новое 3. 2013

ЦЕНА БРАТСТВА

Собрание уже подходило к концу, когда к Барыкову подошла пожилая дама и, представившись учительницей из кадетского корпуса, отвела его к окну.
- Извините, пожалуйста, но я вас о многом хотела бы спросить.
Барыков несколько смутился: с одной стороны приятно, что ты интересен, а с другой – бежать надо на встречу с однокашниками. Дама так ловко перекрыла ему пути к отступлению, что Алексей вынужден сделать вид, будто готов о многом поговорить.
- Вы закончили суворовское училище, и пишете об этом в своих книгах. Вы часто упоминаете термин «кадетское братство» и называете свои отношения с суворовцами братскими. Мы в кадетском корпусе пытаемся по мере возможности создать прочный мальчишеский коллектив, а для этого порой неплохо показать житейские примеры. Вы бы могли нам в этом помочь?
Барыков не был готов к скорому ответу, мысли его в это время заняты совсем другими вопросами. Вчера звонили из типографии, подгоняют с вёрсткой сборника рассказов. Намекают, что возможны проблемы с финансами. Стало быть, придётся опять упрашивать какого-нибудь коммерсанта. С торгашами Алексею всегда было трудно, на какой-нибудь банкет с участием «свадебных» генералов всегда найдутся деньги и немалые, а когда заведёшь разговор о чём-то серьёзном – полная глухота.
- Давайте с вами договоримся созвониться и наметим время встречи с вашими кадетами. Думаю, что проблем не возникнет. А примеров у нас много. Мы действительно в своей среде чувст-вуем безотказную поддержку, хотя иногда и видим друг друга первый раз в жизни. Есть среди суворовцев этот дух братства, вы правы.
Звенит-заливается в кармане телефон, Барыков запускает руку в глубокий боковой карман пиджака, просительно смотрит на собеседницу, извиняется и отходит в сторону.
- Валя, извини, я сейчас занят с посторонним человеком, по-звони попозже.
Дама терпеливо не уходит и ждёт продолжения начатой темы. Алексей достает визитку.
- Здесь все мои телефоны, позвоните, пожалуйста, встретимся обязательно.
В пятницу, через несколько дней после разговора с педагогом Барыков шёл к депутату, Василию Грязнову, чтобы обсудить свои соображения по поводу предстоящих изданий. Вася закончил Тверское СВУ намного позднее, окончил академию, послужил не-много и в 1993 году по совету отца, полковника КГБ, ушёл из армии и занялся коммерцией. Отец служил в контрразведке, знал по работе многих партийных деятелей. Предложение сыну было весьма заманчивое. Из партийных денег поступила большая  сумма на выгодное предприятие. Доверять кому попало было опасно, было решено найти надёжного человека среди преданных людей. Василий подходил по всем статьям. Давно в погонах, служил за границей, проверен, предприимчив, внешне импозантен, может производить на окружающих приятное впечатление и вызывать доверие.
