Пародия на некоторых писателей-деревенщиков

                К.Велигина


                ПРОСТОНАРОДЕННАЯ РЕЧЬ
               
               
       - Ты што, Сизиф?! – взгрызнувшись зрачком в Сизифа, который едва успел раззявить после сна один глаз, крикнул Гервасий Маляевич. Он только что переступил порог родного домишки в селе Безмухино и более не знал, что сказать смущенному Сизифу. Он вообще никогда не знал, о чем с Сизифом разговаривать, но тут вдруг примяло его, прикорючило, и вздыбился он неясным клёкотом по поводу Сизифова труда.
     - Ты што же, от Безмухина решил откомариться? Изыскинуться отседова в далечие края? Может, какая белоперая краля тебя приворожила-приурочила? Говори, как на духу!
    Сизиф стрёпливо покривился бельмом на красные трудовые тяжелые пальцы Гервасия Маляевича, воспомянул, что полштофа водки недохлобыстал, - и залепетал восковым языком, ссутулясь богомерзко:
     - Тятька, не замай мя, даром, што ты мя старше есть на многие лета.
     Не припомнил Гервасий Маляевич, чтобы сын его прежде этак кренделёво выражался, - и задивился, мутновато уставившись в плоскую, помороженную с ночи стену.
    - Я, батя, - изогнувшись и одним махом заглотав остаток водки, крикнул Сизиф, - уйти нафордыбачиваю – и не за кралей какой, а сам как есть по себе. И билетишко на самолетишко уже искупил в городище. Нынче  под ночь летит. Так што ты не остановляй меня!
     - Откелева же билетишко-то у тебя? – доверительно спросил Гервасий Маляевич, поняв, что уж теперь Сизифа вспять не поворотить.  – И деньжонки-то на билетишко у тебя откелева?
     - Да я, папка, - по-детски рыгая, ответил Сизиф, - у тетки Артемиды исхитрился обуть. Не вызнала, старая, што  `я взял. Думала, Зевс Енотыч, урядник наш, себе за воротник сэкономил.
     - Ишшо городовой мог, - хрипло и хрюковато шепнул старик-отец. – То бишь, на него она тож могёт подумать; он к ей чай со морошкой пить наладился. Третью неделю уж пьет; всю морошку, поди, ужрал у старухи. А она – собирай! Вот што, сына: ты как докемаришь свою норму, лети отселева скорее, а то в острог посодют, и камерушку што ни на есть плоховатенькую дадут.
     - Та що ж це таке, - хряпнул пустым штофом об стол сына, испытывая острую недостачу в русском простонароденном языке и поневоле переходя на украинизмы. – Що ж я зроблю, тату? Мене бы искуражиться да на самолетину поспеть!
     - Ну, спи, Сизиф, - молвил, успокаиваясь, Гервасий Маляевич. – Я поразбужу тебя. А как сбегёшь, свалю всё на городового: мол, это он попёр заначку Артемидкину. Спи.
     Он с жалостью всматривался в свое детище и, то и дело слезливясь, высмаркивался в засаленное полукартузье.