Часть десятая. Полное одиночество

    Перед моим взором предстала ужасающая в своем неповторимом гротеске картина. Чудовищных размеров воронка зияла ровно на том месте, где должен был стоять процветающий город Дайс. Безмятежное море равнодушно перекатывало свои волны, по которым скакали, налетая друг на друга, обломки кораблей, ранее преспокойно стоявших в небольшой бухточке. Где-то валялся порванный парус, где-то из песка торчал обломок мачты. Но от самого города не осталось ни одной башенки, ни одного домика, никаких следов. Долина реки Изрин была мертва и пустынна, будто и не возвышались тут никогда каменные стены, не звенели поутру колокола на часовне, не спешили вниз, в долину, купцы к началу торгового дня. Громадные валуны покоились на самом дне воронки. Песчаные края ее избороздили корни вывороченных и поломанных деревьев. Ветерок играл в их мертвой листве, катал по дороге, идущей, видимо, от самых ворот города чью-то потерянную шляпу да трепал грязные длинные волосы худого, сгорбленного юноши – единственного живого существа на всю округу. Юноша стоял на холме, который возвышался над мертвой долиной города, и смотрел на дорогу, на чудовищную воронку и на шумящее на горизонте море странным отсутствующим взглядом из-под спутанных прядей. Он казался идеальным дополнением к руинам: костлявый, сломленный, едва живой и грязный.  Нет, не за этим пролетела я столько миль, не за этим спешила. И снова вопрос "почему" готов был зазвенеть в воздухе. но так и не зазвенел. Ведь не у кого просить ответа.
    Я готова была выть от отчаянья и разочарования. В поисках Дайся я преодолела огромные расстояния, и путь мой был отнюдь не легким. Мне снова приходилось петь на площадях, чтобы заработать на хлеб, и ночевать в конюшнях на сене, а то и вовсе в лесу. Мне пришлось украсть у одного почтенного старичка карту, чтобы поиски мои пошли быстрее, а ведь Аланар говорил, что воровать очень плохо. В конце концов, я почувствовала всю горечь одиночества, когда, сворачиваясь клубочком у костра и утешаясь мыслью, что скоро все это кончится, вспоминала свою прежнюю жизнь в лесной избушке. Одиночество всегда преследовало меня во время путешествий. Но до времени, проведенного в деревне, среди людей, я не ощущала его так остро. Тогда я нуждалась только в Друге. Теперь мне нужно было просто с кем-то поговорить, увидеть чью-нибудь улыбку, услышать...Да хоть ругательства. Но только не тишину. Я устала скитаться по дорогам, слушая, как шумят у обочины деревья. Я даже устала летать по небу,потому что не понимала клекота птиц. А ведь больше там не с кем говорить... Можно было, конечно, найти попутчика. Но вряд ли среди людей найдется идущий моей дорогой. Слишком короток их век, чтобы тратить его на почти безнадежные поиски. Я завидовала Элритэ, который никогда не унывает по-настоящему, можно было даже позавидовать аквалии, потому что она редко когда что-то по-настоящему чувствует, а значит. почти не испытывает боли, но, исходя из уроков Аланавра, ее стоит только пожалеть. Но я знала, что должна окончить поиски, и шла вперед.
    И вот теперь я наконец-то нашла этот город, но его ли я нашла на самом деле? Одни руины. Снова руины. Они подобны пеплу.
    Вздох полного отчаянья вырвался из моей груди. Юноша на холме вздрогнул, дернулся, но так и не обернулся. Я снизилась, приняла человекоподобный облик и встала рядом.
    - Они все погибли. Я снова опоздал, - глухо произнес юноша в пустоту. Большие, почти прозрачные глаза его были влажными. В чертах лицам этого юноши сквозило что-то до боли знакомое, но немного иное, более несовершенное, нежели то, что мне виделось ранее. Я не знаю, хорошая ли у меня память на людские лица, но это лицо было мне точно не чужим. Так же, как и мысли странного незнакомца. Волею случая они стали отражением моих собственных.
    - Я тоже опоздала. Снова, - сама не зная, зачем, вторила я его словам.
    - Теперь все пропало. Я никогда не найду того, на чьи поиски потратил столько времени и сил. След утерян вместе с надеждой. Ведь города больше нет.
    - Города больше нет, - монотонным отзвуком неизбежности повторила я. – Это значит, что и его, возможно, больше нет. Ведь он был в городе.
    - Он был в городе, - отозвался юноша. – Я снова упустил его. Но если он и смог спастись, никто теперь не скажет, куда он направился.
    - Никто не скажет, куда он направился, - мы, казалось, упивались нашим общим отчаяньем. Тонкая ниточка безмолвного понимания и сочувствия протянулась между мною и этим странным юношей, чей огонек сиял неярко и тускло, грозясь вскоре и вовсе потухнуть. Он стал мне ближе, чуть ли не самым близким человеком в этом мире, хотя я ничего о нем не знала. Только то, что у нас с ним общее отчаянье. Этого оказалось достаточно. Ведь он был почти единственным в этом мире существом, которое понимало меня в эту минуту. Так бывает, что далекое становится близким за мгновенья. – Теперь и мне некуда идти.
