала строгая хозяйка.
Очень хотелось есть, но под ее пристальным взглядом кусок в горло не лез.
«Бабуля,-давясь от смеха, сказала моя подруга, -да не смотри ты так на Наташу, здоровая она, здоровая».
После этих слов аппетит и вовсе пропал. А подруга, смеясь, стала объяснять, что, по мнению бабули, здоровая девушка должна быть «справной», т.е. в теле, и весить хотя бы килограмм 70.
 
Бабуля продолжала критично осматривать меня.
«Вот худая такая, так хоть бы косу не отрезала,-вздохнув, сказала она. –Поди, парни и внимания не обращают. А на что смотреть-то: худа, косы нет, брови-и то ниточкой. Я вон в годах, а брови каковы!»
Брови и впрямь были замечательные: в палец шириной, и при седых волосах-черны, как уголь.

Похвалив брови, пообещав отпустить волосы до пола и не выщипывать свои брови никогда в жизни, я была прощена и принята в стан «своих».

«А теперь-паштет из гусиной печенки!»-провозгласила бабуля, а я едва поверила своим ушам.
Как, разве такие блюда существуют на самом деле? Не на сказочном пиру их подают, а вот так, запросто, я сейчас попробую нечто необычное?!

Вкус был действительно невероятным: паштет бесследно растаял во рту.
Бабуля, выслушав слова восхищения, стала, как и всякая умелая хозяйка, хаять свое блюдо, утверждая, что оно получилось невкусным, слегка то-ли подгорело, то-ли, наоборот, недопеклось.
И вообще пересолено. Или недосолено...
Как-то не удался паштет нынче, вот и все!

Виной этому были времена, в которые мы жили. По всему выходило, что в годы ее молодости вода в реках была чище и теплее, зимы - снежнее, гуси - значительно крупнее, куры несли яйца размером с мужской кулак, а быки были такого роста, что и рога не достать.
Порядком объевшаяся подруга, почти засыпая, все же подтрунивала над ее воспоминаниями и просила показать, какого размера были куры, несущие ТАКИЕ яйца и не назывались ли они страусами, а быки-гиппопотамами, за что была отправлена в другую комнату, где благополучно и уснула.
Меня тоже клонило ко сну, но рассказы бабули увлекли.


«Ты вот что сделай, -все еще озабоченная моей, по ее мнению, непрезентабельной внешностью, сказала она мне.-Поутру пеки себе шарлотку. Авось и поправишься.»
 
Стыдясь, я призналась, что не только не умею печь это чудо кулинарного искусства, но и не имею о нем понятия: не пробовала и даже не видела, на что оно похоже.
Бабуля опешила: «Не знаешь, как шарлотку печь? Да как же ты замуж пойдешь, чем мужа кормить будешь?»
И она, негодуя, стала рассказывать способы приготовления самых простых, на ее взгляд, блюд: фаршированных индеек, домашних колбас, кроликов под какими-то соусами, котлет с грибами внутри и пирогов с грибами, но уже снаружи.

Кулинарные секреты, поведанные мне, влетали в одно ухо и с космической скорость вылетали из другого.

О том ли мысли восемнадцатилетней девушки, гуманитария по складу ума, учащейся в техническом ВУЗе с численностью студентов в 22 тысячи, основную массу которых составляли юноши?!

Из обильной информации все же запомнилось, что миндаль нужно ОБЯЗАТЕЛЬНО поджаривать, а сахарная пудра получается нежнее, если сахар толочь в медной ступке.

Бабуля говорила, а руки ее ни на минуту не останавливались. Она что-то молола, толкла, терла, смешивала и раскладывала по блюдцам. Мне было скормлено громадное количество бутербродов: на батон, смазанный сливочным маслом, щедро укладывался творог, а сверху все поливалось вишневым вареньем.


За все время моего пребывания я выслушала много интересного: о приезде в Новочеркасск Николая Второго, о восстании 1962 года, о подземном ходе, ведущем из подвала Новочеркасского собора к церкви то ли в Мишкино, то ли в Малом Мишкино, по которому можно было проехать на экипаже, запряженном тройкой.
На мой робкий вопрос, почему бы на тройке не поскакать поверху, а не под землей, она хмыкнула, мол, времена раньше были неспокойные, а люди куда умнее и предусмотрительнее нынешних, и если уж они построили такой подземный ход, то, видать, так и было нужно.
Аргументы были бесспорны, и возражать я не стала.


В какой-то из моментов я обернулась и увидела женщину, стоящую у входа. Не было никакого сомнения: это - бабулина дочь, умница и красавица, точная ее копия, только несколько выше и крепче, с такими же густыми и выразительными бровями. Из внешности особенно запомнились белые крупные бусы, которые в нарушение законов физики не висели на шее, а лежали горизонтально, своим видом опровергая закон всемирного тяготения.
«Вот и дочь моя,-залюбовалась бабуля.-Хороша, правда?»
Я не посмела не согласиться. Все в ее внешности соответствовало бабулиным канонам: вес явно за 90 килограммов, брови, повторюсь, невыщипаны, только косы не было, что и являлось, по мнению бабули, причиной затяжного незамужества ее дочери. Дочь послушно смела со стола все, что ей было предложено, и подозрительно быстро покинула столовую.

Я опять осталась наедине с хозяйкой. Конечно, я уже догадалась, что бабуля давно утомила все свое семейство воспоминаниями, и я стала объектом ее словоохотливости, но мне было очень интересно слушать все эти рассказы о временах давно ушедших, которые для этой женщины назывались просто «вчера».


