Стражем Буду! глава 5

Весь следующий день ехали через поля. По влажной земле кони шли медленно, из-под копыт взлетали комья жирной почвы, похожие на откормленных ворон. Добрыня и Алеша часто покидали седла и шли рядом с конями, давая им отдохнуть. Я следовал их примеру, хотя мне никто не говорил, но это само собой разумелось, поэтому я молча спрыгивал с седла и шел, увязая по щиколотку в сырой земле. Только могучий конь Ильи все так же неторопливо нес своего седока, равнодушно глядя вперед.
Добрыня то и дело оглядывался, озабоченно морщил лоб. За нашими конями остается колея, как от небольшого трактора. Я слышал, как Алеша спросил негромко:
- Думаешь, за нами погоня?
- Не обязательно, - отозвался Добрыня. – Но эти следы останутся надолго. Даже если завтра будет дождь, все равно…
Я догнал Муромца, пошел рядом. Сказал негромко:
- Илья, я понял, о чем ты вчера говорил. Кажется, понял.
Богатырь глянул на меня с высоты седла, ответил сурово:
- Русь в опасности, Ярослав! Она всегда была в опасности. Так повелось от начала времен, и это правильно! Наши мальчики рано превращаются в мужчин и берут в руки оружие. Лучшие из них выживают, и заводят собственных детей. Так получаем сильное потомство, какому радуются сами боги. Но если пограничные заставы падут, на эти земли обрушатся степные сабли, огонь и смерть. Этого мы допустить не можем!
Я кивнул, про естественный отбор слыхали и в моем Отражении. Правда, на Земле речь шла о животных, но человек – тоже зверь, просто самый умный и хищный.
- Поэтому мы и везем на заставу Перунов огонь, - продолжил Муромец. – Случись набег, и на его защиту поднимутся все, кто в силах держать оружие. Те, кто сейчас сеют и пашут, встанут на защиту родной земли.
Илья свел брови, в глазах сверкнула холодная сталь. Он ткнул коня пятками, благородный зверь ржанул гневно, с места взял в карьер.
- Тише, - шепнул я, натягивая поводья, моему дураку лишь бы побегать наперегонки.- Не будем спешить, конячка! Не будем.
 Что бы там они не звали Перуновым огнем, сам по себе он не защитит жителей границы от набега степняков. Но если такую святыню привезти на заставу, то она как бы отметится среди других. Дух витязей поднимется, даже последний новобранец будет чувствовать себя едва не побратимом грозного бога. И на землях, которые стерегут такие воины, начнут селиться те, кто сейчас старается осесть подальше от неспокойного края.
Мир вокруг залит солнцем, конь отдохнул и идет спокойным ровным шагом. Легкий ветерок колышет метелочки трав, сгоняет с цветов стрекоз и неуклюжих ярких бабочек.
Добрыня осадил коня, дождался, пока мы подъедем ближе. Лицо богатыря, как всегда, бесстрастное, тем страшнее для меня прозвучали слова, сказанные спокойным голосом:
- Похоже, что наперерез идет целый отряд, человек десять – двенадцать. Все на конях, и скачут очень быстро.
Илья взялся за булаву, не то проревел, не то прорычал:
- Всего десяток? Да еще и на загнанных конях?
- Встретим здесь, - нетерпеливо предложил Попович. – А лучше ударим навстречу!
Добрыня поколебался, видно, что душой поддерживает Алешу, но потому и ездил в Царьград, что умеет ставить державные интересы выше собственных желаний.
- Нет. Если будем ввязываться в каждую драку, то не доедем и за год. Будем уходить.
Я во все глаза наблюдал за былинной троицей. Эти люди, похоже, вообще не знают, что такое страх. А если и знают, то такой страх сродни азарту, что выплескивает в кровь адреналин, и наполняет мышцы опасной взрывной силой.
Рядом со мной гарцует Алеша, рот искривлен в жестокой улыбке, больше похожей на оскал, в руке сверкает обнаженная сабля. Попович явно уже мыслями в самой сече, даже плечи подергиваются, намечая движения, какими будет уходить от ударов, а какими и бить сам.
Илья первым совладал с собой, он более опытный. Зло сплюнул, и послал своего исполинского жеребца на рысях. Добрыня и Алеша снова бегут рядом с конями, я и не думал, что в доспехах можно бегать, тем более с такой скоростью. Я тоже бежал, пока не потемнело в глазах, понимаю, что коня утомлять нельзя, его силы могут потребоваться для финального рывка, когда преследователи измотают себя в длительной скачке. Только когда ноги отказались сделать еще хоть шаг, я ухватился за поводья, с трудом взгромоздил себя в седло.
