Голодранец

     (автобиографичное)      

             После смены первым делом домой и спать, спать, спать. Ещё бы поесть, но спать хочется больше всего. Чертовски устал. Сутки на ногах. К тому же ночью, как по закону подлости, повалил снег. Густой и мокрый. Через час такой «атаки» автостоянка превратилась в одну огромную снежную кашу. Ни пройти, ни проехать.
            Хозяин предупредил ещё с вечера – стоянка должна быть чистая при любой погоде. А если что не так, останемся за воротами без копейки денег. Моему напарнику по смене всё пофигу: и на дорогие авто, и на чистоту территории. У него две ходки на зону и ни одного постоянного места работы за всю сознательную жизнь. Нигде больше месяца не задерживается. Всегда на грани фола, до первого «залёта». Ему не привыкать, и семьи у него нет. Усосав пол-литра «палёнки», он безмятежно уснул прямо на полу маленькой железной будки, служившей нам одновременно и сторожкой, и убежищем от непогоды.
          Мне есть, что терять. У меня жена и маленький ребёнок. А ещё я был рад, когда после безуспешных многомесячных поисков, удалось найти хоть такую работу. По сравнению с НИИ, где я дослужился до старшего научного сотрудника и недописанной диссертации, трудно, дико и непривычно. Но нужно кормить семью и жить как-то дальше. Пришлось опустить амбиции интеллигента, забыть про науку, «закусить удила» и согласиться на эти гроши. Не сидеть же сиднем, сложа руки.
            Теперь вот по ночам кидаю снег, будь он не ладен, чтобы не уснуть и не вызвать гнева хозяина. А напарник, пользуясь моей исполнительностью, каждый раз «в отключке». Я пытаюсь хоть немного заработать дополнительно. Пока погода позволяла, мыл по ночам клиентам машины. Руки от ледяной воды невыносимо ломило, но довесок к основной зарплате в три-пять гривен за смену согревал душу. Теперь в морозы новоявленные нувориши, чувствуя моё интеллигентное прошлое, доверяют ключи от своих авто. К их приходу они должны быть прогреты и очищены от снега. Один выезжает в пять, другой в шесть, третий в семь. Вот и бегаю всю ночь от машин к лопате и обратно.
             Утром после смены собираюсь домой, но хозяин предлагает дополнительно заработать. Сегодня базарный день, и на ближайший вещевой рынок приезжает богатая публика облегчить свои раздутые кошельки. Необходимо проследить за сохранностью дорогих машин, пока они, растопырив пальцы, будут прохаживаться меж рядов и прицениваться к товару, а потом выпустить их на другие ворота стоянки, чтобы не создавалась пробка. Страшно хочется спать, но соглашаюсь поработать ещё пол дня. Всё же двадцатка к зарплате никогда лишней не бывает. Потерплю. Работа не сложная: принимай и заполняй свой участок прибывающими, следи, чтобы не столкнулись, направляй в нужную сторону.
             Базар в самом разгаре. Играющая по радио музыка временами прерывается сообщениями диктора о поступивших в продажу новинках и модных брендах. Кое-как борюсь со сном и холодом. Про голод вообще молчу.
           Как назло, предприимчивые торгаши развернули палатки с шашлыками, шаурмой, чебуреками, хот догами. Запахи специй и жареного мяса разносятся в морозном воздухе по всей округе, щекочут ноздри, вызывают голодные спазмы пустого желудка. Натруженные от лопаты руки нащупывают в кармане пятёрку, заработанную ночью на прогреве машин. Колеблюсь между желанием поесть и сэкономить. Конечно, на какой-нибудь двойной хот дог маловато будет, но на одинарный хватит вполне. Однако, разум берёт верх над чувством. Жена жаловалась, что у дочки скоро закончатся памперсы, а до зарплаты ещё далеко. Ребёнок – это святое. Так что понесу домой и положу в кучку. Глядишь, за несколько смен насобираю. Кстати, и сегодняшнюю двадцатку туда же. Вот жена обрадуется!
             Сытая еда с вином и водкой делают своё дело. Пьяные «пупсики», пока их жёны с детишками прогуливаются по базару, кучкуются у закусочных, горланят и хвастают друг перед другом дорогими иномарками, крутыми часами, мобилками, вычурными породами собак.
          – Слышь, Ара. Херовые у тебя чебуреки, раз мой Арнольдик их не хавает.
