Бессмертный грех

                ...я желаю тебе
                никогда не узнать
                как на самом деле снимают с креста...

                Н. Матвеева


   Ее звали Алиса. Ей было семнадцать… теперь всегда будет семнадцать.

   Она верила в рай – залитый божественным светом сад, где вечное лето и всегда поют птицы. Цветы в том саду пахнут медом и от терпкого вкуса пыльцы слипаются сладкие губы. Прохладный ветерок треплет просторную белую тунику, надетую на голое тело. Она белоснежна, словно соткана из снега, чтобы напоминать, что где-то внизу существует мир, в котором бывает зима.
   Имя этому миру - Земля, горящее сердце которой покрыто грязью, - в эти моменты Алиса отчетливо видела миллионы человеческих ног облаченных в грубые кирзовые сапоги, в унисон ступающие по грязной тверди, утопая в ней, разбивая ее, заставляя плакать и стонать. Но люди не могут слышать этого, они все идут и идут по черной дороге, словно шрам рассекающей мир. И грязь с их ног стекает на землю, въедается в нее. А впереди, словно язычок  свечи, дрожит огненное пламя – оно там, в самом конце пути. И стонет земля, и красные слезы ее под подошвами сапог. Но так заманчив огонек, что ни в силах человек отвести взгляда, чтобы взглянуть себе под ноги, где бьется сердце Земли.
   Алиса откидывала длинные вьющиеся волосы с лица и смотрела, как на стекле бликами отражается свет заходящего солнца, и небо заливается сиреневым светом, медленно стекающим вниз, вслед за огненным шаром. Скоро последний розовый луч коснется кромки зеленого леса и все вокруг погрузится в сумрак, обманчивый и манящий. Отец всегда запрещал ей любоваться закатом – темнота была лишь прибежищем зла и порока, и как бы прекрасен не казался путь туда – он всегда ведет в ад. Земные удовольствия мимолетны и обманчивы, а любование ими – грех, съедающий молодую душу.
   Небо потемнело, лишившись света. За стеклянной гладью серел ночной мир. Алиса привычным движением задернула тяжелую занавеску.
   В раю не бывает ночи. Свет там изливается из каждого цветка, каждого выдоха, каждой благословленной Богом души.
   И когда Алиса думала о рае, ее нежно-серые глаза наполнялись слезами. И две блестящие дорожки рисовали узоры на гладкой светлой коже, покрытой, словно мелкими цветками, едва заметными веснушками.  Она верила, что попадет туда. Девушка обязана была попасть в рай, ведь там, облаченная в белоснежные одежды ее ждет она… та, кого Алиса любила больше всего на этом свете. Отец всегда говорил ей, что сильней всего она должна любить Бога, но как Алиса не старалась, женщину, ждущую ее в том залитом светом саду, она любила больше.
   Мать покинула их, когда девочка была еще совсем маленькой. Как не старалась, Алиса не могла вспомнить ее лица. Зато стоило только ей закрыть глаза, как воспоминание, теплое, как солнечный свет, касалось ее глаз: ласковые нежные руки, осторожно прижимающие к груди, в которой так размеренно бьется сердце. И в этих объятьях столько счастья и света, что, кажется, сердце готово разорваться, не в силах вместить в себя такой любви….
И Алиса улыбалась. Она чувствовала в своей груди ту частицу Бога, что он вложил в каждого из живущих на земле – любовь.
   Устало скрипнула дверь – это вошел отец, как обычно проверить легла ли девушка спать. В их доме было принято рано ложиться, и рано вставать, завтракать, обедать и ужинать в одно время. А еще в их доме не было места праздности. Семь смертных грехов Алиса выучила вместе с первой своей молитвой.
- Помолилась? – ровный голос отца растворился в темноте.
- Да.
- Тогда спокойной ночи.
   Дверь вновь скрипнула и закрылась, оставив за собой тяжелые удаляющиеся шаги.
Алиса любила отца. Он и Бог были ее миром. Их маленький дом за забором и воспоминания о биение сердца той, что ждет ее там….

   Черная оградка вокруг могилы с деревянным крестом занесена снегом. Он идет уже неделю – холодный, колкий, словно в небесах разбилось зеркало и это его прозрачные осколки засыпают землю. На кресте фотография в овальной рамке. Если чья-нибудь рука осторожно проведет по ней, стряхивая налипший снег, то, ловя искрящиеся осколки солнечного света, миру улыбнется девушка с устремленным в небо взглядом. Теперь ее мир здесь….