Небо затянулось тучками, сначала небольшими, но их становилось все больше и больше. В воздухе запахло сыростью, вскоре сорвался мелкий, не по – летнему холодный дождь. 
Впереди разрастался лес. Алеша вырвался вперед, нырнул под зелень ветвей. Вскоре появился, призывно замахал руками.
В небе громыхнуло, будто где-то начался камнепад. Я пригнулся к шее коня, так и влетели под сомкнувшиеся зеленые кроны могучих деревьев. Ветви переплелись в один сплошной навес,  казалось, упади с небес камень, и тот завязнет в зеленом плотном покрывале.
- Все, приехали! – Добрыня подошел к исполинскому дубу, задрал голову, разглядывая природный шатер листвы. – Здесь встанем на ночлег.
- А эти… - Муромец показал в сторону опушки.
- Скорее всего, их дождь тоже загнал в укрытие, - отмахнулся Добрыня. – Зачем коней мучить? Завтра и поедем.
Пока Илья и Добрыня расседлывали коней, Алеша развел костерок, подвесил над ним мясо на прутиках. Там, снаружи, грянул ливень, земля почернела, жадно впитывая влагу. Молния расколола небо, казалось, прямо над нашими головами, но кроны деревьев сплелись в настоящий панцирь, до земли долетели лишь несколько капель
Богатыри стянули мокрые рубахи, развесили сушиться, к костру подходили в одних портах. Из всей троицы только Добрыня смотрится тренированным бойцом,  словно целиком вырезан из крепкого дуба. Муромец до самых глаз зарос волосами, медведь медведем, только когда двигается, заметно, как под шерстью перекатываются чудовищные мускулы. Алеша больше похож на гимнаста, подвижный и текучий, как капля воды.
Поужинали второпях, поверив словам Поповича, мол, горячее сырым не бывает. Даже на ночлег богатыри устраивались с оружием, Добрыня так и вовсе заснул с ладонью на рукояти меча. Летние ночи проходят быстро, но случиться может всякое. На этих землях появление степняков не редкость, уже была возможность убедиться.
Я чувствовал себя свежей отбивной, которую только что безжалостно отходили молотками. Каждая косточка ноет и жалуется, ноги крутит, а суставы распухли как у дряхлого старца.
Илья заметил, как я морщусь, растирая колени, бросил коротко:
- Устал? Поспи, ты неплохо держался.
Голова коснулась седла, и я провалился в сон, как в бездонную яму, до краев наполненную туманом. Проснулся среди ночи с бешено колотящимся сердцем. Вроде бы с кем-то рубился, повергал наземь, топтал копытами боевого коня, насаживал на копье…
Чернильное небо над головой расцвечено искорками звезд. Костер прогорел, рдеющие угли подернулись налетом пепла. В стороне тихонько фыркнул конь, но в ночном лесу все звуки слышнее, я различаю, как он переступил копытами, вздохнул совершенно по-человечески.
Я опустил голову на седло и забылся коротким, тревожным сном. 

На рассвете быстрый подъем, короткий завтрак остывшим мясом – и снова потянулась дорога.
Высоко над нами яркое солнце обливало жаром умытую дождем землю. За долгий переход спина накалилась, как на сковородке, пот струйками тянулся между лопаток. Я долго терпел, потом сердито хлопнул себя по лбу. Кажется, от такой суматошной жизни я глупею не по дням, а по часам. Дал команду компенсаторнику, тот послушно выровнял температуру, но голову все равно пекло, как в пустыне. Мимоходом подивился, как в такую жару богатыри не расстаются с доспехами. Тяжелее всех Илье, тот отдувается, как выброшенный на берег кашалот, часто утирает пот со лба. Алеша украдкой расстегнул кафтан, только Добрыня все такой же бесстрастный, с холодным надменным лицом. Я подумал, что богатырь всегда помнит, что он отмечен князем, возил его слово к заморскому государю. А это значит, что на него смотрят, с него берут пример. Что простительно другому, то для Добрыни тяжелый удар по чести и достоинству.
Я заметил, что Муромец уже несколько раз привставал в стременах, оглядывая окрестности.
- Здесь должна быть деревенька, - пророкотал Илья хмуро. - Несколько лет назад я проезжал по этим местам. Десятка три – четыре душ жило…
Я завертел головой, но вокруг только зеленая равнина, с высокой сочной травой и редкими рощами. Издалека кажется ровной, как стол, но на самом деле тут полно заросших травой и кустарником оврагов.
