Диван. Глава двенадцатая

          Реально, сегодня на заводе было делать нечего, но гулять по городу, тоже не хотелось. Нужно позавтракать, сказал он себе, а там видно будет. Взял в столовой блинчики с мясом и чай. Нормальные блинчики, раньше бы за обе щеки умял в два счёта, а сейчас, после еды у Киры Исааковны, всё не домашнее, действительно имело столовский привкус. Или масло другое, или что ещё, он не смог сформулировать. Но вкус другой. Поел и, всё же, решил поехать на завод. 
          Войдя в цеховой пролет, лицом к лицу столкнулся с начальником цеха, осматривающим подсобные помещения. Кивнув мне головой, он предложил  зайти к нему через часок. Поговорим, мол, чайку попьём, позвонишь домой. Спасибо, говорю, пока зайду в техотдел поработать с материалами. Со мной здесь здоровались уже как со своим. Он взял документацию и сел за предложенный свободный стол – сотрудник прибаливал.
          Разложив бумаги на столе, Миша стал их просматривать и вскоре понял, что, увы, работать совершенно не готов. Нет концентрации внимания. В ушах звучал негромкий голос Киры Исааковны. Он понимал, что ему нужно принять два решения. Одно – может самое главное в жизни. Его он решил отложить до разговоров с отцом Никоном. Здесь он усмехнулся вслух, чем вызвал недоуменные взгляды работников. Просто, до знакомства с отцом Никоном, все стратегическое вопросы обсуждались с Женькой Масошиным, давним приятелем. Но, Женька, был убеждённый холостяк, живущий вдвоём со своей матушкой. А ещё Миша заметил, что целый ряд вопросов ему стало интереснее обсуждать не с Женькой, а с отцом Никоном. Вот это его немного нервировало, он был привязан к Женьке многолетней дружбой. Второе решение – определить свою линию поведения. Пока для себя, любимого.
          Решил доверить мысли бумаге, и, как часто это делал, стал писать слева тезис поведения, а справа – pro, е contra? За, или против? Вот что у него получилось:
 1. Хочу ли я продолжать жить в квартире
 у Лили, но не ходить к Кир. Исаак?                Не хочу   
 2. Хочу ли я сменить место проживания?                Не хочу.      
 3. Хочу ли я продолжать жить в квартире
 у Лили и ходить общаться с ней и Кир. Исаак.?                Хочу.
 4. Могу ли я «использовать Лилю, как женщину,
 а потом выбросить, как щенка» – слова Кир. Исаак.                Не могу.
 5. Как мне себя вести, если ходить общаться с Лилей
 и Кир. Исаак.?  Без разговоров о женитьбе!                Спокойно               
          – Фактически вся эта бумажная писанина почти ничего не дала. Как говорят, ни сердцу, ни уму. Нет, пожалуй, что-то дала. Она заставила Мишу интенсивней включить работу мозга, размышлять. Размышлять, был ли разговор у Киры Исааковны с Лилей после моего ухода? Если да – то о чём? Передала ли она весь наш разговор – от этого зависит, как мне продолжать с Лилей общаться? Скорее всего, весь, не передала, она же умная женщина. Если так – у меня есть возможность, гуляя с Лилей по Одессе, беседуя с ней, понять, нужны мы друг другу, или нет. Ну, нельзя же всерьёз принять предложение о женитьбе, не зная человека. Или можно, согласно «теории» отца Никона? Скажу откровенно, не готов к этому. Но как же разительно отличался в лучшую сторону разговор  Киры Исааковны с ним, от того, с Зинкиной матерью. Здесь, не обременённая образованием женщина, деликатно, но откровенно говорит о своей воспитаннице. По сути – дочери. Там – « Я, главврач!», Прущее из каждого слова высокомерие, неподкреплённый апломб, вера в золотого тельца –  деньги. Тьфу, на них, как сказала бы Кира Исааковна. Миша собрал документацию, вернул её и пошёл в кабинет начальника цеха. Попить чайку, поговорить, позвонить. Начальник цеха –  рослый, полноватый мужчина – распекал кого-то из своих по результатам проверки «подсобок».  Стоящий перед ним человек, Миша понял, что начальник смены, кивал головой и не противоречил.  Увидя Михаила, начальник цеха отпустил провинившегося и пригласил меня за стол.
