Желтый туман

                Павел   Панов















                ЖЕЛТЫЙ ТУМАН

                (пьеса в 2-х актах)



               











                Санкт-Петербург, 2012 г


            

                Все авторские права защищены РАО












ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:


Матвей Митрофанов – несостоявшийся дипломат, инспектор-наблюдатель Рыбвода
Лёня – местный краевед на одном из островов Курильской гряды
Кореец Юн – сержант, позднее – следователь прокуратуры
Евгений Павлович Гнедич – полковник, командир части радиоразведки, позднее - адвокат
Японец Наямура – пилот истребителя, позднее – штурман краболова «Сётэ-мару»
Полковник авиации
Матрос Вильченко, привидение
Солдаты, актеры, жители острова, медсестры


               
               
               

   АКТ 1-Й.

   СЦЕНА 1-Я.

Мостик японского краболова «Сётэ-мару», ночь, шторм.

МАТВЕЙ. Капитан! Штураман! Наямура-сан! …твою мать! Сядем же! Came bake!   
НАЯМУРА. Go!
МАТВЕЙ. Наямура, модору! Came bake! Назад!
НАЯМУРА. Хорос-с ё!
МАТВЕЙ. Came bake! Посмотри на радар! Камни! Сядем! Надо кюмэй бото! Шлюпки! Ты понимаешь или нет!
НАЯМУРА. До симаста? Сто сручирось? What happen?
МАТВЕЙ.  Бред какой-то… Камни! Тайхен дэсу! Ну, типа, хреново здесь, понимаешь?!   
НАЯМУРА. Хидари-ни? Налево ехать?
МАТВЕЙ. Ну, давай налево… Все, отплавались, господин «рюсски набрюдата», вот тебе и первый рейс!

   Сквозь свист ветра и шипение воды, скатывающейся с палубы судна слышна вдруг песня из рок-оперы «Юнона и Авось»: «В море соли и так до черта, Морю не надо слез», потом шум и треск эфира,  один куплет «Бригантина поднимает паруса»,  где-то далеко начинает орать аварийный ревун судна, потом удар, скрежет, темнота. Слышится японская мелодия, женский голос.

   СЦЕНА 2-Я.

Маленький поселок на одном из дальневосточных островов. Дома, обшитые рубероидом и цветным пластиком с японскими иероглифами. Над поселком возвышается чудовищных размеров пушка, под поселком – катакомбы. Иногда они превращаются то в казарму, то в приемный центр. Матвей лежит в больничной палате, голова у него перевязана. Рядом МЕДСЕСТРА, медсестра.

МАТВЕЙ. Ч-черт, что это было?
МЕДСЕСТРА. Сильные ушибы, ЗЧМТ.
МАТВЕЙ. ЗЧМ… Зачем… Что?
МЕДСЕСТРА. Закрытая черепно-мозговая травма, больной.
МАТВЕЙ. Я не больной, я раненный. И зовут меня Матвей. Для близких друзей – Матюха.
МЕДСЕСТРА. Сейчас я вам, Матвей,  поставлю укол в попу,  и вы тут же превратитесь в близкого друга, то есть в Матюху.
МАТВЕЙ. Ишь ты… Суки дэсу.
МЕДСЕСТРА. Что-о?
МАТВЕЙ. Пардон. Еще не вышел из той ситуации. Суки дэсу – это по-японски: мне нравится.
МЕДСЕСТРА.  А, понятно. Мы в детстве так в японцев играли: то яма, то канава. А это как горишь переводится?
МАТВЕЙ. Мне нравится.
МЕДСЕСТРА (делает укол). Нравится? А вот так?
МАТВЕЙ. М-м… Вот и познакомились… у вас на бейджике написано Е. Вилкова. Евграфья?
МЕДСЕСТРА. Нет.
МАТВЕЙ. Ефросинья?
МЕДСЕСТРА. Ты еще скажи: Егорий. Елена!
   
                За стеной слышен  взрыв хохота,  быстрая японская речь.

МАТВЕЙ. Это кто? Мои японские коллеги?
МЕДСЕСТРА.  Они, родимые.
МАТВЕЙ. Что, все тоже с этим… ЗЧМТ… с закрытыми черепно-мозговыми?
МЕДСЕСТРА. Нет, им больше повезло. Сошли на берег, можно сказать, в тапочках. Вещи были уложены в сумки, до берега, точнее – до нашей больнички – метров пятьдесят, чуть сюда на своем пароходе не въехали.
МАТВЕЙ. А что они тогда в больничке-то делают?
МЕДСЕСТРА.  А у нас на острове просто нет гостиницы. Не по домам же их селить, у нас не Япония, на всех палочек для суши не хватит.
   
    В дверь торопливо стучит, и тут же торопливо входит ЛЁНЯ. На ходу чмокает медсестру в щечку.

ЛЁНЯ(обращаясь к Матвею). Хорошенькая, правда?
МЕДСЕСТРА.  Ладно, я пойду. Наш Лёня – это явление надолго.
МАТВЕЙ. Что, твоя подружка?
ЛЁНЯ. Да здесь все друг другу… друзья и молочные братья и сестры. Как говорится, наш  остров спит под одним одеялом. Да, забыл представиться: Леонид, местный краевед
МАТВЕЙ. Изучать меня пришел? Я что – похож на древнюю рептилию?
ЛЕНЯ. Немного. Цвет  лица у тебя, господин наблюдатель, желто-зеленый. Поэтому тебе нужны друзья из числа местного населения, японцы тебя вряд ли развлекать будут. Даже не зайдут. А мы…  ребята простые… вот соки, яблоки, шоколад!
МАТВЕЙ. Почему ты думаешь, Леонид, что не зайдут? Три месяца были вместе…
ЛЕНЯ. А зачем? Лимиты они свои по крабу, как я понимаю, выловили, сами же пароход на камни рядом с поселковой гостиницей посадили, страховку  теперь получат. Еще бы два-три месяца и этот пароход не прошел бы регистр, а так – получил страховку, купил новый.  Ты им больше уже не нужен, друг! Ешь, пей, пока наши не посадили!
МАТВЕЙ. Спасибо тебе, Леня, что все объяснил. Оно, и правда, выпить было бы не грех. Сбегаешь в магазин-то? Там где-то куртка моя должна быть, в кармане деньги
ЛЕНЯ. Выпить – это во втором пакете. Не знаю, что ты предпочитаешь, поэтому взял всего – вина белого и красного, водки, коньяка и пива. Сакэ не стал брать, думаю, надоел этот разбавленный самогон Страны Восходящего Солнца. Кстати… Я не слишком болтлив?
МАТВЕЙ. Терпимо. А ты не можешь посмотреть – что там с судном. Я пытался встать, пока еще башка кружится.
ЛЕНЯ. Этот ваш «Сётэ-мару» лежит, завалившись на левый борт на камнях…  ну совсем рядом  от берега. Вон  японские матросы перебираются в шлюпку, принимают с нависшего борта барахло, вот уже  гребут к берегу. А «Сётэ-мару» тяжело ворочается на камнях, и от него, узкой и длинной полоской тянется радужный след, это, друг мой, вытекает из пробитых танков топливо. Между прочим, в сторону лежбищ каланов котиков вся эта дрянь пойдет.
МАТВЕЙ. Ясно. Дело плохо.
ЛЕНЯ. Да, теперь на тебя все стрелки могут перевести. Давай, я как краевед, запишу твои воспоминания, может, потом пригодится.
МАТВЕЙ. Я подумаю. Интересное предложение.  Кстати, все хотел спросить: краевед – это профессия или хобби? 
ЛЕНЯ (хохочет) Это приговор!
МАТВЕЙ.  Почему краевед? И где? На краю света! Ну, я понимаю, в Суздале там… В Новгороде! Серьги там, подвески, клады… Гривны! Смарагды!
ЛЕНЯ. И не скажите, батенька! Знаете ли вы, сударь, сколько стоит на черном рынке полный самурайский доспех? А настоящий меч, катана? Не эти алюминиевые побрякушки, что продают лохам в сувенирных магазинах, а из настоящей самурайской стали, которой и дамасская  позавидует? А?
МАТВЕЙ.  И это все здесь, конечно,  есть?
ЛЕНЯ. Здесь были японцы. Вот на этих сопках сидели камикадзе, вот этими дотами командовали последние самураи… Значит, все это здесь есть.  Пошли, я тебе все покажу! Надо просто найти.
МАТВЕЙ. Да, надо попробовать встать. Надо же, еще хожу! Да, угробили судно… И топлива тонн двадцать уже вытекло.
ЛЕНЯ. Ну, посчитают ущерб… Спишут на форс-мажор.
МАТВЕЙ.  Подожди… Сейчас вот там человек прошел, черт…
ЛЕНЯ. Знакомый?
МАТВЕЙ. Да, только он умер три года назад. Надо же, похож как!
ЛЕНЯ. Не обращай внимания! Это он и был, твой знакомый.  Просто у нас тут Курильский треугольник, покруче Бермудского будет, кого только не встретишь! 
МАТВЕЙ. Какой еще треугольник! Трепло…
ЛЕНЯ.  Нет, я серьезно! У них там  океанская аномалия, а у нас глубоководный разлом – сразу на пять тысяч метров вот с этой стороны… в ямку – бух! И вулканы – с этой! Ладно, ты сам потом убедишься, не буду время тратить. Пошли, я тебе остров с верхней точки покажу!

      Леня и Матвей выходят из палаты,  кто-то из островитян поет песню:

На островах,  на островах
Свои права, свои дрова…
На островах – неяркий свет,
В зелёном море
                пенный след.   


По берегам, по берегам
То просто ветер, то – пурга,
На островах ты – Гулливер,
О, лилипутский здесь размер!

Березы – в пояс, но грибы
Порою выше городьбы!

На островах остра трава,
Цветы неярки, как слова,
На лежбище, до темноты
Хрипят и фыркают коты,

Орут, дерутся и в прибой –
Дурной усатой головой!

На островах
Своя братва
Добычу делит и права –
Китов, бутылки, корабли
Выносит Океан в залив.

Сюда мы чудом забрели…
О, острова! Вы пуп Земли!
А каждый житель – папа Ной,
Потопа ждёт, плюёт в прибой.

      
СЦЕНА 3-я.

 На остров наползает желтый туман. Приятели идут, почти ничего не видя.

ЛЕНЯ. Туман… Он у нас часто висит над сопкам, да так плотно, что кажется, что пройди мы сквозь него, а дальше можно просто шагать по облакам, под  чистым небом. Черт, трава выдурила…
МАТВЕЙ. Вот бы сюда этот твой… меч самурайский! Прорубили бы дорогу.
ЛЕНЯ. С ума сошел? Меч, цена которому миллион долларов – а ты им силос рубить собрался? Он создан или для битвы, или для восхищения! Для созерцания!
 МАТВЕЙ. Любишь ты наших соседей! А на самом деле…Раздули все это… самурайство через Голливуд! Да они же… Они же по жопе гадают!
ЛЕНЯ. Не понял. Ты хочешь сказать – делают все через задницу? Так это скорее наша национальная черта.
МАТВЕЙ.  Нет, я хочу сказать, что мы гадаем по ладони… вот: позолоти ручку… линия жизни… венерины холмы… А они гадают по жопе! Причем, стоит где-нибудь на улице специальный микроавтобус, клиент заходит, снимает штаны…
ЛЕНЯ. А, так ты вспомнил про древнее благородное гадание по анусу? Ну, это же уникально!
МАТВЕЙ.  Что здесь уникального?
ЛЕНЯ. Не только, друг мой, отпечатки пальцев или форма уха у каждого человека уникальны, еще и… там. Да-да, не надо морду кривить. И по анусу японцы предсказывают судьбу. Не все конечно, а особо одаренные.
МАТВЕЙ.  Ты шутишь!
ЛЕНЯ. Нет. Конечно, это уникальная нация: посмотри - какую цивилизацию они сделали! Словно они с другой планеты!
МАТВЕЙ.  Да это мы, если хочешь знать, сами, собственными руками заставили их быть и талантливыми, и организованными, и высокотехнологичными!
ЛЕНЯ. Все, у больного начинается бред. Это как же, какими способами? План Маршалла? Так это – Америка им организовала! Ликвидация коррупции, создание эффективной экономики. А мы…  Разбили Квантунскую группировку: половину  - в землю, почти миллион человек, а вторую половину – в Сибирь, на Дальний Восток, восстанавливать советское народное хозяйство. Которое они, кстати, не разрушали… Это там, в советских лагерях, они о роботах задумались? Там им идея компьютера в голову пришла?
МАТВЕЙ.  Нет, мой объяпоненный друг! Не этим мы их подвигли. Мы сами, своими руками сделали суперстрану из Японии тем, что мы запретили  им иметь армию. По конституции.  На веки вечные. И все силы, все мозги, все деньги были брошены в японское народное хозяйство. Мы строили ракеты, они - компьютеры, мы – танки,  они – роботов, мы атомные субмарины, они - фешенебельные  океанские лайнеры… А когда у нации нет своих природных ресурсов, то она или исчезает, или становится великой.
ЛЕНЯ. Что же у нас чукчи до сих пор не стали великой нацией? И армию им нельзя держать, и всю нефть олигархи под себя подгребли…  К тому же чукчи, говорят, близкие родственники японцев.
МАТВЕЙ.  Ты еще про древнюю японскую культуру мне расскажи, пупок свой начни созерцать. Как ты тут… Ты же русский!
ЛЕНЯ. Русский! Но иногда смотрю через пролив в бинокль на их… блистающий мир, и хочется немного побыть японцем. А мы… такую землю бросили, не обживаем… загадили. Нет, конечно, у нас тут  тоже небоскребы есть, только из мусора, из пустых бочек.
МАТВЕЙ. Э, братец! Да ты этот… ненавистник России!
ЛЕНЯ. Знаешь, друг, я так давно и безвозмездно люблю Россию, что уже получил право ее немножко ненавидеть. По некоторым, очень объективным причинам.
МАТВЕЙ. Так, это уже интересно… может быть, ты считаешь, что любить Россию – это тоже право, а не обязанность?
ЛЕНЯ. Конечно. Любить Россию – это право. Я могу им воспользоваться, а могу и… не в полной мере.
МАТВЕЙ. Да что тебе сдались эти японцы?
ЛЕНЯ.  Да я с ними с восемнадцати лет… контачу.
МАТВЕЙ.  Вот, смотри, что твои японские дружбаны наделали! Топливо из краболова течет! На лежбища каланов течет!
ЛЕНЯ. Вижу. Да какие они мне дружбаны! Так, по делу… пересекались.
МАТВЕЙ. Часто они здесь бывают? Наверное, каждый день тебе васаби на хлеб мажут?
ЛЕНЯ.  Я их так близко… в первый раз и вижу. Я здесь в армии служил… по этому поводу.   
МАТВЕЙ. Постой-постой! Ты здесь, на острове служил?
ЛЕНЯ. Ну да, после службы и остался.
МАТВЕЙ. Но ты не моряк, не погранец… Значит… 
ЛЕНЯ. ОСНАЗ! А ты… ты тоже?
МАТВЕЙ.  А чем ОСНАЗ отличается от СПЕЦНАЗА?
ЛЕНЯ. ОСНАЗ головой думает, а СПЕЦНАЗ  что головой делает?
МАТВЕЙ. Он ею ест! Точно! Да, ты смотри, как бывает, а?.. конечно, у нас же была здесь отдельная рота пеленгаторщиков, точно!
ЛЕНЯ. «Туман», «Туман», даю азимут цели….
МАТВЕЙ. Надо же, как жизнь на этом острове карту сдает – все в масть!
ЛЕНЯ. Это же Курильский треугольник! Точно! Здесь и цунами как-то раз весь остров слизнуло, и корабли поэтому в проливе гибнут,  и… многое другое!

