Кранец ОМАБ

  В апреле 1994 года большой противолодочный корабль (БПК) «Адмирал Чабаненко» продолжал ждать выхода на первый этап ЗХИ (заводские ходовые испытания) в достроечном ковше прибалтийского судостроительного завода (ПСЗ) «Янтарь» на окраине города Калининграда. Нынешняя краса и гордость Северного Флота на тот период представлял из себя нечто апокалипсическое, по крайней мере, внешне. Часть вооружения, в том числе и мой «Удав», ещё не была установлена, навигационные РЛС застряли где-то в центральной России, технологическая окраска медленно сползала и надстройки радовали глаз свежими пятнами грунта и сурика, напоминающими кетчуп. Сроки возвращения на Север постоянно сдвигались, Заполярье начинало казаться чем-то нереальным и страшно далёким. Матросы, так и не добравшиеся до Североморска, щеголяли надписями «Северный флот» на ленточках бескозырок….. . Народ пускал корни на западных территориях и уже были сыграны первые свадьбы. Казалось, так будет всегда. Калининград, завод и ожидание хоть каких-то перемен…..Тем не менее, на корабле был экипаж, который в условиях завода и постоянного пребывания на нём пролетариата, пытался сохранять себя как воинскую единицу. Те, кто прошёл завод, меня поймут. Дисциплина резко шла вниз. Пьянки, самоволки, воровство. Время не вселяло оптимизма. В воздухе носились слухи о прекращении строительства и разделки корабля на металлолом, тем более, что три новых заложенных корпуса нашего проекта резали почти на глазах. Корабль был цехом, в котором что-то непрерывно сверлили, варили, уносили и заносили. Экипаж участвовал во всех этих мероприятиях в самых разнообразных и невероятных ролях. Каждый вечер всех собирали, считали, искали недостающих и приводили в чувство невменяемых. Время было весёлое, и по территории завода бродили наши патрули. Никакие меры воздействия не помогали. Помог бы выход на ходовые, но когда он будет, никто не мог сказать. Весна вступала в свои права, и кривая воинской дисциплины стремительно опускалась всё ниже и ниже оси абсцисс. Нужен был выход…..

  Как-то, вернувшись из штаба бригады, старпом в сердцах сказал, что на трапе надо установить пулемет, а ангар превратить СИЗО. Если бы он только знал…..

 В пятницу вечером командир минно-торпедной боевой части (БЧ) капитан-лейтенант Бучин сменился с дежурства по кораблю и ушёл на сход до понедельника. До обеда воскресенья старшим в боевой части остался я, командир группы управления, тогда в звании старшего лейтенанта. В наряды на эту смену расписан я не был, и ничего не предвещало никаких осложнений. Но, как всегда, приключения приходят совсем не с той стороны, где аккуратно подстелена соломка и обвехованы все мели. После развода нового суточного наряда ко мне не прибыли с докладом сменившийся и заступивший дежурные по БЧ. Связавшись с помощью банана «Каштана» с постом «Дозор», я передал своему вахтенному, чтобы оба эти красавца немедленно были у меня. В ответ услышал подавленное: «Тащ, все пропали…..».

- Как пропали, на Луну улетели?

- Нет, в кубрике один дежурный, и больше никого…..

  Поначалу я не сильно напрягся и позвонил в рубку дежурного. Ответил заступивший дежурить Генка Бречка.

- Были мои на разводе?

- Нет, Бучин сказал, что он им что-то поручил, что он сам их проверил, всё в порядке.

  Проверил и проверил. В ужасное безмобильное время узнать, что же придумал Бучин, было невозможно, поэтому заморачиваться не стал, решив, что, на ужине отловлю и покажу своим красавцам Южную Родезию. Но Южную Родезию, заодно с Гондурасом, я увидел сам, когда в столовой команды матросы боевой части не появились. «Пытки» дежурного по боевой части результатов не дали. Старшина второй статьи Жиляев был близок к истерике после моей "дружеской беседы" на предмет исчезновения матросов и что-то твердил о каком-то эксперименте. Делать было нечего, пошёл к старпому. От замполита со старпомом тут же узнал много интересного и поучительного о себе, своей службе, а в особенности о Бучине и снова, но уже о нас обоих вместе взятых. Было такое ощущение, что они это долго копили в себе и, наконец, смогли выговориться.

