Цветок монарды. Глава 6. Где этот дом?

       - Куда я иду?
Николь прислушивалась к своей интуиции, потому что другие ориентиры стали довольно зыбкими. Какие-то подспудные чувства постепенно просыпались в ней, но одновременно усилилось и тягостное предчувствие чего-то нехорошего и связанная с этим мучительная угнетённость, а неясные, давящие впечатления прошлого вызывали колющую боль в сердце. А может это вовсе не болезненное пред-, а, наоборот, послечувствие, как послевкусие от прожитого, от которого хочется поскорее избавится? Но встреча, которая не очень радовала, неумолимо должна была случиться.

     Ника не села в троллейбус или автобус, что вполне логично в её ситуации, а с проспекта свернула налево за угол и пошла, не разбирая дороги, полагаясь только на своё чутьё. Где эта улица, где этот дом? Она забыла, где жила раньше, она не помнила свой адрес, падение начисто стёрло из памяти всё, что было связано с её домом, даже сам вид дома она не представляла. Только ли дом? А кто она вообще? Как она оказалась здесь, в этом городе, в этой стране? И как она жила до этого времени?

     В больнице ей должны были дать справку о проведённой операции, за  которую, правда, нужно будет ещё заплатить, и больничный, а в больничном листе обязательно фиксируется адрес. Но без паспорта больничный не выдали, и справка осталась у врача, ожидающего подтверждения её личности. Паспорт забылся дома (Ника раньше не знала, что для полёта на Тот Свет тоже нужно брать с собой паспорт, на всякий случай), а этот дом нужно было ещё найти. Девушка порылась в верхнем кармане чужой, старой куртки, которую ей "подарили" в больнице сердобольные нянечки: дни становились всё прохладнее, середина осени, - но ничего не нашла, кроме какой-то бумажки с номером.

       - Где? Где? Где? - повторяла про себя Николь, всё больше волнуясь.
Она двигалась наугад, не думая логически, по наитию, как по запаху собака идет к своему дому, как кошка чует мышь, как дикое животное, пользуясь  шестым чувством, избегает опасности.
 
       Она словно ощупывала взглядом всё вокруг: непритязательные строения, стены из красного необожжённого кирпича, маленькие, грязные окошки, низкие крыши. Это были примитивные строения, жалкая архитектура жилищ азиатского типа, плебейского человеческого рода. Приземистые, грубые каменные строения со скошенными лбами-крышами, хмуро смотрящими, прищуренными глазницами окон на внешний мир, также, как и их хозяева.

       Вот показалась знакомая калитка. Ужасный скрип, Николь болезненно поморщилась. Она зашла в просторную, пахнущую кошачей и человечьей мочой парадную, с обшарпанными, "расписными" стенами и заплёванным полом. Но, не смотря на грязь, дом показался ей, на удивление, тёплым и почти родным, как старая бабушка-соседка, которая улыбается и называет всех деточками. Здесь Нику обволокли приятные чувства - видимо, в этом доме долго жили хорошие люди, мирно старились и умирали в своих постелях, смиренно, с Богом на устах. Поэтому в этом доме сохранился особенный дух добра.

       "Как здесь хорошо!" - восхитилась Николь. Она забежала на второй этаж по широкой старинной лестнице, хватаясь за отполированные чьими-то руками до лака деревянные перила, с витиеватой кованной основой. Вот высокая и тяжёлая, крашенная деревянная дверь. Справа кнопка старого звонка. Номер квартиры был из одной цифры: 7.

       Ника уже было подняла руку, чтобы позвонить, но вдруг подумала, что не совсем уверена в том, что жила именно здесь - в этом доме и в этой квартире. Просто ей так показалось, что здесь ей уже когда-то было хорошо. Ведь что-то её всё-таки связывало с этим домом и этой дверью.
       Ника закрыла глаза и постаралась представить себе комнату.