Впереди чуть колыхнулась трава, Добрыня положил руку на меч. Высокая зеленая поросль хороша не только для коров и овец, но и для засады. Проедешь и не заметишь, только если конь наступит на пальцы затаившемуся воину.
- Спешиваемся, - хмуро проронил Добрыня. – Надо посмотреть, что случилось.

Теперь, когда знаю, что здесь было жилье, замечаю, и разрозненные камни то ли стен, то ли очагов, трухлявые деревяшки, явно обработанные человеческой рукой…
Там, где когда-то были огороды, еще сохранились остатки покосившихся заборчиков, местами угадывались дорожки, заботливо выложенные битым камнем. Но жесткая степная трава уже скрывала останки деревушки, будущей весной и не поймешь, что и здесь когда-то жили люди.
- Хорошее место, - заметил Алеша, внимательно оглядываясь по сторонам. – Земля богатая, можно было бы снимать хорошие урожаи.
- Привал, - коротко скомандовал Добрыня.   
Мы завели коней под сень огромного, картинно раскинувшегося дуба. Под раскидистыми ветвями места столько, что поместится десяток человек. Земля в этом месте утоптана так, что даже буйной степной траве не хватает сил пробиться сквозь ее панцирь, лишь местами торчат одинокие колоски. Здесь проводили собрания, на праздниках все население от мала до велика рассаживалось под могучей кроной, молодежь плясала, старики говорили о прошлых временах…
Я топтался на месте, не зная, что делать. Подошел Добрыня, взъерошил и без того спутанные волосы.
- Полбеды, что деревню сожгли, - хмуро обронил он. – Беда в том, что никто новый не селится.
Я скривился от такого равнодушия, хотя понятно, что витязь в первую очередь заботится о государственных интересах. Людей много, потеря одной деревни не страшна для страны. А вот если не селятся, значит – здесь уже опасно. Похоже, что эти земли все больше попадают под набеги степняков.
Илья снял с пояса булаву, хотел повесить на седло, но его конь глянул на хозяина таким укоризненным взглядом, что Муромец устыдился, подвесил за петлю на ветку. Хрустнуло, толстый сук накренился, подметая землю листьями.
- Я пройдусь по окрестностям, - сказал Алеша. – Посмотрю, что здесь и как.
- Не задерживайся, - предупредил Илья. – А то опоздаешь к обеду.
- Илюшенька, - сладко пропел Попович. – Когда ты кашеваришь, всегда оказывается, что я опоздал на целые сутки.
Алеша ушел, пообещав напоследок притащить какого – нибудь мяса, пустую кашу только Муромец любит. Разобиженный Илья пригрозил пустить под котелок его шлем, не век же тому в сумке болтаться, но довольный Попович лишь фыркнул.
Илья с Добрыней быстро набрали сучьев, начали разводить костер. Я притащил воды, покрутился вокруг, но понял, что буду только мешаться, и ушел обратно к ручью. По привычке осторожничал, но вокруг никого, заросли скрывают меня не хуже стен, богатыри не узрят. От компенсаторника я освобождался с великим облегчением, хоть полимерная синтетика и не впитывает пот, но одно воспоминание, как неделю спал у костра не снимая одежды… Ручей принял меня с готовностью, прохладные струи обняли за плечи. Глубина всего по пояс, я улегся, схватившись за камень, чтобы не всплыть, довольно закрыл глаза. Холодная вода смывала усталость и пыль дороги, я блаженствовал, как свинья в луже и вылез только, когда продрог до костей.
Илья у костра методично помешивал в котелке, Добрыня, прикусив травинку, сидел у дуба, закрыв глаза. Я устроился рядом с Муромцем, но едва опустившись на землю застыл с открытым ртом.
Из –за кустов вышли шестеро мужчин. Все смуглые, то ли от загара, то ли от грязи, с угрюмыми и злыми лицами. На всех доспехи из толстой кожи, один даже в шлеме. У всех в руках сабли, на поясах уже знакомые легкие топорики. Держатся уверенно, места здесь глухие, помощи ждать неоткуда. У того, что в шлеме, на перевязи болтается булава, поменьше той, что у Муромца, но железный оголовок смотрится угрожающе, местами видны свежие царапины.
Меня прошиб холодный пот. Алеша ушел, палица Ильи далеко, а Добрыня вообще сидит неподвижно, будто заснул. 
Тот, что с булавой, сказал почти дружелюбно:
- Вай, как хорошо! Еда есть, кони есть, красивый одежда есть. Зачем бить – убивать? Оставь все и уходи, мы не трогать.