Встреча с партийным «банкиром» проходила полулегально. Имён не называли, тёмные очки скрывали половину лица. Голос, какой потом не вспомнишь. На имя Грязнова за границей был от-крыт счёт на очень большую сумму. Из всех вариантов останови-лись на торговом проекте, это сулило при удачном исходе быструю и значительную  выгоду. Дело завертелось быстро: сначала это была известная финансовая пирамида с ваучерами, а после её развала и увеличения суммы вложили деньги в магазинную сеть. Назвали эту сеть «На семи холмах». Через десяток лет годовая прибыль измерялась уже миллионами долларов. Вася пошёл в политику, стал депутатом, в телевизоре стал часто мелькать среди функционеров богатой политической партии.
Среди суворовцев появлялся не часто, все понимали, что при его занятости это вполне закономерно. Однокашники отзывались о нём с гордостью, а Эдик Кац, окончивший Киевское СВУ вместе с Барыковым, даже поместил биографию Грязнова в справочник «Выдающиеся кадеты и суворовцы». Тогда-то Алексею и довелось узнать некоторые биографические подробности.
Барыков подумал о Васе совсем не случайно: он был уверен, что такой человек, который по многим рейтинговым справочникам проходил как миллиардер, может стать как раз тем ярким приме-ром кадетского братства, о котором и надо рассказать маленьким кадетам. Тем более, что какие-то легенды о его порядочности и доброте были «на слуху».
Нескольких дней хватило, чтобы через тверских суворовцев связаться с Грязновым, и тот не заставил себя долго уговаривать, понял задачу и согласился прийти в кадетский корпус на встречу. Мимоходом, при разговорах с «тверскими кадетами» узнал, что из старших лейтенантов Вася стал уже полковником запаса, благо, теперь и это можно при желании купить. Особенно он не любил на эту тему распространяться, поскольку свои же однокашники, дошедшие в службе пока  до подполковника, засмею;т.
Директор в своё время, при учреждении корпуса, разработал положение о почётных гостях, так что Грязнову предстояло распи-саться в книге почётных гостей и сфотографироваться среди ка-дет. Встреча обещала стать исторической. Мамаша одного из воспитанников работала на столичном телевидении и обрадовалась возможности отснять неплохой сюжет, тем более, что вскоре начиналась предвыборная кампания.
Барыкова попросили представить Грязнова и рассказать о русских кадетских корпусах и суворовских училищах, а затем плавно перейти к почётному гостю. Алексей после встречи с Василием накануне визита в корпус быстро написал вариант сценария, поделился с телевизионщиками. Больших согласований не было и настал день встречи.
Алексей выступал «на одном дыхании», даже прочитал свои стихи. Это было написано под впечатлением разговора с космо-навтом Джанибековым.