    - Теперь мне некуда идти. Я шел за ним, опаздывая на несколько дней. Следы его чудодейства были видны сразу. Но я не успевал нагнать его. Время будто несло его на своих крыльях в насмешку над всеми законами природы. Он менял имена, как маски, появлялся то в одном, то в другом месте. Зря я ослушался его совета в свое время.
    - Зря я его ослушалась в свое время, - вздохнула я и вдруг вздрогнула, пронзенная внезапной догадкой. Все это время мы говорили об одном и том же! Как забавно и грустно, что мы вообще встретились! Черты этого юноши, его глаза, немного смуглое заостренное лицо, нос, даже брови… Сходство прослеживалось в любой детали. Как грустно, что я повстречала именно его! Ведь не открыть ему горькую правду я не могу, но как он подавлен сейчас… Страшный выбор. Ведь умолчав раз, я смогу оправдывать себя и впредь. И снова молчать. Но почему мне жутко при одной только мысли, какую боль могут причинить мои слова? Я не хочу делать больно. Друг учил меня милосердию, но забыл объяснить, каково оно, это милосердие...Может, я ошиблась? Обозналась... Какая глупая надежда.
    - Но поздно было возвращаться, когда я понял свою ошибку. Путь назад я отсек с самого начала. Следовать за его серым плащом всюду, добиваться того, чего я, наверное, не достоин, бороться за каждую милю, и, в награду за труды, видеть, как город разрушается по камешку, а ты стоишь на холме, и ничем не можешь помочь тем, кто внутри! Этого ли я хотел... А ведь и он не всемогущ! - кажется, мое появление послужило тем камешком, который предвещает горный обвал. Юноша вдруг сорвался на крик. Он обхватил голову обеими руками и упал в пыль, крепко зажмурившись и стиснув зубы. Слова вырывались с шипением и болью, и их было трудно различить. Но не услышать их тоже было невозможно. – Я не успел даже спуститься с холма. Так и замер тут, как истукан. Когда земля затряслась, и камни, ветер, море – все набросилось на город, завлекая его в страшную круговерть. Я…не мог отвести взгляда. Просто стоял, как парализованный. А там…крики, стоны, мольбы… И подумалось, что если бы с моей деревней случилось такое…За что? За что же это все?
    Я закусила губу и сжала кулаки. На юношу жалко было смотреть. Охваченный душевными терзаниями, он валялся в пыли, проклиная себя за свое ничтожество и захлебываясь отчаянием. Тело его конвульсивно дергалось. Словно неведомый зверь грыз его душу изнутри, причиняя почти физическую боль. Огонек в груди то ярко вспыхивал, то почти угасал до маленькой красной искорки. Кажется, юноша не понимал, где находиться и что происходит вокруг, погрузившись в пучину собственного страдания. И сейчас я добью его надежду окончательно. Потому что молчание принесло бы куда более страшную муку.
    - Ты – брат девушки Мари из деревни у моря, - тихо упали слова в пустоту. Это не было вопросом. Это было вступлением.
    - Да, - юноша отнял ладони от лица и поднял на меня свои большие потухшие глаза. Он был похож и одновременно не похож на свою сестру Мари. Когда в человеке гибнет надежда, он кажется мертвецом. Но я хотела бы, чтобы этот юноша оказался крепче. Потому что была благодарна ему за несколько секунд полного понимания.
    - Твоей деревни больше нет. Ее уничтожила стихия, - четко, звеняще, как удар бичом по лицу. Я даже ждала появления кровавых струй под светлыми-светлыми, как рассветное небо, глазами. Но их не было. Не было даже слез.
    Он не шелохнулся. Не вскрикнул, не ударился в безудержные рыдания. Просто застыл, скорчившись на дороге и вперив в меня совершенно пустой взгляд. Секунды текли, как песок.
    - Твоей деревни больше нет, - сама не зная зачем, повторила я.
    - Знаю, - голос юноши звучал безжизненно и глухо. – Я чувствовал это. Теперь уже точно все. Все, что я искал, оказалось обманом. Все, что я любил, у меня отняли за то, что я позволил себя обмануть.
    Глаза юноши закрылись. Он глубоко вздохнул.
    Поддавшись непонятному порыву, я села рядом с ним и сжала его ледяную ладонь. Как жаль, что я не умею, подобно Элритэ, успокаивать огоньки. Только тушить. Может, стоит сделать это? Было бы это милосердием? Пожалуй...
    - Скажи, ты хочешь жить? – тихо, вкрадчиво спросила я. Я знала, что иным людям проще уйти, чем оставаться в этом мире с израненным сердцем. Я читала о девушках, обрывавших свою жизнь на дне озер из-за несчастной любви, о людях, потерявших все и мечтающих только о конце. Может, хоть так я смогу помочь бедному брату Мари? Принесу хоть какую-то пользу, раз иного мне не дано...
    - Да, - к моему удивлению, юноша ответил не задумываясь.
    - Но ты же все потерял!
