Рыбак рыбака, или конфликт поколений

- Эй, мужик! Оторви жопу! Догони нас! – Озорная, даже наглая, рожа рыжего пацана снова мелькнула над перилами моста.  И в этот момент  – рядом с поплавком в воду плюхнулся камень.

    Вовка Зайцев понял, что следующий камень полетит прямо в него и не ошибся. Едва успел увернуться. Тяжёлый кусок асфальта ударился в стену камыша, подбросил удочку над зарослями.

- Ну, всё, засранцы! Достали!

   Вовка показал пацанам кулак и бросился к лестнице. От неё до того места, с которого изводили его мальчишки было метров пятьдесят. Потом лестница. Потом ещё метров семьдесят по мосту. В общем, догнать – никакой возможности. Пацаны это прекрасно знали и потому издевались над ним с особым извращением, смакуя свою безнаказанность. Минут десять уже швырялись с моста камнями, то в удочки, то в попавшегося им этим ранним утром рыбака. Обзывали его последними ругательствами, которые только могли осесть в их полупустых головах и , едва заметив, что мужик встаёт и направляется к лестнице, с громким хохотом отбегали на совсем уж неприличное расстояние. Потом возвращались и повторяли всё сначала.

   Вовка не находил себе места от злости. «Вот, ведь, гадёныши какие! Кто вырастет из них?!... Сволочи – одно слово».

   На этот раз, поняв, что рыбалка окончательно испорчена, как и настроение, и весь этот выходной день, он всё же забрался на мост. Тяжело дыша, сделал небольшое ускорение в сторону мальчишек, отогнав их метров на двести. Под хохот, проклятия и новые порции оскорблений, уже едва доносившиеся с противоположного конца моста, торопливо зашагал обратно.

   «Ну, что с ними делать? Догнать? Можно, конечно, если постараться. А зачем? Что дальше?»  Бить детей, даже таких "отморозков", Вовка не хотел. Знал, что рука у него тяжёлая и если, что… Да ещё в таком состоянии… «Чёрт с ними. Хорошо, что не догнал. Хотя, ума бы им вложить – не помешало».

   Вовка быстро, почти как по тревоге, спустился с крутой лестницы. Трусцой подбежал к тому месту, где ещё полчаса назад так здорово клевала сорожка, а теперь о рыбалке напоминали лишь рюкзак, стульчик, да две удочки, брошенные на сухой майский камыш.

   Мальчишки где-то замешкались, и потому у Вовки появился шанс успеть смотать удочки и быстро нырнуть под мост. Пока всё не повторилось снова.

- Вот ведь, житуха! От такой шелупени убегать приходится…

   Вовка раздосадовано мотнул головой и дёрнул удочку. Леска обвила стебли камыша, скрутилась в «бороду».

- Гадство! – едва не плача от досады, ругнулся Вовка и оборвал снасть.

   Кое-как скрутил вторую удочку, бросил складной стул в рюкзак, юркнул под мост.

- А где он? – последнее, что донеслось до него с  высоты ненавистного мостового пролёта.
 
   Хотел снова раздвинуть удилище и попытаться порыбачить прямо под мостом, где и в хорошие-то дни ни хрена не клюёт, но настроения не было никакого. Он прошёл под мостом, вышел с другой стороны и, не оборачиваясь, исчез в зарослях береговой растительности, выйдя на неприметную, известную только заядлым рыбакам тропинку.

    Пацаны покрутились на мосту ещё с пол-минуты, но потом поняв, что потревоженный ими мужик скрылся под мостом, как сом под корягой, а значит, возмездие может внезапно настигнуть с другой стороны, вприпрыжку побежали по своим ранним делам, видимо,  искать другие жертвы и новые приключения.

    У спиртзавода Вовка встретил ещё двух рыбаков. Одного – Толяна - он прекрасно знал, не раз рыбачили вместе и здесь, и на заливах. Другого – деда годам к семидесяти – видел, как ему показалось, впервые.

    Поздоровались, пошли домой вместе.

- Ну, и рыбалка, - сказал Толян с раздражением в голосе. – Два часа – ни хрена не клюёт! Даже у Степаныча! А, Степаныч! Первый раз, наверное, домой пустой идёшь?

Степаныч не весело усмехнулся:

- Ну, не первый, конечно… Но давно так не было.

- А у тебя, как? – Не унимался Толян.

- Десятка полтора сорожек, - ответил Вовка, не поднимая головы. Он никак не мог отойти от недавнего происшествия.

- Да, ну?! Мелкие?

Вовка остановился, чтобы прикурить.

- Все с ладонь. Есть и крупные.

   Зная, что его словам ни кто просто так не поверит, он скинул рюкзак, достал пакет с рыбой, протянул попутчикам.

- Ну, надо же! – Толян, аж отпрянул от увиденного.

- Молодец! – Вынес вердикт старого рыбака Степаныч.

- Это ты где? - продолжал допрос Вовкин приятель.

- У моста.

- А потом клёв, что ли прекратился?

- Прекратился…  - Вовка тяжело вздохнул, пряча рыбу обратно в рюкзак.

   По дороге он рассказал нехорошую историю, чтоб не носить обиду в себе. Вроде даже немного полегчало.

- Вот волчата! – Толян злобно сплюнул под ноги. – Я тебе скажу, сейчас такие дети пошли! Ужас! Вот во вторник - в гаражах. Сидели с соседом, тихо выпивали, не мешали никому. Вдруг, откуда не возьмись… Прыгают по гаражам, орут, матерятся. Ну, я сделал замечание. Там же провода едва держатся. Заденут, хлопнет ток по крыше, убьёт дураков…

   Толян прицелился окурком в валявшуюся у дороги консервную банку. Не попал. Плюнул вдогонку дымящемуся бычку, продолжил.