- Илья прорычал угрюмо:
- Чего вдруг такие щедрые?
Степняк улыбнулся, показав желтые редкие зубы.
- Погода хороший, да? В такой погода убивать грех, боги не простят.
Муромец выпрямился.
- А в плохую, значит, можно? И грабить можно?
Улыбка на лице степняка стала напряженной, богатырь и без оружия может сломать пополам, как медведь липку. Он положил ладонь на рукоять булавы, грязные пальцы сжались на веревочной обмотке.
- Зачем так, урус?
- Затем, что я видел таких, как ты, - отрезал Илья. – А вот ты подобных мне еще не встречал.
Степняк нервно облизнул губы. Огромный воин не высказывает даже тени страха, хоть и стоит с пустыми руками, а их шестеро, да при оружии.
- Убирайтесь отсюда!  - раздалось из-под дуба. Добрыня уже на ногах, в глазах ни тени сна, рука на мече. – Вы мне надоели!
- Зачем зло говоришь? – успокаивающе протянул степняк. – Мы ваши жизни не брать.
- Потому что не сможете, - оборвал Добрыня. – Пошли вон!
- У вас один меч, - напомнил вожак.
Муромец рыкнул:
- Еще не понял? Я тебя голыми руками удавлю, волчья сыть!
Вожак вздрогнул, глаза богатыря наполнены звериной злобой, натянуто улыбнулся.
- Ты прав, урус! Мы уходить.
Я перевел дух, стараясь сделать это понезаметнее. Степняк небрежно повернулся, демонстрируя удаль, мол, не боится подставить спину…
- Ярик! – Крикнул Добрыня.
В мою сторону метнулся один с поднятым топором. На Муромца навалились сразу трое, зазвенела сталь, послышались крики, но я видел только падающий на меня топор, метнулся в сторону. В плечо сильно толкнуло, хорошо, что успел поднять защиту компенсаторника. Степняк вновь замахнулся, я поймал руку с топором, нырнул под нее, как учил Интер, резко распрямился. Хрустнуло, нападавший с воем покатился по земле. Затылок взорвался болью, перед глазами поплыл красный туман. Я вслепую замахал кулаками, чувствуя, что вот-вот упаду, успел кого-то сгрести и подмять под себя, молотил руками и ногами, пока не услышал спокойный голос Добрыни:
- Перестань! Хватит уже. Хватит, я сказал!
Я стиснул виски, в черепе гул, будто там поселилась стая дятлов. Зубы лязгают, в глазах кровавая пелена, нервы натянуты как струна. Двое степняков лежат на земле без признаков жизни. У одного неестественно вывернута рука, на коже доспеха расплывается темное пятно крови, у другого раскроена голова, рядом валяется камень с налипшими клочками волос. Добрыня стоит рядом, с опущенного меча стекает струйка крови, только что заколол того, кому я сломал руку. В животе противно булькнуло, желудок подкатил к горлу.
- Цел? – спросил Добрыня.
В голове звон, все еще гудит, будто в недрах огромного колокола, плечо, куда пришелся удар топора, налилось болью. Я осторожно подвигал рукой, вроде перелома нет, огляделся дикими глазами.
У костра, пригнувшись, замер Муромец, напряженный, словно хищный зверь, ноздри раздуваются, глаза налиты кровью. У ног Ильи безжизненные тела, на богатыря кинулись четверо разом, ждали легкой победы над безоружным.
Я кое-как добрался до ручья, вначале просто лил на темя холодную воду, а когда в глазах перестало двоиться, задержал дыхание и сунул в ручей голову. Вроде полегчало, гул в черепе утих. Потом долго смывал чужую и свою кровь, а когда увидел на рукаве кусочки чего-то розового и студенистого, едва удержал подступивший к горлу комок. На голове вздулась шишка, уже начала расплываться мерзким кровоподтеком.
Алеша, вернувшись, ахнул:
- Ну, вы даете! Только-только отлучился, а вы уже с кем-то подрались. И без меня! Совсем озверели, ни на минуту нельзя оставить!
Илья прогудел:
- Подумаешь, подрались. С кем не бывает?
- Со всеми бывает, - согласился Добрыня. - Но только что-то в последнее время мы часто с кем-то деремся, не находишь?
Муромец отмахнулся, как от назойливой мухи:
- Да это обычные степняки! Наверное, хотели просочиться поглубже за заставы, увидели, что нас двое, и решили поживиться. Даже Ярик вон сумел двоих заломать!