    - Да. Я потерял след того, за кем по глупости следовал, я потерял дом, который любил, я потерял сестру, которая была мне дороже всего на свете. Но если я сдамся и умру, то предам Мари, предам всех, кто любил меня и верил в мои силы. А предать родного куда хуже, чем потерять его. Мари не хотела бы, чтобы я впал в полное отчаянье, - с каждым словом голос юноши креп. Он делал поминутные вздохи, все сильнее сжимая мою ладонь, словно сам процесс бытия стал для него нелегким испытанием, которое он во что бы то ни стало вознамерился преодолеть. Сражался с отчаяньем, как умел, и с каждым вздохом, отделявшим его от бездны, искра в груди багровела в страстной попытке разгореться вновь. Глаза его по-прежнему были закрыты. – Просто…просто сложно найти, когда все потеряно….
    Я замерла в задумчивости. Этот юноша оказался сильнее, чем мне казалось. На лице его застыла глубокая скорбь, рана души еще кровоточила, волосы были всклокочены и покрыты пылью, сам он казался жалким и ничтожным под тенью собственного горя, но его еле дышащий огонек еще не был готов угасать. Теперь мне следовало подуть на него так, чтобы не затушить, но раззадорить это еще теплящееся пламя. Если я стану помогать этому странному человеку, беззащитному, распластавшемуся без сил на самом краю, но отчего-то желавшему жить, не так горько покажется собственное поражение.
    Юноша открыл глаза и посмотрел на меня печально, но ясно. В самой глубине темных зрачком промелькнула какая-то искра. То ли злобы. То ли упрямства. А может, надежды... Я облегченно вздохнула. Выкарабкается.
    - Водки бы…, - хриплым голосом попросил он. – Или вина…
    - У меня есть только вода, - быстро сказала я, прекрасно зная, как влияет вино на сознание людей. Оно помогает забыться, но с каждым стаканом огонек человека разгорается все сильнее, словно в пламя подкидывают бумагу, что приводит к его скорейшему потуханию. Алан рассказывал мне когда-то, что алкоголь вредит какой-то печени внутри каждого человека, но печень эта, в отличие от огонька, мне не видна.            
    - Давай воды, - юноша неверной рукой принял флягу, отпил немного, закашлялся и вытер губы тыльной стороной ладони. – Спасибо.
    Он тяжело поднялся, отряхнул от пыли одежду, что нисколько не сделало его опрятней, и смерил меня усталым взглядом.
    - Кто ты? Откуда знаешь Мари и…, - юноша запнулся. – И про деревню? Зачем ты искала Серого бродягу?
    Я подавила вздох. Знала же, что без вопросов не обойдется.
    - Пойдем отсюда, - попросила я. – Тебе нужно умыться и отдохнуть, а меня гнетет этот пейзаж. Я расскажу тебе свою историю.


                ***



    Небольшой костерок весело трещал и плевался искрами, которые багровыми мотыльками взлетали вверх, в отливающее сочным фиолетовым оттенком небо. Последние лучи пламенного солнца окрашивали вздыхающее рядом море в золотистый цвет. Огненные блики падали на лицо сидящего напротив меня юноши, ненароком меняли его черты в безумной игре тени и красноватого света, рисуя на них жестокую маску ненависти и злобы, оставляли на щеках кровавые шрамы, жутковатым отблеском отражаясь в прозрачных глазах. Странно, как может искажать огонь окружающую его реальность, какие образы может создавать своим чарующим танцем. Настоящий художник, талантливый, но беспристрастный. Игрой своего безумного воображения он создает неповторимые картины, существующие всего миг, завораживает, притягивает, манит. Дым, взлетающий вверх от костра, закручивался в прозрачном свежем воздухе изящными колечками и легко уплывал в сторону моря, оставляя после себя едва ощутимый приятный аромат.
    Юношу звали Жаном. Сейчас он сидел напротив меня, подперев рукой подбородок, и медленно обдумывал мой рассказ. Лицо его теперь было чистым и умытым, волосы оказались светло-русыми и неровно остриженными прядями ложились на плечи. Одежда его сушилась неподалеку на одной из торчащих из песка мачт, а сам Жан натянул на себя сменные рубашку и штаны. Я сидела на коленях на мягком песке, придерживая над огнем прутик с нанизанными кусочками яблока. Яблоки нашлись у меня в сумке. Я набрала их по дороге к Дайсу, залетев в чей-то богатый сад. В сумке же Жана обнаружился ломоть относительно не черствого хлеба да головка ароматного сыра. Все это богатство мы поделили пополам и лакомились им на протяжении всего моего рассказа. Еда придала Жану сил, но не вернула радость. На пекущиеся яблоки он смотрел со смесью голода и презрения. Наверное, за сегодняшний вечер он съел больше, чем за целую неделю. 
    Я же прибывала в странном состоянии. Мягкий песок под коленями, аромат печеных яблок, костра и вечернего бриза дурманили и пьянили, заставляя забыться в наслаждении чудным мигом, который подарила мне судьба. Становилось уютно и спокойно. Мысли о погибшем городе, потерянном друге и проделанном впустую пути улетали куда-то вместе с серебристыми колечками дыма. Мне было хорошо. Несмотря ни на что.
    - Ты счастливица, - произнес Жан, наконец. – Жила с ним целую вечность, черпала знания из его колодца, грелась его добротой и любовью и сама же от всего этого отказалась. Ты большая счастливица.