Мы с тобой в космическом полёте,
И Земля - наш общий космолёт.
Навигатор не собьётся в счёте,
Пламенный мотор не подведёт.

Рассекая крыльями пространство,
Задирая угол тангажа,
Сохраняя формы постоянство,
Мы летим - и риск на виражах.

А когда придёт пора с орбиты
Нам сойти и превратиться в прах,
Вспомним мы, как жизнью были биты,
Птицу счастья подержав в руках.

 Особенно значимо и с подтекстом эти строки прозвучали по-сле того, как Грязнов «по большому секрету» сообщил присутст-вующим о том, что он готовится к космическому полёту. Барыков понимал, что за полёт «космическому туристу» придётся уплатить очень много, но промолчал, детям это знать не обязательно. Но переговорить с депутатом об издании не уда-лось.
Потом был небольшой товарищеский ужин, директор напился и лез целоваться к своим учительницам, Барыков на метро добрался в своё Чертаново, а Грязнова увёз «в парламент» депу-татский «бумер».
Наутро позвонили из типографии, новости были весьма пе-чальные.  Накануне случился пожар, сгорело почти всё оборудо-вание, так что в ближайший год книга Алексея будет «отлёживаться». А поскольку типография была готова до несчастья напечатать тираж в кредит, то надо искать нового «добродетеля» на издание. Алексей созвонился с Советом суворовских училищ, пытался через друзей найти среди суворовцев состоятельного порядочного человека, а пока звонил, подумал, а почему бы не обратиться к Грязнову, это как раз тот шанс, о котором можно только мечтать. Миллиардер, да ещё суворовец, не откажет. Тем более, что деньги вернутся через какое-то время.
Несколько дней Алексей сутками не отходил от компьютера, редактируя свою книгу, он понимал, что Грязнову надо предста-вить хотя бы макет издания. Из-за авральной работы домашние решили, что случилась беда, он всех успокоил: объяснил, что нельзя упускать такой шанс издать почти готовую книгу.
В воскресенье позвонил  домой Василию. Тот был в команди-ровке, а жена Алевтина посоветовала написать письмо и через приёмную депутата передать. Обнадёжила, что Вася не откажет. В письме Алексей предлагал сотрудничество, прямой просьбы денег не было.
Месяц Барыков ждал ответа на предложение с изданием. Не-ожиданный звонок домой прервал ожидание. Говорила помощник депутата Грязнова некто Людмила Аркадьевна Дворникова. Голос был какой-то странный, как показалось Алексею. Он ожидал разго-вора с Васей.
- Алексей Никанорович, в вашей просьбе вам отказано.
После паузы нашёлся ответ.
- А вы бы не могли прислать письменный отказ?
- В соответствии с федеральным законом депутат имеет право выбирать форму ответа и вам отвечает устно. Сам он сейчас на предвыборном мероприятии партии. Вы удовлетворены ответом?
- Я не удовлетворен формой, пришлите, пожалуйста, письменный отказ.
- До свидания.
Это был ушат холодной и вонючей жидкости. Барыков был ошарашен. Идеалист! Лопух! Куда ты лезешь в друзья к миллиар-дерам! Это же торгаш! Даже двумя тысячными долями процента своего состояния не способен рискнуть на благое дело во имя братства кадет. Странно, что помощница сказала "отказано в просьбе", я же не просил ничего.
Быстро одевшись, Алексей вышел на улицу, моросил осенний холодный дождик, он успокаивал. Прогулка умиротворяла. А что собственно произошло? Случилось то, что описано в  классике. Богач не способен на поступок, если это не принесёт ему прибыль, хотя бы и в виде политического капитала. А разговоры о братстве ничего не стоят. Вырабатывается привычка играть н; людях рубаху-парня. Существуют также ещё корпоративные правила. К тому же после многих лет коммунистического режима, когда слово «благотворительность» было зачислено в разряд нарицательных, утрачена культура делать добро.
И тут вспомнил Барыков рождественскую историю Владимира Даля. В большой семье дети, родители, дядюшки и тётушки уст-раивали аукцион игрушек и безделушек, которые сделали сами дети. А потом они вместе со взрослыми решали, кому из бедных будут делать подарки на выручку от аукциона. Такие рассказы не были в школьной программе, там были истории о Павлике Моро-зове, педагоге Макаренко и про пионера Петю Иванова. Вася Грязнов воспитан на Павлике Морозове с примесью Остапа Бен-дера. Очень крамольная мысль вдруг посетила Алексея: вот что значит два года в суворовском училище, а не семь лет. Это давно мучило его, но не находило подтверждения: военный министр маршал Малиновский в своё время безжалостно сокращал офи-церский корпус, прошёлся и по суворовским училищам*. Бывший прапорщик был, по-видимому, когда-то обижен офицерами из ка-дет, а на суворовцах «отыгрался».  Он слышал, что они между собой называют друг друга кадетами.
Дождь закончился, Алексей не заметил, что вышел к парку. Деревья в осеннем разноцветьи успокаивали душу. Настраивали на вечное. Бог с ним! Одной иллюзией меньше, а значит легче жить.

*В 1964 году срок обучения в СВУ был уменьшен с семи до двух лет.


ГИМН ВЕЛИКОМУ ГОРОДУ.
Рассказ.

