Быль или небыль... 2002г

...Не было слышно голосов птиц, не было журчащего ручья,
не было шелеста листвы, запаха цветов, дуновения ветерка,
не было ярких солнечных лучей. Не было света. Ничего не было....
Пустота. Темнота. Холод. Сырость.
И лишь глухие одинокие шаги. Шаги существа, которое в далеком прошлом...
Настолько далеком, что Оно не помнило, что было с ним и кем оно было.
А быть может, и не хотело помнить...
Описать его было трудно. Его фигура сливалась с кромешной темнотой.
А обросшие мхом камни не могли отобразить его образа.
Оно не видело себя, не помнило. Оно лишь ощущало свое тело.
У него были глаза, но смотреть было не на что.
У него были уши, но слушать было нечего. У него был язык, но говорить было не с кем. Одиночество. Единственное сокровище, единственное достояние в его существовании.
Сначала оно поселилось в его душе.
А потом завладело им самим и стало с ним одним целым.
Так и бродило это существо, уже не разделяя лабиринты своей души с лабиринтами подземелья. Бесцельно, затерявшись во времени. Затерявшись в целом мире.

... Маленький мальчик бежал босиком по, влажной от росы, траве.
Запахи зародившегося нового дня наполняли всю его душу и тело. Нежные лучи солнца щекотали его ресницы. Легкий ветерок играл его шелковыми и темными волосами и нежно касался румяных щек.
Он прыгнул в густую мягкую траву, словно нырнул в прохладную реку.
И глазами, в которых отражалось небо, он с обожанием смотрел на чудесный мир,
окружающий его.
Мир любил его. И он любил мир. Любил, не понимая и не осознавая, что такое любовь.
Он просто чувствовал это и ощущал каждой клеточкой. Ему просто было хорошо.
От того, что можно быть таким, каков он есть. От того, что он свободен.
От того что, насладившись вдоволь всей этой красотой можно вернуться в теплый уютный дом, пахнущий деревом. Сухими травами, парным молоком и свежим хлебом.
Забравшись на руки к бабушке, укутавшись в ее теплые объятия, замереть и закрыв глаза, слушать ее мягкий, тихий голос. И было так замечательно, так хорошо, что казалось он, растворяется в этих запахах, в этой нежности, в прикосновениях бабушкиных губ, с нежностью целовавших его волосы. Любовь. Его окружала любовь. Он жил в мире чувств и любви. В мире гармонии.
....но шло время....
...Была весна. Исчезли лужи, оставив после себя лишь песчаный налет,
и от этого весь мир стал казаться еще чище и прекрасней. День встретил его ярким солнцем, теплым ветерком и щебетаньем птиц. Он был счастлив от запаха распускающейся листвы, от ясного теплого дня и еще бог весть от чего. Ему хотелось петь!..
   Весна набирала силу. Набирала силу жизнь. И с таким же неугасимым стремлением
к жизни, как первая зеленая трава, которая пробивается к солнцу, был он, юноша.
Юноша, который спешил жить, спешил постичь, найти, узнать.
Юноша, который уже не мог уместиться на бабушкиных руках.
Он вырос, повзрослел. И мир, который окружал его и был когда-то прост и понятен,
тоже вырос.
Он уже не умещался в его детских представлениях.Новые чувства, новые переживания переполняли его. Он взрослел и не замечал, как детские ощущения его постепенно становились незаметными. А новые знания и новые эмоции уводили его в мир разнообразных чувств и страстей. Для него теперь каждое чувство имело свою краску, свою музыку.
И он как талантливый композитор уже самостоятельно расписывал для них партитуру
в своей душе.
   Самые тонкие, неуловимые и необъяснимые чувства исполняли скрипки.
Струны его души готовы были играть для всех, со всеми хотелось делиться своим счастьем.
Его друзья, его любовь, его увлечения - все в жизни становилось музыкой его души.
Он был и композитором, и дирижером, и музыкантом.
И он так увлекся этой игрой, что иначе уже не мог. Весь мир был для него окрашен разнообразием музыкальных звуков.