          – Садись, Михаил, правильно ли назвал, не попутал? Чай пьём? По-моему все производственники не могут без чая. И у тебя так? Так ты же тоже заводской работник.
          Они поболтали о разном – погоде, заработках, рыбалке. Тем для разговоров ни о чём, у мужиков тоже найдётся немало. Он ещё раз повторил Мише, что выдача пресса под контролем, лично сегодня проверял и не понимает нашего директора, держащего меня здесь, в Одессе.
          – Тебе надо позвонить в Воронеж? Звони, не стесняйся.
          Миша набрал телефон приёмной генерального, секретарь его соединила. Он ещё раз повторил директору, что сидеть здесь незачем, лучше приехать сюда дней через семь, присутствовать на финишной сборке, ну, а дальше, приёмка и выдача пресса.
          – Так, хорошо, когда сможешь выехать? (говорит доброжелательно, отметил я про себя).
          – Завтра.
          – Выезжай, приедешь – сразу ко мне. – И положил трубку.
          Миша набрал домашний телефон и услышал бабушкино «Алло». Засмеялся, рассказал ей, что появилась возможность временно вернуться домой, ничего, понятно, не сказав, что потом снова ехать. Поблагодарил начальника цеха, обменялся с ним рабочими и домашним телефонами и ушёл с завода.
          Вечером он пришёл к семи на ужин. На его стук, дверь открыла Лиля.
          – Привет, Миша, заходи, мы тебя заждались – улыбаясь, сказала она. Звучало так, как будто это он вчера взбрыкнул, ударил копытами и убежал.
          – Проходи на кухню, Кира Исааковна сейчас придёт, а я картошечки наварила к вашему приходу, маслом пахучим её полила, скумбрию, вот, разделала. Ты любишь, когда соленую рыбу лучком присыпают? Бабушка моя очень любила.
          – Не просто люблю, а обожаю. Моя Пелагея Степановна берёт селёдку, разделает, выложит на большую тарелку. Потом заливает её уксусно-горчичной заливкой. В другой тарелке, глубокой, маринует слегка лучок, а затем туда добавляет растительное масло. Когда лук промаринуется, она его на селёдку. Слушай, Лиль, а скоро Кира Исааковна придёт, а то я так вкусно тебе рассказал, что и сам есть захотел?
          – Здорово. И часто вы так вкусно едите? – она спросила так, как будто и не слышала вопрос про Киру Исааковну.
          – Нет, Лиля, не часто. Я бы сказал, даже редко. – Миша замолчал, потому что не задумывался над этим, но, по-моему, года два уже и не ели. Только сейчас, именно сейчас, после Лилиного вопроса, он понял так отчётливо, что бабушка его, видать, постарела. Господи, она свою любимую селёдку не ест! Молоко, творожок, картошку. И всё! Наконец  до него, идиота, дошло, что это ненормально!
          – Миша, тогда я лучок подмариную? Я быстро, я умею. – И она действительно, быстро почистила две средних головки лука, попросила меня порезать, что я тоже скоренько сделал –  полукольцами, залила столовым уксусом в пиалушке.  – Я тебе рюмочку налью к скумбрии, а картошку давай на общую тарелку выложу. У нас сегодня доедается гусь. На поминках он плохо шёл. Чуть тронули и всё. Но там столько еды было, что, наверное, до него просто желудок не дошёл. Слава Богу, нам больше достанется. Я его из холодильника вытащила и в духовку засунула.
          – Лиля, а дома кто больше хозяйничает?
          –  Раньше –  Кира Исааковна. Сейчас она мне всю домашнюю работу доверяет, выходит, пожалуй, я. А вот и мама Кира!
          – Здравствуй, Миша. Прости, задержалась у стоматолога. Нет, никакой очереди. Я пришла ко времени к своей знакомой, а у них там случай с лечением, неприятная история. Она совсем не причём, но пришлось подождать. Ты знаешь, когда работаешь давно, как я, появляются знакомства. Стоматологу нужно быстро постричься, а я, кстати, и женские стрижки делаю, мне надо срочно полечить зуб. Закройщик ко мне – я к закройщику, мы друг с друга ничего лишнего не берём, мы народ небогатый. Зато, вот так помогаем.