С Некрасовым я впервые встретился в 90-х годах прошлого ве-ка. Он тогда приезжал из США вместе с группой зарубежных кадет в Москву. Несмотря на свои почти 90 лет выглядел он достаточно бодро. На банкете, устроенном на прогулочном теплоходе по Москве-реке, он молча сидел за столиком и смотрел внимательно на проплывающие мимо красивые виды. Время клонилось к вечеру и яркие золотые контуры куполов храмов молча утверждали: Москва - златоглавая.
Попросив разрешение, я подсел напротив него и вопреки моим опасениям разговор начался сразу и на многие темы.
Как оказалось, его отец был офицером и заканчивал 1-й кадет-ский корпус перед русско-японской войной. Воевал в районе Порт-Артура, был ранен и награждён Георгиевским оружием. Ранение было неопасным, но больше ему воевать не пришлось и он уехал на службу под Петербург. Там познакомился со своей будущей  супругой, дочерью обрусевшего немца с весьма распространённой фамилией Шульц. Сам Владимир Олегович родился перед мировой войной и оказался старшим мальчиком в большой семье. Отец имел возможность вывезти семью за границу в 1920 году, но до отъезда своего вместе с военным лётчиком лейтенантом Владимиром Дитерихсом, выпускником Морского корпуса и Георгиевским кавалером, успел направить немало русских офицеров через организацию "Великая Единая Россия" в Добровольческую армию. Они едва сумели уйти от вездесущего ЧК, но спасли семьи и через некотрое время оказались во Франции.
Я не стал задавать вопросов о жизни эмигрантов, потому что знаю, какие тяжёлые воспоминания неизбежно всплывают в памя-ти каждого беженца.
Но он сам поделился своим видением тех далеких событий. Многие офицеры по прошествии долгих лет переосмыслили своё отношение к Советской России. Ошибкой была эвакуация сотен тысяч солдат и офицеров на Лемнос и в Галлиполи. Это оберну-лось трагедией для многих семей. Совершенно бессмысленна была отправка кадетских корпусов в Сербию, а флота - в Бизерту. Владимир Олегович окончил Русский Константина Константиновича кадетский корпус, но по его признанию эта школа не могла дать русского образования. Надо было готовиться не к войне против большевизма, а к дальнейшей жизни в чужой стране, то есть проходить программу местных гимназий, постигать особенности существования в чужой культуре. Да что там говорить! Лучше подумать о будущем, в котором обязательно должна быть память о прошлом.
Он долго молча провожал взглядом Кремль, а когда катер раз-ворачивался у высотки на Котельнической набережной, достал из бокового кармана лёгкого серого пиджака лист плотной бумаги, развернул его и сказал:
- Я часто думаю о том, что в современной России забыты некоторые очень важные вещи. Когда-то при исполнении народного гимна "Боже, Царя храни" на глазах блестели слёзы, в душе пели высокие струны, а сердце начинало биться чаще. Ваши современные гимны холодны и не обращены к душе, русской душе. Ведь любой гимн - это молитва. Можно ли сказать, что современный московский гимн - молитва? Слово "молитва" не понятно многим русским. Я давно уже написал молитву, посвящённую российской столице Москве. Она становится центром мирового православия и достойна настоящего гимна. Послушайте, что у меня получилось. Он тихо напел на мелодию "Боже, Царя храни" следующие четыре куплета:

Боже, Москву храни,
Город державный,
Мир православный
Во веки веков.

Боже, Москву спаси
От разоренья,
Вражьих нашествий,
Пожаров и смут.

Боже, Москву храни,
Город науки,
Город студентов,
Город - музей.

Боже, Москву храни,
Славим столицу,
Гордость России,
Город - герой!

Мне показалось, что голос его задрожал, что бывает от сильно-го душевного волнения. На катере было достаточно шумно и ус-лышанное не произвело на меня сильного впечатления, которое ожидал увидеть Владимир Олегович. Он отдал мне лист, сказав, что придёт время и я пойму его идею.
Экскурсия закончилась, мы сошли на берег, продолжая обме-ниваться впечатлениями от поездки. На прощание я бросил взгляд на его руки. Они были в мелких частых морщинках, как это бывает у людей очень пожилых. Поддерживая разговор, мы дошли до автобуса, на котором их группу повезли в гостиницу.
Получилось так, что больше мне с ним встретиться не дове-лось. Через 15 лет я случайно обнаружил в своём домашнем архиве лист с текстом, написанным красивым почерком. Нашёл в интернете мелодию русского народного гимна и попробовал напеть слова. Необычайное волнение охватило меня, помимо моей воли что-то внутреннее всколыхнулось, я почувствовал учащённое сердцебиение. Повторил и очущения повторились. Да, это была молитва, молитва великому городу.
Только теперь, спустя много лет до моего сознания дошло многое из того, о чём говорил покойный Некрасов. Мне стало понятно, что только тому доступно содержание молитвы, кто верит в то, что произносит.