- Ты прав, - кивнул Добрыня. – Хорошо, что мы их перехватили. Но, если будем драться на каждом шагу, то задержимся в пути надолго.
Илья открыл было рот, но промолчал, Добрыня всегда зрит в корень, потому и старший.
- Ладно, уговорил, - кивнул Алеша. – Будем думать, что это по нашу душу. И что?
- А то, - ответил Добрыня. – Больше по одному никуда, понял? Если на русских землях такое творится, то представь, что начнется, когда въедем в Дикое Поле.
- Да откуда они вообще могли про нас узнать? – возмутился Попович. – Мало, что ли богатырей по Руси ездит? Почему именно мы?
- А то не нашего ума дело, - прогудел Муромец. - Делай, что старшие говорят, и не забивай голову.
- Ага, - огрызнулся Алеша. – Пуганая ворона куста боится!
- Хватит! – оборвал Добрыня. – Ты слышал, что я сказал.
Попович тяжело вздохнул, покачал головой, но спорить не стал. Вздохнул, молча засучил рукава и потащил тела в сторону. Я наблюдал, как спихивает по одному в заросший овраг, провожая каждого увесистым пинком. Остались только лужи подсыхающей крови, но богатыри не обращали на них внимания, я тоже старался не коситься испуганно. В этом Отражении, как уже убедился, на многие вещи смотрят совсем иначе, чем меня учили в детстве, мораль здесь проста, как удар меча. Вот наш инструктор по боевой подготовке, к примеру, чувствовал бы себя здесь, словно рыба в воде. Думаю, центурион быстро нашел бы общий язык с этой троицей.
От пришедшей мысли меня вдруг затрясло. Действительно, если такое творится в пределах Руси, а по учебникам помню, что Владимир создал сильное государство, то что же будет, когда окажемся в степи?

Мы тащились день за днем, леса попадались все реже, зато чаще стали встречаться долины, поросшие высокой травой и редкими кустами. Эти островки степи тревожили, напоминали, что впереди гигантская равнина, где нет ничего, кроме травы, неба и кривых сабель, а мы все ближе и ближе.
Однажды проезжали мимо красивейшего озера. В прибрежных камышах галдят стаи птиц, водная гладь переливается на солнце, будто хрустальная линза, дробится всплесками крупной рыбы. В высокой траве угадываются натоптанные дорожки, зверье бегает на водопой со всей округи.
Я в восторге пялился по сторонам, такое впечатление, что попал в фильм о дикой природе, но Добрыня все чаще хмурился, нюхал ветер, пристально всматривался вдаль. Вскоре и я уловил слабый запах дыма. Мы въехали на пологий холм, глазам открылась широкое поле.
Посевы уцелели, огонь задел самым краем, зато деревня выгорела подчистую. Над развалинами местами еще тянутся к небу столбики дыма. Когда подъехали ближе, в горле запершило, едкая вонь пожарища чувствуется даже на расстоянии, дерет легкие.
Муромец сплюнул зло, сжал поводья так, что побелели пальцы.
- А ведь эта была большая деревня! – прорычал он.
Даже с Алеши слетела неизменная веселость, Попович побледнел, только на скулах выступили яркие пятна.
- Бьемся, бьемся… - пробормотал он. – А толку? Все равно проходят, гады! Что с того, что каждое лето перехватываем две – три орды? Стоит пробиться нескольким ватагам, и все коту под хвост!
- Не болтай, - огрызнулся Илья. – Представь, что было бы, если бы мы те орды не принимали. Небось, до Киева бы пожары дошли!
Я представил себе, как все это было. Переселенцы двигались при свете солнца, на ночь огораживаясь дозорами, отыскивали хорошую землю, спешно строились, чтобы успеть до холодов…
Одной семье, и даже двум, с такой работой не управиться, поэтому собирались ватагами, вместе рубили дома и распахивали землю. Мелкие наскоки отбивали сами, степные находники откатывались от деревянных заборов, за которыми в нужный час, находились не только косы и вилы, но и боевые топоры с копьями. А тем временем пашни давали прекрасные урожаи, коровы приносили по два теленка, рыбаки и охотники возвращались домой, сгибаясь под тяжестью добычи.
