79. в первый раз

Неизвестно, кто больше старался заразить меня горнолыжным вирусом – Бобылев или Дмитрук?..


79.   В ПЕРВЫЙ РАЗ


Николай укрепил петарду на заборе и поджёг. Она взлетела невысоко, метров на пять, хлопнула и рассыпалась разноцветными огнями.
– Ха-ха! – непочтительно засмеялись всезнающие подростки. – Кто так делает! В бутылку надо!
Принесли бутылку и всё пошло, как по маслу: – Бух! – У-у! Бах! – У-у-у! Трах-ба-бабах! – У-у-у-х! Как здорово!
Это был пробный салют в честь нашего приезда.
– Завтра всё небо разукрасим, – пообещал Николай. Затем он сгрёб с капота оставшиеся петарды, засунул их в упаковку, и мы вернулись в дом, где во всех трёх комнатах топились печки, и был накрыт стол.
Все сегодня порядочно устали. Не только водителям сказывались 800 километров проделанного пути, но и пассажиры чувствовали себя не в своей тарелке. Выезжали-то в четыре часа утра, а добрались в Закарпатское село Вышка поздним вечером... Снега в Карпатах не было.
– Надо выпить за снег! – сказал Бобылев. – Когда в прошлом году сюда с Дмитруком приехали – тоже снега не было. Но пили, пили, и снег пошёл. На третий день, правда…
Бобылев встал и вытянул руки: правую, с рюмкой, вперёд, а левую по швам.
– За снiг! За гiрные лижи!
Я хмыкнул, но ничего не сказал, а только подумал: «Вот уж действительно – гирные. А ботинки горнолыжные – тем более… Две гири на ногах… Не побегаешь!»
Я был среди них единственным новичком. Даже Пашка и Лёша – сыновья Володи Ромейко, и Вани Бобко – были уже «обкатаны» в предыдущих поездках, да и самая младшая из нас, Нонка Бобылева, имела полное право поглядывать на меня с чувством превосходства, потому что моё лицо ничего, кроме сомнений и беспомощности, не выражало.
Ну что ж! – зашевелилась «группа поддержки». – За снiг, так за снiг! За снiг над Закарпатьтем!
А Николай добавил к ритуальному тосту только что услышанное от Бобылева: – «На третий день, правда…»
Женщины поперхнулись, мужики хохотнули, а непьющий Володя Ромейко, осознав такую перспективу, вцепился в меня и сказал:  – Ну уж нет! Зря мы, что ли, Всеволодовича с собой взяли! Он же погоду умеет делать! Его учили этому!
Я стушевался и начал отмахиваться – перестань, мол, всякую чепуху молоть. А Володя, видя, что привлёк всеобщее внимание, начальственно повысил голос: – Всеволодович! Как Вы себе хотите, но чтобы завтра снег был!
– А что, этому действительно учат? – спросила Оксана.
Припёрли к стенке, пришлось отшучиваться: – Да, чему-то меня в самом деле учили… Только двоечник я…
– Не верьте ему! – сказал Володя. – Всё у него получается, если захочет.
– А, кстати, учили нас тому, что без крайней необходимости вмешиваться в погодные явления нельзя! Только когда есть угроза жизни или, к примеру, для ослабления урагана…
– Вот-вот! Это тот самый случай! – перебил меня Ваня Бобко. – Ведь если не будет снега, я тут помру!
– И мы тоже! – сказали Света с Ниной.
– Вот так, Всеволодович! – подытожил Володя. – Теперь ты, как порядочный человек, просто обязан…
Ну, что тут поделаешь! Пришлось обещать, что завтра с утра, на трезвую голову, буду «просить небо».
В дверь постучали, вошёл хозяин домика с охапкой дров и спросил, удобно ли мы разместились и не нужно ли чего-нибудь ещё? Мы дружно ответили, что всё нормально, всё отлично, вот только не хватает его с супругой за нашим столом. Да ещё снега не хватает на улице. Тогда он выглянул в коридор, махнул рукой, и вслед за ним вошла хозяйка с «чем-нибудь ещё» и двумя банками маринованных боровиков в придачу. Банки были закрыты оранжевыми крышками.
