Песня о Ленине на абхазской декаде

Начало 60-х. Музыкальная школа жужжит как улей - еще бы! Мы, ученики скрипичного класса сухумской музшколы, едем  в Тбилиси на декаду абхазского искусства!
Репетиции солистов, репетиции ансамблей и нашего "унисона".
Какое все же это необычное слово "унисон". Когда я его услышала впервые, я решила, что здесь скрыта ошибка – такого слова не может быть! Оно как бы "не ложится" на слух. И еще долго я его не хотела произносить - почему-то мне оно казалось неправильным.
В младших классах у нас не оркестр, а именно унисон – нас, человек 20 скрипачат разных возрастов соединили в УНИСОН. Муштрует нас моя учительница - Марья Петровна, Марюшка. Играем всякие короткие пьески – и всем это интересно, а даже если кому и неинтересно, – от Марюшки не сбежишь! Мы все, как бы приобщены к одному великому делу – общие репетиции по воскресеньям, тратим на них полдня – к 10 утра приходим, занимаемся, потом перемена, а потом опять все опять сначала.
В классе стоит рояль, но моя любовь - роскошный темно-зеленый камин. Он облицован блестящей глазурованной плиткой, и я каждый раз украдкой трогаю ее - мне это доставляет удовольствие, хотя зимой плитка холодню-ю-ю-щая – камин с послереволюционных времен никогда не растапливали. Иногда, какой-то внутренний голос приглашает меня из озорства туда залезть. Но я представляю, КАК меня Марья Петровна извлекает из камина – и эта идея, почему-то, у меня быстро угасает.
Директор проводит беседу - это большая честь, это так важно, это замечательно, и прочие  важности и нужности.
Ну и едем. Поезд уже подан, толпа собирается у вагонов – на проводы приходят все родственники – только духового оркестра не хватает. Весь вагон - наш, - в нем едем не только мы, унисонщики, а еще и хор.
Ночь пролетает незаметно – крик, шум. В проходах между полками валяются фрукты, еще какая-то еда - почему-то все решили, что первым делом в поезде нужно поесть!
Кто-то успевает поспать, а кто-то так и не понимает, что вокруг происходит и где он находится.
Приезжаем – а в Тбилиси холодина, снег с дождем, декабрьский город серый и неприветливый. Поселили нас в здании партшколы - в большущей комнате, похожей на военную казарму - кровати в ряд, застеленные темно-синими одеялами. И мы, как нахохлившиеся воробьи, жмемся поближе к еле-еле "живым" батареям.
Концерт, по замыслу устроителей, должен быть таким, как и все правительственные концерты!
(А значит - длинный, нудный и утомительный)
Но репетиции – в тысячу раз хуже!
То мы репетируем вход, то выход, то поклоны – и совершенно от этих упражнений тупеем!

За кулисами постоянно присутствует один мальчик, он сгорбившись сидит на стуле, смотреит в одну точку и нудно, на одной ноте, непрерывно канючит: 
 - Мама, я хАчу идты на низУ, ну когда уже я пАйду на низУ?
Его мама, хористка, свистящим шепотом во время пауз, угрожающе обещает:
- Я тебе пойду шичас на низУ, ты у меня узнаешь, как без мами идты на низУ!

Мы выступаем во втором отделении – и открывает отделение "Ансамбль столетних". По всей Абхазии, даже откуда-то с гор, пособирали стариков и они делают вид, что поют и танцуют. Столетних, там, конечно, нет и в помине, - но и так страшно на них смотреть – вдруг сейчас что-то случится. Отплясав и отпев, что им положено по программе, а потом, красиво откланявшись, они уходят за кулисы и выводят нас, юных скрипачей, держа в руках по смычку.
И когда мы уже встаем на свои места – старики отдают нам смычки и уже совсем уходят со сцены – вроде бы передают нам эстафету.
Мой старичок очень симпатичный, в национальном костюме и все время издает какие-то звуки – то ли что-то напевает, то ли немножко рычит. Он, улыбаясь, отдает мне смычок, и я чувствую, что вместе со смычком передает еще какую-то бумажку – вроде бы даже деньги! А смотреть некогда – играть надо! Мы играем одну обычную классическую пьеску и еще одну на абхазскую тему – что-то занудистое, но необходимое для данного случая.

