За кругом - пропасть 5. Где же оно, счастье?

Уже потом, когда они накупались и набарахтались – держалась на воде Лариса неважно и плавала по мелководью, – и она хотела переодеться, вспомнила, что, собираясь на озеро и надев под халат открытый купальник, забыла взять с собой дежурные трусики. А идти в мокрых больше километра – просто неприятно. А-а! Под махровым халатом не видно! И пока Алексей делал последний заплыв, – как он сказал, на дорожку – она сбросила мокрые плавки, быстро отжала их и сунула вместе с полотенцем в пакет…

«То» произошло по дороге от озера на дачу. Они шли обратно какой-то знакомой Алексею тропинкой, по которой «никто, кроме диких зверей не ходит», и по пути там есть никому не известные полянки с черникой и земляникой. И действительно, они нашли и перезревшую сладкую землянику, и кисловатую ещё чернику…

– Смотри, какая большая! – Алексей держал двумя пальцами земляничный стебелёк с продолговатой величиной с хорошую клубничину красной ягодой. – Это только на двоих. Делим?
– Как?
– Откусим каждый свою половинку, – лукаво улыбаясь, он вплотную подошёл к Ларисе.
– Откусывай, – она распрямилась и посмотрела Алексею в глаза – до чего же они у него красивые!

– Нет, ты – первая, – и… сунул ягоду себе в рот! Вот, так да-а… Лариса не знала, как отреагировать на его шутку, но когда опустила глаза, увидела, что оставленная ей половинка выглядывает из его губ и ждёт, когда она, Лариса, откусит её…

…Он понял, что если прервёт поцелуй, – она опомнится, и её робкое, вялое «Не надо…» станет жёстким, непременным барьером между ними. И он целовал, целовал её и целовал, мягко, настойчиво подталкивая её к себе, до тех пор, пока не почувствовал её внутренний жар. Их губы на миг разомкнулись, и вместе с уже сильным толчком в неё он услышал её стонущий выдох и почувствовал, как её горячие руки оплели его шею. По её ногам пробежала дрожь, и она сама рванулась ему навстречу…

Она давно не испытывала такой сладости от близости с мужчиной. Господи! С мужчиной… Да кроме мужа у неё не было никого… в последние годы. Но у них и с Сергеем всё хорошо было… раньше. Да, раньше, до академического общежития. И вообще, до приезда сюда. Нет, почему же? Когда они жили на квартире, они ещё могли позволить себе роскошь поваляться, понежиться и досыта поласкаться в постели по воскресеньям, пока Леночка спит.

Квартира, которую они снимали, хоть и однокомнатная была, но большая. Рядом со шкафом хозяйки они поставили свой – и получилась прекрасная стенка, которая отделяла их комнатку от Леночкиной спаленки за шкафами. Да и Леночка была ещё маленькой, не всё могла сообразить, когда, проснувшись, слышала их томные вздохи. Дочь повзрослела, диван «постарел» – переезды с места на место помогли, – пружины его прямо лезут наружу, а скрипит так, что у соседей справа и слева, и этажом ниже слышно, наверное. Будешь ли о себе тут думать, если в голове одно: как бы не застонать, как бы не заскрипел диван…

Иной раз в воскресенье, когда Леночка убегала в кино или так куда-нибудь с подружками надолго, Сергей заманивал её на диван и зацеловывал порой до изнеможения. Но как только он пытался её раздеть, она вскакивала: «Ты что, с ума сошёл? А вдруг, кто-нибудь придёт? Или Лена вернётся раньше? Потерпи до вечера…»

Но вечером – чаще – уже ничего не было. Измотанный, издёрганный беготнёй по магазинам, толкотнёй в очередях за чем-нибудь съестным – по выходным весь этаж ложился спать поздно. Промотав весь день в хозяйственных заботах, вечером слушатели начинали ходить друг к другу: кто-то забыл расписание лекций на понедельник, кому-то срочно понадобился конспект, – то «Серёга, пошли покурим!» – и он выскакивал поговорить в умывальную комнату – она же и курилка, и «спор-клуб», и … – то сама не достирала, не доварила, а там моечная освободилась и на кухне, наконец-то, никого нет…

