1682 Хроники стрелецкого бунта - 9

Стрельцы, стрельцы, - суетился на крыльце Хованский. – Вон, царевич-то. Вон Иван. Живой. Царя-то постеснялись бы, стрельцы. Расходитесь. Живой Иван-то… Ну, что же вы?
Матвеев вывел царевича Ивана поперед  бояр и велел ему спуститься ступенькой ниже. Смотрите, дескать, стрельцы. Вот он царевич.
 - И не  задушил его никто, - улыбался и часто тряс бородой боярин Хованский. – Вот он. Расходитесь, стрельцы.
Стрельцы притихли. Тихо стало перед Красным крыльцом.  Тихо и напряженно. Будто натянулась до предела струна: и либо лопнет она сейчас со звоном, либо ослабнет на радость боярам. И ослабла бы она, может быть, всё уж к тому шло, но Матвеев чуть-чуть не стерпел да кивком головы велел князьям  Черкасскому, Шереметьеву и Голицыну подойти к стрельцам поближе, чтоб  продолжить их уговаривать лаской.  Показалось Артамону Сергеевичу, что должны сейчас поддаться уговорам столь уважаемых людей стрельцы. Должны. Поддаться, успокоится  и уйти от палат царских.  Поскорей захотелось боярину доброй развязки тугого узла смуты.  Уйдут сейчас стрельцы от крыльца, а как уйдут, так сразу и одумаются. А одумаются, так и спрос с них надо чинить наистрожайшим образом. Чтоб никому неповадно… Но получилось как-то наоборот.  Завидев приближающихся бояр, стрельцы опять загудели, словно встревоженный улей. Недоброе почуяли стрельцы в блеске озабоченных  боярских очей.
 - Пусть нам царевич слово скажет, - послышалось зашумевшей толпы. – Не забижают ли его?
А дюже бойкий, в легком хмелю, стрелец Ванюша Кузькин, растолкав бояр, вбежал на крыльцо, бухнулся перед царевичем на колени и завопил истошно:
 - Да будь ты наш государь! Пусть твой верх будет! А изменников мы всех к ногтю! Верно, братцы?!
Царевич испугался и кинулся прятаться за боярские спины. Ванюшку же схватили под руки верные стрельцы из полка Сухарева и стащили с крыльца.
 - Да, успокойтесь, стрельцы, успокойтесь! – вновь забегал перед горячившейся толпой князь Хованский. – Расходитесь. Без вас решат, кому царем быть. Бог решит!
 - Не хотим, чтоб без нас! – многоголосно откликнулись стрельцы. – Не хотим! По справедливости хотим!
Толпа двинулась на первый боярский заслон. На уговорщиков. Князю Михайле Черкасскому порвали кафтан.
«А к ним вниз послали уговаривать бояр князь Михайла Алегуковича Черкасского, на нем и кофтан изодрали, князь Ивана Андреевича Хованского, Петра Васильевича Шереметьва Большого, князя Василия Васильевича Голицина».
Оттеснив  ругавшихся бояр, стрельцы заполнившие половину крыльца, встали на колени перед царицей, царем и царевичем да стали спрашивать их:
 - Не обижает ли кто вас?! Вы только скажите. Назовите имена изменников сих. Скажите нам. Кто?! Пусть покажутся!
Из задних же рядов ор зачался:
 - Долгорукого сюда! Пусть ответит за все злобы свои! И Мишку, сынка его, сюда подать! У. ирод! Ромодановского, давай! Нарышкиных! Ваньку давай, Ваньку! Это он одежи царские примерял да зелье отравное варил! А Матвеев где?! Колдун подлый! Мишку Лихачева сюда! Пусть за казну ответит! Где он  денег на хоромы новые взял?! Нарышкиных дай! И дьяков мздоимцев сюда! Хватит кровушку нашу сосать!
«И они били челом великому государю и боярам, извещали, чтоб великий государь им указал выдать бояр князя Юрия Алексеевича Долгорукого, князь Григория Григорьевича Ромодановского, князя Михаила Юрьевича Долгорукого, Кирила Поллуэхтовича Нарышкина, Артемона Сергеевича Матвеева, Ивана Максимовича Языкова да боярина и оружейничего Ивана Кирилловича Нарышкина, постельничего Алексея Тимофеевича Лихачева, казначея Михаила Тимофеевича Лихачева, чашника Семена Ивановича Языкова, думных дьяков Лариона Иванова, Григорья Богданова, Данила Полянского, Аверкея Кирилова,  спальников Афонасья, Льва, Мартемьяна, Федора, Василия, Петра Нарышкиных».