    С разговорами, задыхаясь, они подходят на площадку, залитую когда-то толстым слоем бетона. А там, задрав к небесам мощный ствол, стояло орудие.

ЛЕНЯ. Ее Величество Пушка! И сразу видно, что это не простое орудие –  просто ствол на лафете, из которого вылетает снаряд. Как говорил Петр Великий: «Возьмите дырку и залейте сверху железом, вот вам и пушка!»  Это, друг мой, Матвей,  железный хищный зверь, сделанный для того, чтобы одним рыком убивать сотни людей, выпускать из них души белой стаей, а потом топить корабли – крейсеры и линкоры, разбрасывать в щепы шлюпки и катера десанта.
МАТВЕЙ. Вот это да! А ты говоришь, меч!
ЛЕНЯ. У нас тут поверье есть – когда эта пушка еще раз выстрелит, то всему острову трындец придет. Землетрясение будет или цунами. Опять. Но на этот раз – уже всех…
МАТВЕЙ.  А что, она уже не может выстрелить? Снарядов нет?
ЛЕНЯ. Уже нет. Хватит! Постреляли… Здесь раньше-то  снаряды были!
МАТВЕЙ. Да ты что!
ЛЕНЯ.  Да! Только однажды пацаны сюда забрались, как-то умудрились зарядить…  смогли же закатить снаряд, нашли – что и где нажать, за что дернуть – у половины поселка все стекла вылетели, а у больнички, где сейчас ты прохлаждаешься и твои японцы, так там крышу снесло! Здесь прицел хороший!

     Леня, припадает к окуляру прицела, точным движением  ловит штурвальчик наводки, и Железный Зверь мягко и бесшумно поворачивает свою длинную и безголовую шею.

МАТВЕЙ. Ты посмотри! Ни скрипа, ни скрежета! Словно шестидесяти пяти  лет и не было!
ЛЕНЯ.  Ага… Оптика отличная. О! Смотри…  Менты пошли на «Сётэ-мару». Значит, поселковое начальство все свое взяло уже…
МАТВЕЙ.  Не понял?
ЛЕНЯ. А чего тут понимать… Мы здесь, извините, пираты. Россия – единственная из морских держав, где не было пиратов. Да-с, и это грустно, недостаток романтики просматривается. Мы его восполняем. Нет, конечно, Стеньку Разина и других запорожцев можно причислить к пиратам – они грабили прибрежные города, когда «ходили в Персию, за зипунами». Есть, как известно,  три вида пиратов. Одни грабят корабли: абордаж, пушки, пиастры… Другие грабят прибрежные города: расстреливают из пушек береговые укрепления и, опять же, -  пиастры… а были и такие, как мы – грабили корабли, потерпевшие крушение. Конечно, это пиратство попахивает мародерством, но что от скуки не сделаешь!
МАТВЕЙ.  Да ладно!
ЛЕНЯ. Японцы все свое взяли? Взяли. За краболов страховку получат, это факт. Значит, остальное – наше. Но – в порядке очереди. Вначале идет поселковое начальство. Потом – погранцы… далее – менты, последние – горожане, там социальный статус значения не имеет, кто наглее, тот и первый.
МАТВЕЙ.  И что, это регулярный бизнес?
ЛЕНЯ. Нет, конечно. Из семнадцати погибших кораблей за последние пять лет… были и богатые, но попадались и углевозы, и пара «научников», а в основном – рыбацкие суда, краболовы, как ваш - больше вони, чем барахла.
МАТВЕЙ. И правда! А что там брать-то? Вонючие крабовые ловушки?
ЛЕНЯ.  И-и-и… Не скажите, господин следователь! Старушку – за гривенник? Десять старушек – это уже целковый! Берут навигационную аппаратуру, разбирают двигатели на запчасти, из кают – видео, кассеты, диски… Если судно близко от берега сидит, то обдирают подволоки и переборки кают, снимают листы пластика, ими потом сараи или курятники обколачивают, видел, какие они у нас нарядные, как «Макдоналдс» в Москве, что напротив памятника Пушкину!
МАТВЕЙ.  Зачем?!
ЛЕНЯ. От скуки, сударь. От скуки. Островная скука – страшная вещь. Он в шторм на моторке будет по морю мотаться, но три тонны угля домой привезет. Бензину больше спалит, зато – добытчик! Будет о чем в общей бане рассказать. А  так как у нас в России каждый городок и деревня есть просто остров в безбрежных просторах России, то на нашем примере можно заниматься научными исследованиями. Тема для диссертации: понятие престижа на островах Курильской гряды.
МАТВЕЙ. Пойдем назад, Леня. Что-то мне нехорошо. Голова кружится… Надо, чтобы кто-то с моим организмом занялся научными исследованиями, пусть даже без диссертации.

СЦЕНА 4-я.

   МАТВЕЙ глотает какие-то таблетки и ложится поверх одеяла на кровать – расслабиться. Почему-то ему слышится японская фраза: «О ясуми насай!» И снова: « О ясуми насай!»

МАТВЕЙ (сердито). И вам спокойной ночи!

Внезапно дверь без стука открывается,  входит какой-то человек, похожий на японца, но в форме советского старшего сержанта войск связи. Это Юн.

ЮН.  Кому лежим, солдат? Подъем! Рядовой Митрофанов, на плац бегом марш! И запомни, я старший сержант Юн, вышибу из тебя интеллигентные эти сопли! Я сказал!

   Обалдевший МАТВЕЙ вскакивает и видит себя в армейской форме с такими же, как у сержанта, черными погонами.

МАТВЕЙ. Какого…  Да как же… Я же служил уже!

Но тут же МАТВЕЙ получат увесистый пинок под зад, вылетает из комнаты прямо на плац, а там отделение: «грум-грум-грум!»  - гремит сапогами по раскрошившемуся бетонному покрытию. И сержант Юн, пихнув его в строй, орет.

ЮН. Выше ногу! Ряз! Ряз! Ряз-два-три! Не слышу запаха паленой резины!

  МАТВЕЙ пытается поймать ритм, а сам прислушивается к шепотку, которым перекидываются бойцы.

СОЛДАТ 1. У, сука корейская, дали ему российский паспорт, вот он и выслуживается!
СОЛДАТ 2. Ништяк, нам сейчас уже пора менять «двадцатку», скоро его власть закончится!
СОЛДАТ 1. Передай по строю: «паровозик»!
 
  И рота, почувствовав окончание муштры, устраивает старшему сержанту Юну «паравозик»: на два нормальных удара подошвами сапог о плац следует третий, усиленный: чу-чу-ЧУХ! Виновных не найти, стараются все двести человек: чу-чу-ЧУХ!

ЮН. Отставить!! Рёта, стой! Я вам…  Рёта, лечь! Встать!
ГНЕДИЧ (в форме полковника). Отставить! Старший сержант, ведите роту на приемный центр!

   МАТВЕЙ идет в строю вместе со всеми, пытаясь понять – почему его не выгонят из строя, не спросят – кто он.

МАТВЕЙ. Слышь боец, я-то че с вами?
СОЛДАТ 1. Матюха, ты че?  Это же я, Славка из Ангарска, катаканист!
МАТВЕЙ. Кто?
СОЛДАТ 1. Ну,  тот, кто слушает переговоры японских пилотов и пишет на бумаге этот радиообмен упрощенными знаками – катаканой. Ты же сам говорил, что мы выхватываем даже в полусне из двухсот выученных фраз нужные. Не выспался что ли? Опять трое суток переводил с японского?
МАТВЕЙ. А … да!

 Они проходят мимо учебного центра, а там молодые, только что призванные бойцы, будущие радисты-двусторонники поют хором: «Дай-дай за-ку-рить! Же-на та-зик при-не-си!» и другие фразы на запоминание.
ЮН. Рёта, стой! Зайти в приемный центр!
СОЛДАТ 2 (злорадно).  А тебя туда не пустят… рожей не вышел.
ЮН. Бегом марш!!! Я сказал! Pазговорчики…

   Солдаты вбегают в аппаратный зал приемного центра. Пищит «морзянка», на оперативном экране бегут иероглифы и фотоснимки.

МАТВЕЙ (нервно). Вот… Вот мы и зашли туда, где несется комариный писк морзянки и хриплые выкрики японских пилотов, где телетайпы выкидывают горы бумаги, испечатанные иероглифами, а факсы передают картинки с небоскребами, полуголыми красавицами, сияющими лаком автомобилями. И остается только надеть наушники, чуть-чуть крутануть колесико настройки в сторону, и ты услышишь чужую музыку,  странную торопливую речь и высокий, как при истерике, смех. И уже можно представить себя в этой стране, чьи гигантские круизные лайнеры проплывают мимо бывших своих берегов, где теперь сидят не выспавшиеся русские солдаты.
СОЛДАТ 1. Матюха, ты че несешь? Не выспался?

                Входит полковник Гнедич.

ГНЕДИЧ. Смена, внимание! Рядовой Митрофанов, встать!

                МАТВЕЙ вскакивает, встает по стойке «смирно».

ГНЕДИЧ.  Товарищи радиоразведчики! Вы помните, когда в наш полк радиоразведки пришел служить рядовой Матвей Митрофанов, мы все очень радовались: два языка – английский, даже американ инглиш, и японский. И за соседями, что летают вдоль наших границ, приглядит, и за их загостившимися друзьями на Окинаве контроль иметь будет. Все поняли, что я имел в виду?
СОЛДАТЫ. Так точно…
ГНЕДИЧ.  Ну как же – сын дипломата, двенадцать лет прожил в Америке, учился с ними, гамбургеры ел…  И факультет заканчивал нужный – японский. И мы его на капитанскую…. Я подчеркиваю – рядового солдата на капитанскую должность поставили! Старшим переводчиком. Да, он работал как слон в каменоломнях. У меня пятнадцать лейтенантиков с иняза столько не переводили, сколько он один. Но он и пил, как тот слон.
СОЛДАТ (из строя) Дык… наливали.
ГНЕДИЧ. Верно, говоришь, солдат! Правду говоришь. Так ведь всем интересно: как они там, в Америце, без паспортов живут и не разбегаются! А кто же правду скажет, кто душу обнажит без  стопаря? Но ты же знай свою линию налива! Ты же на рогах в казарму не приходи, если тебе товарищ капитан нолил!
СОЛДАТ  (из строя) Так че случилось-то? Опять просто напоили?
ГНЕДИЧ.  И опять ты правду говоришь, солдат! По такой мелочи я бы вас от боевого дежурства не отрывал, тем более  что в эти секунды к нашим границам может приближаться японский самолет с атомными бомбами на борту!
СОЛДАТ (из строя). Ну… нет у них атомных бомб!
ГНЕДИЧ.  Верно, боец! Знаешь, хвалю! А вот того ты не учел, что у ихних соседей на Окинаве такие бомбочки есть. И парочку из них они уже бросали на Хиросиму и Нагасаки. Так вот, мы подошли к главному. Рядовой Митрофанов!
МАТВЕЙ. Я!
ГНЕДИЧ. Это ты начитывал  пленку от имени пилота японских сил самообороны капитана Наямуры, что он идет курсом на Сахалин с тремя атомными бомбами на борту?
МАТВЕЙ. Так точно. В учебной роте попросили. У них с эфира не все возможные варианты записаны, вот я и сделал. На случай атомной войны. Шутка.
ГНЕДИЧ. Хорошо сделал, достоверно. И голос, как у самурая! С таким… рычанием.  И разрешение на взлет, и подтверждение метеоусловий, даже запрещенный ихним уставом треп про то, что у Наямуры сын родился – все есть. Я слышал! И даже Сахалин не по-нашему называет, а на японский лад: Карафуто… Ну тут уж и я, старый дурак,  поверил!
МАТВЕЙ. Так точно, родился сын…
ГНЕДИЧ.  Нет, вы подумайте! И он даже Сахалин не по-нашему называет… Карафуто!
МАТВЕЙ. Дык… Товарищ полковник… Условия, максимально приближенные к боевым…  Как просили!
ГНЕДИЧ.  Я в курсе. И даже знаю, что когда эта пленка из коробки с учебными материалами попала в коробку с оперативными записями, то чуть было война не случилась!  И когда в небо поднялись советские перехватчики, а все наше ПВО на Дальнем Востоке, извините за мой французский, раком стояло,  ты Митрофанов с другими несознательными бойцами отмечал рождение маленького Наямуры в каптерке. Водкой!  Да не об этом речь! Как получилось, что твоя пленка из учебных в оперативные попала?!  У нас  три часа все силы ПВО, вся авиация, все ракеты и подводные лодки… Раком!!!
МАТВЕЙ. Товарищ полковник… Я-то здесь при чем? Меня попросил товарищ капитан Нестеренко из учебной роты пленку начитать, я же не мог отказать. Ну, начитал…  А что там с этой пленкой было потом…
ГНЕДИЧ. Молчать! Надо было мне доложить о такой записи, лично!
СОЛДАТ (из строя) Да это сержант Юн пленки перепутал. Он роту привел на смену в Приемный Цент, а назад, чтобы порожняком не шел – ему оперативный дежурный… пленки сунули…
ГНЕДИЧ. Митрофанов, как дело было?
МАТВЕЙ. Так точно! Ему поручили отнести две коробки с пленками в штаб, он по дороге от усердия запнулся, часть пленок вылетела, я сам видел. Вот он, наверное, ту пленку не в ту коробку и сунул.
ГНЕДИЧ. Ту пленку… не в ту коробку… а у нас чуть ракеты не пошли по целям в Японии! Идиоты! Вы что, не подписали пленки?
МАТВЕЙ. Никак нет! То есть – так точно. Подписали, товарищ полковник!
ГНЕДИЧ.  А он что – читать не умеет?
МАТВЕЙ. Не знаю, товарищ полковник. Но там на катакане было написано, по-японски, наши все понимают.
ГНЕДИЧ. Мать вашу… Ему, понимаешь, этому Юну, корейцу, гражданство российское дали, честь оказали – в советскую армию забрали, а он…  По-японски не понимает! Ладно, разберемся! Всем работать! И не спать! Враги кругом…

   СЦЕНА 5-Я.


  МАТВЕЙ приходит в себя  на кровати, в своей отдельной обшарпанной палате. Уже утро, солнце бьет сквозь застиранные занавески, а рядом, как на посту, сидит Леня.