    - Я от него не отказывалась! – смущенно возразила я. – Он сам ушел. Он не хотел, чтобы я общалась с людьми.
    - Наверное, у него были на то причины. Мне самому порой кажется, что я опаснее, чем знаю об этом сам.
    Я фыркнула.
    - Все может быть.
    - А знаешь что? – Жан сменил позу и смерил меня пристальным взглядом, от которого мне почему-то стало неуютно. – Я не верю тебе.
    - Что? – я была совершенно озадачена.
    - То есть верю, но не совсем, - Жан, кажется, был озадачен не меньше. – Попытаюсь объяснить. Безусловно, мы с тобой шли за одним и тем же…э…путником. Все приметы сходятся. Я прекрасно знаю, что на свете существуют маги. Сам встречал их не раз. Я даже могу поверить, что ты можешь в какой-то степени контролировать пламя – такие фокусы доступны особенно талантливым чародеям. Но то, что ты сама являешься повелительницей огня – это, извини, небылица из небылиц. В нашей деревне…в моей бывшей деревне…в общем, там, где я когда-то жил, мы верили в Детей Ветра, которых ты назвала виенди. Они, безусловно, существуют. Но чтобы они вот так, свободно, странствовали по миру… Твоя история переворачивает все с ног на голову. Ты можешь как-нибудь подтвердить свои слова? Тогда, я, возможно, поверю во всю эту несуразицу с повелителями стихий, водными девами и ураганчиками внутри человека.
    - А что тебе мешает просто поверить в это? Без всяких ненужных доказательств? – удивилась я.
    - Видишь ли, я - целитель. Я знаю, что если переборщить с дозой змеиного яда, то человек умрет. Если подсыпать ему в кружку сон-травы, он заснет глубоким сном. Но никогда я не слышал о том, чтобы кто-то мог убить человека, потушив огонек внутри него. Ведь огонька внутри него нет. Побродив по свету, я узнал, что сердце – самая главная часть человеческого тела, не считая мозга, и, если ее пронзить, скажем, кинжалом, то человек умрет. Однажды мы разрезали человека…
    - Вы разрезали человека? – в ужасе переспросила я и даже отодвинулась от Жана подальше. И не думала, что этот милый юноша способен говорить о таких страшных вещах столь спокойно.
    - Мертвое тело, разумеется, - кажется, его насмешил мой глупый испуг. Тонкие губы на миг тронула улыбка. – Это же очень интересно – посмотреть, что у человека внутри. Правда, некоторые люди считают это аморальным, потому как это противоречит их религии. Поэтому целителям приходится действовать наугад, руководствуясь лишь познаньями в травах. Если бы нам было разрешено экспериментировать с трупами, целительство сделало бы огромный шаг вперед, и этих самых трупов было бы меньше. Однако мне посчастливилось рассмотреть внутренности человека во всех подробностях. И никаких огней там не было.
    - Вот ты и сам себе все доказал! – теперь настала моя очередь улыбаться. – Если я вижу то, чего не видят другие, стало быть – я не человек.
    - Или же у тебя просто богатое воображение, - ничуть не смутившись, возразил Жан. Вот упрямец!
    - Но я никак не могу показать тебе твой же собственный огонек, а трюки с пламенем ты сочтешь за магию! Как мне, по-твоему, быть?
    - Ты говорила, что умеешь летать. Докажи!
    Я заколебалась. До сих пор в своем истинном облике я показывалась только одному человеку, и воспоминания о нем навевали лишь грусть с горькой примесью обиды. Да и нормальным Марека назвать было трудно. Маги все-таки несколько отличаются от прочих. Мне не хотелось терять расположение этого юноши, так толком его и не завоевав. Ведь не каждый способен вынести чудовище у себя под боком.
    - Ну? Чего ты медлишь? Я жду.
    - А ты не испугаешься?
    Жан окинул меня полным презрения взглядом, и я поняла, насколько глупым оказался мой вопрос. Как может человек, копающийся в трупах, испугаться какого-то огненного полузверя?
Сделав глубокий вздох, я позвала огонь и ветер. Долго звать не пришлось – все они находились рядом, будто только того и ждали. Все тело пронзило знакомое приятное ощущение, ощущение всесилия вседозволенности, легкости и свободы. В раскаленных ладонях плясало пламя. Окунаясь в прохладные потоки воздуха, я устремилась вверх, описала петлю над темным морем и, перекувырнувшись через голову напоследок, вернулась к Жану. Юноша наблюдал за мной, широко раскрыв свои светлые глаза. В них ничего не отражалось. Или это что-то, что там все-таки отражалось, было мне незнакомо.
    - Ну? – приняв более привычный образ, с нетерпением спросила я. Реакция Жана меня настораживала. Это не было похоже ни на испуг, ни на восторг. Пожалуй, всепоглощающее удивление и при этом полное спокойствие. Необыкновенный юноша!
    - Да, - отозвался Жан после небольшой паузы. – Теперь я тебе верю.
    - И что ты об этом скажешь? – с осторожностью спросила я.
    - Я скажу…, - он замолк на секунду. – Что ты была великолепна.