       Там, за дверью, в обжитой квартире, стоит старая, проверенная годами, надёжная мебель. Древний, допотопный диван устлан старыми тряпками, а на него брошен клетчатый, тёплый плед. Деревянные, со щелями в палец, полы застелены толстыми плетёными дорожками из обрезков старых тряпок. Подоконники непременно уставлены горшками с полезными цветами: алое и герань, да может быть ещё фикус. А в гостиной, которая сменив старорежимное название величалось теперь по-новому "залом", находится книжный шкаф, в котором  вперемежку, двумя рядами  на каждой полке, стоят запылённые, разновеликие книги: творения классиков, современных авторов и всевозможные справочники. Напротив, как антипод учёному шкафу - обязательный домостроевский буфет с нелепыми дореволюционными сервизами, дефицитными в прошлом хрустальными вазочками, бюстиками вождей и советских космонавтов и всевозможными статуэтками, типа маленькой скульптурки грациозной девушки, забавной собачки или красивой лошадки. На стенке умиротворяюще, как ангийский Биг Бен, громко тикают часы, внося в земное существование ощущение постоянства и незыблемости мира. Серые окна обязательно затянуты, как рыболовецкой сетью, застиранным тюлем, из-за которого в комнате всегда, кроме солнечных летних дней, царит полумрак. На круглом столе в середине комнаты, покрытом потёртой плюшевой скатертью с бахромой, стоит треснувшая, широкая чайная чашка с недопитым, с бензиновой плёнкой чаем и сахарница с отбитыми и приклеенными ручками, в которой серыми комками лежит затвердевший сахар. А в центре стола находится гранёная стеклянная ладья с дешевыми баранками и конфетами-"ириски", сосательными карамельками и прочими кариозно-соблазнительными кондитерскими изделиями.

       Всё это была обстановка милой и сладкой совково-обывательской жизни, но Ника здесь не жила. Однако хитрая интуиция подсказывала ей, что привела её сюда не случайно.
 
       Ника вдруг заметила, что между дверью и замком существует небольшая щель -значит она неплотно закрыта. Девушка легко толкнула дверь рукой, - та, скрипнув, отворилась, и она осторожно и тихо зашла. Первое, что Николь почувствовала - это тошнотворно-сладковатый запах помещения, исходивший или от ужасных, дешёвых духов, или от старого человеческого тела, или от какой-то протухшей, отвратительной еды. Но в остальном, всё было именно так, как Ника себе представила, стоя за дверью, только в углу большой комнаты, на железной кровати с никелированными спинками, кто-то лежал. Похоже, это была пожилая женщина. Её жёлтое, восковое лицо напоминало спящее, но казалось застывшим и безжизненным, потому что дыхания не было слышно. Девушка подошла на цыпочках поближе... и в это самое время за спиной что-то зашелестело, как-будто пролетела, хлопая крыльями, большая птица. Николь вздрогнула и обернулась. Это ветер из открытой форточки перевернул страницу толстой старинной книги, лежащей столе.

       Ника развернулась к столу и, заглянув в книгу, прочла:

4. И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?
5. И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему всласть действовать сорок два месяца.
6. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его и жилище Его и живущих на небе.
7. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.
8. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от созданиия мира.
9. Кто имеет ухо, да слышит.

       Эти слова настолько испугали её, хотя она слышала их не первый раз, что она выскочила из этот странной, чужой квартиры и побежала вниз по лестнице... Но на пролёте второго этажа, когда шок немного прошёл, её взгляд привлёкло серое окно, за которым открывался вид на улицу. Она подошла к грязному стеклу: прямо напротив, через дорогу, стоял другой дом, во дворе которого она увидела знакомое дерево. Его она хорошо помнила - это был абрикос, он вырос из косточки, которую она закопала когда-то в цветочным горшке. Потом, пока была зима, деревце некоторое время росло у неё дома, а весной Ника пересадила его в землю на улице. А на балконе седьмого этажа она заметила сушившуюся на верёвке чем-то знакомую, вязанную кофточку, и это указало ей направление к цели.

       Она быстро сбежала по ступеням, пересекла дорогу и подошла к подъезду соседнего дома. Металлическая входная дверь была закрыта каким-то механизмом. Ника вспомнила, что у неё есть ключи и, нащупав у себя в кармане связку на брелоке, приложила, внутренне сомневаясь, к дверному устройству, которое вдруг пискнуло и открыло затвор.