Пушкин - наше все

Сижу сегодня, долблю очередную нетленку  для очередного сериала. Все закручено, как всегда: все думают, что убийца - любовник жены, а на самом деле - это жена любовника мужа. В общем - сплошное гейство, если не сказать проще. И тут мне в агент - тук-тук - подруженька пишет. Я выныриваю из долбаного сериала, который уже начал пускать корни в моей голове, пытаюсь переключиться. "Чем обязана?" - спрашиваю. А она мне: у моей дочки в музыкальной школе творческий вечер, посвященный Александру Сергеевичу Пушкину. И надо сценарий (omg!!!) сделать. Типа канву... А у меня затуп. Ты можешь ну хоть что-нибудь приблизительно, ну чтобы оттолкнуться и потом от этого танцевать.

Я выдыхаю. Ибо канву - это вам не сценки по ролям расписывать. Говорю - проще простого. Пусть у вас ведущий будет с баками. И с гусиным пером. И пусть стихами разговаривает и всякие детские номера в рифму объявляет. Она мне - нет, не выйдет. То есть с баками и с пером - это, конечно, хорошо. Но если ведущий-Пушкин будет разговаривать корявенькими ямбами и, извините, хореями, которые мы за него насочиняем, то это будет как-то не совсем порядочно по отношению к солнцу российской поэзии.

Логично, говорю. Тогда давай так. Берем за основу пушкинское произведение. Сказку о золотой рыбке, например. И у нас, значит, старик будет ходить на поклон не к рыбке, которая все равно уже не дает, а непосредственно к автору. То есть - к Пушкину, который разумеется опять с баками и с гусиным пером. Просит, значит, у него старик новый терем для своей старухи. А Пушкин, не будь дураком, вместо этого предлагает ему посмотреть концертные номера, которые ваши детишки приготовили... Нет, говорит, опять не пойдет. Потому что в этом случае образ Пушкина выходит какой-то жлобский. К нему старик за конкретной помощью, а он ему - песенку, мол, послушай. Не хорошо. И вообще - хотелось бы больше экспрессии и, чтобы дети из зрительного зала были тоже задействованы. А то они засыпают, если к ним напрямую не обращаться.

Начинаю тихо про себя материться, но лицо держу. Хорошо. Будет тебе экспрессия. Смотри. На сцене, сверкая ровным пробором появляется Гоголь. Он пафосно вскидывает руки и говорит, что редкая птица, блять, долетит до середины Днепра. Из зала начинают свистеть и улюлюкать. Гоголь, поджав хвост, скрывается за кулисами. После него на сцене появляются артисты и исполняют романс "Я помню чудное мгновение". Затем на сцене возникает Лермонтов в военном мундире. Памятуя о провале предшественника, он пытается заигрывать с публикой. Показывает антикварный пистолет и робко спрашивает: "Ребята, хотите постреляем?". "Сейчас мы тебе постреляем, шельма!" - кричат дети и начинают кидаться в Михаила Юрьевича тухлыми яйцами и помидорами. Лермонтов в слезах убегает со сцены. Ребенку, попавшему ему яйцом в голову, дается поощрительный приз за меткость. Следующий номер проходит в атмосфере легкого возбуждения. Дети в зале разминают кулаки и вставляют пластмассовые пульки в игрушечные ружья. Наконец, на сцену выталкивают Некрасова с взлохмаченной бородой. Он с мольбой смотрит на публику и тихо говорит: "Не надо...". Но публика неумолима. Не вступая в отвлекающие разговоры, Некрасову тут же навешивают люлей, макают в бочку с дегтем, посыпают перьями и выталкивают прямо на мороз. Следующий номер никто не видит, так как дети рассаживаются на свои места и обсуждают между собой орудия пыток. И вот тут-то на сцене появляется ангельский свет. Звучат фанфары. С неба падают лепестки роз и конфеты. В свете софитов на сцену выходит Александр Сергеевич Пушкин. На его голове - золотая корона. Мантия из горностая выгодно подчеркивает его смуглый обнаженный торс. Пушкин подмигивает и как бы чуть обиженно вопрошает: "Где же кружка?.." Публика бешено аплодирует и падает ниц...

Но подруженька моя на этом сухо попрощалась и вообще отключилась. Вот всегда так. Только, понимаешь, разойдешься…