КАК ДЕЛА, ПЕНСИОНЕРЫ?

Об этом театре Андрей Васильевич узнал случайно, когда встречался у себя на квартире со своими однокашниками по пово-ду 50-летия окончания суворовского училища. С каждым годом собирались всё более тесной компанией.  Лет десять назад это были румяные, жизнерадостные мужики, которые могли на-спор побаловаться полуторапудовой гирей, стоявшей в прихожей, а теперь как-то сразу постаревшие, посеревшие на лицо старики грустно обсуждают свои болячки, делятся опытом лечения запущенных недугов.  К нынешней встрече он написал несколько стихов. Он никогда не называл это поэзией, считая, что стихи - не всегда поэзия, а настоящая поэзия редко выливается в виде стихов.
За столом уже не было того энтузиазма выпить, с которым обычно все углублялись в детские и юношеские воспоминания.
-  Ты был последний раз на юбилее? - спрашивает Юра, слегка наклонившись в сторону Паши. - Я был поражён, какое чудо рес-тавраторы совершили. Ты помнишь, во что превратили зал Маль-тийской капеллы, где нам Гриша кино крутил? Но мы-то считали, что это была роскошь. И хоть бы кто из учителей или офицеров как-нибудь просветил бы нас на тему Воронцовского дворца и Па-жеского корпуса. Всё-таки обстановка очень сильно действует на формирование нормального человека с приличным вкусом.
- Ну тебя опять понесло... Что ты под вкусом -то разумеешь? Всегда ты всем недоволен. Не зря тебя "брузжаком" дразнили.
- Только сейчас у меня получилось как-то сформулировать кратко понятие вкуса и стиля в литературе. Вкус, по-моему, это культура в широком смысле, а стиль - это язык.
За столом вдруг стало тихо, большинство прислушались к этому разговору. Всем стало интересно, потому что обсуждать болячки, откровенно говоря, уже устали.
- Андрей, выйдем на лестницу, подышим, а заодно и отравимся сигареткой - предлагает Валера, сидевший напротив на старом скрипучем диване.
Время действительно подошло к небольшой паузе и народ не-заметно разошёлся по квартире.
- Ты знаешь, - затянувшись и выдохнув облако очень ароматного дыма своей диковинной сигареты, начал Валера, - недавно я с Мариной был в небольшом театре у нас на юго-западе и видел совершенно потрясающее зрелище. Мороз по коже продирал, а после спектакля Марина даже расплакалась. С ней такое за последние 40 лет не часто случается.
- А что за пьеса? - Андрей приоткрыл форточку окна у лифта, разгоняя рукой остатки дымовой завесы. - Я так давно не был в театре, хотя в молодости, особенно во время учёбы в академии по 2-3 раза в неделю бегал по самым дешёвым билетам на хоро-шие питерские постановки. Даже не верится, что нынче кто-то мо-жет что-то путное поставить. По-моему со вкусом у режиссеров не всё ладится.
- Представь себе, получается и неплохо. Это был не просто спектакль, а зрелище, потому что в пьесе о ленинградской блокаде соединены и действие и даже обстановка в зале, освещение, в единый замысел. Послушай. что они сделали. Приходишь в театр, гардероб не работает, а поскольку дело было в холодный сезон, то приходится идти в пальто, не раздеваясь.  В зале довольно прохладно и не очень яркий свет. Хотя зал небольшой, человек на 200, но ощущение пустоты, не знаю за счёт чего этого эффекта добились. Когда началось действие, стало совсем сумрачно, но освещение оказалось не традиционным, софитами, а светодиодными лампами, которые создали полное ощущение зимнего холода и полумрака из-за отсутствия электрических ламп. Совсем как в блокаду, как мы себе это и представляем. Начались первые мурашки по коже. Народ начал покашливать, и пошёл по залу какой-то недовольный шумок. Потом на сцене что-то произошло в действии и все притихли. Откуда-то потянул холодный сквознячок, слабенький, но заметный. И всё, что потом было на сцене, настолько захватило зрителей, что и аплодисменты получались не очень звонкие. Звуки скрежета, звон битого стекла и грохот взрывов были такими натуральными, что становилось страшно. Народ оказался полностью погружённым в ту обстановку, атмосферу, о которой была речь. Антракта не было, конец был весьма неожиданным, но ощущения недосказанности не возникло. У Ма-рины тётка, дядька, родители - все были блокадниками, рассказы-вать не любили, их всегда при воспоминаниях душили слёзы, так что ярких мемуаров не случалось. Но она сказала мне после спектакля, что сейчас она испытала то же, что и после рассказов матери и отца, которые были соседями и почти половину блокады мёрзли в общей квартире, пока их не вывезли  в детский дом в Вологодскую область.  Так что зрители в тот вечер могли и почувствовать "своей кожей" и увидеть глазами то, что было или часть того, что было. Сейчас бы это назвали "перформанс", но театр обошёлся без этого. Конечно, были среди зрителей и такие, которые на выходе возмущались отсутствием тепла и света, но таких было мало. Смеявшихся над режиссёром не было. Постановка была во второй или третий раз. Я слышал, что теперь билеты на неё не достанешь. Многое удалось им из-за динамичности действия. Сюжет я пересказывать не буду, да это и не главное, главное в воздействии на нервы.
- Я, пожалуй, посмотрю, если время будет.
- Ну, ладно, пора за стол.
Публика стала требовать у Андрея чтения стихов, обещанных полчаса назад.
- Хорошо, сейчас, только текст достану. С нашим склерозом без этого никак и никуда. Ну, слушайте, только не судите строго:

ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК
Не дотянул  до генерала,
Не дослужил, не дошагал.
Зато на лаковом паркете
Тебя никто не наблюдал.

Семь лет кадетом был исправным,
И в самоволки убегал.
И славу ты, как граф Суворов,
Трудом и потом добывал.

Ты знаешь, жизнь не бесконечна:
За валом набегает вал.
Пришла пора – ложись на печку!
И сыновьям доверь штурвал.

- В последней сроке может быть вариант:
…И внукам передай штурвал.
 
Все за столом были полковниками, кое-кто и прослезился.
- Всё правильно ты сказал, "и внукам передай штурвал". Мой  парень уже майор, и служить собирается вопреки всему до конца. Военная косточка, - видно было, что Валя Никодимов своим Пет-ром гордится.
- Но это не всё, я кое-что для генерала приготовил. Боря, это про тебя.

                ГЕНЕРАЛ
На плече не тигровая шкура,
И не ленты муара рулон,
Не накидка тибетского гуру,
А простой генеральский погон.

Ты мальчишкой назвался кадетом
И покинул родительский кров.
Песня наша ещё не допета…
Путь солдата велик и суров.

Борис всегда был с Андреем откровенным, поскольку они роди-лись в один день и один год. Генералом он стал неожиданно для всех, но так же неожиданно и ушёл в отставку. Поговаривали, что он очень прямо высказался в своём докладе по восточным вопро-сам для Президента. Уже в отставке сделал подарок училищу в виде большой картины маслом на сюжет из жизни суворовцев, это было первым таким событием вообще в истории суворовцев. Обошёлся подарок ему очень дорого, но теперь  есть пример для новых поколений. 
- А что ещё есть для кадет-суворовцев? - видно было, что Боря понял смысл стихотворения.
- Вообще-то они подходят в качестве тостов, - Коля Сиренко встал, чтобы закончить процедуру налива и пития. - Наливай по одному учебно-строевому бокалу.
- Я вам ещё кое-что написал, - Андрей достал из бокового кар-мана сильно помятый текст, написанный карандашом с множест-вом исправлений. Расправив листок, начал:

Кадету-пенсионеру, сомневающемуся
в своём возрасте.