ЛЕНЯ. Приснилось чего? Ты стонал во сне…
МАТВЕЙ. Да  уж…Ты будешь смеяться, но приснилось, что меня снова в армию забрали, и я никому не могу доказать, что уже служил.
ЛЕНЯ.  Это желтый туман. Не обратил внимания – когда он с юга приходит, и тогда… чего только не увидишь! С юга туман – увидишь то, что было, с севера – то, что будет!
МАТВЕЙ (сердито) А если с запада или с востока?
ЛЕНЯ. Тогда увидишь то, чего не было и никогда не будет.
МАТВЕЙ. Ага… Я нашего сержанта Юна видел. Только сейчас задумался – а почему его на боевые дежурства не пускали?
ЛЕНЯ.  Юн? Кореец? Шутишь… Здесь же, вот эти пленные корейцы были,  это они на острове катакомбы строили. А потом их погрузили на несколько плашкоутов, вывели в море и…
МАТВЕЙ.  Что?
ЛЕНЯ.  Никто не вернулся! Говорят, что следом шел торпедный катер, он и потопил их одной торпедой…
МАТВЕЙ. Как сейчас говорят: два в одном.
ЛЕНЯ. В смысле – и пленных корейцев ликвидировали, и учебные стрельбы по плавучему объекту провели? Да, получается так.
МАТВЕЙ. А после войны наши освободили пленных корейцев, а их корейская родина назад не берет. Они тогда по всему Советскому Союзу застряли  – на Сахалине, на Камчатке, в Казахстане. Я знаю, что корейцы долго не могли советского гражданства получить. На работу их не брали, так они все редиску выращивали и на рынке  торговали. Торговали, торговали, торговали… Уже многие и машины имели, и дома огромные… А что – на себя работали, не на государство, как мы…  да! так им, как иностранцам, квадратные номера в ГАИ выдавали!
ЛЕНЯ. Ну вот, а ты хотел, чтобы он к оперативной работе был допущен. Он бы там такое натворил –  вторая Цусима и Нагасаки получились вместе. Кем он был?
МАТВЕЙ.  Замкомвзвода, пока не разжаловали…
ЛЕНЯ. Самое место для него -  вас, умников, по плацу гонять. Пошли по острову гулять, может, в катакомбы заглянем.

  Они выходят из палаты, навстречу шествуют два человека в форме офицеров российского флота  второй половины XIX века, но почему-то в ботфортах. Офицеры поют: «В море соли и так до черта, морю не надо слез»…

МАТВЕЙ (ошарашено). Это кто?!
ЛЕНЯ. Ну, соответственно… Лейтенанты Русско-Американской компании Давыдов и Хвастов, они же – персонажи поэмы «Юнона и Авось» и одноименной рок-оперы.
МАТВЕЙ.  Это что - тоже желтый туман?
ЛЕНЯ.  Нет, это просто наша самодеятельность. Так сказать, островная. Репетируют!
МАТВЕЙ.  И ваши местные…артисты в состоянии спеть «Юнону и Авось»?
ЛЕНЯ. Нет, конечно. Но сыграть спектакль под фонограмму могут. А куда деваться – ходим, смотрим, к нам другие театры ни разу не заезжали. Кстати, до сих пор удивляюсь, что Япония не объявила  Андрея Андреевича Вознесенского персоной нон-грата.
МАТВЕЙ.  За что?
ЛЕНЯ. Ну, как же!  Цитирую. «В бой, Давыдов и Хвастов! Улетели. Рапорт: пять восточных островов  Ваши, император». Те самые, из-за которых сейчас копья ломают. Эти орелики прибыли на острова, осмотрелись – а тут одно местное население в непромокаемых плащах и шароварах, сшитых из шкурок лосося. Они их в кунгасы посадили, рукой показали, к какой матери плыть надо, и потом подняли российский флаг. Кстати, с полного согласия графа Рязанова, ну того, что «ты меня на рассвете разбудишь».
МАТВЕЙ.  На самом деле островов было четыре: Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи. Их признали японскими согласно Симодского трактата в 1855 году. Нам в инспекции читали курс истории на эту тему, чтобы мы знали, что отвечать, когда будем работать на японских судах. Ну там - разговоры начнутся…
ЛЕНЯ. Ну, тогда ты должен знать и то, что через двадцать лет был Петербургский договор, и эти острова снова стали русскими. А потом была русско-японская война, и в 1905 году южная половина Сахалина и все Курилы отошли Японии, а потом, в 45-м, мы разбили фашистов и напали на Японию. И все забрали назад.
МАТВЕЙ.  То есть, ты, Леонид, считаешь, что острова захвачены незаконно?
ЛЕНЯ. О! Слышу… инспекторские нотки! Запутанное дело. Это всегда были брошенные острова! Вначале Японии они были не особо нужны, а Россия – ты видишь, как мы живем, в Москве и до сих пор Курилы с Командорами путает. Хотя… Мы всегда на своем стояли – наши острова.  Советский Союз после войны хотел отдать Японии два острова из четырех - Хабомаи и Шикотана. Да, Никита Хрущев в 1956 согласился вернуть Японии эти два острова, но! -  после подписания мирного договора! Верховный Совет СССР проголосовал "за". Потом тему замяли. Японцы настаивали на возврате всех четырех островов. Договор так не подписали, мы с Японией формально – в состоянии войны!                МАТВЕЙ. И что? Замяли, значит, острова наши!                ЛЕНЯ. Советский Союз, а потом Россия признавали, что эти острова спорные. Сейчас   в мире не принято, даже после победоносной войны, захватывать чужие территории.  К тому же, не будем забывать, коллега, что это мы напали на Японию, а не Япония на Советский Союз . США, Англия не получили никаких территорий после Второй мировой войны. Более того, Америка вернула Японии два острова.                МАТВЕЙ. Это сейчас они… в силу вошли! Просто для японцев это повод взять реванш. Так сказать, экономическим способом! Конечно, я понимаю… Если мы их отдадим Японии, здесь через три года здесь будут стоять небоскребы вместо сараев, обколоченных пластиком, ободранном в  каютах погибших кораблей!                ЛЕНЯ.  Просто надо уважать мнение других. В данном случае, надо уважать мнение японцев. Это и есть уважение к самим себе в первую очередь. К тому же – кто такие были Давыдов и Хвастов? Офицеры Русско-американской компании. Всего-то…
  Самодеятельные актеры салютуют нашим героям шпагами и уходят.
МАТВЕЙ.  Офицеры! Военные! Представители Российской империи.
ЛЕНЯ. Нет, так называли тогда менеджеров этой коммерческой организации. Японцы же тоже имели постоянные рыбалки на Камчатке, даже рыбообрабатывающие заводики на Западном побережье, какие-то временные поселки. Но они же не претендуют на те камчатские территории!
МАТВЕЙ. Эк здесь вас… сагитировали. Уже вместо горчицы васаби едите? Вся Россия -  в суши-барах, сплошные ниндзя по телевизору…. А перед предками стыдно не будет? Они здесь кровь проливали, жизни тратили.
ЛЕНЯ.  Да лишь бы перед Господом Богом стыдно не было, для него-то нет границ, нет государств. Вот как мы не видим, что тайга между крупными хищниками поделена: здесь тигр за главного зверя, здесь – медведь, здесь – стая волков… Для нас это просто лес, это же наш лес, а не хищников! Мы туда за грибами ходим. Так и Он – что ему наши границы! Живи, человек, главное – не греши!
МАТВЕЙ. Вот! Точно говоришь. Не греши. А нас иногда грешить нужда заставляет. Жрать нечего – берем чужое. А ты знаешь, что вокруг каждого острова – двухсотмильная экономическая зона? Граница – через двенадцать миль, а экономическая зона, где все – рыба, морская капуста, нефть на шельфе – все наше. Островок может быть размером – вон, с этот сарай, в шторм его волны перехлестывают, а в радиусе двести миль – все наше. Как мы можем отдать? Кстати, ты в курсе, что недавно у нас тут появился новый остров?  Очередное землетрясение и на границе наших территориальных вод поднялся небольшой островок. А вокруг него теперь будет наша двухсотмильная зона. Раньше там японцы тралами гребли, как в нейтральных водах, а теперь – нет. За каждый клочок земли, братец, драться надо!
ЛЕНЯ.  Да ладно! Ты же летал в Москву в хорошую погоду, ну, когда под крылом нет облаков? Девять часов в воздухе – и не огонька! Нет, бывает иногда, но это или зона, или просто пожар, тайга горит, и нет до этого никому дела! Приходи, хозяйствуй, что тебе – земли мало?
МАТВЕЙ. Знаешь, однажды один наш государственный муж сказал: «Земли у нас много, а лишней нет». А? Хорошо сказано?
ЛЕНЯ. Неплохо. Только жизнь изменилась. Вот ты знаешь, что если какая-нибудь страна не разрабатывает на своем шельфе месторождение нефти, то она обязана передать это право другой стране.
МАТВЕЙ. Да? Ты ничего не путаешь?
ЛЕНЯ. Слышал… А ты представляешь, когда дело дойдет до воды, земли, лесов и гор?
МАТВЕЙ.  Ух, как вы здесь… Я где-то слышал – платят вам здесь за то, чтобы вы за Японию агитировали? Квартиры Япония обещает в России, на материке построить, дома – только бы вы добровольно уехали с этой земли!
ЛЕНЯ.  Дурак ты, Митрофанов! Для таких, как ты, надо отдельную Россию сделать, а нормальным людям – без ура-патриотического дыма из ноздрей – свою Россию. Места много, всем  хватит.
МАТВЕЙ.  Так ведь воевать будем! Россия с Россией… И тогда мы вас точно победим.
ЛЕНЯ. Ты себя вначале победи! У нас эта граница не только между людьми, внутри каждой души проходит, вот  и корежит всех. Ты думаешь – приболел, грипп подхватил, а это в твоей душе  война гражданская идет: вначале «белые» царя предали, а потом «красные» пошли Перекоп брать.
МАТВЕЙ.  А когда тошнит?
ЛЕНЯ. Ну, это «перестройка» началась!

  СЦЕНА 6-Я.

           К МАТВЕЮ и ЛЕНЕ  подходит ЮН, он в милицейской форме.

ЮН. Гражданин Митрофанов?
МАТВЕЙ.  Да, я. Э-э… а вы…
ЮН. Почему покинули палату?
МАТВЕЙ.  А вы мало похожи на доктора, товарищ… господин… мили… пили… короче, офицер.
ЮН. Старший следователь Юн! Я возбудил против вас, гражданин Митрофанов, уголовное дело по статье «Способствование в нанесении экологического ущерба», мера пресечения – домашний арест. Я сказал!
МАТВЕЙ.  Бред какой-то… Какое способствование? Какой домашний арест? У меня здесь нет дома!
ЮН. Вот поэтому в качестве место содержания подследственного определена больничная палата.
МАТВЕЙ.  Почему палата?
ЮН. Потому что у нас на острове нет изолятора временного содержания. Точнее, он есть, но на ремонте.
МАТВЕЙ.  Послушайте, в чем меня обвиняют? Я просто научный инспектор-наблюдатель, в мою задачу входило контролировать район промысла, вид и сортность морепродукта. Все!
ЮН. Вот именно, гражданин Митрофанов! А ты допустил, что японцы вышли из района промысла, и посредством кораблекрушения нанесли экологический ущерб нашему государству.
МАТВЕЙ.  Да у меня тут крыша съедет! Так шторм же был, почти девять баллов! У них главный двигатель что-то задурил, с перебоями работал.
ЮН. Ничего, Митрофанов! Вот это и расскажете на первом допросе, а мы в сроки, установленные следствием, возьмем справочку в областном метеоцентре – был ли шторм, или так – легкое волнение, проведем экспертизу состояния двигателя. А там и камеру предварительного заключения отремонтируют. А пока сидеть… то есть лежать здесь! Я сказал!

                ЮН уходит.

МАТВЕЙ.  Слушай, как он на нашего сержанта похож…
ЛЕНЯ. Так это он и есть! Не узнал?
МАТВЕЙ.  Да не может быть! Как он здесь оказался?! Юн, следователь… Опять – желтый туман?
ЛЕНЯ. Скорее – красный…  Ты просто не в курсе. Его после каких-то перепутанных пленок к нам в  отдельную пеленгаторную роту дослуживать отправили. Он тут опять до ефрейтора дослужился. Ну, по старой советской традиции, на ефрейторские лычки нужно попысать. Вот вся рота с удовольствием эта и сделала. Достал всех! Он в драку полез, опять разжаловали. А тут – дембель. Пацаны, что хорошо служили, значки свои надраили, всяких аксельбантов дембельских нашили, ждут – их в первую очередь должны уволить. А тут за Юном приезжают. Первее первых уволился из армии! У нас в части чуть бунт не случился, как на броненосце «Потемкин»! На обеде бачки со жратвой в стенки метали, Орали… Тогда дежурный по части караул вызвал, ну пощелкали  затворами… наши же пацаны… даже стрельнули пару раз в потолок, на меня тогда сверху кусок штукатурки обвалился….
МАТВЕЙ.  За что ему такая честь была оказана?
ЛЕНЯ. А договоренность была у Министерства обороны и МВД – те, кто изъявят желание служить в милиции, увольняются в первую очередь. А дальше все просто: юридический институт без конкурса, офицерские погоны и,  по-сути, безграничная власть.
МАТВЕЙ.  И что мне теперь делать? Он и здесь меня, гад, достал!
ЛЕНЯ. Не дрейфь, пробьемся. Гуляй по острову, он сам по себе, как большая тюремная камера, не сбежишь. А вообще-то надо обращаться к адвокату.
МАТВЕЙ.  А здесь и адвокаты есть?
ЛЕНЯ. Все как в маленьком государстве! Есть. И тоже твой знакомый. Гнедич.
МАТВЕЙ.  Полковник Гнедич?
ЛЕНЯ. Ну, давно уже пенсионер. Но адвокат толковый.
МАТВЕЙ.  Это сон. Я сейчас полетаю немножко во сне, и буду просыпаться. Все, хорошего понемножку. Видимо, сильно я головой ударился – кошмары снятся. Приятно было познакомится, может быть, увидимся в нормальной жизни.
ЛЕНЯ. Ладно, поспи. А завтра сходим в катакомбы.  Представляешь, настоящий самурайский меч найдем. Катану!

                Опять натягивает  Желтый Туман.

СЦЕНА  7-я.   

Туман рассеивается. Матвей сидит за столом в квартире полковника Гнедича. Третий в этой компании – суровый полковник авиации.