          Ой, ребята, давайте есть, я голодная. Лиля, давай, и вина сухонького попьём. Миша, ты, наверное, водку будешь? Не понимаешь вино? Это придёт, даю тебе слово, попробуешь, поймёшь вкус, и уже водку пить не будешь. Вот, если только, с рыбкой солёной, с сальцем, с солениями. Здесь лучше водки ничего нет. Ну, давайте, за нас!
          Они дружно и с удовольствием выпили и принялись за горячую картошку, залитую пахучим, вкусным маслом. Сверху, на картошке было насыпано вдоволь укропа. Скумбрия жирная, вкусная, под водку правда  шла «на ура», а маринованный лук, красный, салатный, оттенял своим вкусом  и картофель и скумбрию. Готовить в этом доме умеют и любят – заметил я про себя.
          Гораздо позже, месяца через два, три, он узнал, что происходило после его вчерашнего ухода домой. Лиля проснулась, а Кира Исааковна сделала вид, что ничего не произошло, только попросила Лилю умыться со сна. Лиля не знала, что Миша приходил, не знала об их разговоре с «мамой Кирой». Поэтому, когда спросила, немного неестественно: «А что это Миша сегодня не приходит»? –  находчивая Кира Исааковна ответила, что она его встретила на улице, он попросил извинения, но сегодня не придёт. Что-то недужиться, хочет, говорит, отлежаться.
          Но это узналось позже. А сейчас, он молча гадал над поведением женщин, пытаясь понять и предвосхитить следующий ход.
          – Миша, дела на заводе успешны? Как ты там воюешь?
          – Войны, слава Богу, нет, всё идёт по плану. Был в цехе, смотрел, документацию, разговаривал с начальником цеха. Звонил в Воронеж, сумел переговорить с бабушкой и с директором нашего завода. Получил указание срочно вернуться на неделю в Воронеж. Да, да. Через неделю быть снова в Одессе, думаю, дней на пять. Не меньше. Вот такие у меня сегодня новости. Директор говорил очень коротко, он так обычно общается с подчинёнными, но, надо сказать, доброжелательно. Все, говорит, вопросы на месте.
          – И когда ты едешь – спросила Лиля?
          – Завтра, Лилечка – очень мягко ответил я. –  Быстрее уеду, скорее вернусь, хотя ехать не хочется.
          – Помнишь, Миша, как я тебе сказала – вступила в разговор Кира Исааковна – «ехайте, Миша, ехайте, но возвращайтесь». Что делать, жизнь мужика в движении, а наша, женская доля – ждать его в уютном гнёздышке, вздыхать, плакать в подушку, вскакивать при каждом стуке – вдруг, приехал? Не приехал, тогда снова ждать и ждать, пока, наконец, не вернётся. Ты не знаешь, когда поезд? Не был ещё в билетной кассе?
          – Миша, хочешь, я тебя провожу? – негромко и душевно спросила Лиля.
          – Хочу. Меня вообще ещё никто никогда в жизни не провожал.
          – Я буду первая?
          – Да, Лилечка, ты будешь первая – нарочито громко ответил Миша на этот вопрос, содержащий и некую меру двусмысленности. – Пораньше утром сбегаю на вокзал, возьму билет и прибегу к тебе сказать, когда уезжаю. А тебя отпустят, если в рабочее время?
          – Кира Исааковна отпустит. Да? – спросила она повернувшись. Та кивнула головой и улыбнулась.
          – Ребята, давайте есть. Гуся хочу, Миша.  Доставай его из духовки. Вот сюда ставь. Разделать сможешь? Ну, если не разделывал, то смотри – и Кира Исааковна ловко, быстро расчленила гуся, достала из него начинку (гречневую кашу) и выложила куски гуся с кашей на блюдо.
          Миша попросил ещё рюмочку под гуся. Поднялся и сказал несколько хороших слов за хозяек. Женщины больше не пили.
          – Господи, кто же гуся готовил? Язык проглотишь! А гречка –  что-то невообразимое. Лиля, ты?
          – Кто, кто. Виорела, конечно. Я тебе говорила, что она целый день у себя в селе крутилась, готовила. Потом всё это в сумках сюда принесла. Была же суббота, пришли бы гости, увидели, что мама Кира в субботу работает. Скандал!  И здесь Виорела ещё возилась. Но, такого гуся я тебе сготовлю, если будешь себя хорошо вести. Виорела меня научила.
