Министр Шохин в роли эсдека

               
                Глава из книги Леонид Волков (Лео Лево)

     РУССКАЯ ВЕСНА ИЛИ ПОВЕСТЬ О "ЛИХИХ ДЕВЯНОСТЫХ". ИСПОВЕДЬ НАРДЕПА

 МИНИСТР КОАЛИЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА – «СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТ» АЛЕКСАНДР ШОХИН

   Выход из исторической ловушки нашел Гайдар, как Александр Македонский разрубивший гордиев узел, попросту удалив, вырезав раковую опухоль ВПК и разрешив свободную торговлю товарами. И забегали по разным рынкам, по разным странам героические тетки-челночницы. Превозмогая боль от непосильной тяжести клеенчатых корзин, нивесть откуда сразу появившихся, вступили они в войну с голодной смертью. И смерти пришлось отступать.  Но сначала немного предыстории.
   Одной из активисток нашей тоькл еще формировавшейся  социал-демократической тусовки была Галина Яковлевна Ракитская. Жена экономиста, профессора Ракитского, и сама экономист. Личность она была несомненно пассионарная, по крайней мере в том смысле, что чем-то напоминала «Пассионарию», Долорес  Ибаррури, но с примесью Розы Люксембург. Ко мне она относилась с симпатией, хотя обращаться с ней следовало осторожно, в любой момент могла взорваться и порой взрывалась-таки.  Она, несомненно, представляла наиболее левый фланг нашей еще не совсем родившейся социал-демократии, и это было неплохо. Но, несмотря на левизну и большую принципиальность, именно Галина Яковлевна предложила нам выдвинуть не  имевшего никакого отношения к социал-демократии экономиста Александра Шохина на пост социал-демократического министра труда. 
    Признаюсь, я был одним из главных сторонников идеи продвижения нашей партии в правительство и создания тем самым первого (после большевистско-эсеровского)  коалиционного правительства в России. Во-первых, что же это за политическая партия, если она, будучи представленной в парламенте, не может претендовать на министерский портфель? Участие в правительстве превращало СДПР из «тусовки» в настоящую, ответственную политическую силу. Главное же заключалось в том, что само русское правительство из «административного» становилось политическим. Первое двухпартийное правительство после Февраля 1917. Страна возвращается к Февралю Семнадцатого, мечтал я. У каждого, кто идет в «политику», кроме сугубых корыстолюбов, непременно имеется своя большая мечта. Иначе, зачем же?
   Надо сказать, что далеко не все коллеги разделяли мой подход. Колебался и Румянцев, фактический лидер партии. Тем не менее, вопрос был поставлен, и стали подумывать о возможных кандидатурах.  В какой-то момент всплыла кандидатура Оболенского. Предложил ее сам Румянцев, но вряд ли всерьез. Скорее, это была маленькая провокация.
    Александр Митрофанович был особой, я бы сказал – трагикомической, фигурой и в нашей партии и вообще на политической сцене тех времен. Он стал известен в первые дни только что избранного Съезда народных депутатов СССР, поскольку внезапно, выскочил как чертите из машины и предложил свою кандидатуру в качестве альтернативы Горбачеву на выборах Председателя Верховного Совета СССР. Я до сих пор не знаю, был ли это действительно свободный выход актера или он был заранее срепетирован. Но тогда это воспринималось как большая дерзость, и вместе с тем вызывало интерес. Впрочем, все понимали, что налицо игра, пусть даже и не запланированная.  Да и сам Оболенский не скрывал, что не собирается реально претендовать на пост президента, а просто хочет продемонстрировать новый подход к выборам, точнее говоря – отход от безальтернативной модели. Что ж, для тех времен это была скромная, но не бессмысленная акция. В известной мере пролог к последующему созданию реальной парламентской оппозиции в лице Межрегиональной депутатской группы. Оболенский при этом обнаружил незаурядные артистические способности. Теперь бы сказали – талант самопиарщика.
   Тем не менее, мне трудно было воспринять Оболенского в качестве серьезного демократического, тем более социал-демократического  деятеля.  Он казался мне слишком «советским», слишком зашоренным в своем традиционалистском мышлении. В то же время мне он представлялся очень амбициозным индивидуалистом со своими странностями. Поэтому я в свое время не без скепсиса отнесся к сообщению Румянцева о том, что он привлек Оболенского в нашу партию. Но и выступать против его участия, разумеется, не стал. Оболенский не раз создавал нам проблемы. То какими-то невероятно бюрократическими процедурными проектами - я бы сказал, что у него была своего рода протокольная графомания. То неожиданными политическими поступками – например, солидарностью с Сажи Умалатовой. Я тогда потребовал исключения его из партии.
      В этой связи не могу не сделать маленького отступления. Совершенно случайно я обнаружил в Википедии (очень свободной энциклопедии) неожиданные для меня  сведения об Оболенском. Оказывается, на съезде СДПР в 1994 г. он был избран председателем партии. Я, как-никак, являюсь одним из со-основателей этой партии. Сопредседателями ее в период коллективного руководства (Президиум из трех человек) были сначала Румянцев, Кудюкин, Оболенский, затем Румянцев, Орлов, Волков. Затем избирались единоличные председатели Аверкиев, Белозерцев, Голов, Беклемищева. Какая группа, какая фракция избрала Оболенского председателем партии в 1994 году мне не очень понятно, хотя еще в 1996 году я участвовал в работах правления СДПР и был членом Совета старейшин СДПР. Кроме того я представлял партию в Социнтерне и особенно в Германии, что подтверждается официальными документами как СДПР, так и СДПГ.      В дальнейшем Оболенский как-то исчез с горизонта и, похоже, организовал какую-то группу, назвав ее СДПР. А, может, и «партию» в одном лице. Не знаю. От него можно ожидать чего угодно. 
 