   Так как день сменяет ночь, за радостью приходит грусть. Обиды, огорчения, предательство. Страдания и боль. Чувства, которые рвали струны его души.
Но он был талантлив. Талантлив во всем.
Он стал прятаться в своей музыке от грустных и темных красок мира.
И постепенно игра в музыканта собственной судьбы научила его мастерству лицедейства.
От чего разожгла костер страстей внутри, уже к тем годам, взрослого мужчины.
И чувства нежного ребенка очень глубоко спрятались в его душе и сменились настороженностью, готовностью к защите, зверя.
Он понял, что прятаться за маской безопаснее.
...
   Лицедей и музыкант. Мастер менять маски и играть не только на инструментах своих чувств, и уже искусно владеющий техникой игры на чувствах других людей.
Любимыми мелодиями стали грустные, наполненные болью и безысходностью.
А любимыми масками были маски Короля и Шута. Его забавляло, что один и другой носили схожие головные уборы - корона и колпак.  Кто знает кто из них честнее. Только он.
И оба эти образа были схожи с образом своего хозяина. Человека, который стал любить только себя, слышал только себя.
Он тонул в своем эгоизме и заплыл в море самообмана так далеко и так быстро,
что другие просто не успевали за ним. А кто и хотел бы остановить и помочь - были так далеко, что он не слышал их. А если бы его жизнь была бы похожа на непрекращающийся шторм - он бы утонул. И потешив свое тщеславие, возможно разыграв сцену крушения корабля и геройски погибшего капитана. Но разве он мог представить,
что в своей жизни он попал в широкий медленный водоворот, который просто монотонно крутил его посреди воды на маленьком плоту. Несносное движение по кругу.
Несносное повторение каждого дня и ночи. И не каждый отважиться прыгать в водоворот, чтобы помочь. Но были и такие. Рискуя жизнью, прыгали к нему на плот.
Но что нужно хорошему артисту? Верно, зритель. Он был рад такой возможности.
Было, кому поведать свою печальную историю и, воспользовавшись откровенностью своего «спасателя», не упустить возможности поучить жить.
Любимая роль Шута - исполнялась мастерски. Шуту прощается все. И они прощали ему,
но предпочитали покинуть плот и утонуть в водовороте, чем страдать рядом.
Более терпеливых он сбрасывал сам.
   Он боялся. Сильный, самолюбивый, гордый, он боялся, что кто-то поймет,
как он боится боли и переживаний. Он боялся, что его доверие обернется ему новыми страданиями.
Он хотел казаться свободным, независимым зверем. Тигр с заячьим сердцем.
Король в колпаке шута.
Он привык играть в жизни и уже не разделял гранью настоящее и лицедейство.
Он уже не верил и не доверял никому, потом что был уверен,
что все люди актеры, такие же, как и он. И желал только одного. Одиночества.
Пусть одиночество, но только без боли и без страдания.
...
   Как он попал, в эти темные пещеры он уже не помнил.
Он не хотел помнить уже ничего. Бродя по мрачному подземелью, изредка он натыкался на какую-то тряпичную вещицу. Ощупывая и вертя в руках, он не мог понять что это.
Но, встряхнув и услышав звук бубенчиков, бросал ее и быстро старался покинуть
это место, и не осознавать от чего на его лице появилась соленая влага.
То ли от сырости, то ли действительно это были слезы. Он получил то, что хотел.
Его другом, его женщиной, его верой, его жизнью было Одиночество.
И только тогда, когда его веки закрывали, теперь никому не видные глаза,
когда на его лице, окутанном дремой, распрямлялись морщинки,
когда на его устах замирал улыбка, он становился прежним, с добрым сердцем,
умеющим любить, с огромной силой духа, человеком.
И только во сне он мог слышать нежную тихую мелодию. Мелодию детства.
И все, буквально все было заполнено и окружено любовью...
Ему снилась зеленая трава, душистый воздух, бабушкины руки...
Но сон проходил, наступала явь и... Одиночество.