  Через десять минут экипаж был построен по большому сбору на вертолётке и объявлены поиски. На территорию завода ушли патрули, охрана ПСЗ была предупреждена, корабль проворачивался снизу доверху. Три часа поисков результатов не принесли. Восемнадцать человек растворились в воздухе.

  Надо было докладывать оперативному бригады о факте массовой самовольной отлучки, тянуть уже было нельзя. Старпом ходил мрачнее тучи, казалось, военно-морская академия становилась недосягаемой. Калининградское небо медленно падало на корабль, готовясь своим прессом раздавить всех нас, пытавшихся вдохнуть жизнь в нашего неуклюжего пока, железного ребёнка….Мне было проще, за неполные четыре года офицерской службы ещё не приобрёл, что можно было бы потерять. Хотя, тоже было жаль, а главное, непонятно. Как могли пропасть сразу восемнадцать человек?!

  В это время ко мне, стоящему на левом юте у трапа и курящему очередную сигарету, подошёл один из матросов: «Там кто-то скулит на правом юте и скребётся». Без всякой надежды пошёл смотреть. Просто потому, что надо было что-то делать. Сквозь вентиляционную задрайку кранца ОМАБ доносилось тихое подвывание. Может, оно было и громким, но звук, проходящий через узенькое отверстие, превращал его в писк. Кранец был в самой корме, около минных скатов и мимо него, как правило, проходили только приборщики юта из числа моих пропавших матросов. «А что если….», - подумал я и загрохотал изо всех сил в тяжелую дверь, заботливо задраенную и закрытую навесным замком.

- Спасите, - послышалось из железного шкафа.

  Ключа на корабельной доске в рубке дежурного, разумеется, не было. Пока спиливали замок, старпом с загоревшимися глазами уже объявил очередной большой сбор. Восемнадцать матросов выходили из кранца с квадратными глазами и белыми лицами. Впритирку друг к другу, они простояли почти четыре часа. Всё объяснилось очень просто. Командир БЧ-3 получил от командира задачу рассмотреть кранец ОМАБ для использования в качестве карцера. Провести замеры, узнать, сколько человек он вмещает. Но зачем всё усложнять? Во Фрунзе нас учили, что безвыходных положений не бывает и в военное время значение синуса может равняться двум. Поэтому Серёга, недолго думая, построил боевую часть и сказал, что для производства эксперимента матросам надо зайти в кранец. Затем он его закрыл на замок, пообещав в ближайшее время открыть. Но, как это часто бывает, закрутился, сменился с дежурства и ушел, а мы в поисках пропавших 18-ти человек «весело провели вечер пятницы».

  Надо отдать должное старшему помощнику командира Максименко Сергею Алексеевичу. По его команде перед строем были выставлены мои «сидельцы» и экипаж в ясных и простых выражениях выслушал, что ожидает каждого нарушителя воинской дисциплины. Эффект был поразительный. Карцер у нас так и не появился. Но ещё несколько поколений матросов покрывалось потом и вздрагивало при слове «кранец ОМАБ». А Серёга через четыре месяца ушёл на классы, а меня назначили командиром БЧ. В кранце ОМАБа продолжал храниться приборочный инвентарь и имущество швартовой команды. Ему так и не довелось стать тюрьмой. Может это и к лучшему, ведь через год мы всё-таки вышли в море, начав наматывать мили новой истории…..

  Р. S.   ОМАБ – осветительная морская авиабомба, к моменту заселения экипажа на корабль снята с вооружения.

          Кранец – помещение для хранения чего-либо, в данном случае, железный шкаф, встроенный в переборку (корпус) корабля.