*     *     *

…Вдруг кресты дрогнули, купола пробудились. Они затрезвонили что-то знакомое и – впервые ею слышанное. Но откуда ей знакома эта колокольная мелодия? Когда, где она слышала её?
Мама когда-то рассказывала ей, что родилась она в Пасху, в день святой, священный… Роддом находился рядом с церковью, и в тот момент, когда она выскользнула – именно выскользнула! – родила её мама легко, без долгих мук – и акушерка шлёпнула её по попе, и она запищала, в этот момент заговорили церковные колокола…Но разве может она это помнить? Мистика какая-то…

Лишь один раз за всё ею осознанное время Пасха совпала с её днём рождения. Как она помнит. А помнит, потому что Сергей приезжал к ней именно в тот день, приезжал в институт, на последнем курсе которого – в ожидании распределения и встречи с ним – навсегда! – доучивалась она. Приезжал, вопреки, как он потом объяснил, армейским правилам или законам: «В религиозные – да и в революционные – праздники – ни одного солдата за забор!» Ну, и курсанта, само собой. Но у Сергея комбат всё понимающий оказался, но и себя страхующий: «Я, в случае чего, тебя не отпускал!»

Ой, и напереживалась она тогда за Серёжку! Вдруг патруль обратит внимание на его короткую стрижку, да приглядится внимательнее, да поймёт, что под лёгкой гражданской курткой не костюм цвета хаки, а военная форма… Но она была рада его приезду, и успокоенная им и захмелевшая от счастья и вина на лёгкой студенческой пирушке в её общежитии, в комнате, где жила она с подругами-однокурсницами, – и ребята были, которых он, в общем-то, знал по прежним своим приездам, и девчонки из других комнат – она после посиделки и танцев в «красном уголке» согласилась погулять с Сергеем по ночному городу.

Танцевать Лариса тоже любила, но боялась встречи с Сашей, из-за которого чуть не расстроилась их с Сергеем свадьба…
Они бродили по улицам, скверам, целовались возле каждой скамейки, сидеть на которых было невозможно, – они были мокрые и после зимы затоптанные. В три часа ночи Сергею нужно было уже быть на вокзале…

Неужели это когда-то было? И она любила его… Глядя на танцующие в кухонном полумраке противоположного корпуса еле различимые пары, Лариса вспомнила, как они с Сергеем сидели на своей – своей! – кухне. Сквозь цветастые лёгкие шторы пробивался свет уличного фонаря. И ещё не было ни цветов, ни того мягкого уголка, который они оставили за бесценок, как и стенку, и холодильник, и… Но тогда этого ещё не было. Были – ОНИ! Они вселились в большую, свободную – после их очередной клетушки – двухкомнатную квартиру в Новом городке.

Им повезло, и они буквально за день до вселения купили в военторге набор кухонной мебели, которую Серёжка расставил, прикрепил в первый же день, заодно повесил и карниз, и Лариса сразу же прицепила сшитые заранее занавески. И уложив Леночку спать, они сели на кочующие с ними солдатские табуретки возле старенького, кем-то подаренного ещё когда-то «на до обзаведенья» – да так и прижившегося у них столика, выключили свет и молча смотрели на уличные фонари, молча целовались…

И тогда им казалось, что они только вчера поженились, и не было позади ни Дальнего с его таёжной глухоманью, ни её ожидания переезда в Новый, ни снова мытарств в общежитии без горячей воды и душевой, с одной газовой плитой на женатых и холостых… Было блаженство, было счастье… Было, было! Было же! А сейчас – где?!

Продолжение следует… Осенью.