Сто чернокожих наложниц

Сто чернокожих наложниц

«Аничка!
Я дарю тебе эту книжку просто так. Потому что ты хотела ее прочитать, а я тебя люблю.
Анинька!
Преисполнен я сейчас вот таких нежных чувств. Целую крепко. Твой друг».

Если бы не дата под посвящением – 25.06.2003, я бы подумал, что это послание из двадцатипятилетнего прошлого: тогда еще принято было дарить книги с дарственными надписями. Тем более такие книги: «1984» Джорджа Оруэлла. Интерес был ко всему, что хоть отчасти напоминало, перекликалось, предсказывало то, в чем мы варились на самом деле. Но кто эта Аничка, которой так хотелось в 21 веке обязательно прочитать антиутопию середины двадцатого? И не просто прочитать, а держать эту книгу дома, при себе? Сколько ей лет? Кто этот ее поклонник, таким нелепым образом признающийся в любви? И почему дареная книга, уже изрядно потрепанная, оказалась на полке публичной библиотеки?
Каждая завитушка почерка порождала вопрос за вопросом. Старенькая библиотекарша с свежеокрашенными в безумно оранжевый цвет волосами только пожала плечами:
- Нам каждый день что-то приносят. Люди перестали книги дома держать. Пыль собирают.
Двусмысленность фразы я пропустил мимо ушей. Аничка не давала мне покоя. И хотя  Оруэлла я читал, давно, правда, а перечитывать никогда и мысли не возникало, все-таки взял – из-за одного только посвящения. 
Весь вечер воскресенья я убил на «1984». Книга странным образом затянула. Вспоминался наш 84-й. Таким ли страшным он был? Или наоборот счастливым? Или все нынешние разговоры, воспоминания, причитания о прошлом – какое-то новое осмысление, не имеющее ничего общего с тем, как жилось и что переживалось тогда? Я был пионером, переписывался с девочкой из Польши, ходил в походы, у отца – своя машина, мать в халате у плиты и в цветастом ярком костюме на чьей-то свадьбе, жили немного впроголодь, но, наверное, и все так жили, цирк-шапито на каникулах, Первое мая, шары, красные ленты в распустившихся веточках березы, промозглое Седьмое ноября, георгины первого сентября и еще – бесконечно горячее «пусть всегда будет» солнце и теплый песок – самые яркие впечатления того времени.