   Она вошла в их дом весной. Бурно цвели сливовые деревья, одев сад в белоснежные одежды. Отец улыбался. Алиса так любила, когда он улыбался. В укромном уголке своего сердца она хранила все его улыбки. Как самую большую драгоценность на земле – ведь он так редко улыбался.
   После ее матери у отца больше не было женщин. Долгие годы только работа и усталая поступь шагов, молитва и немного суровый взгляд, еще красивых глаз. А потом вдруг взгляд изменился, Алиса не увидела, скорее, почувствовала, это сразу. Что-то теплое, живое загорелось в ее отце искристой лучинкой.
- Я полюбил… снова, Алиса. – Хрипловатый голосом с виноватой интонацией.
 Он словно умолял об одобрении, об ее прощении… о прощении женщины, которую он до сих пор видел в глазах дочери.
- Папа, Бог дал нам любовь. – Только и сказала Алиса, и в ее открытой улыбке был ответ на все мучавшие отца вопросы.
Терпко пахли сливовые деревья. Солнце стояло в зените, поливая трех человек под белым пологом, теплым светом.
- Здравствуй, Алиса. – Сказала она улыбнувшись.
   А Алиса молчала не в силах вымолвить ни звука. В этом мире не должно быть звуков. Ни одного. Их словно стерли по мановению чье-то невидимой руки. На женщине было теплое платье до самой земли, и ветер мягко колыхал его подол, так что тяжелая ткань касалась ее ног, обрамляя тонкие щиколотки, мягко очерченные колени, узкие бедра. Расстегнута последняя пуговица на шерстяном колючем воротнике, обнажала ямочку у самой шеи. Нежная кожа слегка покраснела от прикосновений жесткой ткани. Легкий румянец от волнения на светлой почти прозрачной коже высоких скул. Дрожат слегка приоткрытые губы, готовые от одного только взгляда Алисы превратиться в улыбку или в тот же миг сжаться побледнев. Солнечный свет, отражающийся в песочно-карих глазах. Темные волосы собраны в пучок, но выбившаяся прядь упала на лоб. И тут же рука с тонкими пальцами нервным движение прячем ее за ухо.
   Воспоминание. Один только привкус самого сладкого воспоминания в мире коснулся души Алисы. И биение сердце в ее груди.
- Добро пожаловать.

   Всю жизнь Алиса любила только одну женщину, ту самую с нежными руками, одно прикосновение которых способно защитить от всего зла этого мира. Она не помнила ее лица, но теперь ей казалось, что у нее были розовые, четко очерченные губы, со слегка дрожащими уголками, в любой момент готовые стать самой мягкой улыбкой, которая только может существовать на этом свете.
   За ужином они молились. Как Алиса с отцом делали каждый вечер изо дня  в день уже много лет, но теперь ее левую ладонь сжимала мягкая женская рука. И тогда девушке казалось, что это рука ее матери. И теплое чувство переполняло ее сердце, изливаясь в улыбке и взгляде серых глаз.
   Ее звали Марта. И в имени ее был вкус весеннего ветра и теплота пробуждающегося от зимней спячки солнца. И поймав улыбку Алисы, она улыбалась в ответ.

   Всю жизнь Алиса любила только одного мужчину, построившего своими мозолистыми большими руками всь ее мир, всю ее жизнь. Она любила его шаркающие шаги по скрипучему полу, усталый взгляд серых глаз, запах пота и табака на его одежде. Она видела свое счастье в его искрящихся глазах, когда он смотрел на … Марту - слово «мама» замирало на губах девушки не в силах быть произнесенным, словно греховность мира может нарушить его святость.

   Опали белые цветы с нежно-зеленых деревьев. Лепестки, тонкие и невесомые, словно перья ангела, лежали на земле. Как всегда в это время отец был на работе, а Алиса с Мартой трудились в саду. Весеннее солнце припекало все сильнее. Девушка чувствовала, как струйки пота стекают по спине, как прилипает к мокрой коже рубашка, как натирает колени грубая ткань длинной юбки. Она подняла голову и посмотрела на голубое до болезненной прозрачности небо и стерла тыльной стороной ладони пот со лба. Обычно легко спорящаяся работа валилась из рук. Алиса то и дело отводила взгляд, пытаясь не смотреть на сидящую напротив нее на корточках женщину. Солнце лежало на ее еще молодом лице - только темные тени под глазами от длинных ресниц. Волосы собраны в пучок, но несколько непослушных прядей спадают на тонкую шею, покрытую красными пятнами от жары. Женщина устало вздыхает и, отрываясь от работы, переводит взгляд на Алису, вдруг резко опустившую голову вниз.
- Устала? – тихо спрашивает Марта.
  И Алиса улыбаясь смотрит на нее. На тонкие черты лица, на испачканные грязью руки, на сжатую тугой кофтой тяжело вздымающуюся грудь, на обнаженные колени – и ей кажется, что именно эту женщину она всю жизнь видела в своих трепетных воспоминаниях. Она смотрит и не может оторвать взгляда, чувствуя, как сердце бьется все сильнее и сильнее. И взгляд Марты меняется. Не мигая, она смотрит в лицо Алисы, и лишь темные тени под глазами лежат на ее светлой коже, блестящей от маленьких капелек пота. А потом она встает и садится рядом с девушкой, так что их плечи соприкасаются, и осторожно, едва касаясь заплетенных в косу волос, гладит ее по голове.
   Воспоминания, что были лишь тенью, приходившей из глубин памяти, вдруг выплеснулись наружу. Больше не нужно закрывать глаз, чтобы снова увидеть ее, чтобы почувствовать ее прикосновения, чтобы сердце переполнилось ощущением тепла и счастья. И все ее существо затрепетало от любви….