...Он открыл глаза и почувствовал, как сильно стучит сердце.
Ему казалось, что каждая его клеточка пульсирует в сумасшедшем,
тревожащем его, ритме. Что напугало его, что оборвало сладкий сон. Он не знал.
В памяти лишь остался свет от неожиданной вспышки.
Он давно не испытывал такого чувства и попытки успокоить себя были тщетны.
Впервые, за бесконечное время одиночества, хотелось вздохнуть глоток свежего воздуха, так чтобы этой прохладой заполнить всего себя. Но...
Он разучился действовать, он не хотел ничего вспоминать,
он не хотел и не мог бороться с этим ощущением беспокойства и желал только одного, закрыть глаза и погрузиться в свой привычный мир небытия. Но как только он закрывал глаза - сильная вспышка света еще больнее била его, словно горячий, колющий луч, пронизывал его насквозь и пытался пробиться через голову.
Боль, несносная, тупая пульсирующая боль, словно пыталась вывернуть его на изнанку.
   Что случилось, почему его существование, которого он так жаждал и получил, нарушено. Такой нелегкий путь к забвению, который он почти прошел, вдруг оборвался,
не достигнув заветной цели. И чем больше он находился в таком неподвижном положении,
тем больше внутренняя боль разрушала в нем этот привыкший ему,
и казалось гармоничный с ним мир. Его словно рвало на части. Тело, привыкшее к почти неподвижности, не желало подчиняться усилиям второй половины его сущности, которая изнывала от боли и пыталась сдвинуться с места. Сколько продолжалась эта борьба для него - наверное, целую вечность.
И как-то внезапно, он весь внутри сжался и эта внутренняя сила, словно разорвавшийся снаряд, вырвалась наружу. Он кричал. Словно смертельно раненный зверь,
собравши всю свою мощь для того чтобы доказать что он, даже умирая, остается сильным
и могучим животным. Он не слышал себя. Но казалось, что все стены содрогались при его крике, казалось, что все бесконечное подземелье наполнилось этим страшным ревом,
от которого, еще немного и, оно бы разрушилось.
Он перестал кричать так же внезапно, как и начал. И уже не мог совладеть с потоком соленых слез, обжигающих его лицо. Сила и слабость боролись внутри его.
Боль и тревога превратились в один огромный очаг страдания.
Все от чего он пытался уйти, на самом деле не покинули его,
а жили внутри и словно ждали момента, чтобы вырваться наружу.
   Почувствовав сильный холод, от которого его трясло, он с невероятными усилиями заставил оторвать свое тело от сырого пола и, поднявшись на ноги, попытался идти.
Боль сковывала его, так что каждый шаг давался ему с трудом. Но он уже понимал,
что больше не в состоянии оставаться на месте. Он не мог сейчас и не был готов к тому, чтобы справиться с возникшими и режущими его душу чувствами.
Но надеялся, что движение поможет ему хотя бы немного избавиться от холода.

Он был в самом начале пути к себе.
Но очень сложном и трудном. Когда зарождается новая жизнь - сначала появляется душа,
а потом она обретает тело. Ему же предстояло тяжелое и мучительное возрождение его души, которой пришлось испытать столько мук и страданий от собственного «хозяина»,
что не вынесло бы ни одно физическое тело человека. Но душа не могла предать его,
как когда-то он предал ее. Она помнила все то хорошее и лучшее, что было в нем,
когда он мог просто любить.
Он еще не знал этого. Он двигался вперед и первое чувство,
которое появилось в нем, было то, что он шел уже не просто так, а он шел к чему-то.

2.