– Ну и ну! – сказал Бобылев и поставил на стол рядом с банками Нонкину игрушку – оранжевого пёсика.
– По-о-думаешь!  –  протянул  Володя  и  достал  из  сумки оранжевую «Фанту». Я выскочил из-за стола и надел оранжевые шерстяные носки, а остальные только развели руками.
И мы на целый час погрузились в «оранжевые» разговоры, потому что Украина наконец-то избрала президента и разговаривать на другие темы было попросту неуместно, тем более, что в Закарпатье почти все машины ездили с оранжевыми бантиками на антеннах, а в огородах вместо пугал стояли шесты с оранжевыми лентами.
Потом хозяева ушли и вслед за ними перебрались в свою отдельную комнату и пятеро наших спутников – экипаж третьей машины.
После полуночи, несмотря на усталость, я долго не мог заснуть, ворочался и всё пытался осмыслить, как это случилось, что под самый Новый Год я очутился здесь, в Карпатах. Казалось нереальным, что утром предстоит подъём на гору Красия, на вершине которой лежит снег, что я надену там тяжеленные ботинки и лыжи и поеду вниз, выписывая повороты. Да и получится ли?
Несколько лет подряд Дмитрук, Бобылев и Шах «охмуряли» меня, но я изо всех сил сопротивлялся этой горнолыжной заразе, потому что знал: стоит только хоть один раз попробовать – и влипнешь на всю оставшуюся жизнь. Вот и влип, кажется…
Нет, я вовсе не против катания на горных лыжах! Наоборот! Я всю жизнь этого хотел, только специфика работы не позволяла зимой отпуск взять, да и летним походом пришлось бы пожертвовать.
Перед глазами всплывали события прошедшего дня: дорога, летящая под колёса, таможня, граница и снова дорога, только уже украинская. И такие же кротовые холмики вдоль обочин, как и с белорусской стороны. Для кротов ни таможен, ни границ пока не придумано. И вывески на украинском языке, понятные, но чем-то удивляющие: «Гудзiкi», например. И большой рекламный щит во Львове: «Первак. Гнали, гонимо и будемо гнати!». А последние десятки километров во мгле по скользкой горной дороге каким-то образом увязались с табуном гнедых лошадей, пришиванием пуговицы и какими-то событиями из детства, которые потом никак не могли вспомниться…

Утром никто не хотел вставать первым. Все добросовестно имитировали здоровый сон. Наконец Данилин не выдержал, поднялся и начал тихонечко хозяйствовать: растопил печку, поставил чайник. И как только он начал убирать со стола, в коридоре раздался топот, и к нам ввалились обитатели соседней комнаты.
– А вы ещё спите? – спросил Ваня.
– Ещё спят, – заверил его Эдик.
– Тем хуже для них! – сказал Николай.
Они бесцеремонно расселись за столом и принялись шумно поедать то, что осталось от вчерашнего пиршества.
– Вандалы! – заорал «проснувшийся» Бобылев.
– Татаро-монголы! – добавил Женя, потрясая кулаками.
– Были у нас огурчики! – сказала Света, заслышав характерный хруст.
– И грибочки! – простонала Нина, не высовывая головы из-под одеяла.
Наши наивные представления о том размеренном образе жизни, который бывает в большой семье, враз улетучились. Совместного завтрака уже не будет. Но у них был свой взгляд на положение вещей.
– С вами всё ясно! – сказал Ваня Бобко. – Вы тут ещё поспите, а мы идём кататься!
Они надели куртки, взяли свои лыжи и ушли.
– М-да! – сказал Бобылев, – Пора вставать! – и повернулся на другой бок.
А я что, рыжий, что ли? Я тоже повернулся. И Женя тоже. И мы ещё добрых полчаса подремывали, выжидая, что, может быть, первыми всё-таки поднимутся женщины и начнут готовить завтрак, но они, видимо, считали, что первыми должны подняться мужики. Ничего об этом не говорилось, просто шла «притирка» и, в конце концов, они одержали победу.
Мы встали, умылись, приготовили бутерброды, а они тем временем «навели марафет».
Все демонстративно не торопились. Подумаешь! Ещё успеем! И обстоятельно позавтракали.