Слухи о жизни первопроходцев доходили до старых мест, и вот уже новые поселенцы двигались на богатые земли. Деревня разрасталась и хорошела, а такая добыча уже привлекает внимание больше, чем простой хутор…

Ехали почти до вечера, и все время вокруг тянулся этот изобильный край. Теперь я понимал сказки про реки, текущие молоком и медом, в таком месте непременно должен найтись хоть медовый ручей. Сам бы здесь поселился. Останавливало только, что, как человек своего Отражения, я слишком привык к цивилизации, хоть какому-то присутствию людей. Желательно опытных, которые помогут обустроиться, примут на прокорм… Для меня что с топором в руках избу построить, что пирамиду Хеопса сложить – задачи одного уровня.
Из – за холма донесся человеческий крик, тут же оборвался, будто отрезанный острым ножом. Добрыня выхватил меч, пригнулся к конской гриве.
- Вперед!
Крикнул как-то странно, вроде бы одно слово, но я ощутил в нем и команду, и горечь, что вот, снова, и напоминание, что мы здесь для того и стоим, чтобы бдить и защищать… Ну пусть, они, я в богатыри пока не гожусь.
Витязи ловко правят конями без помощи рук, одними только ногами, я тоже пихнул своего пятками. Мир рванулся навстречу, порыв ветра выдавил слезы из глаз. Я чуть не вывалился из седла, кое-как подобрал поводья, страшась дернуть чересчур сильно. Конь пошел медленнее, я старался держаться за облитой железом спиной Добрыни, чтобы мой четвероногий дурак вновь не рванул, куда глаза глядят. Ему пустая дорога – что быку красная тряпка. Илья скачет рядом со мной, его мастодонту, которого по недоразумению называют конем, такой скорости не развить. Он набирает скорость гораздо медленней, зато прет неудержимо как танк.
Обогнули холм, впереди та же поросшая высокой травой равнина, прорезанная насквозь желтой лентой дороги. На обочине застыли несколько телег, на земле разбросаны человеческие тела, пыль вокруг них свалялась бурыми кровавыми комками.
Добрыня и Алеша подались в стороны, и я сразу увидел чудовищную тварь, похожую на здоровенную гадюку с крыльями, такую и в фильмах ужасов не встретишь. Разлеглась на телеге, толстый хвост свешивается почти до самой земли, треугольная голова повернута в нашу сторону.
- Аспид! – заорал Илья, вскидывая булаву.
Эту тварь я знаю, в Академии нам читали курсы по всей существующей нежити. Вот только бы вспомнить, как с нею управляться…
- Сбоку заходи, сбоку! – надрывался Муромец, перекрикивая свистящий в ушах ветер. Его вышколенный конь, не снижая скорости, пошел по дуге через траву. Я едва успел перевести компенсаторник в режим высшей защиты, когда аспид легко поднялся в воздух, свиваясь тугими кольцами. Я вспомнил, что змеи так делают перед тем как броситься на добычу, и вдруг понял, что холодные немигающие глаза смотрят прямо на меня.
Не знаю, кто из нас закричал громче – я, или мой конь. Если богатырские кони доверяют хозяевам больше, чем самим себе, то мой явно решил, что я заманил его на съедение. До этого момента я и не знал, что кони умеют не только вставать на дыбы, но и подпрыгивать на всех четырех, изгибая спину, будто кошки.
Я хотел соскочить, но опоздал, вылетел из седла как пробка, долгое мгновение падал прямо навстречу жуткой крылатой твари. Не вполне соображая, что делаю, я вцепился в толстую шею, другой рукой ухватился за основание кожистого крыла.
Аспид зашипел, начал набирать высоту, бешено извиваясь. Я вцепился, как клещ, пока держу вот так, у самой головы, эта тварь не меня не достанет, анатомия у нее такая же, как у обычной змеи. Я тянул на себя крыло, выворачивал, в какой-то момент испугался, что не удержусь и рванул изо всех сил. Хрустнуло, затрещало, к голове на миг прилила кровь, я почувствовал, что падаю. Потом в подошвы больно ударила земля, я ткнулся лбом в сухую холодную чешую. Подумал, что сейчас умру, ведь при падении отпустил змеиную шею, но чудовищное тело подо мной даже не трепыхнулось.
Откуда-то сверху прогрохотал разъяренный крик:
- Ты что творишь, дубина?
Аспид развалился поперек дороги, толстый как водопроводная труба с крылышками. Ядовитые клыки торчат, словно два ножа, из пасти с шипением капает на землю зеленая кровь. Я торопливо ощупывал себя, все вроде цело, только плечи свело судорогой, и колени дрожат, будто мешки таскал.
Подъехал Добрыня, кивнул дружелюбно:
- Молодец, Ярик!
И, повернувшись к Илье, добавил:
- Он сделал, как умел. И хорошо, что не растерялся. Вот только… скажи, Ярик, откуда ты знал, что аспид никогда не касается земли?