ГНЕДИЧ.  Да ты располагайся, солдат! Чувствуй себя, как дома. Ты, кстати, что домом-то больше считаешь – Россию или Америку? Там-то, за бугром, ты дольше прожил…
МАТВЕЙ. Россию, товарищ полковник! А там я был типа… в семейной командировке. Родители работали, я рядом болтался.
ГНЕДИЧ. Ну, расскажи – как там? Что особенно удивило, чего здесь не хватает? А то все товарищи офицеры с тобой водки хряпнуть успели, только я, командир, как всегда, последним. Давай, наливай!
МАТВЕЙ. Разрешите, я чаю?
ГНЕДИЧ. Ага, стесняешься… Это правильно! Там более тут у нас еще один старший офицер… да это соседи наши, летуны.
МАТВЕЙ. Так точно, я знаю.
ГНЕДИЧ. Так мы тебя по делу позвали, солдат. Говорят, ты в преферанс мастак. По дырявому мизеру такой «паровозик» устроить можешь, что у партнера долго всякие слова непечатные выговариваются.
МАТВЕЙ. Просто везет…
ГНЕДИЧ. Преферанс – не пароход, сам не повезет, здесь думать надо. Ну что, составишь компанию, нам третьего не хватает.
МАТВЕЙ. Ну, разве что… поддержать на распасах….
ГНЕДИЧ. Сдавай! Сдал? Ну, наливай за первую раздачу!
МАТВЕЙ. Товарищ полковник…
ГНЕДИЧ. А я-то здесь при чем? Это же традиция: за первую раздачу!
ПОЛКОВНИК. Евгений Павлович, как-то… пить… с рядовым…
ГНЕДИЧ. Ну, во-первых, он у меня на капитанской должности… Да-да, не удивляйся, можно было бы  майорскую дать – дал бы, он пашет за весь приемный центр. На его мозгах уже несколько лейтенантиков-фантомасов, ну тех, что после иняза, уже  по третьей звездочке прикрутили на погоны.  А уволится в запас, закончит свой МГИМО, ему там полкурса осталось, так будет дипломатом. Тогда уже не он нам, а мы ему честь отдавать будем.
ПОЛКОВНИК. Ну, тогда… от винта!

                Пьют, не чокаясь.

ПОЛКОВНИК. Как же тебя, родной, в Красную Армию угораздило?
МАТВЕЙ. По личным причинам.
ПОЛКОВНИК. Добровольцем, что ли?
МАТВЕЙ. Так точно, товарищ полковник.
ГНЕДИЧ. Ну ладно, здесь все свои, расскажи.
МАТВЕЙ. Нам на последнем курсе всем рекомендовали жениться…
ГНЕДИЧ. У меня приятель макаровское заканчивал, подводник. Им тоже рекомендовали. Мол,  к сорока годам у вас женилка работать не будет из-за радиации, так это не конец жизни -  у вас уже и дети подрастут…  Вот и получится, что жизнь не зря прошла.
МАТВЕЙ. Нет, нам по другой причине  надо было жениться. Многие выпускники, ну и я тоже, планировались на зарубежную работу, а туда согласование… в органах…  давали только женатым. Ну, я и женился…
ГНЕДИЧ. Погоди, угадаю… Поймал с кем-то?
МАТВЕЙ. На третий день, с лучшим другом.
ГНЕДИЧ. Как все это… похоже в нашей жизни… Я бы сказал – ортодоксально. А ты что?
МАТВЕЙ. Угнал  отцовскую служебную машину, с другом где-то на берегу какого-то озера… неделю… употребляли. Потом, когда деньги закончились, стали мы думать: жена – разведемся, отец – простит, а вот МГИМО  жалко - выгонят. Пошел в военкомат, там удивились, говорят, жди повестку. Я говорю, что срочно надо. Растерялись, говорят, что без кружки и ложки в армию взять не могут. Пошел в магазин, купил кружку и ложку. Взяли!
ГНЕДИЧ. А тут я… мимо проходил. Искал – кого бы из иняза на лейтенантский паек посадить, а он…  Сидит! Не уходит! Два языка – английский и японский. Повезло!
ПОЛКОВНИК. Черт, не прет карта!
ГНЕДИЧ. Ладно, распасы сыграны, считаем… Кто у нас заказывает игру? Я. Ладненько… Наливай, солдат, за распасы: обычай такой.

                Пьют, не чокаясь.

ГНЕДИЧ. Значит, игру заказываю до шести утра, «бомбочки» я здесь нарисовал, а вистик будет по сто рублёв. На постройку кораблёв…
ПОЛКОВНИК. С ума сошел, Евгений Палыч – влетишь с тобой, так до пенсии не расплатиться будет.
ГНЕДИЧ. Да я что – мироед какой? Договоримся. Восемь червей!
ПОЛКОВНИК. Ого… Кажется я попал.
ГНЕДИЧ. Не дрейфь, гвардия! Знаешь такую песню: мы все пройдем, но честь не опозорим, мы все пропьем, но флот не посрамим. Сдавай… Ишь ты… У меня – мизер! Вот, смотрите, неловленный.  А в Америке-то что, солдат, больше всего тебе понравилось?
МАТВЕЙ. Простота. Просто взял у приятеля ключ от машины, сел и поехал – никаких доверенностей. Просто сел в свой частный самолетик и полетел, и большой «Боинг» тебе  взлетную полосу уступит, если твоя очередь.
ГНЕДИЧ. Ишь ты…  А если тот автомобиль в угоне?
МАТВЕЙ. Так там на каждой полицейской машине компьютер и общая, по всей стране, база данных. И вообще – у них презумпция невиновности. Если никто не заявил – почему меня должны задерживать?
ГНЕДИЧ. Ладно… Разговорились… Играть надо! Извини, авиация, но, кажется, ты опять «без лапы». А, ты вот так? Тогда без двух. Сдавай.
ПОЛКОВНИК. Все, мужики, я… сдаюсь. Сколько я там должен?
ГНЕДИЧ. Ты, авиация, бумажник спрячь. Вот будешь получать, как его знакомец – капитан Наямура, тогда наличными будешь рассчитываться. А пока, русский бартер: ты – мне, я – тебе. Сколько там успели накрутить солдат?
МАТВЕЙ. Сто семьдесят тысяч.
ГНЕДИЧ. О-ё… Это сколько же наших зарплат?
ПОЛКОВНИК. Ладно, Евгений Палыч, говори, что хочешь-то… Опять хочешь попросить меня полетать по краешку?
ГНЕДИЧ. Да! Выручай, родной! Неделю твоих орлов поить буду! Ты только за мыс Крильон выйди, они там, родимые, сами проснуться.
ПОЛКОВНИК. Что, совсем плохо?
ГНЕДИЧ. Да так… Не шатко – не валко… План по перехвату  кое-как выполняем, а вот новых источников почти нет. У ребят новые звездочки в небе повисли, никак на погоны упасть не могут. А соседи наши… Затаились, басурманы. Молчат!
ПОЛКОВНИК. А то в прошлый раз классно было – этот японец идет рядом со мной, крыло в крыло, я ему машу, мол, привет, а он перчаткой по горлу показывает: «секир-башка».
ГНЕДИЧ. Так вы это… Над нейтральными водами… пообщались?
ПОЛКОВНИК. Точно так. Ну, ближе к Хоккайдо, если честно.
ГНЕДИЧ (мечтательно) Мы тогда план на двести процентов выполнили. У них тогда все передатчики, даже глубоко законспирированные, как с ума сошли.
ПОЛКОВНИК. Слушай, Женя, ты мне скажи, как офицер офицеру: весь этот балаган с преферансом ты затеял, чтобы я еще раз… там, над Хоккайдо, по краешку прошел?
ГНЕДИЧ. Ну, нет, конечно… То есть, да – хотел. Но преферанс, как повод – поговорить, расслабиться, с парнем интересным тебя познакомить.
ПОЛКОВНИК. А обыгрывать-то зачем?
ГНЕДИЧ. Прости, родной, привычка!
ПОЛКОВНИК. Да я и сам полетаю. Мы в плане - на завтра. Потреплем нервы самураям? А что?  Ну, не люблю я наших соседей! Мне нравится… как на войне.
ГНЕДИЧ. А вот интересно – за что не любишь-то? Неужели только за то, что живут лучше нас, умнее, правильней?
ПОЛКОВНИК. Нет. Я не пацан, чтобы за это ненавидеть. Думать надо! Глобально. Кто виноват в том, что мы уже сто лет живем хуже некуда? Они. Кто пролил первую кровь?
ГНЕДИЧ. И, правда, кто?
ПОЛКОВНИК. Японцы! Это их самурай ударил мечом по голове Николая Второго!
ГНЕДИЧ. Я что-то не видел такого кино… Опять Голливуд что-то нафигачил? Самурая играет этот… шкаф с глазами?
ПОЛКОВНИК. Я неточно выразился. Он тогда еще не был Николаем Вторым. Речь идет о так называемом инциденте в Оцу в тысяча восемьсот девяносто первом году. Тогда цесаревич Николай Александрович совершал кругосветное путешествие с эскадрой  вице-адмирала Назимова. Пришли в Японию. Полицейский Сандзо Цумо напал на цесаревича. Ударил мечом по голове. Он был самураем, но умер в тюрьме.
ГНЕДИЧ. Да! Это основание. За это надо их бомбануть. Виноваты! Что ж он, паршивец, посильней рубануть не мог? Тогда бы вся наша история по-другому бы пошла! Без Распутина, трех революций, двух войн!
ПОЛКОВНИК. Да я серьезно! Японцы спровоцировали войну в девятьсот четвертом, эта война нами была проиграна, а в результате что? Революция девятьсот пятого года.  Она породила Октябрьскую революцию, а там, как следствие – Вторая мировая!
ГНЕДИЧ. Ну, слава Богу, нашли виновного! Ты что, серьезно? Да они же и пострадали больше всех! Две атомных бомбы им на головы…
ПЛКОВНИК. Женя, ты же военный человек. Ты посчитай: сколько наших полегло, и сколько японцев. Им весь мир сочувствует, а мы…  из победителей в главных военных преступников уже превратились.
ГНЕДИЧ. Политика… Но две атомные бомбы – это страшно.
ПОЛКОВНИК. А сколько их там, в Хиросиме и Нагасаки, погибло? А? Да у нас в одном Ленинграде от голода в несколько раз больше умерло, чем у них при этих атомных бомбардировках. Там вспышка – и нет ничего… А у нас –  мучались, с ума сходили,  люди… людей жрали! Кто-нибудь заплатил этим блокадникам? А японцы… Да они просто сидят под этими двумя атомными грибами, как под зонтиками, и весь мир теперь их должен жалеть до скончания века?
ГНЕДИЧ. Ну да, ну да… А у нас – Чернобыль, а еще народный маршал Жуков в пятидесятые на Южном Урале атомную бомбу взорвал и войска через эпицентр повел… Учения! А еще сотни взрывов под Семипалатинском и Новой Земле…  Мы в этом атомном футбольном матче больше забили… этих бомбочек… правда, все - в свои ворота!
ПОЛКОВНИК. Да ты пойми, Женя, что не начни Япония против России такую игру, такую раскрутку… то нас, русских уже было бы на земле почти миллиард!
ГНЕДИЧ. Это ты сам посчитал?
ПОЛКОВНИК. Нет, это посчитал Менделеев Дмитрий Иванович. Он был, между прочим, не только гениальным химиком, но и очень толковым социологом, в области статистики много работал. Это он посчитал, что к концу Двадцатого века в Российской империи будет девятьсот миллионов человек. Вот только Японию он не учел! Не учел ее влияния на исторический процесс!
ГНЕДИЧ. А ты что скажешь, солдат?
МАТВЕЙ. У нас в казарме пацаны тоже вот так  спорят.
ГНЕДИЧ. О чем? В чем суть спора, солдат? Сформулируй, как на комсомольском собрании! Какова повестка дня?
МАТВЕЙ. Даже не знаю, товарищ полковник, как сформулировать суть спора: враг ли нам Япония? Кто виноват в том, что они сейчас живут лучше? Что делать с островами? Мы не политики, мы солдаты, но мы тоже иногда головой думаем.
ПОЛКОВНИК. Скажи, солдат, а ты сам-то как к Японии относишься?
МАТВЕЙ. Как положено. Как к вероятному противнику.
ПОЛКОВНИК. Это понятно! Правильно отвечаешь… А вот если бы тебе сказали: приезжай! Поехал бы?
МАТВЕЙ. Конечно, интересно же…
ПОЛКРВНИК. А если бы сказали: приезжай, встретим, как гостя дорогого, только через неделю тебя убьют. Поехал бы?
МАТВЕЙ. Не знаю… Думаю, что все равно бы поехал. Русскому человеку любопытство дороже жизни.
ГНЕДИЧ. А как ты вообще переносишь то, что, что они… вон в какие стратосферы воспарили, а мы… в их старых бараках Приемный Центр оборудовали, и за ними же и приглядываем? А каково это осознавать вам, современным пацанам?
МАТВЕЙ (встав по стойке «смирно») Меня, товарищ полковник, утешает то, что мы можем за десять минут уничтожить Японию. Всю! До последней пагоды.
ГНЕДИЧ. Да как же жить с такой… спасительной мыслью?
МАТВЕЙ. А как жить, если думать начать? Или мы, русские, все пьянь и руки беспробудная, у нас из задницы растут, или нас предавали все это время, заставляли делать не то, что нужно, вели не туда, куда надо!
ГНЕДИЧ.  Да… Дилемма! Скажи, что больше всего поразило вас, простых солдат, в японской жизни? Вы же японские фото перехватываете, письма их читаете, переговоры слушаете…
МАТВЕЙ. Честно?
ГНЕДИЧ. Только честно.
МАТВЕЙ. Ну, это не совсем в японской жизни, хоть и в Японии это… Помните, я перехватил почту одного американского сержанта? Ну, из той группировки, что стоит на Окинаве?
ГНЕДИЧ. Да, что-то… припоминаю. Но там же не было никакого оперативного интереса.
МАТВЕЙ. Да, он просто рассказывает своей подруге из штата Мериленд – как он служит в Японии. Фотографии… Вот казармы. Уютно. Как в отеле. Вот город… фантастика… Вот снова их часть: стоянка для машин…
ГНЕДИЧ. Там же нет автобатальона! 
МАТВЕЙ. Нет. Это была стоянка личных машин: тойоты, ниссаны, джипы. Субординация: машины офицерского состава отдельно, машины сержантского состава, машины рядового состава.
ГНЕДИЧ. И что?
МАТВЕЙ. Да ничего. Просто наши все обалдели: рядовым в армии разрешается иметь свою машину, ездить на ней в увольнение. А нам в столовой вилки боятся дать,  как на зоне, всё одной ложкой хлебаем.
ГНЕДИЧ. Дальше.
МАТВЕЙ. А дальше: вот клуб для офицеров и сержантов, вот клуб для рядовых…
ГНЕДИЧ. Дальше!
МАТВЕЙ. Вот бар для офицеров, бар для сержантов, бар для рядовых. И все на территории части.
ГНЕДИЧ. У вас тоже есть солдатское кафе… с коржиками.
МАТВЕЙ. Так точно! Есть. А у них – бар…
ГНЕДИЧ. Ладно, извини. Сам понимаешь, у них – контрактники служат, у нас пока – призыв. Война же была!
МАТВЕЙ. Была. И у них – тоже… была…
          
               
                Опять натягивает  Желтый Туман. Знакомый уже голос поет:

Рассыпаны дукаты
Закатом по воде…
Куда идут солдаты,
Искать их души… где?

Они их заложили
За славу, за табак,
Они недолго жили
В чистилищах атак.

В снегу под Сталинградом,
В дыму Бородино
Они умрут, как надо,
Как им предрешено.

В огне под Хиросимой,
На островах, во льдах,
Солдатам хватит силы,
Вот веры – не всегда.

Как гаркнут генералы,
Привстав на стременах!
А генералам мало
Во все-то времена, -

Им дай деньгу, почёту
И праздник сабантуй,
И нечета, и чёта,
И бронзовых статуй!