Кричали стрельцы и во все глаза на царицу смотрели на Наталью Кирилловну. Почему на неё? А кто ж их знает? Вот, захотелось им сейчас чем-нибудь доказать преданность царице. И всё тут! Назови она сейчас имя любого недруга своего, так стрельцы его в клочья раздерут. Им только намекни. Но царица молчала. Наоравшись вдоволь, стрельцы опять успокоились и стали пятиться с крыльца.  А чего им теперь еще оставалось? Царевич жив. Царица о помощи не просит… И не только не просит, она еще и крикнула дрожащим голосом:
 - Нет у меня врагов здесь, стрельцы!
И вновь Хованский перед ними. Уговаривает.
 - Идите стрельцы, идите. Государь  услышал чаянья ваши. И каждому воздаст. Каждому. Идите. А вам сейчас винца, ради замирения выставят. Вы, только, идите…
И ушли бы стрельцы. Поддались они, вроде, уговорам. На самую малость не повернули напопятную смутьяны.  И повернули бы, если б не взыграло ретивое в душе Михаила Юрьевича Долгорукого, сына судьи Стрелецкого приказа. Сам-то судья, Юрий Алексеевич, как только царь Федор Алексеевич преставился да  первые ростки стрелецкого недовольства появляться стали, так сразу же больным сказался и сыну своему строго наказал:
 - Сейчас, Мишка, Нарышкины с Милославскими за власть грызться зачнут, как голодные псы за телячий мосол, так ты смотри в оба. Равны силы у них, здесь просчитаться недолго. Пойдешь за одних, а верх другие могут взять. Сейчас себя надо по умному вести… Ты поезжай куда-нибудь из Москвы, лучше… Так оно вернее будет.
Михаил слову родительскому внял да на некоторое время из столицы удалился. А вчера вечером приехал и надумал к Ваньке Нарышкину в гости пойти, в Кремль да задержался там до утра.  Утром на глаза Матвееву попался, вот уж где натерпелся Михаил Юрьевич… Как его только Артамон Сергеевич не корил…  Не стыдил как… Семь потов сошло. Стыдно было, что отца послушал… Полегче стало на душе, когда они с Ванькой вина заморского по кубку осушили. Полегче и повеселее.
А как стрельцы подошли, встал Долгорукий вместе с другими боярами семью царскую  оберегать. Мало ли чего? Вот, и глянул как-то ненароком Михаил Юрьевич на испуганную царицу вдовую, на Марфу Матвеевну да комок к горлу его подступил.
- Она-то чего так страдает? И постоять теперь за неё некому… Красота-то, какая….
Нравилась Марфа Михаилу давно, еще, когда она и замуж за царя, за Федора Алексеевича идти не удумала. Да, что там думать, в мечтах её девичьих ничего подобного и случиться не могло. Другое дело Миша Долгорукий…  А мечты девичьи не всегда от глаза постороннего укрыться могут… Не раз они беседовали ласково…   Это уж потом, когда она царицей стала, Михаил Юрьевич глаза в её сторону поднять боялся… Теперь-то другое дело. И привиделось Михаилу Долгорукому, как разогнал он смуту стрелецкую в миг один, а потом под руку с Марфой Матвеевной…
Растолкал Михаил Юрьевич бояр, выскочил на ступени перед стрелецкой толпой да заорал таким сердитым голосом, что мороз по коже
  - А ну пошли отсюда, собакины дети! Совсем страх потеряли! Вот, ужо, я вас! Всем головы порублю!!!
Словно пылающий уголь в сухое сено, пал крик боярский в сомневающуюся толпу стрельцов. На мгновение  притихла она и взревела:
 - Бей, бояр! Коли, кровопивцев!
Первым на пики подняли Михаила Юрьевича Долгорукого.  Потом Языков горячую руку попался. Его саблями рубить стали. И опьянила эта кровавая потеха стрельцов. И пошли они вверх, круша всё на своем пути. Вой, крики, проклятья, хлопки выстрелов ружейных и вновь набат над Москвой загудел…  Матвеев, в ужасе попытался за спиной царицы укрыться, но схватили его за полы кафтана да тоже на копья вниз кинули. Царице десятник Никитин сказал:
 - Ты нас, матушка, не бойся. Волоса с головы твоей не упадет. Мы всегда оберегать будем: и тебя, и государя, и царевича… Мы, только, сейчас с боярами поквитаемся да всех бесов из кремля вышвырнем. Очистим палаты ваши от бесовского отродья… Ради покою, вашего…
Князь Ромодановский искал спасенья у Патриарха, но его выволокли на площадь и стали кромсать протазанами – широкими копьями в форме трезубцев.
«И пошли они вверх с ружьем в его великого государя хоромы и к государыне царице, и к государю царевичу, и к государыням царевнам и искали в хоромех и везде.  И взяв боярина Артемона Сергеевича Матвеева, кинули ево с Красного крыльца на копьи, князь Григорья Григорьевича Ромодановского, убили же против Посольского приказу протозаном, а князь Михаила Юрьевича Долгоруково с верху же кинули на копья;»