          Вот так Миша ещё раз услышал это сочетание – «мама Кира», которое обычно предназначалось для домашних ушей.
          – Миша, а у вас дома кто готовит? Тебе, как я понимаю, некогда, а бабушка у тебя, ты говоришь, перешла на старческую диету. Но, вообще, ты умеешь, готовить, или у тебя в почёте одни магазинные пельмени?
          – Нет, Кира Исааковна, я готовить умею, и, говорят, неплохо. Правда, немногие блюда. Может пять, шесть. Научился где? Я как пришёл на завод, то записался в туристскую секцию, прямо при заводе. Стал с ребятами ходить в походы, а там повара – мы сами. Как приготовишь, так и поешь. Сообразили, пригласили поваров из нашей столовой, чтобы они нам несколько лекций прочитали, да практически показали, как и что делать. Научились. Не сразу, конечно. А я с этими поварами задружил, так они мне несколько блюд показали, как правильно готовить.
          Лиля меня перебила – а ты часто в эти походы ходишь?
          – Лиля, это долгий разговор. Скажу кратко, в большие походы сейчас не хожу, боюсь бабушку оставить. Ремонт в квартире затеял, помочь мне некому, отец состояние не оставил. Нет, всё сам. Я же технолог, нет такой технологии в отделочных делах, чтобы я не смог освоить. Да и дешевле. Года четыре назад квартира у нас на  сарай была похожа. Написал план ремонта, смету. Чего смеётесь? Я любую работу делаю обстоятельно. Помещение за помещением,  отремонтировал. А когда делать – по выходным работал, и отпуск потратил. Поэтому, не до походов. Да, и кандидатскую надо заканчивать, в следующем году защита.
          – Миша – это уже Кира Исааковна – слушай, давай вместе прогуляемся до вокзала. И расписание глянем и билет, может, сразу возьмёшь. Чего утром мотаться туда, сюда?
          …Миша уже подъезжал к Воронежу, а на лице блуждала полуулыбка воспоминаний. Лиля его провожала на поезд, и он на вокзале её поцеловал. Прямо у вагона. Сначала он думал чмокнуть её в щёчку, но она потянулась к нему губами. Мишка начал тихонечко целовать эти губы, но, почувствовав их мягкую податливость, впился  в них долгим поцелуем. Когда он оторвался от губ, ему пришлось поддерживать Лилю – её шатало, она бы могла упасть. Он держал её и смотрел и смотрел в эти сияющие глаза. Он, уже взрослый человек, всё понимал, а она, не отрывая от него взгляда, вдруг сказала: «Мишенька, ты только не смейся, но это правда. Я первый раз целовалась с мужчиной. И мне очень понравилось».
          Миша вспомнил, как он зашёл в вагон, и через вагонное стекло глядел на скривившееся гримасой плача лицо. И как она пыталась расправить эту гримасу, но ей не очень удавалось. И он даже вспомнил, как он смотрел на Лилю с нежной укоризной, мол, хватит, девочка. Но вот, поезд тронулся, она не пошла за вагоном, а осталась стоять. Тоненькая фигурка со скривившимся лицом среди шума и весёлого гвалта. 
          …А в Воронеже стояло бабье лето. Он с вокзала завалился домой с помидорами, огурцами, перцами и зеленью. Купил на развале, прямо у дома. Пелагея Степановна лежала, и вид у неё был неважнецкий. Расцеловал её, предложил поесть с ним салатик овощной –  сейчас, ба, я быстро нарублю.
          – Нет, Мишенька, совсем у меня аппетита не стало. Слабость какая-то, недужиться. Ты приехал, может, в поликлинику сходим завтра, пусть посмотрят?
          – Ба, ты чо, не знаешь какие там очереди? Надо поискать мне телефон Миши Лопунова. Он, ба, врач терапевт, с нами в походы несколько раз ходил. Дал свой телефон. Звони, говорит, помогу, чем могу. Пусть он сначала тебя посмотрит, а потом решим. Думаю, да, анализы надо будет сдавать. Чего гадать на кофейной гуще? Тебя помыть может?  Чего стесняться? Или соседку позвать?
          – Завтра помоемся. Под душем, какая там ванна, не любила никогда я лежать в ней. Давай завтра. Что-то я потеть стала, никогда за мной не было этого греха. Может, осень нынче жаркая?