Медаль пришлют из меди,
А, может быть, дукат!
И грамотку к Победе…
Ты что, не рад, солдат?

И, бросив автоматы,
Покинув блиндажи,
Уходят вдаль солдаты –
В запас списала жизнь!

Расстреляны закаты,
И солнце – как мишень…
Куда идут солдаты
Из сел и деревень?

В беспамятство историй,
В основы всех основ,
Идут во вдовье горе,
В обиды детских снов.

Идут, поют негромко,
Вот так – за годом год…
Их звёздною воронкой
                Глотает небосвод.



                АКТ 2-Й.      
    СЦЕНА 1-Я.

       В катакомбах полумрак. МАТВЕЙ и ЛЕНЯ входят в один из бункеров, располагаются.

МАТВЕЙ.  Пенициллин что ли… Лекарства какие-то старые… Гильзы… Какие-то тряпки… О! Бумаги. По-японски…
ЛЕНЯ. Хоросё-хоросё, Сергей Лазо, порезай в топка!
МАТВЕЙ. Это что, местная шутка такая?
ЛЕНЯ. Ага. Фольклор.  Вот, здесь амбразуры есть. Счас, я только траву выдеру, заросла… Вот. Двухамбразурный дот. Весь берег как на ладони. Возможно, старшина первой статьи Вилков и краснофлотец Ильичев здесь Богу души отдали. Интересно, с христианской точки зрения: закрыть грудью амбразуру  - есть подвиг во славу отчизны или самоубийство, тяжкий грех?
МАТВЕЙ.  Ты же сам знаешь ответ, чего спрашиваешь, Леня? Конечно, подвиг!
ЛЕНЯ. А камикадзе?  Врезаться со своим самолетом во вражеский крейсер?
МАТВЕЙ. А вот это уже…
ЛЕНЯ. Что?
МАТВЕЙ. Нет, у нас тоже такие пилоты были, но они добровольно…  Ладно, ты запутал меня! Так они точно здесь легли, эти Вилков и Ильичев?
ЛЕНЯ. Вполне может быть. Вначале Вилков – гранатами не получилось их пулеметы заткнуть, лег на амбразуру. Когда морпехи поднялись, из второй амбразуры начал пулемет работать, его уже Ильичев грудью заткнул. Два героя на один дот.
МАТВЕЙ.  А это что за кольцо?
ЛЕНЯ.  Возможно, пулеметчик-камикадзе был цепью  прикован. Если  русский десант все-таки прорывался сквозь огонь, тогда уходили в катакомбы, а вход взрывали. Ладно, я пойду, поищу, может, что попадется интересное. А ты отдышись пока, вон водички попей.
МАТВЕЙ. Постой! Там что… скелет?
ЛЕНЯ. А… да! Скелет.
МАТВЕЙ.  Что, настоящий!
ЛЕНЯ. Думаю, что настоящий. Раньше для кабинетов анатомии проще было какого-нибудь бедолагу ободрать до состояния наглядного пособия, чем изготавливать искусственно. Этот из нашей бывшей школы. Когда она закрывалась, то кто-то, поговаривают, что наш знакомец Юн, притащил это пособие и приковал в катакомбах.
МАТВЕЙ.  Зачем?
ЛЕНЯ. Трудно сказать! Может, он хотел таким образом японцам отомстить. У них же коренйцы вместо рабов были…  А еще поговаривают, что Юн через подставных лиц хотел здесь туристическую компанию создать -  катакомбы, поиски сокровищ , Курильский десант и все такое. Он же мент, ему самому нельзя бизнесом заниматься. Ко мне подкатывал с разговорами, мол, займись, а я тебя прикрывать буду -  прощупывал.
МАТВЕЙ.  Да какие здесь могут быть сокровища! Ты опять про самурайские доспехи!
ЛЕНЯ. А пушка? Это здесь она всем глаза намозолила, а если ее продать, да вывести в крупный музей…  Это же миллионы! А танки японские? Там еще двигатели в смазке, завести можно. А  самолеты? Парочка сохранилась в приличном состоянии. Нигде в мире нет, а у нас есть!
МАТВЕЙ.  Это же вывозить надо!  За морем, как знаешь, телушка – полушка, да рупь – перевоз.
ЛЕНЯ. Не в этом дело. Никто не даст вывезти. Пусть лучше здесь сгниет. Ладно, я пошел. Ты здесь ничего не трогай, или на ловушку наткнешься, или какой-нибудь гадости типа фосгена нанюхаешься.

       ЛЕНЯ уходит. А в катакомбах вдруг кто-то затягивает песню «На границе тучи ходят хмуро, Край суровый тишиной объят»… Потом в амбразуре дота начинают сверкать всполохи не то грозы, не то разрывов, слышатся отдаленные раскаты. Потом вдруг на амбразуру наваливается  матрос, лежит, сотрясаясь от невидимых пуль.

МАТРОС. Матрос Вильченко свой подвиг совершил! Разрешите встать в строй… то есть, погибнуть?
МАТВЕЙ (хрипло). Что? Нет, я не разрешаю, матрос! Война закончилась, ты живи, если можешь!
МАТРОС. Кто победил?
МАТВЕЙ.  Мы, конечно. Там вам  до победы один день остался, ты зачем вот так-то – на амбразуру? Жил бы себе, радовался.
МАТРОС. А хорошо живете-то?
МАТВЕЙ.  Да ты же, наверное, знаешь, чего спрашиваешь? Живем неплохо, но японцы лучше.
МАТРОС. Ну, так вот. Зло взяло! А он, гад, строчит и строчит… Дай, думаю, заткну, хоть героем стану. А то подстрелят – буду на культях по вокзалу ползать, на водку просить…
МАТВЕЙ.  И что – так и не успокоилась душа?
МАТРОС. Ты это о чем? Я уж скоро семьдесят лет свой подвиг совершаю, и душа моя радуется.
ЛЕНЯ (спускается в дот). Иди, родной, отдыхай! Встать в строй!
МАТРОС. Есть, встать в строй!
МАТВЕЙ.  Ты куда меня привел? Тут приведения какие-то…
ЛЕНЯ. Ладно,  тебе показалось! Я же тебя предупреждал – желтый туман!
МАТВЕЙ.  И песни эти приведения поют коммунистические!
ЛЕНЯ (хохочет) Это про то, как «летели наземь самураи под напором стали и огня»?  Нет, это, может быть,  наши островитяне на пикник собрались в большом каземате, где у японцев штаб был, шашлыки затеяли.
МАТВЕЙ.  Что же они здесь-то? Не дома, не на природе?
МАТВЕЙ.  Да надоело за все-то годы – и на природе каждый кустик знаешь, и дома у всех уже побывал. И почти во всех постелях спал… Вот и стали последнее время здесь собираться. Кстати, с одним из них тебе пора пообщаться. Это в твоих интересах. Вот, разреши представить: полковник Гнедич, наш бывший командир.
ГНЕДИЧ (спускаясь в дот). Здравствуете,  товарищи радиоразведчики!
МАТВЕЙ и ЛЕНЯ. Здравия желаем, товарищ полковник!
ГНЕДИЧ. Ну, привет, Митрофанов! Что, так и не стал дипломатом?
МАТВЕЙ.  Нет, не стал… товарищ…
ГНЕДИЧ. Да просто Евгений Павлович!
МАТВЕЙ.  Не стал, Евгений Павлович. В МГИМО не восстановился, отец на меня рукой махнул – ему карьеру надо было делать, вот я и пошел… в гущу жизни.
ГНЕДИЧ. А жизнь, она, сынок, иногда нас по кругу носит. Вот опять с Юном вы пересеклись. Статья, что тебе он шьет, не расстрельная, но нервы потреплет, еще и здоровья лишит, если сможет посадить в СИЗО. Там можно и год, и два провести, дожидаясь суда. Выйдешь с туберкулезом, даже если суд оправдает – никто слова «извините» не произнесет.
МАТВЕЙ. Что делать-то?!
ГНЕДИЧ.  Тебе по закону адвокат положен, а так как на острове один я в этой ипостаси, то считай, что вопрос решен.
МАТВЕЙ.  Спасибо, Евгений Павлович!
ГНЕДИЧ. Спасибо скажешь, когда Юн тебя отпустит. А вот, кстати, и он…
ЮН (спускаясь в дот).  Тэк-с! Все в сборе. Митрофанов, я тебе сказал - где быть? В палате! А ты где? Хочешь, чтобы я за нарушение меры пресечения вообще закрыл тебя? Думаешь, если у нас единственная камера на ремонте, то и посадить человека некуда? Да я вот на этот каземат замок навешу, здесь тебя закрою и через амбразуру чифан подавать буду. Все будет законно! Я сказал!
ГНЕДИЧ. Нет, не все, господи Юн! Вы возбудили уголовное дело, но не ознакомили подследственного с ним в присутствии адвоката. Во-вторых, вам уже указывали из следственного управления, что, исходя из местных условий, здесь, на острове, домашний арест не является целесообразной мерой пресечения. Достаточно подписки о невыезде. Куда ж он денется… с подводной лодки!
ЮН. Я припоминаю вашу жалобу и ответ на нее, гражданин Гнедич! Я же тогда докладывал, что, согласно имеющейся информации, эти острова соединены подземными туннелями. То есть, теоретически можно войти в катакомбы и выйти на другом острове. То есть, сбежать. А строили эти подземные туннели пленные корейцы, если хотите знать. Сотни километров – киркой и лопатой… А японцы  потом их всех убили…
ГНЕДИЧ. Легенды и рассказы детишек к делу не пришьешь, господин Юн. Официально туннели на другие острова не найдены, карты на этот счет не существует, так что извольте пригласить нас с гражданином Митрофановым в свой кабинет, предъявите обвинение, я с ним ознакомлюсь. Если там нет состава преступления, а опять сказки Шехерезады, я буду ставить вопрос о вашем служебном несоответствии. У меня по отношению к тебе, Юн, синдром Тарасы Бульбы, чтобы ты знал.
ЮН. Что еще за синдром?
ГНЕДИЧ. А как написал один ваш милиционер, поступавший, как и ты, без конкурса в юридический институт: «Тарас Бульба сказал своему сыну: «Чем я тебя породил, тем я тебя и убью!» - и отошел на три метра». Это я тебя породил. Если бы я тебе тогда на гауптвахту посадил за попытку начать Третью мировую войну, ты бы не уехал с «купцами» из МВД, не поступил на юридический.. понимаешь?
ЮН. Шутки шутим, товарищ …бывший полковник? Ну-ну…. Завтра жду в десять часов в своем кабинете. Я сказал!
ГНЕДИЧ. Если ему разрешит лечащий врач… А теперь, если не возражаете – у нас встреча боевых друзей. Так что там было на этой пленке, Митрофанов?

СЦЕНА 2-Я. 

Слышна японская речь, смех, в бункер входит НАЯМУРА, он разговаривает по телефону.

ЮН. Вы что здесь делаете, гражданин японец? Кто вам разрешил покидать гостиницу, то есть госпиталь… больницы, черт ее…  Митрофанов, переведи!
МАТВЕЙ.  Я только на профессиональные темы знаю, могу спросить – почему у него размер меньше, чем положено. Так он в этой ситуации неправильно поймет. Рыбы-то нет…
НАЯМУРА. Я все пойму правирьно. Я знать рюсский.  Мы здесь, потому что это наш остров, мой дед воевар здесь. Я хочу отдать почести. Рюсски! Освободить бункер!
МАТВЕЙ.  Вот еще! У нас здесь пикник. Мастер, ты чего раскомандовался? Это российская территория! Модору! Возвращайся!
ЮН. Ты кто вообще такой?
НАЯМУРА. Я есть был офицер императорской армии  Наямура!
МАТВЕЙ.  Постой-постой… Как? Почему ты мне не говорил? Наямура, ты… пилот? Ты был пилотом, капитан, а потом лет двенадцать назад – майора получил, да?
ГНЕДИЧ. Да брось, солдат! У них Наямур, как у нас Наймушиных! Может, просто посидим вместе, поговорим.
МАТВЕЙ.  У тебя двенадцать лет назад сын родился?
НАЯМУРА. Я есть знать, кто ты был, Матюха. Мне сообщать наши власти. Ты был рэдио…  spay…
ГНЕДИЧ. Никаких шпионов, коллега. Просто радиоразведка. Скромно и со вкусом.
ЮН (выхватывает пистолет). Э, да здесь встреча боевых друзей! Я понял: вы нарочно устроили кораблекрушение, чтобы провести здесь нелегальный обмен информацией. Вы на кого работаете? Всем стоять! Руки за голову! Я сказал!
ГНЕДИЧ.  Господин-товарищ из пилиции! Уберите сейчас же ваш дурацкий пистолет!
МАТРОС (падая на амбразуру). Матрос Вильченко свой подвиг совершил!  Разрешите погибнуть?! Э, да вас здесь сегодня много собралось… Наших гражданских в плен взяли… Эй, микадо, убери свою пукалку, пока я тебя не пристрелил.
ЮН. Молчать, матрос! Все погибнуть не можешь? Лежи и не суйся. Сгинь! Я сказал!
МАТРОС. Форма у тебя какая-то…  новая. Эй, микадо! Парадная, что ли, такая у вас? Харакири, что ли, собрался делать? Подмылся, побрился, сакэ выпил?
ЮН. Что-то сегодня привидение разговорчивое попалось! К дождю, что ли? Сгинь, тебе говорю!
МАТРОС. Ты у меня сейчас сам сгинешь…

    МАТРОС с трудом просовывает в амбразуру ствол ППШ, гремит автоматная очередь, все падают на пол бункера, ЮН  теряет пистолет.

ЛЕНЯ.  Да у нас тут весело! Суки дэсу! Мне нравится. Господин капитан, что вы там шаритесь рядом со штреком? Отойдите! Это опасно.
ЮН. Пистолет… гады…
ЛЕНЯ. Пистолетик потеряли? Не вздумайте только туда спускаться, там, в штреке, никто не был с тех пор, когда тут еще в шестидесятые  двое пацанов погибли. Ушли и не вернулись. Здесь ловушки есть – хорошо, если просто старая граната на растяжке, а можно на иприт нарваться, весь поселок тогда… чихать будет.
МАТВЕЙ.  Юн! А ты напиши в рапорте: в меня стреляло старое советское привидение, я при этом потерял табельное оружие. Тебе новое дадут. Лазерное. Как в фильме «Борцы с приведениями».
ЛЕНЯ. А самое главное: это такая ерунда по сравнению с тем, что я сейчас нашел…
МАТВЕЙ.  Что?!
ЛЕНЯ. Я двенадцать лет ползаю здесь по катакомбам, но так и не смог отрыть одну большую дверь. Сегодня у меня получилось.
МАТВЕЙ.  И что там?
ЛЕНЯ. Каждый раз  что-то новое. Ну, у всех нервы крепкие?  Ну, попробуем…





 
СЦЕНА  3-я.    
               
Открывается огромная дверь, за ней на земле сидят советские офицеры. Входит полковник, с ним солдат, конвоирующий группу пленных японских офицеров. Наших героев  они не видят.