    Такого я не ожидала. Мне вообще редко делали комплименты. В устах Алана они звучали не как похвала, а как неоспоримый факт моего достоинства, Марек нахваливал исключительно мою неповторимость последней салмии, а от Элритэ комплиментов ждать не приходилось. Были еще, конечно, жители деревни, которые порой называли меня «умницей», «красавицей» и «искусницей», но, по сравнению с всеобщей любовью населения к Мари, комплименты эти казались жалкими и даже немного лживыми. Поэтому, как реагировать на такие слова, я не знала. Жан почувствовал мою растерянность, и во взгляде его промелькнуло любопытство.
    - Так что же мы будем с тобой делать, а, Оа?
    Этот вопрос поразил меня еще больше.
    - Мы? – повторила я зачарованно. Редко доводилось мне слышать, что кто-нибудь говорил мне «мы». Может, это означало, что теперь я не буду одна? Что теперь не придется засыпать с мыслю о своем беспредельном одиночестве, что теперь не придется греться лишь от пламени костра и думать, что так будет все время. Что теперь не буду только «я», но будем «мы».  Странно, непостижимо, что ни слова, ни поступки, а воспоминания случайно, а может, и не очень случайно, столкнули нас нос к носу. Но как же я была рада услышать это восхитительное "мы"!
    - Думаю, глупо будет нам теперь искать порознь, - Жан провел ладонью по лицу. Я только сейчас заметила, насколько он устал и изнемог в борьбе с дорогами, болью и отчаяньем. Под глазами красовались фиолетовые синяки. Щеки впали, и сквозь смуглую кожу явственно проступали скулы. – Если еще есть, кого искать.
    - Сейчас нам лучше отдохнуть, а завтра мы все обсудим. Не стоит терять надежды, - новое «мы» вплеталось в разговор непринужденно и легко, будто всегда там присутствовало. Я потянулась и, закутавшись в плащ, свернулась клубком на мягком песке. Приоткрыла один глаз, чтобы проверить, последовал ли Жан моему примеру. Юноша лежал на спине, устроив голову на руках, и смотрел на звездное небо глазами, в которых не было ни единого признака сна. Мысли, отражавшиеся в них, были слишком печальными для моего потухающего сознания. Вздохнув, я погрузилась в дрему.

               
                ***


    Тихий плеск волн нарушал уютную тишину ночи. Свежий морской воздух успокаивал, придавал сил, вселял надежду. Только не действовали его чары на встрепанного юношу, каменной статуей застывшего у самой кромки воды. Проснувшись ненароком, я сразу поняла, что он не смыкал глаз уже полночи.
    - Почему ты не спишь? – вопрос прозвучал тихо, почти шепотом.
    - Не хочется.
    - Но ты же устал и утомился. Тебе надо отдохнуть.
    - Да, - монотонно и безразлично повторил он. – Мне надо отдохнуть. Жаль, что ты умеешь дарить лишь вечное забвение.
    - Нет, - расстроено подтвердила я, остро ощущая собственную бесполезность. – Этого я не умею. Но ты попробуй сам.
    - Я не могу заставить себя перестать думать. Попробуй сама не думать ни о чем.
    Я попробовала. Не получилось.
    Жан вздохнул.
    - Ложись спать. Ты тоже устала и нуждаешься в отдыхе. А я еще немного тут посижу… Море особенно удивительно ночью, когда тьма скрывает его истинное величие.
    Я снова устроилась на мягком приветливом песке, провела по нему раскрытой ладонью, прошептала тихо:
    - Пожалуйста, если ты меня слышишь, помоги ему.
    Это все, что я могла сделать для Жана. С надеждой на отклик, я закрыла глаза.



                ***


    Он внял моей просьбе и пришел. Жан сидел у кромки воды, уронив голову на колени, и крепко спал. Долгожданное забвенье застало его в глубокой задумчивости, юноша даже не прилег, а так и заснул в неудобной позе. Рядом, держа длинную и широкую ладонь над встрепанными волосами Жана, стояла высокая фигура. С тонких пальцев на темные пряди падали мерцающие капли света. Увидев, что я проснулась, фигура сделала предупреждающий жест, поднеся ладонь к губам. Я неслышно встала и подошла поближе, чтобы рассмотреть пришельца как следует. Так вот они какие, дети Земли... Лицо, равно старое и молодое, изрезанное складками морщин, но с ясными, юными глазами и какой-то детской полуулыбкой. Но вот улыбка сама собой стерлась, медленно, как стирает вода рисунок на песке, и лицо приобрело суровую непреклонность. В лазурно-синих глазах читался только покой, хранящий древние знанья. Пепельные волосы мягкими волнами ложились на широкие плечи зрелого мужчины. Он был одет в костюм крестьянина: льняную рубаху с засученными рукавами, добротные штаны, сапоги и коричневый плащ с капюшоном. В нем удивительным образом сочетались мощь и мудрость, или, может, все именно так и должно быть, мудрость придает мощи?
    Я хотела было что-то сказать, но пришелец отрицательно покачал головой.
    «Камни знают. Знают и молчат» - прозвучали в голове его слова.