   Она зачерпнула звезды ладонями и коснулась ими своего лица.
Капли воды стекали между пальцами и возвращались обратно в реку,
а прохладный сверкающий свет звезд оставался на ее щеках,
глазах и тоненькими струйками лучей пробивался через ресницы и становился их продолжением.
Она подняла голову и посмотрела на небо, точно вглядываясь в необозримое пространство.
И было не понятно - отражаются ли звезды в ее глазах или безграничная черно-синяя даль, усыпанная серебром звезд, является отражением ее бездонных глаз.
Ее неподвижный стан, казалось, лишен возможности, передвигаться.
Она всецело принадлежала этому мигу, смешавшему в себе реку, небо,
веющие ароматы бархатной ночи и звезд.
Мигу безмятежности, словно именно в этом месте и в этот момент пролетел тихий Ангел.
   Трудно было объяснить, является ли она сама этим огромным миром или всего лишь маленькой песчинкой в безмерном промежутке вечности.
Ясно было одно, все это и она сама - единое целое.
И все происходящее - лишь "молниеносная вспышка" спокойствия.
Вне ее была благодатная аура умиротворения. А в душе выла тоска.
И каждая клеточка ее тела болела оттого, что акцентировала этот жуткий вой,
стон израненной души, парализовавший ее волю, ее чувства.
Лишив понимания смысла происходящего. Внешнее спокойствие
и внутренний хаос действовали на нее словно детонатор. И неожиданно для себя, вознеся руки, словно моля, она закричала.
Вырвавшийся наружу крик разорвал эту иллюзию спокойствия.
И казалось, что и звезды и небо должны рассыпаться на мелкие осколки.
    Она рыдала, как будто именно сейчас, именно в эту минуту должна была выплакать все слезы, вместе с болью, накопившейся нестерпимым терзанием.
О, если бы это позволило ей избавиться от своих мук. От поедавшего и безраздельно владеющего ею одиночества. Вырвать из своего сердца чувство любви
и омыть соленой водой слез. Прижечь и навсегда избавиться от всех переживаний ее души.
    Что ее ожидало, безмятежное, спокойное, безразличное существование.
Бесчувственное и безрадостное. Только бы вновь не ошибаться, только бы не доверять
и никогда никого не пускать в свою душу. Да и пусть забираются.
А там ничего. Пустота. Не верить!
Не доверять! Не ждать! Не любить!... Не любить??? Нет. Только не это.
- Нет!!! Это слово, словно гром прозвучало из ее уст и отобрало последние силы.
 
Она опустилась в мягкую шелковистую траву и, обессилив,
прильнув щекой к земле, уснула. Словно растворилась. Как странно смотрелась она, похожа на кричавшую израненную птицу, не сумевшую взлететь и теряющая все. А потом, утратившая все свои силы, усыпающая в траве, а на самом деле возрождающаяся.

Она спала и не видела, как все тусклее становились звезды на светлеющем небе.
И не слышала, как далеко-далеко робкой трелью встречала рассвет одна из первых проснувшихся птиц.

3.

... Он еще не мог привыкнуть к дурманящему свежему воздуху, к многоголосию природы.
И даже утреннее пение одной птицы казалось невыносимо громким, но не мешало ему.
Он просыпался вместе, с этой уже ставшей привычной, несколько дней, песней.
И был счастлив, когда, открыв глаза, видел над собой солнце.
   Стремительно поднявшись и полной грудью вдохнув свежий утренний воздух,
направился к берегу реки. Он любил подолгу ходить и, не смотря на его крепкий стан,
еще не мог избавиться от головокружения.
После темного подземелья этот вновь открытый для него мир казался таким необъятным
и пьянящим.
Он знал эту траву, цветы, запахи.
Столько лет это снилось ему и тревожило.
А как, оказалось, радовало, и было приятным.
Река ждала его, и тихая гладкая поверхность еле-еле двигалась и, отражая лучи солнца, улыбалась ему. И он побежал, словно боялся опоздать на свидание,
с этой прекрасной синей прохладой. И с разбегу, нырнул в ее объятия.
   Вдоволь накупавшись, и выйдя из воды, наклонившись, взглянул в свое отражение.
Он уже привык к нему, но словно ребенок не мог оторвать взгляда,
будто пытаясь заглянуть внутрь себя. Продолжая наслаждаться утренней свежестью, он отправился вдоль берега.
За несколько дней он еще не решался уходить далеко от своего убежища.
А сегодня, почувствовав себя достаточно окрепшим,
решил прогуляться вместе с течением реки.
Оборачиваясь, смотрел, как река смывала его следы.
Потом бежал по кромке берега и любовался хрустальными брызгами.
За этой игрой, не заметил, как добрался до раскинувшегося над берегом, сада.
   Это напоминало сказку. Густо усыпанные листвой ветви, переплетались от дерева
к дереву, словно став в хоровод. Пели птицы, аккомпанируя этому хороводу.
И он услышал музыку. В его душе вновь зазвучала музыка. По началу она звучала тихой мелодией скрипки, а после ее подхватил оркестр. Он пел, и пела его душа.
Сердце наполнилось счастьем. Он был свободен. И не одинок.
В этот миг он хотел быть птицей, чтобы одним взмахом крыльев, преодолеть небольшую вершину, и опуститься в этот прекрасный сад. Оглядевшись,
он увидел в стороне небольшую тропинку, ведущую наверх, и направился к ней.