          В девять утра Миша был на заводе. Мог бы и раньше, но у генерального с утра оперативка на восемь, обычно на полчаса. Зашёл, поздоровался с секретарём директора, попросил её сообщить Пал Гаврилычу, что прибыл. Через три минуты он был в кабинете директора.
          – Когда прибыл? Вечером? Что в Одессе я уже знаю, от тебя же. Так надо нашему человеку там сидеть, или нет?
          – Нет, Пал Гаврилович, всё время не надо – И он ему кратко рассказал о  своих контактах, что имеет телефоны,  рабочий и домашний, начальника цеха. – Выезжать туда надо дней за пять до начала приёмки каждого пресса. У них производство идёт с небольшим опережением плана.
          – Так, что у тебя дома?
          – Дома неважно – Миша обрисовал свою проблему – и как ехать в командировку, просто не знаю.
          Генеральный вызвал секретаря, она его соединила с каким-то медицинским начальником. Переговорив с ним, генеральный сказал:
          – Телефон возьмёшь у секретаря. Позвонишь по нему, скорая приедет к вам, чтобы бабушку не таскать никуда, врач её посмотрит, возьмут анализ крови. Дальше будешь решать, что и как. Личные вопросы есть? Говори, если есть, нас с тобой ещё один разговор ожидает. По работе.
          Я попросил Пал Гаврилыча решить вопрос с расширением жилплощади, сказав, что я стою третьим в списке очереди на замену.
          – Трёхкомнатную хочешь? Вы же с бабушкой вдвоём живёте?
          – Жениться я надумал, Пал Гаврилович. Пора. К сдаче дома нас уже будет трое, а за детьми долго не станет. Потом, я двушку-то свою, отдаю.
          – Хорошо, к этой теме мы ещё вернёмся – и генеральный сделал какую-то пометку в ежедневнике. – Так, теперь разговор о работе и серьёзный. Ты когда защищаешься? В апреле. А раньше не можешь, что-то не готово?
          – Месяца два мне нужно Пал Гаврилович, чтобы оформить диссертацию. Отпечатать, проверить… Можно, конечно, к февралю успеть.
          – Вот, в командировке, как раз, можно всё и сделать в черновиках. Зачем  тебе торчать целый день на заводе? Просмотри, как идут дела, пообедай в заводской столовой и домой. Пришёл домой, садись и пиши.
          Второе. Я два дня назад был в министерстве, там, у министра зашёл разговор об омоложении кадров. Министерство довольно нашим ВТУЗ-ом. Те, кто окончили его, приходят и на другие заводы нашего министерства хорошими специалистами.
          Вот меня и спросил министр, (ты, кстати, знаешь, что он был генеральным у нас?) когда я начну менять пенсионеров, без перспектив роста, на молодёжь? Дал мне месяц сроку. Через месяц, говорит, явишься ко мне и доложишь.
          Так вот, по тебе. Сегодня ты напишешь заявление, с просьбой вступить в ряды КПСС. Никакие возражения не принимаются. Я уже разговаривал с секретарём парткома и согласовал вопрос. Очень уж, конечно, ему не нравится, что ты в церковь зачастил, но я объяснил, что ты водишь бабушку по воскресеньям, здесь уж, мол, никуда не деться. Миша, не смеши меня, ты же не дурак, раз мы - режимное предприятие, то знаем всё и обо всех.
          Дальше. С сегодняшнего дня – ты заместитель начальника технического отдела. Приказ я сегодня же подпишу. Всё, что скажу дальше – только для твоих ушей. Ты меня понял? Хорошо, что понятливый. После защиты диссертации, ты будешь назначен, Миша, начальником техотдела, а это уже номенклатура министерства. Поработаешь, вникнешь, ничего для тебя трудного я в этой должности не вижу, но кругозор резко расширится. После этого, за два-три года – зам. главного инженера, затем, главный инженер. Дальше куда, говоришь? Это зависит оттого, как работать будешь. Ежели хорошо – то дальше, Миша, тебе придёт пора или меня менять, или в Москву, в министерство. Могут и ещё куда-нибудь направить. И за рубеж, в том числе. Мы – люди государевы. Ты, какого года? Сорок седьмого? А я двадцать пятого. Видишь, я одно поколение – ты другое. Ты пришел работать на завод, когда ещё в техникуме учился, а я был в это время зам. главного инженера. Вот, за это время, видишь, я и докторскую защитил, и директорствую уже много лет. А в сорок седьмом я диплом писал, женился в сорок седьмом – Пал Гаврилович замолчал.