    Я почтительно кивнула, а потом с мольбой посмотрела в светлое, ясноглазое лицо, лицо того, кто знает, о чем я его прошу. Но на лице этом отражалось лишь равнодушие. Оно было холодно, прекрасно и бесстрастно, как сама вечность.
    «Камни не вечны. У каждого свой срок. Когда-нибудь и мой камушек в груди сотрет беспощадная рука времени. И твоему огоньку наступит время потухнуть. А жизнь этого юноши для тебя, что жизнь мотылька, летящего на свет»
    «Огонь не хочет сжигать мотыльков. Он танцует, но танцем своим не зовет на погибель хрупких зрителей. Он танцует, чтобы остаться в живых» - поднялся ветер и спрятал луну за облаками. На лицо моего собеседника упала кривая тень, сделав его похожим на мрамор. Глаза, отражающие свет, потемнели.
    «Верно. Но забывает ли огонь сгоревших в нем мотыльков? И помнит ли сам мотылек, чудом спасшийся от манящего своей красотой цветка пламени, насколько оно опасно? Или на следующий день он снова весело полетит смотреть на чарующий танец огня?» - капюшон на голове пришельца шелохнулся от дуновения ветра. Над пустынным пляжем взметнулась небольшая тучка песка. Волны зашумели, заволновались, призывая воздушную стихию побуянить вместе. На глаза упала рыжая прядь. Я раздосадовано смахнула ее и увидела, что мой собеседник улыбается. Когда его лицо успело изобразить улыбку, я не помнила.
    «Огонь часто не помнит, как и когда он горел, что он сжег, и кто его потушил. Ветер может забыть свое обещание и улететь на другую сторону света, туда, где его порывы принесут больше пользы или вреда, вода порой забывает, в каком направлении течет, и прокладывает себе новое русло, но камни… камни помнят все. Потому что трудно им сдвинуться с места. На их плечах лежит тяжелый груз»
    Ветер усилился. Теперь шумело и шелестело все вокруг. Послышался звук падающих камней. Это сорвались в пропасть воронки лежащие по ее краям булыжники. С гулким эхом покатились они на дно. Захохотало, зловеще загрохотало внутри мертвого зева. По телу пробежали мурашки. Жан вскрикнул и дернулся во сне, повалившись на мягкий песок. Все так же улыбаясь, повелитель Земли приложил палец к губам, и все стихло.
    Я затаила дыхание, во все глаза глядя на моего собеседника. Он был еще могущественней, чем мне казалось. И еще ценнее. Он мог помочь, если бы захотел.
    «Не так могущественны бездействующие мудрецы, как вечно что-то вытворяющие дураки» - кажется, повелитель смеялся, глаза его задорно блестели. - «Ведь именно они вертят наш мир, вертясь сами, как заводные волчки. Ты угадала, салмия, я знаю многое, и еще больше смогу узнать, ведь по нашим меркам я молод. И все же я успел стать свидетелем многих любопытных трагедий. У камня есть глаза и уши. Он все видит, все слышит, и остается равнодушным ко всему. Только равнодушие помогает осознать и осмыслить все хладнокровно, без личных симпатий и антипатий. Только так можно дойти до чистой, оголенной истины»
    Я закусила губу. Слова Повелителя мне не понравились. Он смеялся, казалось, над всем миром и над самим собой в придачу. Иначе было совершенно неясно, над чем же именно он смеется. Смех его был беззлобным, но чувствовалась в нем какая-то неприятная неизбежность. Не было в этом смехе ни радости, ни горечи, ни злорадства. Только их мимолетные тени.
    «Ты поможешь мне?»
    «Очнись, девочка. Ты просишь помощи у камня»
    «А если я дам что-нибудь взамен?»
    Снова беззвучный смех. Затрепетали на ветру пепельные локоны, пошевелился во сне Жан.
    «Что может дать огонь камням? Раскалить их, сделать горячими и обжигающими, наполнить чувством? Нет, не нужно мне такого»
    «Тогда… могу и я просто спросить тебя, Повелевающий Памятью, зачем ты пришел на мой зов, когда я звала о помощи, если не собирался помогать?»
    Лицо моего собеседника посуровело. Он больше не смеялся.
    «Я дал клятву, что приду, если ты позовешь»
    Сердце мое забилось сильнее.
    «Ты дал клятву юноше? Юноше с серебристыми глазами, так?»
    Волны все с большой страстью целовали песчаный берег, оставляя после себя чудные узоры. Ногам стало холодно. Ветер трепал волосы, сгонял в кучу мрачно-серые тучи. От луны не осталось ни блика на взволнованной поверхности моря. Повелевающий Камнями молчал.
    «Не о том, кто попросил меня, вести стоит речь. Кто бы он ни был, он остался в прошлом. А сейчас у моих ног лежит юноша, чья судьба тебя немало заботит. Ведь за этим ты меня звала»
    Я перевела взгляд на Жана. Увлеченная своими вопросами, я совсем позабыла о нем. На лице Повелителя вновь отразилась улыбка.
