Imparfait. 2 Пустынник Марона

История вторая. Пустынник Марона.

1.




                ПОСЛАНИЕ
                жене моей законной Екатерине Петровне Дугиной,
                писанное пред крестом могильным в ночь с 17 на 18 мая

Внемли пробоина, мать моих  страданий, внемли и разумей! Повинна в убийстве – вот таков приговор тебе от мужа твоего, жертвы и судии. Познай, стУдная, какое злодеяние совершила! Грудоносительница ты порочная и бессмысленная! В смысле не ношения приличествующих женщине грудей, а в смысле груды действий недостойнеших и постыднейших для твари Божией.

Труждаясь денно  и нощно воздвигл твой муж крест благодревесный на огороде. Земля сия оттоле  священна бысть, теперь лишь  нагие и омытые стопы ее касаться имеют право. Здесь  под сим крестом рукотворным покоится великий Художник и Зодчий, убиенный женой моей безрассудной, многоименной и злоречивой. Посему вопию глаголя: не сметь разводить на холме погребальном сем всякий хрен, помидор, клубнику-землянику и прочую флору и овощ!

Не сметь и прочь! Твои коварные речи, что “там, в земле ничего нет”; твои лукавые глаголы, что я бытовой пьяница, и поэтому я есть помеха посадкам по лунному календарю; твои попытки и стремленья заточить меня в дом скорби, где меня будто бы будут исцелять добрые наркологи и их клевреты-санитары – раскрыты и напрасны!

Готов предстать и пред высшим небесным судом и свидетельствовать, не обинуясь! Под крестом лежит не “ни-че-го”, а злодейски убитый Художник с большой буквы. Он был умерщвлён внутри раба Божиего Василия (то есть внутри меня, ибо временно там проживал), Екатериной Петровной Дугиной – женой моей собственной. На второй пункт ее обвинений, нелицеприятные  судьи, отвечу вопросом: будете ли вы, любезные, сажать на могиле гения Рафаэля или гения Достоевского какой-либо плод или ягоду? То-то! По поводу же облечений меня в бесчинном виноподпитии за меня ответит друг мой и поэт Антон:

Друзья, поверьте, не грешно
Любить с вином бокал:
Вино на радость нам дано,
Царь Соломон сказал.

Будь свят его закон!
Солгать не смел бы так в Библии дерзко.
Мудрец и певец Соломон!

Что ж Соломону вопреки
Глупцы вино бранят?
Простить им можно: дураки
Не знают, что творят.
Аминь.

Послание мною прочитано и записано правильно, в чем и расписываюсь.
Дугин Василий Григорьевич



Исчерченный причудливой каллиграфией лист плотной бумаги с «Посланием» я положил на подоконник и взглянул в окно своей крохотной комнаты.
Деревня, лежащая за речкой с обидным названием Жмучка была в пять пока еще живых, но очень ветхих дворов (в каждом по одной одинокой душе женского пола, возрастом у границ вечности), остальная сотня на редкость уродливых сооружений, хаотично рассыпанная вдоль заболоченной опушки леса,   именовалась кукуевскими дачами. От доперестроечной эпохи при въезде в деревню уцелела доска  почета с надписью “КУКУЕВСКИЕ ПЕРЕДОВИКИ”, корявые металлические буквы были приварены к пустой ржавой раме, укрепленной на двух трубах-стобах, надёжно вбетонированных в землю. Наверное, в этой раме был когда-то деревянный щит, а на щите под органическим стеклом фотокарточки передовиков. Из всех кукуевских дачников в церковь ходил лишь один. Это был мужчина средних лет, худого телосложения, с перебитой переносицей, лошадиными желтыми зубами, торчащим ежиком мышиных волос и кличкой Дуглас. Богослужения посещал он исключительно в тяжелые недели запоя, а силы его покаяния могло бы хватить на всех обитателей Кукуевки. По профессии Дуглас был плотник,  вместо “родной двухкомнатной хрущёбищи”, по причине “полного не совпадения с  женой”, жил на своей даче “в силу стёкшихся обстоятельств” по соседству с козлом и петухом.

(крохотная комната в церковной сторожке, стук в дверь)

Дуглас: Извольте рабу Божиему Василию в покои войти?
Я: Да-да, входите.
– Хотел я тут поделиться, – глухим голосом, откашливаясь, произнес мой  утренний посетитель.
– Чай? Варенье?
– Нет.  Питаюсь исключительно грибом. Что и Вам советую. В любом виде полезен  для мозгов.
– Я же Вам не есть, а пить предлагаю.
– А пить можно только пустырник, от всех недугов панацей. Но я не для этих разговоров вознамерился Вас посетить. Публиковаться я решился. Вот. Хочу публиковать Послание, что Вам в день субботный Николай потрудился предоставить. Читали?
– …
– Я вот думаю, куда его?  В “Комсомольскую правду” или в “Российскую”?
– Зачем публиковать? Причина?
– Причина?! Врачевание – вот истинная причина, – таинственно прошептал Дуглас, – Екатерине Петровне для её исцеления нужна шоковая терапия. Тогда только в себя придет, тогда только дело сдвинется. Жена моя – особа безрассудная в высшей степени. Ни побоев, ни увещеваний, ни бойкотов не боится. У нее ассоциация с милицией, чуть что, так сразу стучит по батарее, а под нами капитан сожительствует со своей капитаншей – оба милиционеры. Грех какой! Заточат без разборов и всё, нет уж! А что касательно бойкотов моих безмолвных, то она их индифферентностью своей кроет. Ничего ребро моё не боится кроме общественного мнения. Вот где Кащеева игла запрятана! В молве! Хоть и от ничего Екатерина Петровна не трепещет, но от молвы, сударь, от молвы сотрясается до предела.
– …
– Понятно. Священственная цензура не изволит. Есть и второй вариант – мистико-аскетический.
– Какой?
– Постригите меня в монаха, в схимника, срочно. Я тут молился-молился, в конце устал и говорю Творцу: Господи, спаси мя хорошЕнько, и тут меня накрыло, голос Его слышу: “Иди за реку к первосвященнику, тот тебе пОстриг совершит великий”.
–?
– Келья затворная у меня уже есть, рубище себе из мешков сошью. Я уж готов. Ух, как готов! Уйду от мира и всё. Поминайте, Екатерина Петровна, мужа вашего многострадального, а теперь еще и новопреставленного, нет больше на этом свете Василия, а есть теперь в уединенной келии чУдный затворник старец Марона пустынник.
– А почему Марона?
– А потому, что в какой день я родился? Ответствую: в день памяти Мароны пустынника. Ну? Приступим?
– К чему приступим?
– К пОстригу.
– Ну, нет. Я же не могу стрич… Куда Вы?

В том же окне показалась уходящая фигура Дугласа, путь он держал за Жмучку, в “пУстынь” к своему кресту. Одет был как обычно: вечный пиджак, тельняжка, треники, кепка и кирзовые сапоги. Необычно было то, что в руке он держал высокий деревянный посох, а еще необычны были походка и осанка – не Васильевы. Наверняка, он думал, что именно такой походкой и осанкой  обладал неведомый для меня преподобный Марона, пустынник сирийский.


2.
(продолжение следует)