КАПИТАН. Товарищи офицеры…
ПОЛКОВНИК.  Вольно! Вот, товарищ  капитан, привел вам, так сказать, коллег.
КАПИТАН. В каком смысле… коллег?
ПОЛКОВНИК. Ну, может, я неточно выразился. Это самураи. Точнее – последние из самураев. Все фехтовальщики. Но дерутся только на своих японских мечах и этих… палках.
КАПИТАН. Кэндо?
ПОЛКОВНИК. Точно так. А у тебя, я знаю, в подразделении лучшие фехтовальщики Советского Союза.
КАПИТАН. Так точно. Подбирал согласно поставленной задаче: подготовка войск к рукопашному бою.
ПОЛКОВНИК. Ты же сам, Константин Трофимович, неоднократный чемпион и призер первенств Ленинграда по фехтованию на эспадронах и штыках. А так же на всех видах оружия, у тебя в личном деле написано. Это что имеется в виду – на всех видах?
КАПИТАН.  Шпага, рапира, меч.
ПОЛКОВНИК. Японский меч? Катана?
КАПИТАН. Да, товарищ полковник. И катана и гунто. Приходилось на японских мечах. Но больше на каролингах и бастардах.
ПОЛКОВНИК. Это что за звери?
КАПИТАН. Это так называемое историческое фехтование. Каролинг – меч раннего средневековья,  оружие викингов, наши русские богатыри с такими мечами родину защищали, а бастард – рыцарский меч, полуторный.
ПОЛКОВНИК.  И что, Константин Трофимович, неужели неинтересно – чья возьмет?
КАПИТАН.  Не понял, уточните.
ПОЛКОВНИК. Ну вот ежели… японский самурай и советский фехтовальщик  сойдутся в поединке… кто кого?
КАПИТАН.  Я думаю, мы. Победят советские фехтовальщики.
ПОЛКОВНИК.  А вы попробуйте! Я вот тут приказал их настоящие мечи принести… с собой, на войну возили, представляешь? Доспехи… Они какие-то не железные у них, из толстой кожи.
КАПИТАН.  Так вы предлагаете драться на поражение, товарищ полковник? Так мы же их просто поубиваем. Это же пленные…
ПОЛКОВНИК.  Э, как ты запел… А они наших мало поубивали? А в Гражданскую? Кто товарища Лазо в паровозной топке сжег? Не они ли? А получится ваша полная победа – какой пример для наших войск перед  наступлением будет, а? Все же бздят: японцы, самураи, ниндзя, мать их! Один с сотней справляется! Ки-я! Махнул своим самурайским мечом… И нету целой роты советских бойцов! А так бы - написали  во фронтовой газете: наши победили, не так страшен микадо, как его малюют!
КАПИТАН. Так, давайте, сделаем турнир, но только по кэндо.
ПОЛКОВНИК. На этих бамбуковых палках?
КАПИТАН. Это не палка, это называется синай.
ПОЛКОВНИК. Синай… Добренький ты, капитан! А они, случись обратная ситуация, тебя бы не пощадили! Ладно, давай на синаях!

  КАПИТАН жестами показывает японцам, что надо надеть доспехи и встать в стойку. Японцы оживляются. Одеваются и советские офицеры. Первая пара выходит на поединок. Японец стоит в классической стойке кэндо – поднятый над головой синай держит двумя руками,  КАПИТАН  в стойке саблиста. По команде «Марш» японец с  криком бросается в атаку, подняв меч над головой. Капитан машинально бьет его по незащищенному корпусу, тут же парирует удар сверху и сам бьет по голове противника. Оглушенный японец падает.

КАПИТАН.  Я думаю, что если драться не на публику, а на результат, то все поединки будет очень похожи. Контратака по правому боку, пятой защитой отбиваем атаку сверху, потом ответный удар с мулинетом по голове.
ПОЛКОВНИК. Мулинеты… пируэты… Ты мне зрелище, капитан, дай! Разгром противника дай, чтобы наши бойцы порадовались, чтобы дух их боевой поднялся! Давай еще одну пару!

                Бойцы сходятся в короткой схватке.

ПОЛКОВНИК.  Ты смотри, как так и было! А как-то разнообразить поединок, зрелищности, что ли, добавить?
КАПИТАН.  Мы можем, конечно, поиграть. Да только захотят ли японцы быть в роли чучел для отработки ударов?
ПОЛКОВНИК.  Да кто их спрашивать будет! Им лет десять лагерей светит, будут восстанавливать наше разрушенное хозяйство, и все эти десять лет они будут делать все, что им скажут! Капитан, а если все-таки… боевым оружием? А? Что вы, как пьяные деревенские мужики – оглоблями…
КАПИТАН. Никак нет. Это пленные.
ПОЛКОВНИК. Это приказ, капитан!
КАПИТАН. Товарищ полковник! Прошу дать мне его в письменном виде.
ПОЛКОВНИК. Дадут, капитан… еще как дадут! И приказ, и приговор… Ты что думаешь, чистенький у нас? Да тебя уже три раза от особистов отмазывал! Дворянская кровь…
КАПИТАН. Кстати, о крови. Я могу вызвать любого из этих самураев на поединок. Но до первой крови. Все должно быть по правилам.
ПОЛКОВНИК. Ну, это другое дело! Давай. Покажи им – что такое советский офицер.

    КАПИТАН выходит перед пленными японцами, выбирает себе меч, потом салютует фехтовальным салютом и кланяется по-японски.  Навстречу выходит его соперник. Звенят мечи, схватка идет всерьез. Наконец, японец вскрикивает и роняет меч. Из раненной руки капает кровь. КАПИТАН отходит от соперника и салютует ему мечом. Потом поворачивается спиной. Японец подхватывает меч, конвоир стреляет вверх, но самурай с криком «банзай!» совершает харакири. Наплывает желтый туман, солдаты прошедшей войны растворяются в нем.

НАЯМУРА. Это вы есть видеть как японский герой.
ЛЕНЯ. Что, на дедушку похож?
МАТВЕЙ. Да они все друг на друга похожи!
НАЯМУРА.  Нет, это вы, дринноносые, с одним рицом!
ЛЕНЯ. Соседи, не ссорьтесь!
НАЯМУРА.  Японцы умирари за эти острова. Значит, это наша земря.
МАТВЕЙ. А уж сколько наших погибло!
ГНЕДИЧ. Слушайте…У нас тут пикник в соседнем бункере. Давайте и мы - по двадцать капель за мир и дружбу!
ЮН. Я с ним пить не буду!
ГНЕДИЧ. Ну, может, поешь чего-нибудь? А то ты с лица схуднул, врагов выискивая.
НАЯМУРА.  Я выпью с вами вашей водки, если вы выпьете сакэ!
ГНЕДИЧ. Ладно, наливай! Матвей, ты пил, как это на вкус?
МАТВЕЙ. Как разбавленная самогонка, с бражным привкусом.
МАТВЕЙ. Кампай, мастер Наямура!
НАЯМУРА. На здоровье!
МАТВЕЙ. Ну не так! Как я тебя учил?
НАЯМУРА. Ну, вздр-р-рогнем, кор-р-рефаны!
МАВТВЕЙ. Вот, другое дело! У них буква «р-р-р!» хорошо получаеся, а бкуву «л-л-л» совсем говорить не умеют. Поэтому у них нет л-любви.
ЛЕНЯ. Э, да ты захмелел на ушибленную голову. Есть любовь, только она по-другому называется.

    Все выпивают, закусывают.

НАЯМУРА. Это есть японская вкусная еда.
ГНЕДИЧ.  Это что, тушенка? Какая-то у вас опять суперкорова, волокна у мяса крупные… но вкусно!
НАЯМУРА. Это… как это по-русски? Сперм.
ГНЕДИЧ. Что-о?
ЛЕНЯ. Китовое мясо. Кит по-английски – sperm.
ГНЕДИЧ. Я больше не буду.
НАЯМУРА. Почему? Ты говорир – вкусно!
ГЕНДИЧ. Жрать кита… Они же умные!
НАЯМУРА. Собаки тоже умные. Корейцы их имеют жрать. Правда, господин кореец?
ЮН. Молчать!

Сцена 4-я.

Опять наплывает Желтый туман, когда он рассеивается, то герои снова оказываются в армии –Приемный центр, казарма, плац. Учебная рота зубрит «морзянку»: «Же-на та-зик при-несла!», «Дай-дай за-ку-рить!» Сержант Юн  гоняет по плацу солдат.

 ЮН. Рёта, выше ногу! Раз! Раз! Раз-два-три!
СОЛДАТ 1. Давно уж не ротой командует, а все «рёта»…
ЮН. Разговорчики в строю! Выше ногу! Не слышу запаха паленой резины! Запевай!
СОЛДАТ 2. Путь бегут неуклюже….
ЮН. Отставить! Мою любимую… запевай!
СОЛДАТ 1. На границе тучи ходят хмуро…
ЮН. Веселей! И летели наземь самураи…
МАТВЕЙ. Достал, козел…
СОЛДАТ 2. Может, опять «паровозик»?
МАТВЕЙ. Давай! Чу-чу-ЧУХ! Чу-чу-ЧУХ!
ЮН. Отставить! Сейчас у меня писсуары пойдете драить собственными зубными щетками!
               
Звучит сирена, голос в громкоговорителе: «Внимание, боевая тревога! Боевая тревога! Всем занять места согласно штатному расписанию!» Солдаты бегут в казарму,  оттуда, уже с автоматами и противогазами – в Приемный Центр. Юн пытается командовать, его сбивают с ног: «Не путайся тут»… Юн вскакивает и ловит за шиворот убегающего Матвея.

ЮН. Слушай, ты! Дипломатик недоделанный… Я знаю – это ты мутишь в роте! Но я тебя все равно достану! Это вы, умники московские, тридцать лет корейцев за людей не считали! А я – вот он! Есть! И ты меня запомнишь!
МАТВЕЙ. Товарищ сержант… Мне на пост… Тревога же!
ЮН. Беги, масквач… Вашу Москву вообще от России отделить надо, посмотрим, как вы выживете!

                Приемный Центр, входит Гнедич.

ГНЕДИЧ. Товарищи радиоразведчики! Внимание! Ожидается обострение на границе с вероятным противником. Максимум внимания, не спать! Если перевыполним план по перехвату, возьмем с эфира что-то интересное, то вы меня знаете… новые воинские звания, увольнения, даже отпуска на родину я вам обещаю!
 
 Гнедич идет вдоль постов, где за радиоприемниками сидят солдаты. «Туман», я «Заря» возьми пеленг»…  Пищит «морзянка», стрекочут телетайпы и принтеры, на светящейся карте появляются объекты – Япония оживает.

ГНЕДИЧ. Рядовой Митрофанов!
МАТВЕЙ. Я!
ГНЕДИЧ. Почему по тревоге без личного оружия? Где автомат?
МАТВЕЙ. Так я же… Вроде как прикомандированный к шестой роте. Не выдали!
ГНЕДИЧ. А если вдруг, вот здесь, во дворе – десант японский? Что делать тогда будешь?
МАТВЕЙ. В бою добуду, товарищ полковник! Когда смеяться перестану…
ГНЕДИЧ. Ладно… Ты, Матюха, следи за эфиром. Пацаны знают две сотни фраз по-японски, случись что-нибудь нештатное, и пропустят ведь мимо ушей!
МАТВЕЙ. Так точно, слежу!

 Цели на карте начинают сползаться к границе, их становится все больше, доклады о пеленгах звучат все чаще. Гнедич ходит, потирая ладони.

МАТВЕЙ. Товарищ полковник! На минуту…
ГНЕДИЧ. Да, рядовой… Что у вас?
МАТВЕЙ. Похоже, два наших МИГаря глубоко вошли в воздушное пространство сопредельной Японии…
ГНЕДИЧ. Не может быть! Они что там, с ума посходили? Я же просил – по краешку… Кто?
МАТВЕЙ. Ну, один – это наш общий знакомый, а второй – старший лейтенант Беленький. Их сейчас ведет звено капитана Наямуры.
ГНЕДИЧ. Ч-черт! Что, сбивать будут?!
МАТВЕЙ. Нет, судя по переговорам, сажать будут на базе под Вакканаи.
ГНЕДИЧ. Это конец!
МАТВЕЙ. Я вышел на частоту наших… Дать на громкую связь?
ГНЕДИЧ. Дай!
ГОЛОС 1. Старший лейтенант Беленький! Юра, назад! Я приказываю!
ГОЛОС 2. Мне уже нельзя назад! Прости, батя…
ГОЛОС 1. Юра, я завалю тебя.. и этих узкоглазых, что рядом…
ГОЛОС 2. Батя, не надо… уходи, они тебя не тронут…
ГОЛОС 1. Юра, зачем? Тебе же не дадут там жить!
ГОЛОС 2. Мне и здесь не дают… да хоть одним глазком посмотреть…

Слышно очередь авиапушки, на нашей частоте - голос Наямуры: «Порковник, садись! Стрерять будем на поражение!» Слышны крики, опять очереди авиационных пушек, рев двигателей, работающих на форсаже, потом – тишина, только слабый треск и шипение эфира.

ГНЕДИЧ. Сбили?
МАТВЕЙ. Не знаю, все ругаются по-японски… Похоже, ушел наш один. Чуть было не устроил там… на таран пошел, Наямура увернулся. А старшего лейтенанта Беленького ведут, сажать будут.
ГНЕДИЧ. Новый МИгарь, сверхсекретный… Что он делает! А вы что уши развесили? Всем работать, пеленги, пеленги давайте! Ни хрена себе – сыграли в картишки… Расписали «пулю»! Теперь кому-то  настоящие пули отольют.
СОЛДАТ 1.  Товарищ полковник! Тут… Информагентство «Киодо-Цусим»… снимки пошли.
ГНЕДИЧ. Что там?
СОЛДАТ 1.  Аэропорт… крыша как у пагоды, загнутая… Наш МИГарь, рядом пилот, русский, его японцы за руки держат.
ГНЕДИЧ. Выведи снимки на оперативный экран! Пусть все видят!
Солдат 1. Есть!

       На экране появляются снимки.

ГНЕДИЧ. Вот дурачок! Прилетел, а ему ручонки заломили!
СОЛДАТ 1. Нет, просто… держат. Улыбаются.
ГНЕДИЧ. Ну… улыбаться-то ему недолго осталось!

   И опять наползает Желтый туман. Уже в тумане слышны голоса:

НАЯМУРА. Мы тогда посадири его!
ГНЕДИЧ. Я знаю!
НАЯМУРА. А вы потом убири этого рётчика!
ГНЕДИЧ. Убили? Нет, это была обычная автокатастрофа. Мы тогда еще не привыкли к вашим японским  машинам – чуть придавишь газульку, а она уже летит. Вот и он… улетел на тот свет.
НАЯМУРА. Что быро потом с другим пиротом? Он хорошо мог управрять – вот так, на вираже ушер…
ГНЕДИЧ. Все с ним нормально. Он уже освободился, ну… откинулся из тюрьмы.
НАЯМУРА. А ты? Что быро тебе?
ГНЕДИЧ. Меня отправили на пенсию. Потом я приехал на этот остров, а потом дождался, пока появишься ты, Наямура.
НАЯМУРА. Зачем? Мы должны быри встретиться? Это судьба?
ГНЕДИЧ. Скоро узнаем! Здесь, на острове, ничего так просто не бывает!