    «Сейчас его судьба в твоих руках» - он поднял над юношей раскрытую ладонь. – «По твоему слову я могу забрать все воспоминания этого несчастного. Он ничего не будет помнить. Но тогда на твои плечи ляжет груз заботы о нем. Ты должна будешь поддерживать его во всем. Неутомимо объяснять даже самое элементарное, а для него не будет иного счастья, кроме как вспомнить свое прошлое, и, когда он начнет вспоминать, что неизбежно, поскольку он имеет право вернуть себе то, что у него было отнято силой, он станет винить тебя в безмолвии, забрасывать вопросами, даже ненавидеть… Если ты готова к этому, я заберу все воспоминания, и юноша у моих ног родится заново. Он пойдет туда, куда ты его подтолкнешь, и не будет ему в начале иной истины, кроме как из твоих уст»
    Мир замер. Шум моря, завывания ветра, шероховатость песка под ногами – все это на миг перестало существовать. Я смотрела в синие-синие глаза стоящего напротив меня создания и видела в них отражение моего понимания. Все мои обиды, сомнения, смятения и глупые догадки рассыпались, как прах от сгоревшей головешки. Вот и нашелся ответ на вопрос, которым я мучилась долгое-долгое время после ухода Аланара. А все оказалось очень просто, и даже немного по-человечески. Дыхание замерло в груди. Вереница картин из прошлого пестрой чередой пронеслась перед внутренним взором. Улыбки, ласковые руки, готовые поддержать в любую минутку, спасти от падения, не настойчивые, но твердые наставления, вздохи и любовь, опирающаяся на заботу. Все было правильно. Все так и должно было быть. Как часто со спазмом в горле я спрашивала у окружающей меня бесчувственной  действительности, почему же Друг ушел? Я винила в этом свою дерзость, винила Марека, винила людей, как-то, истерзанная одиночеством, обвинила даже самого Алана… А теперь стояла на берегу моря, на пороге зарождения бури, и понимала, какой же глупой и безрассудной была. Я даже не пробовала думать, прикинуть, рассчитать, хотя мне уже было известно многое. Я не пробовала ставить себя на его место, потому что мне это казалось совершенно невозможным. Наверное, я и сейчас не до конца смогу понять, но очевидное наконец прояснилось, сбросив с себя ненужный покров чувств.
    Повелевающий Камнями улыбался. В этой улыбке не было ни похвалы, ни самодовольства. Он просто улыбался. А я стояла, не зная, что ему сказать. Хорошо, если он не пытается разобраться в той путанице, что творилась у меня в голове. Я и сама не могла в ней разобраться. Никого нельзя винить в уходе Друга, даже случай. Он ушел, потому что так надо. А сейчас я должна решить, что будет лучше для Жана. Наверное, кто-то, чьего имени я не помню, только черты лица, и кого я любила в той, моей прошлой жизни, до пепла и золы, решил, что мне лучше все забыть. И какой-нибудь Повелитель Камней, может, даже стоящий сейчас передо мной, одним мановением руки забрал мою память. И теперь она медленно, мучительно возвращается. Тот, кто сделал это, имел на то свои причины, и при мысли о нем я не испытывала злость или обиду, только в груди щемит. Его уже нет. Он в прошлом. Он – пепел. Он знал меня, и, наверное, хорошо. Но он все равно не имел права забирать мою память. Так какое право имею на это я, которая знакома с Жаном всего день? Какое право я имею решать его судьбу? Захотелось разбудить его и спросить, чего же он хочет сам.
    Повелитель Камней приложил палец к улыбающимся губам и отрицательно мотнул головой. Так неправильно.
    «Я хочу, чтобы ты сама сделала выбор. Твое слово, не его, решит его судьбу»
    Мне не по душе были эти слова. Что-то было не так. По лицу Повелителя нельзя было сказать, что же он задумал.
    «Я не могу решать за него»
    «Воспоминания будут мучить его»
    «Лишившись их, он будет мучиться еще больше. Ведь мы всегда пытаемся обрести то, что потеряли, пусть даже потерянное приносило нам боль»
    «Именно поэтому ты двигаешься вперед, салмия?»
    Я заколебалась.
    «Ты отошел от темы»
    «Хорошо. Но ему-то уже нечего искать, не правда ли? Он все потерял»
    Настала моя очередь улыбаться, хотя улыбка эта вышла горькой.
    «Вот тут твои подсчеты не верны. Он сохранил надежду. У нас с ним общая цель. Может, мне удастся воспламенить уголек в его груди»
    По лицу Повелителя прошла тень.
    «Самонадеянно, но верно. Как ни меняй местами гирьки на чашках весов, если они равны по весу, весы останутся в равновесье. Тебе придется быть с ним рядом, стать его пламенем, его опорой. Тем, кто подбрасывает дрова в костер его надежды»
    И тут я поняла, в чем подвох.
    «Но он же мне не знаком. Зачем мне все это делать? Зачем вмешиваться в его жизнь?»
    «А что бы было с тобой, не вмешайся однажды в твою жизнь сероглазый странник?»
    Я задохнулась.
    «Ты?!!»