А из головы не идет бумажка – я сунула ее в карман, не глядя, – кругом же прожектора, киносьемка и такое ощущение, что на сцене я одна и все смотрять только на меня!
Выжидаю паузу и пытаюсь засунуть руку в карман – понять, что за бумажку он мне дал. Подружка шипит:
- Стой спокойно, не крутись – уже немного осталось!
- Да мне, кажется, деньги дали!  - не унимаюсь я.
Как только зашли за кулисы и оказались в гримерной,- я сразу лезу в карман. А там действительно деньги! Сколько же можно купить козинак на такую бумажку? А воды "тархун"? Наконец и сам концерт. Все проходит как положено – поют, играют. Какой-то тип стихи какие-то читает, как будто воет ветер - оказывается поэт!

А в финале – как это красиво назвала Марья Петровна – в апофеозе, все участники поют две песни – одну, конечно, о Ленине, а другая - абхазский гимн.
Вот важно выходит на сцену лысый, как колено, солист-бас, и размеренно, не спеша,  рассказывает этому непонятливому слушателю про то, когда именно весной родился Ленин.
"Ветви оделись листвою весенней,
И птицы запели, и травы взошли!
Весною весь мир отмечает рожденье,
Великого сына, великой земли"
(Я всегда проникаюсь идеей этой песни и стою, как вкопанная, ощущая всю мощь слов этой песни!
Да и возражений никаких нет: что великий - это точно, и что весь мир стоит на ушах от радости - это как пить дать! Нам об этом все время в школе говорят!)

 А потом бас вдруг как выдохнет: ЛЕ-НИН!
(А женская часть хора как взвизгнет: Ленин!)
Бас: - Это весны-ы-ы-ы-ы-ы-ы
(Пока он тянет свою ноту, женщины кудахчут как на птичьем базаре: это весны цветенье!)
Бас: (уже с угрозой!) ЛЕ-НИН!
(И опять женщины загалдели: Ленин!)
Бас: Это побе-е-е-е-е-е-е-е-е-е
(Хористки не унимаются: Это победы клич!)
Бас из последних сил старается перекричать эту суетливую женскую возню: Славься в веках – ЛЕ-НИН!
(Куры кудахчут: славься в веках Ленин)
Бас: НААААШ.....
Женщины: наш дорогой Ильич!

Потом лысый бас, покраснев от натуги (еще бы! Перекричать эту галдящую команду да и не покраснеть!) переходит ко второму куплету.
"Судьбы народов, мечты поколений
Провидел он взором орлиным своим.
Бессмертный, как жизнь, вечно жить будет Ленин
В делах мудрой партии, созданной им!.
(Тут я совсем не согласна - орлиный взгляд был у Сталина, а у Ленина совсем-совсем добрый - вон как он с ходоками разговаривал, или с Крупской - взгляд прищуренный, но совсем не орлиный! Но вслух поделиться своими сомнениями я не решилась)
А потом опять припев и весь это базар повторился снова - бас угрожает, напирает, а сопрано-альты ему кудахчут в ответ.
А завершающий куплет бас допел уже на последнем вздохе - уже и сильно не сопротивлялся, но силы собрал в единый кулак и буквально доорал свой номер.
"К дружбе и миру народы звал Ленин.
Мы ленинским светлым заветам верны.
И нас вдохновляет в победном движенье
Могучая партия нашей страны."
(Тут уж возражений нет - все верно!)
 
А потом всем хором да во все глотки: Ленину Слава! Партии Слава!
Слава в веках - - СЛАВАААААААААА!
(Тут долго апплодируют, весь зал встает, а хор переходит к абхазскому гимну – им завершается концерт).
Нам велели не стоять истуканами, а хотя бы открывать рты. А открывать просто так рты, как рыбы, неинтересно и трудно, поэтому мы придумали абракадабру и вместе с хором серьезно ее поем.
-А-сурхала алашара курдвен асы ты сысой, ты как хочешь я слыхала ангел почет! (И дальше такая же лабуда.) И только уже в конце, мы радостно воем:
- Агла утхра, обком парти – ангел почет!
Про обком нам все ясно - иначе чему же нас в школе учат?

Все - декада закончилась. Возвращаемся домой - усталые, опустошенные. Все расспрашивают, как было, что видели. (А мы там ничего и не видели – только один раз нас прокатили по городу).
В кино показывают кинохронику – камера долго ползает по моим рукам, скрипке, лицу и мне хочется вскочить со своего места и закричать зрителям:
- Вы видите – это же на экране меня показывают! 
Но понимаю, что зрителю совсем это неинтересно - они ждут НАСТОЯЩЕЕ КИНО!