В окошко был виден противоположный горный склон, на котором внизу уступами стояли дома, а немного выше от турбазы «Олимпия», по лесной просеке вверх тянулись опоры канатной дороги. На самом верху виднелась белая проплешина. Там был снег.
Снег! Я вспомнил про вчерашний трёп и, никому ничего не говоря, вышел во двор, чтобы извлечь из шуток долю правды. Была отличная погода: 2-3 градуса тепла, безветрие. Сегодня уже 31 декабря, а зима в эту долину ещё не заползала. И не было никаких признаков того, что что-то может измениться.
От лавинообразного навала новизны состояние у меня было несколько сумбурным, однако настройка на общение с природой пошла легко. Но как только я начал «работать», вдруг с ужасом подумал, что делаю что-то не то. Ведь этот эзотерический навык давался, чтобы хорошую погоду делать. А снег – это как? Хорошо или плохо? Я это смаху решить не смог, тем более, что замёрз. Пришлось ретироваться.
Спокойной обстановки в наших смежных комнатах уже не было. Начались сборы, и вскоре мы вышли из дому, взвалив на плечи тяжеленные лыжи. Странно, но через несколько минут я забыл, что они тяжёлые, да и в последующие дни я что-то не припоминаю, чтобы они мне досаждали, хотя потаскать их на себе пришлось немало, потому что канатка не работала.
По крутой и узкой улочке мы выбрались за пределы села, и там, на относительно ровном «пятачке», присоединились к пёстрой стайке горнолыжниц-москвичек, ожидавших трактор. То есть, им сказали, что за ними пришлют трактор, и они терпеливо ожидали уже более часа. Подниматься в гору пешком нам тоже не хотелось, и мы решили, что трактор, во-первых, это хорошо, а во-вторых, он должен скоро быть.
Добрых полчаса москвички щебетали нам о том, как они счастливы ощущать здесь полное отсутствие сервиса. Они предвкушали поездку вверх на настоящем тракторе как нечто экзотическое, и поэтому, когда наконец-то услышалось тарахтение, запрыгали от радости и захлопали в ладоши.
То, что издали показалось трактором, приближалось к нам, гоня перед собой волну жидкой грязи. Выбравшись из глубокой колеи, оно со скрежетом развернулось, и все лишились дара речи. Только Бобылев что-то сказал на ухо Данилину, но Данилин из-за громких выхлопов не расслышал и переспросил: – Что? Танк?
– Мутант! – заорал Бобылев. – Му-тант!
А как ещё иначе можно было обозвать это, собранное из разных механизмов, создание? Морда от ЗИЛа, двигатель от трактора, рама от ГАЗ-66, кузов из-под навоза…
Ну да бог с ним! Всё-таки оно ехало… Мул ведь тоже не осёл и не лошадь.
Экзотики оказалось чересчур много. Ну и что? Всё равно поехали. По лужам, по ухабам, вперёд и вверх, почти всю дорогу на первой передаче.
Доехали только до середины горы, до того места, где начинались жилые домики турбазы, а дальше пошли пешком. Здесь уже лежал снег. И всё было мне в диковинку. Идёшь, посматриваешь по сторонам, а везде женщины в снегу валяются. И все такие красивые, такие нарядные, по последней горнолыжной моде одетые. И всё поглядывают, кто бы им подняться помог. Я, как джентльмен, одну поднял, другую, третью… А они, то снова падают, то новые подъезжают, и тоже падают. Да, в конце-то концов, для чего я сюда приехал? Падающих женщин поднимать? Мне самому впервые на горных лыжах спускаться предстоит… И не с этих холмиков возле турбазы, что дамочки себе облюбовали, а с самого верха Красии, оттуда, куда мы идём.
И вот тут-то я впервые ощутил страх. Он свербящим холодком зарождался в районе солнечного сплетения, поднимался к голове и там ненадолго исчезал, пока снизу не начинала вздыматься новая волна. И так несколько раз, пока я его не прогнал. Как ни парадоксально это звучит, но страха я не испугался, скорее обрадовался. Новое ощущение, как-никак.
