В следующей жизни

«…Мы встретимся с тобой в следующей жизни, Лара! Там я буду здоровым, красивым и полным сил, и ничто не помешает нашему счастью. Любимая, родная моя, осмелюсь хотя бы в письме нежно обнять и поцеловать тебя. Прощай. Я много думал над выбором — он верен. Болезнь изуродовала меня, сделала ни к чему не пригодным калекой. Стихи мои, пусть даже они и хороши, — это всего лишь стихи. Я — неполноценный человек, такого ты не заслуживаешь. В этой жизни у меня нет никаких шансов быть с тобой, Ларочка. А жизнь без тебя мне не нужна. Люблю бесконечно. Прощай». — Андрей отложил ручку, потянулся к стоящему возле стола костылю и тяжело поднялся с кресла.

Прохладный весенний ветер играл легкой занавеской. Подойдя к балконной двери, Андрей попытался костылем отодвинуть занавеску, но костыль запутался в легкой ткани, и Андрей раздраженно отбросил его. Он шагнул на балкон, опираясь на  дверной косяк, подтянулся, ухватился за перила и, навалившись на них животом, стал всматриваться вглубь двора, как будто надеялся увидеть там кого-то долгожданного.

Из двора на высоту двенадцатого этажа поднимался терпкий, сладковатый запах крошечных березовых листочков, первой травы и согретой солнцем пыли. Майский ветер был так деликатно нежен, что захотелось плакать.

«Пора, вот сейчас пора, — решил Андрей, — а то не смогу…»

Он наклонился еще сильнее, потом отпустил перила и кувырком вниз полетел навстречу серому асфальту, зеленой траве на узкой полоске газона и  нагретой солнцем пыли. Он летел с открытыми глазами и видел, как серый асфальт тоже стремительно летит к нему и вот прямо сейчас больно ударит в лицо…

Удар. Боль взорвалась чем-то багровым в голове. А потом наступила Темнота…

*   *   *

Он не помнил, сколько длилась Темнота. Просто однажды вдруг вспыхнул свет, и он увидел себя стоящим на светло-сером линолеуме — без костылей. Попробовал подвигаться — мускулистые бедра послушно напряглись, и ноги двинулись по линолеуму легко и быстро. Это было счастье  — чувствовать свое тело сильным. Его захлестнула радость:

«Здоров, совершенно здоров! Полон сил, молод. И красив…  — он замедлил бег, стараясь получше разглядеть свое отражение в гладком покрытии: — Она полюбит меня, теперь обязательно полюбит. Какие большие глаза… А челюсти! Мощные, сильные, как и положено настоящему воину и защитнику. Ноги — стройные, быстрые, идеальной формы — все шесть. И украшены великолепными шипами…»

Откуда-то сверху раздался громкий шум. Он поднял голову и увидел ее — свою Лару! Она стояла над ним и громко кричала что-то — он не мог разобрать, что она кричала, — таким громким был голос. Ее красивое лицо исказила гримаса гадливости.

— Лара, я вернулся, как и обещал! — он рванулся вверх, к любимому лицу, но Лара отпрянула, а он упал на спину, но не успел встать…

Последнее, что он видел, была стремительно летящая на него подошва тапка. Хруст плотных надкрылий — и конец…

*   *   *

…Лара — молодой хирург в районной клинике — в одном тапке вернулась к столу, села в кресло, включила настольную лампу и взяла в руки закапанный слезами листок.  Руки у нее были  тонкие, нежные, как и подобает красивой романтичной девушке, вовсе не как у хирурга. Хотя она была очень хорошим хирургом.

В кабинет вошла другая девушка — медсестра Юля.

— Звали, Лара Михайловна?

— Нет-нет, Юля, тебе показалось.

— Да ведь кричали же на всю больницу!

— Таракана испугалась. Огромный, черный. Выскочил откуда-то из щели на середину кабинета и как прыгнет на меня, представляешь?.. Никогда не видела, чтобы тараканы прыгали, вот и закричала, извини. — Она вдруг уронила голову на скрещенные руки и громко заплакала.

— Лара Михайловна, Лар, ну ты что? Что с тобой? Разве можно так из-за таракана… сейчас я валерьяночки накапаю… Вот, выпей!

— Я не из-за таракана, Юль… просто как-то не складывается у меня в жизни ничего. Как будто я не в свое время родилась. Живу, хожу — как в тумане, никто меня понять не хочет, все время одна. Потому что этим современным мачо наплевать на то, что мне дорого, ну а мне смешны их интересы… Был один человек, наш больной… ты его помнишь, Андрюша Карпов, с  артрогрипозом. Вот он умел чувствовать тонко, прямо в душу заглядывал. Какие прекрасные стихи он писал, Юля! Мне казалось, что он, как и я, из другого времени, и что мы здесь друг друга нашли — два потерянных одиноких странника, две половинки одной души… Все думала, все мечтала, что можем быть счастливы вдвоем. А болезнь… ведь его болезнь лечится. А если и не вылечить, так разве может это быть преградой для настоящей любви?.. И вот, письмо сегодня получила… Он прыгнул с двенадцатого этажа, Юля! Его больше нет, моего странника, и моей души теперь осталась половина. Написал, что любит меня, — и прыгнул. Как же я теперь, опять одна… Ну зачем, зачем он это сделал!  — Лара опять заплакала,  прижала к губам измятый влажный листок и, закрыв глаза, прочитала на память: —  «…Мы встретимся с тобой в следующей жизни, Лара! Там я буду здоровым, красивым и полным сил, и ничто не помешает нашему счастью… Люблю бесконечно. Прощай».