   От переполнявших его чувств он не замечал вокруг ничего.
Хотелось побыстрее оказаться там, среди зелени сада.
Поэтому он не сразу заметил ее, безмятежно спавшую среди высокой прибрежной зелени.
У ее головы весело и беззаботно на тонкой ножке покачивались ромашки.
Удивление и оцепенение овладело им. Но не долго.
Присев на корточки, он приблизился к ней, с осторожностью зверя, и заглянул в ее лицо. Медленно, склонив голову, ощутил ее теплое и спокойное дыхание.
Потом, легким, полу воздушным движением пальцев, прикоснулся к ее лбу, щекам, губам. Словно гребнем, пальцами, прошелся по ее длинным и густым волосам.
И бережно, как самое хрупкое и дорогое существо, поднял на руки.
Казалось, он не нес ее, а слегка поддерживал в воздухе.
И от этой легкости и овладевшей им нежности, он стал кружиться с ней.

... Ей снилось, что она была птицей и свободно парила, высоко в небе.
Ей было так легко и хорошо. Открыв глаза, она еще продолжала лететь, видя перед собой голубое небо и яркое солнце. Несколько минут спустя до нее стал доходить смысл происходящего. Огромное волосатое чудовище кружило ее в своих руках.
И только неожиданный порыв ветра, разметавший его косматую шевелюру,
открыл ей огромные и ясные глаза, обрамленные пушистыми ресницами,
и добрую открытую, похожую на детскую, наивную улыбку.
И появившееся чувство страха сразу же отступило.
Она улыбнулась и, глядя на него, стала ждать, когда он перестанет кружиться
и взглянет на нее... И вот… Их взгляды встретились.

Миг встречи. Когда глаза смотрели в глаза и словно из одних в другие,
переливается свет тысячей светил. Когда дыхания друг друга становятся общим дыханием.
И сотни самых красивых слов были бы менее красноречивей песни их души...

 ...Они шли вдоль берега. От реки наползал, белым облаком,
туман и становился все гуще и гуще. Он присел, наблюдая за тем, как быстро туман закрывает черту между берегом и рекой, пытаясь ухватиться за него руками.
Прошло всего лишь несколько секунд, но, когда он выпрямился, ее силуэт с трудом угадывался за белой пеленой и, казалось, вот-вот исчезнет, растворится в тумане.
Он бросился вперед, догнал ее, взял за руку. Сердце стучало.
Он испугался, что мог ее потерять.
Ее теплые, гибкие пальцы торопливо переплелись с его пальцами, сжали их.
Ладони их стали горячими, пронизанными токами радости и волнения.

Они шли по песку, прижавшись, друг к другу.
Рядом плескалась река, но они ее не слышали... Они слушали друг друга...
Вечер спускался на землю. Откуда-то появившийся туман, внезапно рассеялся.
Солнце, закатившись за горизонт, едва освещало все вокруг.
Вот-вот еще раз вспыхнет на глади реки золотыми бликами,
- и ночь черной шалью упадет на землю.

Они остановились и смотрели на небо. Там была первая звезда.
Их звезда, самая красивая.
Небо и река казались двумя вогнутыми половинками одного сказочного шара,
только чуть-чуть разъединенными. И они находились между ними словно не стояли,
а легко и неслышно скользили на ладье своих чувств.
И не было ощущения скоротечности времени. Было ощущение вечности.