- Он и не знал! – расхохотался Попович. – Он с конем играл, а змеюку случайно придавил, чтобы под ногами не путалась.
Муромец осуждающе покачал головой:
- Все равно не обольщайся. Тебе сегодня повезло, крупно повезло! Но не надейся, так не всегда будет…
- А разве ты учил парня драться? – резонно возразил Добрыня.
- Научу! – сверкнул глазами Муромец. – Еще как научу!
Добрыня огляделся, задержал взгляд на помятом кусте. Сказал властно:
- Выходите, не бойтесь! Мы не враги.
Ветви раздвинулись, из зеленой глубины появилась женщина с двумя детьми. Старший поглядывал на нас исподлобья, сжимал исцарапанные кулачки. Я вспомнил слова Муромца о том, что на Руси взрослеют рано. Вот и этот мальчишка уже не ребенок, а маленький мужчина, что пока еще не раздался в плечах и не оброс мускулами. Глаза горят непреклонной решимостью, готов защищать свою мать и маленького брата, если потребуется, даже ценой собственной жизни.
Подъехал Алеша, жизнерадостно улыбнулся насупившемуся мальчишке, состроил козу младенцу.
- Ути - пути, маленький!
- Это вот что сейчас было? – прогудел Илья.
- Как что, - удивился Попович. - Так детям всегда говорят. Ути – пути, усю – сю, и все такое…
- А мне такого не говорили, - удивился Муромец.
- Конечно, - ехидно заулыбался Алеша. – Тебе в детстве говорили: «Эй, малыш! Иди сюда, скушай еще вот этот горшок каши!».   
Алеша хохотал, как взбесившаяся гиена, Добрыня склонил голову, пряча улыбку, даже мальчишка несмело улыбнулся, глядя на растерянного богатыря.
- Ох, сдается мне, Алеша, ты меня обидеть хочешь! – нахмурился Муромец.
- Шучу! – Попович выставил перед собой ладони. – Илюшенька, шучу! Как ты мог такое обо мне подумать? Я ж к тебе всей душой…
Муромец не стал отвечать, Поповича и могила не исправит. Конь Ильи мерно шагал мимо сброшенных с дороги повозок. Богатырь горбился, плечи свел, будто тянет на себе целую скалу. Проговорил тоскливо:
- Вот сволочь! А ведь эти люди хотели поселиться на здешних землях, поставить крепкое хозяйство…
- Откуда вообще взялась эта тварь? – полюбопытствовал Алеша. – Я и не знал, что они еще остались.
Я оглянулся на лежащую змеюку. Волной нахлынул запоздалый страх, волосы зашевелились, я спрятал за спину трясущиеся руки.
Муромец, не слезая с коня, по – хозяйски оглядел меня, хлопнул по плечу.
- Ладно, Ярик, не тужи! Получилось, как получилось. Но больше так не делай!
- Надо бы на него какой-нибудь доспех надеть, - озаботился Алеша. – Не вечно же будет так везти.

На привале Попович вытряхнул из седельного вьюка рубашку мягкой кожи с короткими рукавами, обшитую внахлест небольшими металлическими пластинами
- Чешуя, - пояснил он. – Для себя брал в Новгороде, но что-то она мне не подошла…
- Конечно, - пробурчал Илья. – Нет бы нормальный доспех заказать, витязю приличный…
- А что? – Обиделся Алеша. – Классная чешуйка получилась. Глянь, в каждой пластинке дырочки просверлены. Так весу меньше получается, да и красивше. 
Муромец отмахнулся, внимательно следил, как я влезаю в эту сбрую. На плечи легла недобрая тяжесть, движения она замедляет, но в то же время придает им какую-то уверенную решимость, лишнюю силу.
Наконец я одернул короткий подол, что едва прикрывает бедра, повертелся перед Ильей:
- Все правильно?
Муромец покачал головой, сказал с осуждением:
- А сам не заметил? Попробуй поднять руки.
Я послушно развел руками, но выше плеч они не поднимались, как я не старался.
- Одел не так, - пояснил Добрыня. – Потренируйся, пока никуда не едем.
Озлившись, явно же помощи не дождусь, я зашел за кусты, с остервенением выпутался из звенящей сбруи. Разложил на траве, вспоминая, как показывал Алеша, дал команду «Пигмалиону» скопировать внешний вид. Все равно компенсаторный костюм, детище научного отдела Академии, защитит меня лучше, чем эта радость металлиста. Прикопал чешую в куче прошлогодних листьев и вернулся к богатырям. Муромец, увидев меня, гулко захохотал:
- Ну ты даешь, парень!