Догнал спутников, взмокнув от пота. Идём цепочкой, топ да топ – медленно, уверенно, долго, пока на самый купол не взобрались. Сбросили ребята свои рюкзаки, быстренько переобулись в горнолыжные ботинки, лыжными креплениями щёлк-щёлк и поехали вниз, а я всё ещё эти кандалы напяливаю. Обулся, наконец. Тоже щёлк-щёлк – и стою. Огляделся вокруг – красотища! Не зря, наверное, гору Красией назвали.
Страха нет. Ощущения покинутости нет. Я тут не один. К тому же, я тут не один такой. На этом куполе новички повороты делать учатся. Он большой и пологий. Но пологость эта очень коварная. Если новичок не сможет сделать поворот и этим самым погасить скорость – его понесёт с ежесекундно нарастающим ускорением. И падать тогда намного неприятнее. А я-то думал во время подъёма, что это асы-горнолыжники проносятся наискось по куполу на бешеной скорости. Теперь всё понятно – это новички с перепугу, до тех пор, пока не грохнутся или в кусты не врежутся.
Стою. Страха нет. Да и не новичок я вовсе. Каждую зиму катался с горок на простых беговых лыжах и немного поворачивать мог… Хотя, это далеко не те повороты, да и горки ни в какое сравнение не идут.
Стою. Знаю, что сейчас оттолкнусь и поеду, и всё у меня получится. По крайней мере, до края купола без проблем, а там будет видно.
И, пожалуй, очень даже хорошо, что никто из нашей компании не видит, как я в первый раз на горных лыжах поеду. Итак, вперёд!
Оттолкнулся я, переступил несколько раз на ходу, выбирая нужное направление, и понесли меня лыжи. Быстрей, ещё быстрей…Делаю правый поворот – получается! Левый – получается! Снова вправо – хорошо! Опять влево – отлично! Кто-то меня обгоняет, кого-то я обгоняю, лавирую между уже упавшими и ещё падающими, объезжаю какие-то кочки и вдруг, неожиданно для себя, резко торможу, врезаясь рёбрами лыж поперёк склона. Всё получается! Может быть, и не совсем красиво, но я рад и этому. Есть потребность отдышаться. На одном дыхании ехал, что ли?
Стою и оглядываюсь. Оказывается, купол горы уже давно позади, и я, незаметно для себя, уже преодолел третью часть спуска. А вниз посмотреть – о-го-го! Круто! И страшновато.
Зато замечаю некоторых наших… Девчата осторожничают: проедут немного и останавливаются. Пашка тоже… Кое-кто уже успел в снегу вываляться.
– Всеволодович! – окликает меня Володя. Он стоит немного выше, у березняка, окаймляющего горнолыжную трассу, «пасёт» Пашку и арьергардную часть нашей компании.
– Не пугайтесь кочек! Используйте их для поворотов! Сразу за кочкой делайте упор на нижнюю ногу, а верхнюю разгружайте!
Я сразу оценил этот дельный для новичка совет и поехал вниз, хотя, из принципа, надо было бы разобраться насчёт верхних и нижних…, понимаете, ног…
Теперь я уже от кочек не шарахался, а наоборот, высматривал, чтобы заворачивать именно за ними. Какое же это удовольствие – нестись зигзагами по склону, вздымая веером снег! Здорово!
На поляне, около нижней опоры бугельного подъёмника нас поджидали Данилин, Бобылев и Женя.
– Ну что? На первый раз хватит? – спросил Бобылев. – Или ещё разок поднимемся? От турбазы гусеничный трактор за пять гривен лыжников на самый верх возит. У него там сани большие такие – на сорок человек.
Нина, Света и Нонка дружно замотали головами: – Нет, нет, ни за что! С нас хватит! Да и поздно уже. Пора к Новому году готовиться.
– Ну нет, так нет! Покатили!
И мы, проигнорировав поворот к турбазе, друг за другом заскользили вниз по лесной прогалине, и ехали до тех пор, пока не кончился снежный покров. А дальше – пешком, круто вниз, с лыжами на плечах, вышли на просеку с бездействующей канатной дорогой. Прошли мимо «Олимпии», спустились в село – вот мы и дома.