Тебе лишь 80 лет,
Ведь ты - суворовец, кадет.
Не расслабляйся, отожмись,
Иль к стенке тёплой прислонись.

Нам не считать на чётках лет
Прошедших радостей и бед,
Кадетом будь, держи фасон,
Не опускайся до кальсон.

Воспоминанья освежи
По фотографиям чужим.
И внукам покажи пример:
Ведь ты - кадет, пенсионер!

- Оно, конечно, правильно, но мы ещё лет двадцать можем не прислоняться к тёплой стенке? - Женя Ганич с улыбкой повернулся к  Андрею и добавил, - в следующий раз мы просто обязаны "отомстить" Андрюше и принести каждый хотя бы по четверостишию. Предлагаю наши бокалы поднять за здоровье благородной публики. А почему кадет-пенсионер?
- Ты не там паузу делаешь. На письме это видно. Надо говорить так: ведь ты - кадет, пауза, пенсионер!
- А повеселее у тебя не найдётся ли чего-нибудь?
- Ты попал в точку, не знал, как прочесть вам это - у самого слеза наворачивается. Меня Владик попросил к юбилею училища что-нибудь прислать. Так и получилось, на одном дыхании.
Мы с тобой  явимся  на поверку,
Заблестит в глазах твоих слеза.
Вспомним и Андрюху, и Валерку,
Кашу, самоволки, адреса.

Адреса, которых нет на карте,
Нам одним о многом говорят.
Вырезаны ножиком на парте,
Позолотой тусклою блестят.

Мы пройдём по длинным коридорам,
В храме постоим, зажжём свечу.
Отзовётся эхо детским вздором,
Привиденье чиркнет по плечу.

На скамейке посидим минуту,
Там, где тополь с кроной вековой,
Помнившей пажей, блокаду, смуту,
Вырван. Место заросло травой.

Всё вокруг знакомо, мы - чужие,
Новый век пришёл и правит бал.
Мы вернёмся, но в ином режиме,
На холсте, в словах, кому Бог дал.
               
-  Потом меня понесло на эту тему, я вам прочту:

Мы числимся среди живущих,
Но где, скажи мне, тот предел,
Когда исчезнет наша сущность
И скажут: ангел прилетел.

Пусть это будет день прохладный,
И солнце светит из-за туч,
И в редкой лужице бульварной
Мелькает уходящий луч.

Долги все отданы мои,
А должники остались в тени.
Давно окончены бои,
И все записаны потери.

На ветку сядет попугай
И поругает на прощанье.
Куда? -  попробуй угадай!
Исчезну я?
Всем - до свиданья!

  - А недавно случайно среди своих бумажек нашёл незаконченный текст. Попотел и написал последние строчки. Что получилось - судить не мне.

Я вернусь на землю облаками
И дождями тёплыми вернусь
Звуками и нежными строками
Встречу я заснеженную Русь.

Ветром в поле покачаю травы,
Эхом звонким отзовусь в лесу,
И на левый берег, и на правый
Я с волною брызги принесу.

Постучу по крыше и в окошко
Дождиком и утренней росой.
Домовым в заброшенной сторожке
И костлявым призраком с косой.

Буду я шептать тебе на ухо
Добрые знакомые слова.
Землю я накрою лёгким пухом,
И растаю в белых облаках.


 Расходились с хорошим настроением. Кому-то удалось пару раз отжать гирю, а Андрей, как всегда, отметился подбросыванием гири перед собой. Любил покрасоваться.