Слава халяве

О халяве. Надо сказать, что я не разделяю того преимущественно юмористически-пренебрежительного отношения к этому любопытному и, надо заметить, весьма древнему феномену, которое как-то незаметно утвердилось среди образованной публики. Я думаю, халява заслужила большего. Я пропою славу халяве, а там, что будет, то и...

Думается, что так называемая "халява" есть род социального бенефита. Всем известны и всем желанны социальные бенефиты, так сказать, явные, узаконенные. Халява есть скрытый бенефит. Под этим термином (не вполне удачным, да что уж теперь делать) я отважусь объединить все те формы и виды вознаграждений, которые человек (важное уточнение: член общества!) получает, будем говорить, "незаслуженно", иначе говоря – не совершив для этого того труда, формой компенсации которого могло бы стать данное вознаграждение. Не очень понятно? Приведу примеры.

Холодный сапожник NN потерял в результате пожара свою будку на улице имени МM в городе Здолбунове. Сгорели колодки, инструменты, сырьё и вообще всё то, что составляло смысл жизнь и средства к её поддержанию в форме, свойственной белковым организмам. Городские власти выделили из бюджета муниципии средства для возведения и меблировки нового производственного помещения. Халява? Да, сэры и пэры, она самая! Как же так: ведь, сапожник наверняка платил налоги, скажете вы, из этих-то сумм… Опосредованно – да, из этих. Непосредственно – нет. Усмотреть прямую связь между уплатой налогов и появлением новой будки не представляется возможным.

Другой пример. Ряд крупных российских банков в кризисный период получили миллиардные ссуды "на поддержку штанов". Факт общеизвестный. Они, правда, пустили полученное на закупку американских долларов и неплохо заработали на этом деле, но это уже другая тема, хотя имеющая к халяве самое прямое отношение. Сама вот эта государственная субвенция – разве не халява? Полагаю, что в этом случае даже и вопросов не возникает.

Третий пример. Сироты, выпускники детских домов, что требуют квартир от государства, они халявщики? Строго рассуждая – ещё какие: дров не рубили, воду не носили, кашу не варили, а туда же…

Стоп, стоп, стоп. А теперь остановимся и спросим себя: так ли часты в современной действительности случаи, когда мы получаем результат именно своего, собственного труда? Оно, может, в эпоху господства натурального хозяйства так и было: сам сварил кашу – сам съел, а любой другой рот справедливо воспринимался в качестве халявщика. Да ведь то время давно кануло в Лету. Благодаря специализации, интеграции, глобализации, и т. д., и т. п., всяк производит лишь часть совокупного общественного продукта и зачастую не видит не только конечный результат своего индивидуального труда, но даже не знает – то ли он сделал... Впрочем, опосредованно работник получает такую информацию, но эта обратная связь никоим образом не зависит от количества и качества вложенного труда.

На фондовой бирже в Нью-Йорке упал индекс Доу-Джонса – а в городе Костомукше уволен в связи с сокращением кадров пожилой рабочий Петров, потому что упал спрос на окатыш на мировых товарных рынках. Петров-то работал и работает хорошо. Но его труд ему не принадлежит, как и результат этого труда, и дальнейшая жизнь пролетария теперь во многом зависит от системы социальных бенефитов. Из огромного котла каши, сваренного в том числе и при участии Петрова, ему будет выделена ложка-другая. Другими словами, произойдёт перераспределение конечного продукта, то есть государство выполнит одну из тех функций, для которых государство и существует.

Труд конкретного человека всё больше обезличивается, а результат оного всё больше удаляется от него самого. Феномен отчуждения, описанный в ранних работах Энгельса, никогда ещё не достигал такого развития, как в наши дни. Я не буду пересказывать классика, отмечу лишь один момент: чем больше отчуждается индивид от овеществлённого продукта своего труда, тем выше психологическое и социальное напряжение. Для купирования возможных проявлений этого в высшей степени опасного напряжения и существуют различные социальные бенефиты. Впрочем, решить проблему они всё равно не в состоянии: социальные взрывы случаются как в странах с достаточно хорошо развитой системой социальной помощи, так и в бедных государствах, где эта система находится в зачаточном состоянии.

Позволю себе провести параллель с клиникой психических заболеваний. Известно такое понятие, как устойчивое патологическое состояние. Парадокс в том, что такое состояние является компонентом адаптации больного к окружающей среде. Иначе говоря, оно служит для него "зонтиком", который даёт возможность как-то существовать в обществе условно нормальных людей. Нежелательные проявления этого "зонтика" нейтрализуются, более-менее успешно, средствами фармакологии. Вот идёт человек под раскрытым зонтом – яркое солнце, лето, жара, все голые, – а он один под зонтом, и это для него нормально (хотя ненормально для других). А вот при попытке отнять у него этот зонт, как раз, и возможны разного рода эксцессы, опасные как для больного, так и для общества. Потому что для лечения устойчивого патологического состояния (записанного на матрицы долгосрочной памяти) необходимо его дестабилизировать. Иначе не удастся активировать те зоны мозга, которые предположительно способны справиться с патологией, но которые бездействуют по причине отсутствия "пожара" и, соответственно, "пожарной тревоги". Так что, процесс этот небезопасный и, по большому счёту, непредсказуемый, тем более – на сегодняшнем уровне наших знаний о мозге.

Т. н. "халява", в виде социальных бенефитов и в форме собственно халявы, играет в обществе роль тех самых препаратов, поддерживающих устойчивую патологию общества ("зонтик"). И это для общества много полезней и безопасней, чем решать проблемы кардинальным образом. Поэтому количество и качество халявы со временем будет только расти.

Поэтому халява бессмертна.


2011.