К Новому году готовиться? Куда там! Переоделись, рухнули на свои койки, и оказались в состоянии полузабвения. И только после одиннадцати часов, осознав, что так недолго и Новый год проспать, все очухались, привели себя в порядок и накрыли праздничный стол. Хвойная композиция из еловых лап в кувшине всё время норовила упасть, поэтому девчата её выдворили на шкаф и опытным путём определили, что лучшее место для неё – над головой Бобылева. Всё это происходило как-то молча, до тех пор, пока не уселись за стол. А за столом вдруг всех прорвало – оживились, заулыбались, зашумели, как стая грачей, да ещё и хрипучую магнитолу подключили, чтобы послушать, как новый президент Украины поздравляет украинский народ.
Слышно было плоховато.
– Бобылев! Переводи! – выкрикнул Ваня Бобко.
Бобылев встал, уменьшил звук и, как заправский переводчик, начал переводить бойкой скороговоркой …
Речь украинского президента нам очень понравилась. Всё его выступление было пропитано такой, только одной, заботой о развитии туризма в стране, что мы были просто растроганы, а услышав, что он желает успехов всем белорусским горнолыжникам на карпатских трассах, едва не прослезились. Ай да молодец!
– За такие слова надо выпить стоя! – сказал Бобылев, ухмыляясь, и все с готовностью встали.
За Новый год!
А теперь – салют!
Салют! Салют! – взвыли от радости Пашка, Лёшка и Нонка.
Все схватили куртки и выскочили во двор.
Николай священнодействовал: – Ба-бах! – У-у! Ба-бах! – У-у-у! Ба-ба-бах! – У-у-у-х! Трах-ба-бабах!..
В небо, шипя, взвивались огненные стрелы и там рассыпались на множество огней. А когда все заряды закончились, и мы уже хотели вернуться в дом, салют возобновился с соседского огорода, а потом начали палить чуть ли не из каждого двора.
Вот здорово! Но это были сущие цветочки, потому что с самого верха горного хребта вдруг бабахнуло по-настоящему, и всё небо осветилось множеством разноцветных огней. Потом ещё и ещё. Затем ещё и ещё. Ещё и ещё. А с противоположного склона пошли такие же мощные залпы. Палила «Красия». Ещё и ещё! Ещё и ещё… Фонтаны огней!
Некоторую обиду за то, что нас так внушительно переплюнули, быстро заполнило чувство гордости. Ведь это именно мы оказались зачинщиками такого замечательного пиротехнического действа.
Через час нам захотелось погулять, и мы с удовольствием побродили по улочкам Вышки, ненадолго заглядывая в ещё работающие увеселительные заведения.
– С Новым Годом! Сто грамм и пончик!
– Говорят, что завтра бугель запустят.
– Говорят, что завтра снег пойдёт!
Следующее утро повторилось: один к одному…
Пришли «вандалы», всё съели и ушли кататься. А мы выбрались только через полтора часа.
На окраине села топталась группка сноубордистов и лыжников, поджидающих трактор, но мы решили подниматься в гору пешком, чтобы выгнать из себя все вчерашние градусы.
И вот снова идём. Вслушиваюсь в шаги.
Топ – топ – это Володя.
Топ-топ – это Женя.
Топтоп – это Пашка.
Впереди Бобылев. Дышит, как лошадь! Слева Данилин. Тоже дышит, как... как… как другая лошадь! Я тоже дышу… ещё… пока… Куртку расстегнул… Сердце колотится…
Девчат не видно, где-то остановились, передыхают. А мы упираемся: – Топ – топ, – Топ-топ, – Топтоп… На одном плече лыжи, на другом – язык. Это всё Бобылев виноват! Это он первый предложил градусы выгонять… А мы согласились… Надо бы ещё разобраться, а туда ли мы вообще идём? А то однажды в походе дали кругаля километров на двадцать. Всё из-за того, что шаг боишься потерять, дыхание сбить, да и голову вверх задрать трудно – рюкзак мешает.
Топ – топ, Топ-топ, Топтоп. Идут, однако…
Если в такой ситуации лидера чихвостить – лучше всего помогает! Но на Бобылева я всерьёз злиться не могу. Свыкся за долгие годы с тем, что любой поход с ним элементами экстрима обрастает. Вот и этот случай не исключение – зазывал он меня на горнолыжный курорт, но вместо курорта тут самая махровая туристская «пахота». Я про такую ходьбу, когда кроме ног идущего впереди ничего не видишь, даже несколько стихов когда-то написал. Когда их начинаю вспоминать – легче шагается.