   Так вот в описываемом эпизоде предложение Румянцева было скорее провокационным, и Оболенский от него отказался. Впрочем, никто его всерьез и не принял. Тем более, что на горизонте появилась другая, гораздо более серьезная, хотя и несколько неожиданная кандидатура. Это был Александр Шохин, имя которого назвала ветеран нашей партии, Галина Ракитская.

    К тому времени о Шохине я уже был наслышан как о передовом экономисте, хотя ни разу не встречался с ним и не слышал его выступлений. Тем не менее, рекомендация Ракитской показалась мне удачной. Видимо уж очень хотелось получить для планируемого политического сценария более или менее подходящую личность. Правда, Шохин не был социал-демократом, членом СДПР. Но в этом, казалось мне, был свой позитивный момент. Солидный беспартийный специалист в роли кандидата социал-демократической партии на пост министра труда, это выглядело неплохо, убеждал я себя.
    Затем мы начали переговоры с Шохиным, и он согласился на наше предложение. Меня беседа с ним, содержание которой я, правда, не очень хорошо помню, также удовлетворила. Румянцев  поначалу был не очень настроен в пользу Шохина, а у него была хорошая  интуиция. И у него была какая-то другая кандидатура, о которой мы ничего не знали. Но, в конце концов, Олег переговорил с Ельциным, и вопрос о предоставлении нашей партии министерского портфеля в правительстве Силаева был решен. Россия получила шанс вернутся к «буржуазно-демократическому», по определению Ленина, Февралю!
   Сценарий заработал. Вскоре мне позвонил Бурбулис, который в то время выполнял роль представителя Ельцина в парламенте, и спросил: «Где ваш Шохин? Ведите его немедленно к Силаеву. Председатель Совмина ждет». Забегали помощники. Начался поспешный розыск Шохина – это ведь, трудно поверить, - еще не было время мобильников. Наконец, в Белый Дом примчался запыхавшийся Шохин, и мы с ним поднялись в приемную Силаева. Нас действительно там уже ждали.
   Шохин заметно волновался, и тут мне в голову пришло спросить его: „A что Вы скажете, если Силаев спросит о Вашей партийной принадлежности»?  - «Ну, вряд ли он об этом спросит», - довольно уверенно ответил Шохин. –«Да Вы еще в КПСС , наверное,  состоите»? – «Да, еще формально не вышел» . – «Ну, так вот что, скажете ему, что на днях выходите и вступаете в СДПР» - решительным шепотом продиктовал я Шохину в ухо. Что еще я мог ему сказать в такой сомнительной ситуации? Ельцин с подачи Румянцева рискнул пойти на такой важный шаг – создание двухпартийного правительства, а кандидат в министры от второй партии  и в ус не дует, совершенно не сечет реальности.
   И тут нас позвали в кабинет Силаева. Силаев был человек симпатичный, доброжелательный, но едва я представил Шохина, он задал ему тот самый сакраментальный вопрос о партийной принадлежности. «Президент придает этому большое значение. Министерский пост должен быть предоставлен представителю социал-демократической партии»  - твердо сказал Силаев.
    Когда мы вышли Шохин несколько раз поблагодарил меня за предупреждение.  Теперь предстояло ждать указа о назначении Шохина, а затем ехать овладевать министерством, которое пока что находилось совсем в других руках.
Забавно, что в одном интервью Шохин рисует такую картину своего назначения.
«Бурбулис меня на работу нанимал министром труда вместе с Силаевым. Я с ним познакомился после первых выборов президента 12 июня 1991 года. Буквально в течение недели после них я у него уже сидел в кабинете и он меня водил к Силаеву. Тогда Силаев меня спросил: «Ты что, не член Социал-демократической партии и министром труда стать хочешь?» Я говорю: «Да я не очень хочу, это они хотят».