          Невероятно упитанный мужик с толстенной золотой цепью на шее и увесистой печаткой на пальце бросает один за другим чебуреки на снег такой же толстой и слюнявой собаке.
          У Арнольдика ошейник играет на солнце стразами. Он нюхает чебурек, поворачивается задом и демонстративно загребает в снег задними лапами, показывая тем самым своё презрение.
          – Защем так гаваришь? – из окошка чебуречной выглядывает смуглый продавец в белом халате. – Я ем, люди кущают, всем харашо. И не Ара я. Из Узбекистона ми.
          – Да мне похер, кто ты и что у тебя другие едят! Раз мой Арнольдик не хавает, значит, дерьмо.
           Стоящие рядом такие же закормыши, дружно заливаются идиотским смехом.
           – А сейчас проверим твою шаурму.
           Толстый ставит на снег целую миску ароматного мяса.
           – Во, гляди, хавает! Арнольдик одобряет. Давай ему ещё порцию.
            Бездомная, покрытая сосульками, собачонка осторожно подкрадывается с боку. Пытается утянуть присыпанный снегом чебурек.
           – А ну, пошла отсюда, вшивая! Фас, Арнольдик! Порви эту босоту немытую! Поразводились тут, понимаешь ли, голодранцы…
           Арнольдик гонит несчастную псину через всю стоянку. Та с визгом убегает. Сытая толпа свистит и улюлюкает. Я, давясь слюной и чувствуя себя голодранцем, отворачиваюсь и ухожу подальше.
            К середине дня уважаемая публика, несколько выпустив шопоголический пар и забив багажники покупками, начинает постепенно разъезжаться. Из моего ряда выруливает задом крутая иномарка. На крыше красуется забытая барсетка. Водила «рвёт» с места в направлении выезда, отчего чемоданчик сваливается в снег.
          – Стой! Стой! – спотыкаясь и скользя, я пытаюсь догнать лихача.
           Но тот уже у самых ворот, где мой напарник готов открыть перед ним шлагбаум, но, почуяв что-то неладное, решает не торопиться.
          Наконец, догнал. Тонированное стекло опускается. Раскрасневшаяся физиономия за рулём зло сверкаем глазками:
          – Тебе чего, чувырло? Нет у меня денег, даже не проси, голодранец! А будешь приставать, собаку натравлю. Даже не вякай!
           Знакомая псина с ошейником в стразах пробирается к открытому окну, разрывается в лае, брызжет слюной и готова оттяпать мне руку.
            – Вот Ваши деньги, – отвечаю, еле переводя дух. – Вы забыли их на крыше своей машины, когда садились. – Протягиваю пузатую лакированную сумочку цвета бордо.
            Надув щёки и выпучив глазки, он несколько секунд находится в ступоре, а, сообразив, в чём дело, с бульдожьей хваткой мгновенно вырывает барсетку из моих рук. Судорожно открывает толстыми холёными пальчиками, проверяет документы, ключи, деньги… Их много, даже очень. Я никогда в своей жизни не видел столько денег и, наверное, никогда не увижу. Убедившись, что всё на месте, расплывается в самодовольной улыбке и, что есть силы, рвёт по газам.
             Мы долго смотрим ему вслед.
            – Чё там хоть было? – нарушает тишину мой напарник.
            – А всё, как у людей – документы, ключи, деньги.
            – Деньги?! Дохрена?
            – Не то слово.
            – А сколько?
            – Вот такой пресс «зелени». Толщиной в два пальца.
            – Фиу! – присвистнул он от такой новости. – Это сколько ж можно было бы не работать и водки купить! – сокрушённо качает головой.
            – А памперсов сколько можно было бы купить, – задумчиво вставляю я.
             – Чего? Дурак ты! – напарника прорвало. – Кто ж тебя за язык тянул? Бежал, спотыкался!
             – Не хотел грех на душу брать.
             – Какой грех?!
             – Деньги не мои. Значит, это воровство.
             – Да сейчас всем всё пофигу, все воруют, и этот хмырь не обеднел бы. Он себе ещё больше наворует, а ты, как был голодранцем, так им и останешься.
             – Зато у меня совесть чиста.
             – Видал, как он оценил твою чистую совесть? Рванул, сука, и ни копейки не дал. Даже спасибо не сказал. Кому нужна твоя чистая совесть?
             – Мне нужна.

25 апреля 2012 г.