Глава 30 Счастье Аникея

Любила Клавдия часы перед рассветом. Вышла на край хутора и чуть заметной тропинкой направилась к оврагу, за которым находились коровники. Спешила на ферму.

Осенняя ночь была холодной, и Клавдия зябко повела плечом, плотнее запахивая телогрейку. Остановилась перед оврагом и огляделась. Вот тут, на этом месте, она всегда встречала восход. Любила ощущать себя на грани тьмы и света. Ушла ночь, но рассвет ещё не наступил, и она стоит между ними, наблюдая, как проснулся на лопухе жук, но ещё не осознал своего пробуждения и вяло шевелит усами. Притих ветерок. Встревожилась, но ещё не подает голоса птица. Весь мир уже проснулся, но ещё не понял этого и находится в оцепенении, ожидая главного сигнала — первого луча солнца.

Клавдия устремила взор на вершину холма. Вот сейчас... Сейчас... Она затаила дыхание и... радостно улыбнулась показавшемуся солнцу. Сразу всё ожило кругом: засуетился на лопухе жук, свистнула птица, ветер тронул осенние травы и всколыхнул, рассеивая туман в овраге.

Каждый раз, наблюдая рождение нового дня, Клавдия остро ощущала себя между сном и пробуждением, между покоем и суетой. Казалось, что первый луч солнца всегда падал на неё, словно знал, что Клавдия ждёт его и обязательно подарит взамен свою добрую, счастливую улыбку.

— Хорошо-то как! — воскликнула она.

Весёлая и окрылённая, она уже было, собралась сбежать по тропинке в овраг, когда увидела, что от хутора, напрямки через луг, к ней идёт Аникей.

«Куда это он в такую рань... Ишь, спешит как...» — подумала она.

— Клава, подожди... — окликнул её издалека Аникей и быстро подошёл, тяжело дыша.

— Ты куды собрался?

— Тебя увидать хотел. Знаю, что ты до света на утрешнюю дойку ходишь, но не думал, что в такую рань... Почитай, затемно из дома вышла? Чуть не проворонил тебя... — глядел ей прямо в глаза Аникей, совсем не смущаясь.

— А пошто на меня глядеть? Кажный день на спевках видишь... — улыбнулась Клавдия и подумала, что глаза у Аникея не такие уж и страшные, даже наоборот, какие-то чистые и искрящиеся, ежели глядеть в них прямо и просто.

— На игрищах к тебе подойти нельзя — девки да хлопцы вокруг тебя, как осы над арбузом. Да и разговаривать тебе на спевках некогда — одну песню заканчиваешь, другую начинаешь...

— Ох, ты и скажешь! Вроде я одна пою! Все поют, на то и игрища. А сам-то ты почему всё в стороне держишься? Наши девки не кусаются! — как всегда весело и озорно говорила Клава.

— У меня голосу нету, да и плясать я не мастер... А всё же веселье люблю.

— А вот и неправда! Я слыхала, как ты поёшь. Голос у тебя хороший, только ты его в себе держишь, воли ему не даёшь. Вроде как боишься, что тебя услышат. Вон какой казак, а робеешь, как девка! — развеселилась Клавдия, радуясь, что так легко и просто разговаривать с Аникеем.

Он тоже улыбнулся её словам.

— Говоришь, что я робею? А ежели я возьму, да и украду тебя с игрищ? Кто тогда песни заводить будет?

— Нельзя меня, Аникей, на игрищах воровать. Ежели моего голосу не слышно будет, все зачнут меня искать. Несдобровать тогда тебе!

Смеясь, они не заметили, как прошли по тропинке через овраг и остановились у коровника.

— Ты иди, Аникей, а то я не успею своих коров подоить до выгона на пастбище. Приходи вечером на поляну, там и поговорим, — спокойно и просто улыбнулась Клавдия, словно он был давним и очень близким её другом.

— Мы ноне с хлопцами собираемся большой костёр запалить. Весело будет. А домой ты с девками больше не пойдёшь. Теперь я тебя провожать буду, — осмелел Аникей, почувствовав прилив радости и уверенности.

Они почему-то рассмеялись, и Клавдия, скрипнув подойником, побежала к коровнику, а Аникей закрутился веретеном на месте, резким ударом ладони сшиб красную головку колючего татарника и вприпрыжку сбежал по тропинке в овраг.