   Вот так. Очень хотел кристально правдивый Шохин стать министром. И в кабинете у Бурбулиса он вряд ли сидел. Ибо это не Бурбулис, а я, правда, с подачи Бурбулиса, приводил его к Силаеву. При этом Бурбулис просил  меня срочно разыскать Шохина (см. выше). И ничего подобного тому, как передает ситуацию Шохин, не было. Силаев действительно спросил его при мне о партийной принадлежности. Шохин ответил так, как я ему велел. И Силаев прокомментировал так, как я описал выше. Вроде бы неглупый человек Шохин, но кто ж ему поверит, что после ответа «я, мол, не хочу…» его бы назначили. Врет ли Шохин действительно в силу аберрации памяти, сомнительно. Он еще далеко не стар. А вот в угоду конъюнктуре – похоже. Естественно, что при таких свойствах личности  и при таких карьерных устремлениях никакого «социал-демократического» министра из Шохина не получилось. И это моя ошибка и мне урок, о чем еще ниже.
   Такую же неправду рассказывает Шохин в своих последних интервью о ситуации с назначением Черномырдина и отставкой Гайдара. Мне-то тогда он рассказывал совсем другую историю. Но я к этому еще вернусь так же, как и к эпизодам нашей с ним совместной деятельности.  Так же, как  и немного к личности Шохина. Не предполагал, что такой внешне скромный человек, который мне даже бутерброды в кабинет приносил, может одновременно занимать столько «блистательных» должностей. Прямо – коллекция.
Да, настолько же, насколько Шохину в то время надо было построить себе карьеру министра, все равно какого, настолько же близоруко было наше, в частности мое стремление заполучить этот портфель для партии с помощью Шохина. Никаким представителем новой русской социал-демократии Шохин не стал и не собирался становиться. Политический курс на создание двухпартийного правительства как шаг на пути развития новой демократии его не  интересовал. Реальным министром труда он так и не стал, пригласив для контроля за министерством «своего человека», Меликьяна. Правда, мы добились того, что заместителем министра стал член нашей партии, образованный специалист Павел Кудюкин, который неплохо разбирался в тарифных вопросах, но большой свободы как министр по-моему не получил.
    Тем временем я решил представить Шохина депутатам. Периодически в парламенте проводились так называемые «слушания». Собиралось некоторое количество депутатов для встречи с разными государственными и общественными деятелями, чиновниками, специалистами, коллегами – инициаторами законопроектов. Вот на такое слушание я пригласил Шохина. И он, неожиданно для меня привел с собой Гайдара и предложил его выслушать. Я, естественно, не стал возражать.
  И вот Гайдар, небольшого роста скорее полный круглоголовый человек с невероятной живостью и обаятельной улыбой взлетел на трибуну и начал рассказ о своем видении экономического положения и намерении освободить торговлю и отпустить цены. Услышав это, я испугался. Мы уже имели Павловский эксперимент с отпуском монопольных цен.
- Как, Вы намерены отпустить цены без приватизации, - сразу же задал я вопрос Гайдару. – Да, приватизация процесс длительный, а цены надо отпускать немедленно, - ответил Гайдар. Меня этот ответ не успокоил, и я попытался что-то возразить, но тут возникли другие вопросы,  и надо было представлять Шохина, т.к. время для слушаний было ограничено. Я вышел не совсем удовлетворенный встречей. У меня зародилось подозрение, что Гайдар не очень озабочен темой приватизации, возможно не очень силен в ней, В сущности, освобождение торговли и цен было не чем иным как повторением НЭПа. Но при НЭПе еще не было гигантских промышленных монополий.
  Прошло немного времени и на очередном заседании правления Демократической России, членом которого я являлся, Гайдар уже заговорил о приватизации, не касаясь, правда, конкретных вариантов. Я приписал тогда это достижение участию Гайдара в наших слушаниях. О «ваучерной» приватизации в тот момент речи еще не было. Так что я думаю, что эта роковая для реформ и реформаторов идея на совести самого Гайдара не лежит. Главным же пропонентом создания «первоначального накопления» через трюк с ваучерами оказался смелый до дерзости Анатолий Чубайс, хотя сама идея тоже не ему принадлежала.