          Я тоже молчал, мне слова не давали.
          – Так, Миша, у меня всё. Погоди-ка, я позвоню в партком, на месте секретарь или нет. Ага, на месте. Иди в партком, какие будут сложности –  ко мне, но не должно быть ничего. Не забудь взять у моего секретаря телефон, чтобы позвонить по бабушке. Будь здоров.
          Миша знал, что у генерального два года назад умерла жена. Говорили, он не интересовался, так, слухи дошли, что генеральный с ней ещё в школе в одном классе учился. За одной партой сидели. И  институт один заканчивали. В общем, он с ней был всю жизнь. Она умерла, говорят, от рака крови. Спасти не смогли. Детей у них не было. Теперь Миша понял, почему он замолчал, когда ему сказал, что в сорок седьмом диплом писал и женился в том же году. Два года генеральный живёт один, тяжко ему после стольких лет совместной жизни.
          Секретарём парткома у них был живой, поджарый, как и Мишка, человек, лет сорока. Поздоровались, он сказал, что рад меня видеть, что пора мне, Захарову, подниматься по служебной лестнице. Миша написал заявление, тот сказал, что ещё ему от Миши надо, какие фотографии принести, то есть нормальный, обыденный разговор. Выйдя из парткома, Михаил подивился своей реакции на разговор у генерального. Никакого внутреннего ликования, наоборот, полное спокойствие и ощущение, что так, собственно, и должно было быть.
          Помня слова генерального, не стал звонить в Одессу с работы. Доехал до переговорного пункта, попросил соединить с Одессой и дал  служебный телефон парикмахерской. Телефон взяла Кира Исааковна. 
          – Это кто? Ха. Миша, это ты? Бог мой, как мы ждали твоего звонка. Когда добрался? Вчера вечером? Молодец, дорогой, что позвонил, а то есть люди, которые очень волнуются и просто рвут трубку у меня из рук. У меня к тебе один вопрос, как твоя бабуля? Плохо, говоришь? Прости Миша, когда будет возможность, позвони, расскажи, что врачи сказали. Отдаю трубку Лиле.
          Перед тем, как позвонить, Миша, по привычке всё планировать, планировал и разговор с Лилей. Ни в коем случае, внушал он себе, не надо говорить ей какие-то ласковые слова, чтобы не подумала, что… но, как только услышал в трубке: «Мишенька, это я», то душа его распахнулась от радости.
          – Здравствуй, Лилечка. Я очень рад тебя слышать, лапушка. Я  смотрел на тебя укоризненно, просто, чтобы ты не плакала. Жалко мне было тебя. Приеду, Лиля, конечно, как я и говорил, как только с бабушкой разберусь, что у ней. С чего это она недужит. Ну, сказал же, приеду. Лиль, приеду и поцелую тебя, если позволишь. Позволишь? Обязательно приеду. Да.
          Дальше было ещё минуты две разговора ни о чём, он извинился, сказал, что ему нужно успеть решить бабушкины проблемы, чмокнул губами в трубку и поехал домой.
          Позвонив по телефону, который взял у секретаря генерального,  сообщил наш адрес. Вскоре приехала Скорая помощь с врачом, который представился и начал осматривать бабулю. Одновременно он расспрашивал её, когда она почувствовала недомогание, замечала ли раньше эти симптомы и так далее. Лицо его было непроницаемым. Фельдшер, зашедший вместе с врачом, взял кровь из вены, посетовав на бабушкины вены и качество иголок. Врач попросил бабушку одеться, вышел с Мишей на кухню.
          – Вы кто, простите, этой женщине? Больше никого нет?  Меня зовут Николай Леонидович. Вы знаете, врачи не любят диагностировать без анализов, хотя мне почти всё ясно. По симптомам. Вот вам мой телефон, мне поручено довести ваш вопрос до какого-то решения. Если будет так, как я предполагаю, её надо будет госпитализировать, уложить в больницу. Но, подождём результат анализа. До свидания.