- Так, что ты думаешь? Они стали в нас голландцами кидать. Я едва успел машину в гараж загнать, чтоб кузов не испортили. Выскочил, а они, как макаки в рассыпную… Ну, разве ж это дети? Сволочи! По другому и не скажешь.

   Вовке, в самом деле, полегчало. Ну, не от того, конечно, что в Толяна камнями бросались. Обида, разбавленная пополам, это уже пол-обиды. Да, к тому же, выходит, это не он один такой мудак… Время такое.

- Такое время, - будто читая его мысли,  выдохнул Толян. – А мы власть ругаем, бандитов, чиновников...  Вот родителей надо бы за таких деток вывести на площадь, да розгами, розгами! Ну, скажи, Степаныч, разве мы, и вы такими были? Разве в твоё время такое творилось?

   Степаныч покачал головой. Потом улыбнулся:

- Да! Вроде, поспокойней было. Хотя, скажу я вам, сынки… Тоже всякое бывало…

   Степаныч остановился, отыскивая в бездонных рыбацких карманах затерявшийся спичечный коробок.

- Помните, может, такую штуку – самострел?

- Ну, как не помнить! Сами делали! – Толян вынул зажигалку, поднёс Степанычу. - Доска со жгутом и бельевой прищепкой. Бьёт сушёным горохом. Если хороший «мастер» самострел делал, хрен его натянешь. Концом в землю надо упереть, чтоб зарядить. В листах ДВП вмятины оставлял! Вещь – нестерпимая!

- Вот именно – нестерпимая! – Степаныч глубоко затянулся, покачал головой, отыскивая в нескончаемом ворохе прожитых дней, тот самый – незабываемый эпизод.

- Лет тридцать это было назад. Я в спортивной школе тогда работал. Узнали, что товарищ наш заграницей на соревнованиях разбился. Ну, собрались вечером, помянули, как положено. Иду домой…

   Степаныч  покачал головой, будто переживая снова череду неприятных событий.

- Ну и денёк тогда выдался! Смотрю у «железки» женщина мечется: «Помогите! Помогите!» А другая - рядом в бурьяне валяется. Юбка задралась, рейтузы оголились. Ну, вроде, как пьяная. «Что случилось?» - спрашиваю. Оказалось – ремонтница. За каким-то лешим полезла в коробку на столбе, её током и шарахнуло. Ну, кто-то уже за «скорой» побежал – тогда же этих карманных телефонов с кнопочками не было. А подруга её не знает, что делать. Я сердце послушал – стучит. А бабонька  – не дышит – синеть начала. Ну, я кое-какой опыт имею – стал искусственное дыхание делать...

- Рот в рот? – Перебил Толян.

- Вот именно.

- Баба-то, хоть красивая была?

- Не знаю. Мне не до того было… Ну, на грудь нажимаю, снова в рот ей дышу. А тут, откуда не возьмись – пацаны с этими самострелами. И давай мне в мягкое место бить! Больно!

- Вот, ведь чертенята! – Засмеялся Толян и толкнул в бок Вовку. – Сами же такими были! Помнишь?

Вовка кивнул, но ничего не ответил.

- Я опять дышу, а они опять в меня садят! Да близко так подошли. Я им кулак покажу, опять наклоняюсь – задницу, значит, им подставляю. А оторваться не могу. Бабёнка-то вроде только  задышала…

- Ну и что? Догнал ты их потом? – Снова перебил Толян.

- Да, где там! Я хоть по «мастерам» когда-то бегал, так они ж резвые-то какие! Прямо «мастера-международники»! И в рассыпную.

   Степаныч с Толяном засмеялись. Вовка сочувственно покачал головой. На прощанье только спросил:

- Ну, а женщина-то эта жива осталась?

- Да, вроде, откачали. Тут "скорая" подъехала… Говорили потом, что жива. Точно не знаю. Мне ж за это медаль не дали. У меня такие медали на жопе остались – неделю сидеть не мог.

   Степаныч снова засмеялся, пожал руку Вовке и Толяну. Дальше каждый пошёл своей дорогой.

   Вовка вспомнил свой самострел. Вспомнил, как после того, как один придурок из соседнего двора высадил из лука глаз такому же придурку, и отцы поломали все луки, вся дворовая кодла от мала до велика бросилась строгать самострелы. Будто из самострела глаз выбить невозможно? Да, легко! Правда, после известного случая по глазам не били. Ну, или старались не бить…

    Вовка явственно увидел снова, как в один прекрасный июльский вечер (да, точно – лет тридцать назад) их компания резвилась на пустыре, стреляла друг дружке по голым ляжкам, не до первой крови, конечно, - до первых и вторых слёз. А потом, помирившись, они дружно пошли в родной двор. И тут…

   Пьяная, как им казалось, тётка с заголёнными ногами и люминисцентной синевой рейтуз валялась прямо в лебеде. А над ней стоял на карачках какой-то мужик и нагло – средь бела дня – целовал её в засос.

    Вовка даже усмехнулся собственной глупости и нелепому стечению обстоятельств. Перед глазами снова стояла задница Степаныча в засаленных коричневых брюках. Потом Степаныч (вот бы никогда его не узнал!) показал им кулак, но так и не смог отказать себе в «удовольствии» целовать «пьяную»  бабу и, снова склонился над ней. И только минуты через две-три, когда боль, видимо, стала уже нестерпимой, побежал, почёсывая распухшие ягодицы за ними. Ох, и весело было!

   «Вот ведь, идиоты!» - подумал Вовка, едва сдерживая смех. «Ну, мы же не знали… Мы ничего не знали…»

   Вовка остановился уже у подъезда. «А если бы знали?»

"Идиоты!!!" – подумал он и хлопнул дверью.
                2012