               

Сцена 5-я. 
   В амбразуре дота начинают полыхать разрывы снарядом, слышится  глухая стрельба, крики «ура» и «банзай». На амбразуру  дота опять падает матрос Вильченко.

МАТРОС.  Матрос Вильченко свой подвиг совершил! Разрешите погибнуть?
МАТВЕЙ.  Слушай, матрос, а там у вас опять, что ли, начинается?
МАТРОС. А у нас и не заканчивалось. Пока вы к миру не придете, мы так и будем… воевать.
ЛЕНЯ. Погоди, только сейчас до меня дошло -  ты Вильченко?
МАТРОС. Так точно – Вильченко!
ЛЕНЯ. Так не было такого героя – Вильченко! Вилков был, этот, как его…
МАТРОС. То-то и оно, что у нас фамилии похожие. Ему Звезду Героя посмертно, а меня – в архив, решили, что, мол, перепутал писарь фамилии – вместо Вилкова написал Вильченко, а Вилкова уже страна отметила. Возвела в ранг…
ЛЕНЯ. Вот оно что, душа ты неприкаянная! Я поищу по архивам, пороюсь. Ты в морской пехоте был?
МАТРОС. Почему – был? Я до сих пор…
ЛЕНЯ. Ну, ясно-ясно! Кто у вас комбатом был?
МАТРОС. Майор Почтарев, Алексей Тимофеевич, правильный мужик!
ЛЕНЯ. Точно… Он Героя среди прочих получил… Ну, я пороюсь, посмотрю…
МАТРОС. Поройся, парень, кроме тебя-то некому. Покоя хочется!
 
              Матрос исчезает.

ЛЕНЯ. Может, сейчас подольше контакт с прошлым будет!
ГНЕДИЧ. Почему?
ЛЕНЯ. Народу сегодня здесь больше обычного собралось. К тому же – и наши, и японец, и кореец. А я все хочу понять – легенда это была про нашу великолепную семерку или… в самом деле. 
МАТВЕЙ. О чем ты?
ЛЕНЯ. Ветераны, подвыпив на очередном юбилее, рассказывали, что если бы не эти парни, то острова не взять было бы совсем, или жертв с нашей стороны было больше раз в  десять.
МАТВЕЙ. Да что там – японцы! Не взять острова, говоришь? Да наша страна такую войну выиграла, что не останови нас – до Испании дошли бы!
ЛЕНЯ. Ну, насчет Испании, это тебе песня про Гренаду навеяла… А здесь все было серьезно. Здесь были … сейчас я тебе все точно назову, как на экзамене… 73-я пехотная бригада 91-й пехотной дивизии, 31-й полк противовоздушной обороны, крепостной артиллерийский полк, 11-й танковый полк, неполный правда, без одной роты, гарнизон военно-морской базы Катаока, аэродромная команда, да еще отдельные подразделения. Глубина инженерных сооружений противодесантной обороны составляла около четырех километров, на острове насчитывалось тридцать четыре бетонных артиллерийских дота и два с половиной десятка дзотов, триста с лишним закрытых пулемётных точек, многочисленные подземные укрытия войск и военного имущества глубиной до полустони метров.
ГНЕДИЧ. Ничего себе! Сейчас и представить страшно, как они шли на это… война-то уже закончилась, все победу праздновали!
ЛЕНЯ. Да, но это еще не все!  Большинство оборонительных сооружений были соединены подземными ходами в единую оборонительную систему. Гарнизон острова составлял почти девять тысяч человек, свыше ста орудий, более полусотни танков. Все военные объекты были тщательно замаскированы, имелось большое количество ложных укреплений. Значительная часть этих укреплений советскому командованию известна не была. Гарнизон Шумшу мог быть усилен войсками с соседнего и также сильно укреплённого острова, а там находилось свыше тринадцати тысяч солдат и офицеров императорской армии.
ГНЕДИЧ. Ну-ка, ну-ка… Давай,  тогда подробно рассказывай! А наших сколько было?
ЛЕНЯ. Всего было около девяти тысяч человек, чуть меньше,  почти сто орудий, почти сотня минометов, сотня тяжелых и больше трехсот легких пулемётов. Десант был сведён в передовой отряд и два эшелона главных сил. Ну, и корабельные силы: два сторожевых корабля: «Дзержинский» и «Киров», четыре тральщика, два катера-тральщика, минный заградитель «Охотск», плавбатарея, восемь сторожевых катеров, два торпедных катера, подводная лодка, 17 транспортных и 16 специальных десантных кораблей, полученных из Америки по ленд-лизу, две самоходные баржи — всего шестьдесят четыре единицы. Их свели в четыре отряда: отряд транспортов и высадочных средств, отряд охранения, отряд траления и отряд кораблей артиллерийской поддержки. Десант должна была поддерживать 128-я смешанная авиационная дивизия.
ГНЕДИЧ. Да уж…  Конец войны, а тут… Называется, никто не хотел умирать. А что там с  этой таинственной семеркой?
ЛЕНЯ. Рассказывали, что перед десантом в Петропавловске-Камчатском, откуда пошли корабли на штурм, на базе Камчатской флотилии проявились семеро парней в масках. Даже в офицерской столовой эти маски не снимали. Кормили их отдельно, но они заходили иногда.  Лиц никто не видел, имен не знал – даже командование. Говорили: диверсанты. Самые опытные, сквозь всю Германию прошли, как горячий нож сквозь кусок масла.  Их катер отвалил чуть раньше, по темноте. Отошли кабельтовых пять – семь. При выходе из Авачинской бухты – взрыв. Послали туда суденышко – одни обломки плавают, на мину нарвались. Ветеран, что мне это рассказывал, был рулевым на той посудине, что обломки баграми из воды вылавливала – для отчета.
ГНЕДИЧ. Да, война…
ЛЕНЯ. Но это же не все! Когда наши пошли на штурм, их здесь крепко прижали. О, там, похоже, это дело и покатило. Слушай, матрос, прости ради Бога, подвинься, нам бы посмотреть.
МАТРОС. Матрос Вильченко свой подвиг…

   МАТРОС отваливается от амбразуры,  всполохи разрывов и лучи прожекторов врываются в катакомбы.

ЛЕНЯ. Да, именно это и есть начало. Смотрите -  вон там, с лева - это подошел передовой отряд десанта.
МАТВЕЙ. Молодцы, с ходу в бой!
ЛЕНЯ. Это была ошибка. Они должны были высадиться без шухера, занять две господствующие высоты и ждать основные силы, а так – обозначили свое место.
НАЯМУРА. Я вижу! Наши храбрые солдаты открыри огонь, ваш десант тонет!

    Скелет, прикованный к стене дота, вдруг зашевелился, его начало трясти.

МАТВЕЙ. А-а! Он шевелится!
ЛЕНЯ. Странные вы люди! На нас десант идет, по нам пушки бьют, свои же! – а вы скелета напугались. Ч-черт! Вот пуля, она горячая… 
НАЯМУРА. Они не пройдут! Ваш десант тонет! Вы сами утопири своих солдат.
ЛЕНЯ.  Наямура! Там глубоко было... Многие командиры кораблей побоялись сесть на камни и начали высадку десанта за сто – сто пятьдесят метров от берега. Шагнул человек за борт, а там – глубина, а на него навешено – оружие, боеприпасы… И выстрелить не успел ни разу.
НАЯМУРА. Ваши корабри тонут! Банзай! Наши танки пошри! Давят десант… сами горят… Все, ничего не видено! Гомэн кудасай!  До свиданья!
МАТРОС (падает на амбразуру) Матрос Вильченко свой подвиг совершил! Разрешите погибнуть?
ГНЕДИЧ. Что же ты у нас-то просишь, родной! Ты у Него проси! Ну вот, и этот исчез.  Страшное дело… До полковника дослужился, чуть генералом не стал, а войну первый раз вижу.
МАТВЕЙ. Ладно, наливайте, что ли, помянем всех тех, кто здесь лег! Наямура, давай свою кружку. Водку будешь еще?
НАЯМУРА. У меня сакэ.
МАТВЕЙ. Ну, как хочешь. У нас за помин души пьют все равно – не чокаясь. Опять там все затихло…
ЛЕНЯ. Все, похоже, больше кина не будет. Давайте, за всех, кто здесь лег.
            
                Они молча пьют.

ГНЕДИЧ. А что там было с этой… великолепной семеркой?
ЛЕНЯ.  Когда наши пошли на штурм, их здесь крепко прижали, ну, да вы все видели. Кто выплыл, тот под пулями лег. Авиация толком поддержать не могла - туман, хотя и было почти триста пятьдесят вылетов, но все в основном – по глубине японской обороны. Эти аэродромы и сейчас современные самолеты принимают, а тогда были рассчитаны на шестьсот самолетов, это сила. Но большую их часть отозвали на юг, для борьбы с американскими войсками.
ГНЕДИЧ. Снова наши на штурм пошли! Японцы отрыли просто шквальный огонь!
ЛЕНЯ.  Да,  это  японские батареи на мысах Кокутан, Котомари и танкере "Мариуполь" открыли ураганный огонь по приближавшемуся десанту.
ГНЕДИЧ. «Мариуполь»? Какое-то советское название!
ЛЕНЯ. Этот и был советский танкер, он еще до начала войны сел там на мель, и японцы потом превратили его в хорошо защищенную береговую батарею. И тут, когда десант захлебывался кровью,  смотрите! -  вот сейчас это и происходит! - вдруг взрывается танкер «Мариуполь». Вы понимаете?
ГНЕДИЧ. Намек-то я понял… Может, все-таки снаряд залетел, вон же - советские корабли!
ЛЕНЯ. Конечно! Вон слева… минный заградитель "Охотск", но  был атакован японским самолетом-торпедоносцем. Они увернулись от вражеской торпеды, которая прошла всего в трех мерах от борта, но от прямых попаданий снарядов вышло из строя рулевое управление, и была повреждена система электропитания, на корабле было много раненых и убитых, но моряки продолжали выполнять боевую задачу по обеспечению действий десанта.
НАЯМУРА. Там были ваши ринкоры. Без них вы бы не взяри наши острова!
ЛЕНЯ. Линкоры? Нет, не было. Были сторожевые корабли «Дзержинский» и «Киров», десантные суда, причем пять десантных судов и один пограничный катер были потоплены, а еще два  малых катера и девять десантных судов и один транспорт повреждены. Там и экипажам досталось, повыбило большую часть. Кстати, это американские десантные суда были, по ленд-лизу наши получили. Снаряд? Может быть… Но одним снарядом бывший танкер, сидящий на мели, не уничтожишь.
ГНЕДИЧ. Да, пожалуй. Но это отдельный факт.
ЛЕНЯ. Нет, вот есть еще. Ветеран рассказывал, что там,  на острове, было искусственное озеро, на нем базировались гидросамолеты. И вот вдруг плотина взрывается, вода уходит, гидросамолеты вязнут в иле… Это как?
ГНЕДИЧ. Не совсем понятно – зачем там гидросамолеты нужны были. Если взлетные полосы принимали сотни истребителей, торпедоносцев, штурмовиков… Гидросамолет в бою – мишень, неповоротлив, скорость маленькая.
ЛЕНЯ. Ну… я и сам не знаю. Мне тоже не все понятно с авиацией – нашим летчикам погода мешала, а тут и штурмовики японские наши десантные корабли  топят, и торпедоносцы их наши сторожевики атакуют. Ладно! Я про семеро смелых. Вот вы, товарищ полковник, что бы сделали на месте японского генерала, если десант все-таки зацепился за берег и под кинжальным огнем дотов все-таки продвигается вперед? Вот представьте – вы генерал-лейтенант Фусаки Цусуми…
ГНЕДИЧ. Я бы…  Цусуми? Понятно. Так это мы за Цусиму отыгрались с Цусуми. Пардон, господа, каламбур получился. А ты, Наямура, глазами на меня не сверкай! Итак, что бы я сделал? Бросил бы к берегу танки! Ну, и продолжал бы держать дальнобойными орудиями флот красных на приличном расстоянии. Банзай!
ЛЕНЯ. Все правильно. Он так и сделал. Но там, говорят, был один только путь – через мост. И этот мост под первым же танком взорвался. Нет, конечно, они пошли в обход, а там наши бронебойщики: из шестидесяти танков около сорока было уничтожено или повреждено. Кстати, японцы признают потерю трех десятков танков, и что в бою погиб командир танкового полка. Но этот успех нам достался дорогой ценой — погибло почти рота десантников. Около двухсот человек.
НАЯМУРА. Ради чего вы гибри? Вы за семьдесят рет здесь  так ничего не построири! В наших японских бараках есть ваш дом.
МАТВЕЙ. Без вас разберемся. Сейчас вот спустим на воду парочку авианосцев…
ЛЕНЯ. Да? И что мы с ними делать будем? Куда будем вдоль островов курсировать, представляя интересы России? К берегам Японии пойдем? На траверс Сан-Франциско выйдем? Или в Ледовитый океан, защищать наши природные ресурсы?
МАТВЕЙ. Разберемся!  Ты лучше про своих семерых диверсантов заканчивай.
ЛЕНЯ. Да вот, собственно, и все!
МАТВЕЙ. Любим мы легенды придумывать! Просто объяснить победу героизмом солдат и офицеров не можем, нужны семеро смелых, семеро самураев, великолепная семерка… Все, что ты рассказал – это могло случится и без них, просто в ходе штурма островов.
ЛЕНЯ. Я только про один факт не упомянул: тут рядом совсем маленький островок есть, там у японцев был госпиталь. Так вот – его никто не штурмовал, никто не брал с боем, но когда туда пришли, выяснилось – все раненные и медперсонал были расстреляны, причем из советского стрелкового оружия.
МАТВЕЙ. И это не факт, их мог добить кто угодно, даже свои. Ты хочешь сказать, что наши, уходя после операции на Камчатку, перестреляли раненных японцев?
НАЯМУРА. Вы убивари раненных… Позор!
ЮН. А вы убивали пленных! Гражданских! Тысячи корейцев…
ЛЕНЯ. Тихо вы! Здесь, на острове, нельзя спорить!
МАТВЕЙ. Это еще почему?
ЛЕНЯ. Я же говорю: Курильский треугольник. Как только вот здесь, в катакомбах, начинается спор – ну, вот такой, что еще минута - и драка начнется, тогда в амбразуры начинают залетать…
МАТВЕЙ. Что?
ЛЕНЯ. Пули. Нет, я сам видел! Не пробивают насквозь, а жалят, как…  не так сильно, как пчела, но больнее, чем слепень. Раны нет, а на одежде кровь появляется.
МАТВЕЙ. Ну, это страшилки для детей. Спор, я считаю, принципиальный! Политики пусть спорят там, наверху, а мы здесь должны эту тему… подвести под общий знаменатель.
ЛЕНЯ. Матюха, ты не дослушал! Пули, я тебе говорю!
МАТВЕЙ. Так они же не ранят даже!
ЛЕНЯ. Нет. Но в Зырянова… был тут у нас такой… три раза попало – умер вот здесь от разрыва сердца.
ГНЕДИЧ. Да, я тоже про это слышал! Давно самому захотелось посмотреть.  А что, господа? Гусарская рулетка – это уже позапрошлый век. А вот в такую рулетку сыграть – с историей русской, с тенями из прошлого? А?! Тем более, что всем хочется закончить этот спор.
НАЯМУРА. Я не есть бояться! Банзай!
ЛЕНЯ. Островная скука – страшная вещь, господа! Я тоже – за.
ЮН. Ну… давайте, пободаемся! Мне давно хотелось доказать, что сложившееся мнение о наших японских друзьях как о каких-то высококультурных…
МАТВЕЙ. Стоп! Не будем орать просто так, каждый о своем. Помните, Евгений Павлович, вы тогда спросили меня -  о чем спорят солдаты? Так о чем мы будем спорить? Что  своей кровью запишем в протокол?
ЮН. Понятное дело – отдавать острова или нет!
ГНЕДИЧ. Отдавать нельзя!
ЛЕНЯ. И не отдавать нельзя! Мы из-за этих островов скоро сами себя в своей стране закроем и свет выключим.
МАТВЕЙ. Тогда… пусть будут ничьими! Жить здесь надо вместе, вместе работать, вместе строить.
ЛЕНЯ. Они будут роботов строить, а мы что… кофе им подавать?
ЮН. Вместе с ними жить… да мы перережем друг друга!! Ай!
 