- А что не так?
- Поддоспешник забыл! – фыркнул Илья. – Хотя…- он внимательно пригляделся, - Ты бы его и не смог одеть, чешуя впритирку сидит.
- Да и ладно! – Махнул рукой Попович. – Все равно лишнего кафтана у нас нет. От скользящего удара и так убережет, а под прямые постарайся не соваться.

Привал делать не стали, на ходу перекусив хлебом и сыром. Дожевывая бутерброд, я поравнялся с Муромцем. Его исполинский конь мерно переставляет копыта, равнодушный ко всему на свете. Богатырь покачивается в седле, лицо хмурое, на лбу прорезались глубокие морщины.
- Откуда же эта тварь появилась? – спросил я.
- Не знаю, Ярик, - проворчал Илья. – Здесь всегда было трудно, но переселенцы как-то справлялись. Побили всю нечисть, степнякам дали такой укорот, что те боялись нос высунуть. С той поры здесь жили мирно. А ведь опасности были – ого-го! Один Соловей – разбойник чего стоил. Он из старых был, а тогда люди чего-то стоили. Если бы на Святогора не нарвался однажды…
Богатырь передернул плечами, словно в лицо ему дохнуло зимней стужей. Рядом засмеялся Алеша:
- Это еще присказка, Ярик! Сказка впереди…
Я вздрогнул, чертов Попович исхитрился подкрасться незамеченным, огрызнулся:
- А дальше что?
- А дальше уже Дикое Поле, - серьезно сказал Муромец. – Раньше там было спокойнее…
- Ну не скажи, - возразил Алеша. – Степняки всегда были.
- Что степняки, - отмахнулся Муромец. – Вот твари всякие, которых отродясь там не водилось, они да, опасны.
- А я тут причем? – не понял я.
- Гибнут в первую очередь новички, - зловещим голосом пояснил Попович. – А если и не гибнут… - он внезапно умолк, печально покачал головой.
Некоторое время ехали молча, потом я не выдержал и уточнил:
- А что с ними?
- Лучше бы погибли, - коротко громыхнул Муромец.
Я почувствовал, как холодок страха шевелит волосы. Вот уж Отражение мне попалось! Теперь я уже серьезно сомневался, хватит ли у меня сил устроиться здесь. Искоса поглядел на богатырей, негромко вздохнул. Сравнение явно не в мою пользу.

Привал сделали в крохотной рощице, что и рощей-то не назовешь, так, пяток деревьев сгрудились у ручейка. Развели костер, мне доверили выкопать ямку. Алеша скинул кожаный кафтан, принюхался и наморщил нос:
- В Киев хочу! В баньке попариться, рубашку шелковую одеть. Одичал с вами, того и гляди, шерстью обрасту.
Добрыня пропустил его слова мимо ушей, Муромец неодобрительно поглядывал, как молодой богатырь полощет в ручье рубаху.
Попович заметил, улыбнулся ехидно:
- Эй, Ярик! А ты знаешь, что наш Илюша самого светлого князя однажды удивил?
- Наверное, силой? – предположил я. Легко могу представить Муромца, на глазах у восхищенной толпы поднимающего на плечи лошадь со всадником.
- Не-ет, - протянул Алеша, наслаждаясь моментом. – Князь как-то в конце лета  на охоту собрался. Проезжал мимо озера, а там, в самой середке, наш Илюша бултыхается.
- И что? – невольно заинтересовался я.
- Ага, проняло? – Хихикнул Попович. – Вот и Владимир полюбопытствовал. Поворотил коня к озеру, и спрашивает: «А что ты, мил человек, делаешь»? А Илья отвечает так вежественно, - Алеша надул щеки и прогудел, подражая Муромцу: «Купаюсь я…»
Получилось так похоже, что я не выдержал, невольно фыркнул, за что заработал косой взгляд Ильи.
- Вот так, значит, - продолжал Попович. – Ну, князь, знамо дело, удивился, все отродясь в банях моются, а наш Илюша в озеро полез…
- Баловство это одно, бани ваши, - сердито громыхнул Муромец. – Русские богатыри завсегда в озере купаются, али в реке…
- И зимой? – ужаснулся я, представив, что ждет меня на заставе.
- Да сколько там той зимы!
Алеша хохотал так, что чуть сам не сверзился в ручей. Муромец нахмурился, но поглядел на катающегося по траве Алешу и только плюнул.