- Ты помнишь Советский Союз? – первое, что я спросил у Ольги, когда начальник наконец-то устал распекать и с недовольным видом вышел из конференц-зала.
Я и Ольга – из тех немногих, кто остался в нашей конторе после трехэтапного кризисного увольнения. В октябре 2008-го Олег Петрович, создавший свое дело с нуля, выстоявший в шквалистом августе 98-го, и потому не особо верящий, что нынешний дефолт будет затяжным, уволил только договорников. Но через месяц, когда панике стали поддаваться даже те, кто считал кризис выдумкой экономистов-спекулянтов с Уолл-стрит, сократил коллектив наполовину, а к новому году вычистил почти всех остальных, оголив бизнес до неприличия. Уже весной он, правда, понял, что погорячился, решил старые проверенные кадры вернуть, но народ обиделся и возвращаться не захотел. Пришлось набирать вчерашних студентов. Петрович и тут плюс нашел: платить можно в два раза меньше.
- Пойдем по кофейку и покурим для начала, - Ольга выдохнула и стала собирать со стола бумаги. – Я с нашим Петровичем скоро кони двину. Всё на мне и всё не так. Никакой личной жизни.
В единственной на все семь этажей бизнес-центра курилке было еще относительно свежо. У стены – прямо напротив входа, на зеленой кушетке – нашей, любимой - молча сидели две незнакомые женщины, выпуская дым почти синхронно. Мы постояли у автомата, пока варился кофе, дождались, когда эти встанут и уйдут, и заняли еще теплые места.
- Что ты там про Советский Союз спрашивал? – Ольга, наконец-то расслабившись,  привалилась к стене.
- Пытаюсь вспомнить, каким он был, но не могу. Мне кажется, его сейчас заново придумывают. Разные люди – разные версии.
- Придумай и ты свою. Будет тебе собственная альтернативная реальность. Прошлое все равно ведь к действительности никакого отношения не имеет. Сплошная выдумка, у каждого собственная.
- Хочется же понять и проверить, насколько мои ощущения реальны, а не выдуманы? Читаешь диссидентов и представляется: КГБ, ГУЛАГ и сплошная слежка, а по себе и друзьям меришь – и ничего вроде.
- Я тебе не помощница, - Ольга смотрела в потолок. - Я только в 86-м родилась. Союз когда развалился?
- В 91-м.
- Ну вот. Что я могу там помнить?! Мамины рассказы, как я в детский сад ходила? Хотя… Смутно. Зима, мороз, я в санках, и промерзший шарф, закрывающий нос. Брр! До сих пор – мурашки по коже от холода. Не, не хочу туда. Лучше расскажи, чем ты на выходных занимался? Ездил куда-нибудь? Я у подруги на даче зависала.
Я отвернулся. Стыдно было признаваться, что всю субботу и половину воскресенья я провалялся в постели. Две ночи подряд не вылезал из видеочата, пытаясь с кем-нибудь познакомиться. С включенными камерами были только мужики: либо в майках-алкоголичках, либо совсем голые, но все - с эрегированными членами. После двух-трех часов поиска чат становился похож на анатомический театр, где были выставлены лишь направленные на тебя мужские достоинства разного калибра. 
- В библиотеке был, - в общем-то, я не соврал.
- Что взял? – Ольга как будто усмехнулась, прочитав мои мысли.
- Оруэлла. Читала?
- Читала. Теперь понятно, откуда ветром повеяло, - засмеялась она. – Решил в прошлом покопаться?
- Мудрая ты, Ольга Васильевна, женщина, несмотря на юность, - отшутился я. – Догадалась с первого раза.
- Ага, - согласилась Ольга. – Я мудрая. Только замуж никто не берет.
- Есть такая потребность? – подхватил я, и Ольга погрустнела.
Про Ольгино замужество, да и вообще про наши личные жизни, идущие близко, но все-таки параллельно друг другу, мы говорили часто и как бы не всерьез. Практически с первого появления Ольги в нашей конторе мы не то, что бы сдружились, но нашли общее: в нашем случае - интерес к литературе. Иногда такие вещи связывают крепче дружбы. Когда мы познакомились, ей было около двадцати, она ни с кем не встречалась, да и сейчас жила одна. Ее редкие романы я знал наизусть. Последним, и все еще тлеющим, хотя уже едва-едва, был женатый риэлтор. К Ольге он забегал под предлогом «я на объекте», что меня возмущало, а ее смешило. 
- И ты такое отношение терпишь? – недоумевал я.
- А что тут такого? – отмахивалась Ольга. – Что он должен жене сказать? Я у любовницы? А так не врет вроде. На объекте же. 
- Это ненадолго, - продолжал я.
- А что надолго? Все рано или поздно кончается, - философствовала она. – У тебя такого не было?
- Такого какого?
- Просто время с кем-то убить? Чтобы не одному.
- Не было.
- Хочешь сказать, ты всех своих любил?
- Любил.
- Ты святой, - усмехнулась тогда Ольга. – Попадешь в рай, и там уж по полной оторвешься. С сотней чернокожих наложниц. Мужчины же мечтают об экзотике?
- Наверное.
- А ты нет?
- Нет.
- Ты или сумасшедший или точно святой. Если первое – ждет тебя дурка, а если второе - не наложницы, а девственные гурии. 
- Для гурий надо быть мусульманином.
- Рай – это то, что ты себе здесь придумаешь, - возразила она. – В голове и на земле. Захочешь гурий – будут тебе гурии. Захочешь сад за оградой и ангелов крылатых, будут и сад, и ангелы.
- И велосипед?
- И велосипед, если сильно захотеть. 

- Напомни, сколько тебе лет? – Ольга погасила сигарету и достала из пачки другую. – Не накурилась, - ответила она на мой немой вопрос. – Сколько? 
- 39. Как Уинстону.
- Уинстон женат был, в отличие от тебя.
- Временно, и по решению партии. А я в отличие от него вечно свободен, чувствую себя молодым и здоровым: язвы нет, зубы почти все на месте.
- Я всё больше начинаю подозревать, что ты девственник. Вот здесь, - она постучала пальцем по моему лбу, - точно. И все твои женщины – только выдумка. Фантазер! 
- Тебе подробный отчет нужен о каждой?! – я тутже включился в нашу постоянную игру: кто кого.
- О каждой выдуманной?
- О каждой реальной!
- Ха! Это ты свои руки убеждай, что они вошли в пятерку любимых!
- Грубо!
- Зато честно. И?
- Что и?
- Все-таки… Не женишься почему? – Ольга вдруг разозлилась.
- Ну, ты для меня слишком молода и слишком проницательна, - я попытался отшутиться. – А другой подходящей кандидатуры нет. Не встретил еще.
- И не встретишь. А не женишься потому, что в игрушки не наигрался, - подытожила Ольга и встала. – Пойдем работать уже, малыш сорокалетний.