    «Твоя догадка верна, салмия. Это я забрал твои жуткие воспоминания, хоть это было непросто, потому что мы с тобой на равных, и ты не так сильно подвластна моему воздействию. Тот, кто попросил меня об этом, очень дорожил тобой. Он сделал все, чтобы ты была счастлива. Серый странник тоже не остался равнодушным, хотя для него ты была всего лишь жалкой девчонкой, похороненной в серой золе»
    Эти слова показались мне до слез жестокими. Еще более жестокими делала их правдивость. Я закусила губу. 
    «Коль ты не будешь равнодушна, не буду равнодушным и я. Хотя камням свойственно равнодушие»
    «Я не оставлю Жана, если ты хочешь именно этого. Знай, я бы не бросила его, даже если бы ты не пришел»
    «Но я пришел по твоему зову, салмия»
    Он снова смеялся, и это начинало меня злить. Повелитель играл со словами, словно пускал блины по воде. Каждая его фраза противоречила последующей. То он казался равнодушным ко всему, то призывал других не быть равнодушными. Я просила помощи у камня, и камень сказал, что не даст ее, но все же дал. Почему?
    «Все просто, салмия. Я призываю не быть таким, как я. А помогаю я потому, что клялся прийти на зов. Камень мудр. Он проверит на прочность, а потом будет решать, оказывать помощь, или нет. Но помогаю я не тебе, а юноше у моих ног. Ведь, когда ты звала, ты просила не за себя»
    Я усмехнулась. Хитер…или мудр? Но, тем не менее, он помог мне сделать выбор.
    «Так значит, я прошла проверку?»
    «Можешь считать, что так»
    «Ты скажешь, что сталось с городом, и куда ушел серый странник?»
    «Ты так уверена, что он выжил?»
    «Я это знаю»
    «Я скажу тебе то, что может помочь Жану. Ведь ты просила за него. Итак, город уничтожили мои братья и сестры при поддержке Северных ветров и морских дев. Не спрашивай, почему они так поступили. Скажу лишь, что стихии уже не те, что были раньше, они утратили свою прежнюю свободу. Не все, а только те, кто хотел стать «по-настоящему» свободными и последовал за неким чародеем, обещавшим могущество»
    «Повелитель Повелителей…» - подумала я.
    «А, так ты уже знаешь. Тем проще для меня»
    Я хотела было возразить, ведь о Повелителе Повелителей я совершенно ничего не знала и теперь сердилась на себя за неосторожную мысль, но Говорящий с Камнями продолжил, не дав мне шанса его перебить:
    «Серый целитель действительно остался жив. Его бесчувственное тело унесли Северные ветра, но камни слышали его слабое дыхание. Куда полетели Северные ветра, нужно спрашивать не у камней. Камень и ветер живут в разных мирах. Это все, что ты хотела узнать?»
    Я прикусила губу, теребя в пальцах прямую жесткую прядь.
    «Где живет архимагистр Белморис?»
    Мой внезапный вопрос нисколько не смутил Повелителя.
    «В Мраморной Башне, разумеется. Этот человек – затворник, мало кто знает, как до него добраться. Но этот вопрос тебе навеяло твое праздное любопытство, он никак не поможет юноше у моих ног, и поэтому я не стану говорить тебе, где искать дорогу к башне Белмориса. Пожалуй, я вообще ничего больше не скажу. Я и так был сегодня слишком говорлив для камня. Прощай, салмия»
    Говорящий с Камнями поднял вверх раскрытую ладонь. Тотчас же вокруг него поднялось облако золотистого песка, закружилось быстрым блестящим вихрем, взвилось вверх, к матово фиолетовому небу и поглотило фигуру Повелителя. Тотчас песок вокруг меня пришел в движение. Вокруг зашумело, зашуршало, зашелестело от трущихся друг о друга песчинок. Огромные переливающиеся при свете луны золотистые тучи поднялись к звездам, и на протяжении нескольких секунд не было видно ничего, кроме вечно двигающихся, вечно меняющихся полупонятных образов, создающихся в неторопливом танце песка. Золотистые фигуры плавно переливались одна в другую, закручивались, раскрывались и рассыпались не тысячи невесомых крупиц. Поднялся ветер и разрушил создаваемые песком картины. Песчинки засуетились, завертелись беспорядочно в воздухе, попадали в глаза и нос, запутывались в волосах.
    Где-то громко чихнул Жан, и песчаная буря мгновенно улеглась, все утихло. Только ветер играл с мутным серым прибоем.
    Я протерла глаза, стряхнула с плеч и одежды сухой песок.
    Жан полусидел на земле в полной растерянности. Русые волосы его тоже были припорошены золотыми крупицами песка.
    - Кажется, нам нужно вымыться, - только и сказал он. Я кивнула. Эффектное исчезновение Говорящего с Камнями оставил после себя глобальные последствия. Все наши вещи были засыпаны песком. Видимо, мудрый Повелитель решил, что небольшое общее бедствие поможет нам сблизиться. И в чем-то он оказался прав. Ругались мы действительно на диво дружно и слаженно, выгребая наше добро из песчаных завалов. Встречу еще раз этого премудрого шутника, не постесняюсь, подпалю его пепельные локоны! Что б еще раз я связалась с камнями! А те молчат. Молчат, а про себя наверняка потешаются над всеми глупостями, совершаемыми людьми на протяжении жизни.