       Юн хватается за грудь, на рубашке расплывается красное пятно.

ЮН. Попало… жжет немного.
ЛЕНЯ. Это пройдет через минуту, только ты думай, что говоришь! Или молчи…
ЮН. Я здесь власть…
ГНЕДИЧ. Здесь нет власти. Есть правда и ложь. С правдой живешь, ото лжи умираешь. Я тоже думаю, что мы – русские и японцы -  очень разные…
МАТВЕЙ. Да в чем различия-то? В разрезе глаз?
ЛЕНЯ. Нет, тут принципиальные различия. Русские как… получились? Шли и шли себе на восток, мешались с другими народами, что-то свое давали, что-то у них перенимали.
ГНЕДИЧ. Это называется - ассимиляция.
ЮН. Да русских вообще нет! Я тут слышал, что Кремль итальянцы построили, водку поляки придумали, пельмени – китайцы, гармошку – немцы, даже русский мат от татар пошел! Ай! В голову!
МАТВЕЙ. Ты, Юн, сиди пока и молчи. Тебе осталось всего один раз вякнуть не по правде, и каюк – инфаркт или инсульт.
ЛЕНЯ. Нет, никто не спорит – самобытность японской культуры, архитектуры, поэзии… это уникально!
МАТВЕЙ. Да вся эта самобытность – от островной жизни, от закрытости. Они всего двести лет, как иностранцев на свою землю пускать начали, а эмигрантов у них так до сих пор вообще нет! Будешь тут самобытным, если живешь и не знаешь, что дома можно не только из бумаги, но и из камня строить, а стихи не только в пять строчек писать! А, черт… в меня попали!
ЮН. Тебя куда зацепило?
МАТВЕЙ. В плечо! А кровь-то… как настоящая!
ЮН. Сейчас остановится. Все, я молчу! А то опять что-нибудь ляпну… А жестами можно выражать свое мнение?
ЛЕНЯ. Попробуй. Только не делай неприличных жестов – тогда и на жесты может прилететь.
МАТВЕЙ. Нет, слишком мы разные! У нас есть ресурсы, у них нет! Это же диктует… разный склад ума!
ЛЕНЯ. Склад ума у русских еще раньше выработался, когда по наши газ и нефть еще и лапоть не звенел!
МАТВЕЙ. Что ты имеешь в виду?
ЛЕНЯ. Вот посмотри на японцев: каждый знает свое место. Родился каменщиком – будет строить, родился самураем – будет воевать. И о другой судьбе не помышляет! У нас же – каждый себя не меньше, чем князем мнит. Из грязи – в князи, в Японии такой поговорки никто бы не придумал.
МАТВЕЙ. Да ладно…
ЛЕНЯ. А ты посмотри – неграмотный Емелька Пугач: я есмь царь! Монах Гришка Отрепьев: я царь! Все метят в цари! Отсюда и революции, всякие присяжные поверенные и полковники к власти приходят! А у японцев – разве какой-нибудь самурай посмеет возомнить себя императором?
МАТВЕЙ. Да, японцы свое место знают. Старшему кланяются. Вот ты, Леня, умеешь кланяться по-японски?
ЛЕНЯ. Не приходилось!
МАТВЕЙ. А мне приходилось. Они тебе кланяются, ну и ты в ответ, а то невежливо как-то получается… Давай, научу! Пригодится.
ЛЕНЯ. Да брось…
МАТВЕЙ. Давай-давай! Ты же любишь все японское… Встань, руки вот так… Да не гнись ты, как раб перед господином – с уважением, но и чувством собственного достоинства! И говори теперь при этом: «Матюха-сан! Аригато!»
ЛЕНЯ (кланяется). Матюха-сан… Да пошел ты!
МАТВЕЙ. Сейчас пулю от снайпера-призрака получишь!
ЛЕНЯ. Матюха-сан! Здрасьте… В  смысле… Аригато! Вот так?
МАТВЕЙ. Так ты будешь кланяться в церкви православной, когда за грехи свои прощение вымаливать начнешь. Пробуй еще… Слегка… улыбайся… частые и мелкие поклоны… Вот!
НАЯМУРА. Вот так правирьно!
ГНЕДИЧ. Вот вы уже и научились кланяться! А остальная Россия будет это делать?
ЛЕНЯ. Будет. Если мы из унижения кланяемся, терпим… А уж из уважения – почему бы и не поклониться, если тебе в ответ кланяются?

          
             Юн стоит за спинами спорщиков,  отчаянно жестикулируя.
               
ЛЕНЯ. Все можно сделать – и наших специалистов до японского уровня подтянуть – работают же наши мужики на заводах Тойота, Ниссан и других там…
МАТВЕЙ. Мы им там, блин, наработаем! У японцев сколько дней официальный  отпуск? Восемь! Восемь дней отпуска за год работы! При этом почти каждый считает своим долгом на день-два выйти раньше, чтобы показать преданность фирме. А у нас?
ЛЕНЯ. Двадцать четыре дня, не считая выходных…
ГНЕДИЧ. Это на материке, здесь в районных, приравненных к Крайнему Северу – тридцать шесть рабочих дней.
МАТВЕЙ. Да у нас вообще с католического Рождества до Дня защитника отечества – сплошной праздник. Как говорится, наш священный месяц… Вдрабодан!
ЛЕНЯ. Ничего, подтянемся под мировые стандарты. Меня другое волнует… Если начнем жить вместе, как детей воспитывать?
ГНЕДИЧ. Как всегда:  нашкодил – получи по попе. Я со своими только так! И с внуками тоже!
ЛЕНЯ. А вот нельзя! Японцы своим детям до пяти лет разрешают вообще все! Вообще! А у нас все наоборот: бей дитё молотом, будет дитё золотом!
НАЯМУРА. Вы есть преступники. Дети нерьзя бить моротом!
ЛЕНЯ. Да это так просто говорят!
ГНЕДИЧ. Да, это хоть и мелочь – воспитание детей, а нации получаются разные! У нас говорят, что ребенка надо воспитывать, когда он поперек лавки лежит, как повдоль лег… поздно!
ЛЕНЯ. А мне кажется, что сама Япония – это огромный… и больной ребенок.
МАТВЕЙ. Ты же всегда был японо… любом! В каком смысле – Япония это больной ребенок?
ЛЕНЯ. У меня в детстве друг был. Денис. Рисовал, как… Рафаэль, пел, в шахматы играл, стихи писал – взрослые, мудрые… А потом мы узнали – утонул. Ушел в семнадцать лет, после него осталось две книжки стихов с авторскими иллюстрациями. Он словно чувствовал, что жизнь ему дана короткая, поэтому торопился.
ГНЕДИЧ. Гм… А при чем здесь Япония?
ЛЕНЯ. Мне иногда кажется, что Япония похожа на друга детства – жизнь ей дана короткая, вот она и спешат.
ГНЕДИЧ. Почему короткая?
ЛЕНЯ. Я разговаривал с вулканологами, они часто у нас на острове работают. Вот так расположены две гигантских тектонические плиты, одна подныривает под другую. Вот здесь Япония, вот здесь – Азиатский материк.  Япония уходит под воду, тонет, как мой друг детства в озере. И в последнее время эти тектонические процессы активизировались.
НАЯМУРА. Ты есть врать! Japan будет жить вечно!

     Наямура хватает Леню за грудки, но тут же гремит одиночный выстрел и японец хватается за грудь, где уже расплывается кровавое пятно.

МАТВЕЙ. А хорошо бьет этот снайпер… из прошлого! Ай да Курильская рулетка! Терпи, казак, атаманом будешь! Или самураем, как тебе больше нравится…
ЛЕНЯ. Наямура-сан, ты не прав! Я же не желаю гибели Японии! Я просто хочу сказать, что если такое может произойти, то мы уже сейчас должны договориться о том, что Россия на своих бескрайних просторах должна поселить японскую нацию!
МАТВЕЙ. А почему – мы? Вон, рядом Китай! Конечно, они не очень любят друг друга, но и мы… до сих пор в состоянии войны!
ЛЕНЯ. Вы знаете… вы же все знаете! Ничего в этой жизни не делается просто так! Если Господь поселил нас рядом, то Он  знал, что все так и будет: две очень разных страны, разные культуры, разные религии… А когда начнется – спасать должны мы! Мы, русские! А они должны принять нашу помощь! Он и нас и японцев испытывает!
ЮН. Спасут и без… молчу!
ЛЕНЯ. Конечно, спасут и без нас! Это же судьба, а не политический реверанс -  два самолета МЧС с солдатскими одеялами… Это испытание для нас, экзамен господен!
ГНЕДИЧ. Что это… Гул! Эй! Вы почувствовали? По земле… словно судорога прошла…
МАТВЕЙ. Началось…

    Слышен далекий выстрел из пушки.

ЛЕНЯ. Началось! Ну вот, говорят, что и незаряженное ружье раз в год стреляет, а наша пушка, хоть и тоже незаряженная, но раз в сто лет – как бабахнет, как бабахнет… что скоро нам всем                ГНЕДИЧ. Не надо нас пугать, солдат!                ЛЕНЯ. Я и не пугаю. Рассказывают, что так было перед землетрясением и цунами в пятьдесят третьем году. Потом трупы из нашего поселка и обломки наших домов до Камчатки доплыли. 
               
ГОЛОС ИЗ РЕПРОДУКТОРА. Внимание! Говорит  островной штаб МЧС! У восточного побережья Японии произошло сильное землетрясение. Магнитуда около девяти баллов. Есть жертвы и разрушения, сообщается о серьезной аварии на атомной станции. Ожидается цунами. Повторяю: ожидается цунами.  Населению срочно подняться на возвышенности.                ГНЕДИЧ. Все! Конец Японии! А, черт… И меня зацепило! И я сподобился! В спину… Ну что – пошли?                ЛЕНЯ. Я не пойду. Все равно у нас предупреждение о цунами за пять минут до волны объявляют. Никуда не успеем. Мы вот лучше с Наямурой за мир и дружбу выпьем еще раз. А Япония возродится, станет еще сильнее. Это только сплотит нацию!             
НАЯМУРА. Наривай, Рёня! Рюсски водка! За  японские острова!                МАТВЕЙ. Япона мать, Курилы не отдадим!                ЮН. Я здесь власть! Прекратить антиправительственные разговоры! Эй, снайпер, стреляй, гад!               
ГНЕДИЧ. Ну что, мы и в последние пять минут жизни будем глотки друг другу рвать? Слушайте меня! Я, как бывший старший по званию, на последние пять минут жизни объявляю этот остров совместной территорией России и Японии! Построить здесь уже ничего не успеем, так хоть помиримся…
      
              Все встают, берутся за руки.

ЛЕНЯ.Ура!                НАЯМУРА.Банзай!                МАТРОС (падает на амбразуру) Матрос Вильченко свой подвиг совершил! Успел, братцы… Неужели меня скоро отпустят?                ГНЕДИЧ. Жалко, флагов нет… Подняли бы в честь такого события.               
НАЯМУРА. У меня есть наш фраг, с наш корабря снял.                МАТВЕЙ. И у меня есть. Экспедиция-то была совместная! Я на ваш японский корабль наш триколор на всякий случай брал. А потом, когда тонуть начали… Тоже сработал синдром Тараса Бульбы!
ГНЕДИЧ. И у тебя! Это как?                МАТВЕЙ. Не гоже, чтобы моя люлька доставалась чертовым ляхам!               
ЮН. Запасливые…                ЛЕНЯ. А вот тут флагшток есть, прямо из дота поднимали сигнальные флаги, когда телефонной связи не было. Давайте, прицеплю! Немного заржавело…. Почти семьдесят лет прошло… Ага! Есть! Поднимаю…                ГНЕДИЧ. Встать, смирно! Эх, музыки не хватает… Горна какого-нибудь…               
ЛЕНЯ. У меня есть губная гармошка.                ГНЕДИЧ. Дуди, солдат! Хоть что-нибудь… Есть у нас хоть одна общая песня?

    ЛЕНЯ играет: «Над границей тучи ходят хмуро, Край суровый тишиной объят»….  Наши герои стоят по стойке «смирно», взяв под козырек. Потом издалека, нарастая, звучит песня:

Сколько лет пролетело – не знаю,
Но слоняюсь все ночи без сна, -
Кочевая моя,
                бичевая,
Ненаглядная сторона.

Нас качает вагон-коммуналка,
В перебранке и стуке колес - 
Как всегда, своей жизни не жалко,
А за родину стыдно до слез!

На перронах, причалах и пирсах,
И на взлетной, под свист, полосе,
Если хочется просто напиться,
Значит, здесь возвратились не все!

И рыдает, как прачка, тальянка,
И бубнит контрабаса струна,
Кочевая отчизна по пьянке
Залетела… с детьми – не одна!

Кочевая! Бредет, почивает,
Ест картошки, когда они есть,
И когда ее брать начинают,
Не всегда почитает за честь.

Быть доверчивой, словно телушка,
Беспощадной, как кнут пастуха –
Ей приходится – жизнь-то полушка,
Да и вся состоит из греха.

Сколько раз обойдут, объегорят –
Вот опять навернулась слеза…
Кочевая, наверное, с горя?
Или сажа из топки – в глаза?

От Архангельска до Магадана,
Мимо брошенных сел, деревень,
Кто – пешком, кто – в своих шарабанах…
Кочевая, в дорогу не лень!

И на кухне, где Вечности запах,
Испытав кулинарный восторг,
Замесил всех Господь наш – на запад,
Только нашу квашню – на восток.

Замесил на мятеж и дорогу,
На погоню за красной зарей,
На вопросы к Нему (то есть, к Богу!),
На царизм и убийство царей.

Зазвенел колоколец с Валдая,
А в кошелке запел телефон…
Кочевая страна,
                бичевая,
Как дорожный, измученный сон.

   
                ЗАНАВЕС