День тянулся бесконечно. Ольга не смотрела в мою сторону и не звала курить. Уходила молча одна и так же молча возвращалась. Я никак не мог понять, что ее в нашем разговоре обидело, и снова и снова прокручивал его в голове: зацепиться было не за что. Только ближе к вечеру Ольга выглянула из-за монитора:
- Иди, кого покажу.
На рабочем столе была открыта фотография рыжего веснушчатого парня, с хвостом и проколотым ухом. Ковбойские сапоги и растянутая майка на выпирающем брюшке.
- Кто этот мохнатый шмель? – я не мог сдержать насмешливой улыбки. – Новое увлечение?
- Друзья познакомили. Голландец. Староват, правда. Чуть за сорок, - Ольга с вызовом посмотрела на меня. - Но богат и замуж, между прочим, зовет. Идти?
- Ну, если любишь - иди.
- Ага, люблю, - Ольга щелкнула мышью, закрывая фото. – Сеанс окончен. По домам.

Пока трясся в маршрутке, рывками продиравшейся сквозь пробки, вспомнилась Аничка с ее безымянным кавалером. «Может, и у них была такая же любовь, как у Уинстона с Джулией? – думал я. - По-своему - с поправкой на реальное время - запретная, на съемной квартире. Он женат, она одинока. Редкие встречи с разговорами о том, что им никогда не быть вместе: у него какие-то обстоятельства неразрешимые. И переписка через книги. Он ей мог писать, а она ему нет... Хотя несовременно как-то. В 2003-м через компьютер или телефон - проще и быстрее. Да и что сегодня может помешать быть вместе, если любовь настоящая, а не так – разовые совокупления на чужой постели с постоянными ссылками то на смертельно больную жену, которую никак вот именно сейчас не бросить, то на вечно растущих детей, которым нужен отец? Чем так жить – в бесконечном вранье, может, лучше остаться одному или одной? Без этих случайных в твоей жизни мужчин и женщин, на которых приходится растрачивать и время, и сердце?» И тут на Аничку, Уинстона и Джулию наплыла Ольга. Она погрозила пальцем и приказала: не лезть больше в ее личную жизнь. 
От неожиданности «На Серебристом остановите!» - прозвучало предательски тонко и по-чужому, словно чье-то эхо вернулось. Видимо, сказался мышечный спазм: а ведь хотел солидно это произнести. Водитель – узбек или таджик, с золотыми коронками, отразившимися в зеркале заднего вида, не поворачиваясь, что-то ответил: как будто к дороге обратился, и резко притормозил. Старуху, сидевшую на переднем сиденье, бросило на кабину: успела зацепиться за стоявшую рядом тетку.   
- Можно повежливей?! – закричали обе в один голос. – Не дрова везешь!
- За такие деньги и такой сервис! – подхватили сзади. – Окна бы лучше закрыл, насквозь продувает.
Я, хоть и впечатался боком в поручень, промолчал.