   Алиса верила в рай. В сад, залитый светом, где от сладости слипаются губы, а невесомая ткань гладит обнаженное тело. Там ее ждет человек, которого она любила сильнее Бога. Сильнее семи заповедей, заученных вместе с первой своей молитвой. Разве могут они быть важнее любви – дыхания Бога, коснувшегося людских сердец?
   Шагая с тяжелым ведром полным ледяной воды из родника, Алиса чувствовала, как ноги в резиновых сапогах утопают в грязи. Еще падают последние капли летнего дождя и стекают по ее волосам. Уже смеркается, но отца все нет. Значит, в городе ливень был сильнее и по дороге трудно ехать. А может он не приедет до самого утра. Так уже бывало. Раньше.
Хочется идти все быстрее. Быстрее. Быстрее…. Но подошвы скользят по влажной грязи, по щиколотки проваливаются в колеи расплывшейся от дождя дороги. В доме горит свет лишь в одном окне, и из-за красноватых занавесок он кажется вспыхнувшим в гостиной пламенем.
Глухо стукнуло ведро о деревянный приступок, шелестя, расплескалась вода, обдав холодом голые ноги – сапоги девушка скинула еще на первой ступени лестницы. Дрожащими пальцами Алиса расстегивала промокшую кофту, ткань, неприятно покалывая, прилипла к коже.
   Тихо скрипнула дверь, и девушка вошла внутрь. Света не было. Только вечерние сумерки наполняли комнату своим обманчивым светом. Мокрая кофта легла на стул, распущенные волосы мягкими прядями упали на голые плечи, легкое влажное платье совсем не грело, и мурашки бежали по светлой, почти не тронутой загаром коже.
   Марта стояла в проеме двери, прислонившись к косяку, выкрашенному в белый. Она смотрела, не моргая, и в полумраке ее глаза казались черными. Алиса чувствовала, как дрожь пробегала по телу, вновь и вновь.
- Замерзла? – приглушенный голос растворялся в сумерках.
   Девушка кивнула, боясь дрожи в собственном голосе. Темнота съела все звуки, только мерно тикали часы. Удар за ударом, вздох за вздохом….
   Женщина приблизилась бесшумно. Алиса стояла, не поднимая головы, до рези в глазах всматриваясь в очертания их обнаженных ног. На Марте было светлая ночная рубашка, свободно касающаяся высокой груди, тонкой талии и узких бедер. И Алиса знала, что под легкой тканью скрывается обнаженное тело. Она не видела этого – просто знала, ведь в раю все именно так.
   Теплые кончики пальцев коснулись ее холодной щеки и, вздрогнув, Алиса подняла голову. Глаза встретились в одном нескончаемо длинном взгляде. Пальцы нежно скользили по лицу, обжигая кожу. Дыхания не было, оно сгорело в груди, только дрожь все не унималась….
Кончики пальцев коснулись дрожащих губ и замерли. Черные глаза смотрели не мигая, словно ожидая чего-то. Безмолвного ответа. И Алиса чувствовала, как последние силы оставляют ее, растворяясь в тепле этого взгляда.

   Человек всегда носит за своими плечами тень, но лишь освещенную солнцем ее можно увидеть. Зло всегда рядом. Тем и опасна тьма, что лишена света…. Отец…. Так говорил отец. Его улыбки в укромном уголке сердце. Его усталый взгляд. Его хрипловатый голос. … Как же я виновата….

   Ей больше не надо закрывать глаза, чтобы почувствовать ее любовь. Мать, что являлась только в смутных воспоминаниях, разве не так я должна была любить тебя? Но почему же так больно….

   Дрожащие губы соприкоснулись. Сначала едва ощутимо, словно щекотя, вытягивая жилы из трепещущей груди. Все сильнее, больнее, горячее, съедая сладкую пыльцу с розовой кожи. Пальцы впились в ее бедра, прижимая к себе, не давая вздохнуть, не давая думать….

  Скрип входной двери, сквозь гул сердца, бьющего по ушам….

   А снег все идет. Заканчивается седьмой день. Сгущаясь, сумерки, опускаются на могильный холмик. И не кому стряхнуть белые хлопья с овальной фотографии. Не увидеть глубоким серым глазам недосягаемо высокого неба, что распростерлось божественной дланью над покрытым грязью сердцем земли….
   Что последним увидела девушка, лежа в луже липкой крови на скрипучем полу своего дома?
Перепачканные грязью и кровью сапоги на ногах своего отца, в отчаяние упавшего на колени пред ней или залитый светом сад, где никогда не улыбнутся взявшись за руки трое человек: женщина, которую можно любить сильнее Бога, мужчину с усталым взглядом еще красивых глаз и босоногую девушку с терпкой пыльцой на слипшихся губах?