«Вот и я была так же хороша,-продолжала бабуля.- От парней проходу не было. Бывало, прийду на игрища, а парни так и вьются, один, этот, Мишка, на ТУБАРЕТКУ влезет и давай о революции болтать. А мы, не будь дураки, ТУБАРЕТ-то и выбьем, нам танцевать да петь охота, а не о революции какой-то слушать».
«А кто он был, Мишка этот?»-поинтересовалась я.
«Да как же, видела ты его, вон памятник ему на «Кругу» стоит, Мишке-то,»- сказала бабуля.
«А фамилия его как?»-слегка оторопев от догадки, спросила я.
«Да Кривошлыков,- как о чем-то обыденном, сказала бабуля. –Маленький был такой, дробненький. Убили его в Гражданскую».

 
Кривошлыков…
Герой Гражданской войны, казненный белоказаками 11 мая 1918 года вместе с Федором Подтелковым. Им установлен памятник на «Кругу» - площади на северном въезде в Новочеркасск. Они вместе погибли, и памятник запечатлел их рядом, плечом к плечу: невысокий Кривошлыков и крепкий Подтелков…
Руководители Донской республики.
Была и такая.


Странное чувство нереальности происходящего охватило меня. Передо мной была женщина, жившая в те годы, о которых я могла только прочесть в учебнике истории или литературном произведении; строгие и лихие люди с пожелтевших фотографий были ее родственниками, а человек-памятник жил рядом с ней и приставал к сверстникам с разговорами о светлом будущем, в котором ему была уготована ранняя смерть.


А бабуля продолжала наше путешествие в ее далекую юность.
«Вот однажды мы с подругой у нашей станичной ведьмы украли книгу колдовскую и решили сами с нечистым встретиться. Надо ночью у реки продать черного котенка  тому, кто за ним придет. Сможешь продать-станешь ведьмой, не сможешь-ударит нечистый тебя и будешь всю жизнь с печатью на лбу ходить, а то и рассудка лишишься. Мы пошли к реке.
А темно как было, а страшно!
Сидим в кустах вдвоем, боимся, вдруг как загремит все вокруг, кусты затрещали, и на поляну выходит не зверь, не человек, а не пойми что. Мохнат, черен весь, рычит и к нам идет.
Испугались мы с подружкой, да в реку и сиганули, переплыли на другой берег, в стог забились, так до утра и просидели, все дрожали, испугались очень. Домой пришли, когда солнце вон где стояло, а вечером все над нами потешались, это ведь ребята наши нас пугали, шубы навыворот надели, да и бегали по берегу. »
 
Далее последовали рассказы о ведьмах и их проделках: о превращении их то в свиней, то в кошек, то в собак, об отрубленных лапах, наутро обернувшихся руками, о молоке, украденном колдуньями у коров, о домовых, заплетающих в косу гривы лошадей и прочем. По всему выходило, что ведьм в те времена было великое множество, складывалось впечатление, что побольше, чем обычных людей.

«А вот как различить, ведьма перед тобой или кошка?»-спрашивала меня бабуля и сама же отвечала: «В глаза кошке (собаке, свинье) посмотри безотрывно, если она глаза не отведет-точно ведьма!»

Я от души посмеялась и, обремененная обильным ужином и приобретенными знаниями, стала собираться домой. К удивлению обнаружила, что за окном глубокая ночь.
Бабуля проводила меня к калитке и спросила, где я живу. Услышав адрес, бухнула: «А местечко-то препоганенькое, ведьминское местечко-то. Там с бугра девки в речку сигали, топились, одним словом.»
Стало как-то неуютно, ехать в темную неизвестность расхотелось, и я поинтересовалась, с чего это девки с бугра прыгать вздумали, если учесть, что люди в те времена были значительно умнее, нежели мы.
«От любви неразделенной, от печали, да мало ли еще отчего,»-грустно ответила бабуля, и мы расстались.

Освещенность улиц в Новочеркасске в те времена по местным традициям оставляла желать лучшего, стало совсем жутковатенько, и я ускорила шаги в сторону вокзала. По пути мне попадалось множество кошек, только вот притормаживать для установления их принадлежности к ведьминскому племени желания у меня как-то не было. Я успела на последний автобус и в одиночестве доехала до Круга.


Автобус ушел, а я осталась на площади. Чувство тревоги меня не покидало, я обернулась и посмотрела на памятник, черные фигуры которого мрачно вырисовывались на звездном небе, в этот миг раздался душераздирающий кошачий вопль, и... я понеслась под гору. Вся ирония и здравый смысл растаяли, как снег. Мне было СТРАШНО.

Если бы кенийского бегуна обрядили в босоножки на каблуках в 15 см, он бы ни в жизнь не обогнал меня в тот вечер. Побив все возможные рекорды с трепещущим сердцем я примчалась к дому, где снимала квартиру, и, не в силах тратить время на отпирание замков ворот и дверей, влезла в окно своей комнаты, где мирно посапывала моя подружка, видя десятый сон.


Кстати, тоже необъяснимая особенность, присущая домам в Ростовской области: дом выходит окнами на улицу, а в продолжение его фронтальной стены возводится мощный и высокий забор с железными воротами и замками. Вероятно, предполагается, что недоброжелатель предпочтет возиться с запорами, а не разобьет окно.

Я долго вертелась в кровати, а в голове кружился коктейль из отрубленных лап, черных котов и говорящих свиней в вывернутых шубах.


Наутро было солнце, легкий туман. Я спросила у квартирной хозяйки Федоровны, часто ли бывали случаи падения людей с кручи, она удивилась и сказала, что таких происшествий на ее памяти не было.

Я подошла к обрыву и от души порадовалась, что нынешние «девки» "поглупели" до такой степени, что уже не бросаются добровольно с кручи в воду, а решают свои душевные проблемы другим, более цивилизованным, путем.

В память же от этого дня у меня осталась привычка пристально всматриваться в глаза кошек, что, надеюсь, вызывает у них лишь легкое удивление.