«Голландия – это маленькая точка на карте. Если перенести ее в Россию, несколько тысяч можно поместить. И таких рыжих шмелей хватает», - я шел, рассуждая сам с собой. Шел по разбитому тротуару, на котором не было ни одной урны и полно собачьего дерьма по краям. Шел, прикрывая глаза ладонью. Ветер гнал навстречу пыль, пакеты из-под чипсов и переломленных уставших женщин, которые тащили в дом еду. Сквозь полупрозрачный полиэтилен было видно, что будет у каждой сегодня на ужин. Утром, когда я ехал на работу, ветер был поспокойней, да и солнце светило. Это к вечеру наволокло туч, но дождь, которого явно не хватало, так и не пролился. Ото всех этих наблюдений потянуло такой оруэлловщиной, что я на миг почувствовал себя в квартале пролов. Надо было встряхнуться и срочно переключиться на то, что с «1984» не могло иметь никакой связи. 
«Пролился» - подтолкнуло меня к вчерашнему ночному разговору в видеочате. Пока искал девушек, с которыми можно было бы развлечься болтовней, и которые, как обычно, прятались в темноте отключенных вебок, пересекся с незнакомцем из Абу-Даби, так он утверждал. Я видел только часть волосатой груди и половину сизого подбородка. Подбородок написал: «привет. как дела?», представился: «Рахим» и добавил: «мне сегодня совсем грустно». Я хотел узнать, почему, а еще - сколько у него жен, следует ли он обычаям – иметь четырех и как с ними уживается? Но Рахим неожиданно предложил вместе с ним подрочить и перевел камеру вниз. Не знаю, почему я согласился? Может, потому, что сам был за кадром? Или повелся на мало известный даже славистам уличный глагол, озвученный  простым арабом? Хотя, скорее, парень был из каких-нибудь наших бывших. Вебку я так и не решился включить, как он ни просил. Маленькое окошко – картинка: уверенная крепкая рука с массивным перстнем на безымянном пальце, мелькающая головка почти черного члена, заросший мехом живот, расшитые золотом алые подушки на заднем плане. Он кончил на ладонь и протянул к камере плевок желтоватой жидкости с белыми прожилками. Потом обтерся салфеткой, написал «спасибо, друг» и отключил камеру. Я сидел возбужденный и сырой, но к себе не прикоснулся. Показалось странным – онанировать на чужой член. 
   
«Мы все время идем не туда, куда надо. И не с теми, с кем хотим. И если тут всё ясно, то как понять, что тебе надо двигаться именно туда, куда как будто надо, а не в обратном, предположим, направлении?» - я думал о себе во множественном числе, подразумевая, что так же, вместе со мной, рассуждают и Ольга, и неизвестные мне Аничка со своим другом, и Уинстон, и, возможно, и сама Джулия. Мне хотелось знать их выводы, но Оруэлл был еще не дочитан, Аничка с ее любовью – непостижимо далеки, а Ольга – на полпути в новую жизнь, и спрашивать ее о вещах, которые отбрасывают назад, я бы не стал. 
 
По дороге я зашел в угловой магазин – взять хлеба и кефира. Черноволосая кассирша с бейджем «Гульнара Абдуллаева» на красном переднике улыбнулась на мое приветствие, поблагодарила за покупку и потеряла интерес сразу, как только я взял чек. Покупателей больше не было. К кассе подошел молодой парень в синей робе, он уже мелькал тут – забирал разгруженные корзины, сейчас остановился и, держа перед собой, наподобие щита, синюю плетеную коробку, вполголоса в чем-то убеждал Гульнару. Языка я не понимал, но, судя по девушке, которая смущенно косилась то на меня, то на парня, речь шла о возможном свидании.
Я подумал: могло ли что-то связать нас вместе, меня и эту скромницу Гульнару? Что-то такое, что объединило бы и не давало оторваться друг от друга. Я представил ее у плиты, готовящую шурпу, резкий запах баранины в квартире, робкие жесты и взгляды, осторожные шаги и предупредительность. В какой-то момент показалось, что фантазия перехлестнула через край и уже – как магнитом - зацепила к узбекской кыз средневековых японок из Сэй Сёнагон. Правда, потаенные комнаты расплывались в такой густой дымке, что даже силуэты не просматривались. 
- Удачи! – подмигнул я обоим, чем еще больше смутил Гульнару.

Дома я пожарил глазунью, выдавил на нее майонез: смесь жидкого желтого с дрожащим и полупрозрачным белком вызвала тошноту. Выбросил яйца в мусорное ведро, заварил чай, выпил и вместо того, чтобы включить компьютер, как это происходило обычно в последнее время, лег спать.
Сто прекрасных гурий явились ко мне. Они были стройны и темнокожи, с волосами черными как смоль и сосцами, не оскорбленными ничьим прикосновением. Они лежали на зеленых подушках и расшитых коврах и смотрели на меня своими огромными круглыми глазами. Я пытался разглядеть: есть ли среди них Ольга или кто-то из тех девушек и женщин, с которыми я встречался, жил, расставался. Я всматривался в их лица, но их щеки отражали, четче и яснее, чем в зеркале, только мое растерянное лицо.
- Жизнь и так коротка, может, поторопиться? - сказала мне самая красивая из гурий и потянулась навстречу.
Я согласно кивнул и поцеловал ее в губы.


СПб, 24 апреля - 8 мая 2012 г.