Кстати о Бобылеве: японцы в кабинетах психологической разгрузки резиновые манекены руководителей устанавливают…
Но вот, кажется, и пришли. Как только пришли, так и бугель заработал. Ура! Потянулась наверх цепочка лыжников. Весело стало на куполе. Народу прибавилось. Особенно новичков. Везде в снегу лежат… Учатся – падают. Под присмотром инструкторов. Падают – учатся. Так и продвигаются целой стаей вниз, в жерло основного спуска. И ничего страшного! По двадцать раз шмякнутся – глядишь, и спуск преодолён. Можно снова на бугеле наверх подниматься. Вот только на сколько раз им упорства хватит?
А мы – как челноки: вверх – вниз, вверх – вниз… Я, правда, несколько раз на спуске останавливался. Интересно поглядеть, как по крутизне и по кочкам лихо проносятся опытные горнолыжники, и как новички кувыркаются.
Честно говоря, и я на спуске пару раз на ногах не удержался. Один раз, из-за излишней самоуверенности, а в другом случае – из-за «неуправляемого» сноубордиста, от которого не смог увернуться. А ещё, когда я стоял в сторонке и наблюдал за броуновским движением новичков, на меня чуть было не наехали сразу две дамы, но обе вовремя сумели упасть. Упавшая ближе, сразу же стала требовать моей руки. Я помог им подняться и, принимая благодарности, буркнул:
– Что Вы, что Вы! Всегда готов подать руку падшим женщинам!
Они сначала опешили, а потом захотели задержать меня для расправы. Но я оказался проворнее, и рванул вниз, от греха подальше. А они, давясь от смеха, вслед кричали: – Ах ты! Ну, получишь! Мы все равно тебя найдём!
На очередном спуске я пристроился за Володей Ромейко и прошёл всю трассу за ним, как привязанный на верёвочке. И, кажется, именно после этого пришло ощущение, что еду уже, как надо.
Вечером я лежал на своей койке и изучал потолок. Остальные занимались примерно тем же, изредка перебрасываясь короткими фразами. Не хотелось ни двигаться, ни разговаривать. Каждый погрузился в переваривание событий этого дня.
Благо, было что вспомнить. Ощущение от скорости, когда несёшься вниз на лыжах, совершенно иное, несопоставимое с тем, которое возникает при езде на мотоцикле. Хотя, казалось бы, и тут и там рассекаешь лицом тугой воздух … Ан, нет! Не то! Здесь стремительность собственными ногами чувствуешь и даже сопротивляешься ей, взрезая снег на поворотах, чтобы не слишком разносило…
Жалко, что снега в долине нет, можно было бы ехать с самого верха вниз, до Кандагара …
«И пронестись в горнолыжном угаре
с купола Красии до Кандагара.»
Это начали вязаться стихотворные строчки, но я от них отмахнулся, как от досадной помехи, потому что захотелось настроиться «на общение с небом, с воздухом, с водой» и вызвать снег. Я же обещал попробовать сделать это!
Мне определённо не хотелось вставать, и я оттягивал этот момент. Как хорошо живётся в горизонтальном положении под накинутым одеялом, когда гудят ноги и ноют плечи! А если хорошо, то и стихи пишутся. Я начал ловить приходящие в голову строчки и выстраивать их в строфы, пока не получился примерно такой стих:

ОЖИДАНИЕ СНЕГА.

Ну, что с того, что снега нет сейчас?
Зато я знаю: утром мы проснёмся,
Всплеснём руками, миру улыбнёмся,
И вдруг поймём, что мир открыт для нас.

Придёт одна из самых лучших зим
В звучании морозного клавира.
И с лёгкостью в сознание вонзит
Пронзительное чувствованье мира.

Придавит снег деревья и дома,
И будут ели в белоснежных платьях,
И волшебством опутает зима,
Упавшая с небес на Закарпатье.

И будут склоны горные опять
Сверкать от снега, что так страстно выждан…
И невозможно будет передать
Весь фейерверк эмоций горнолыжных!

Я специально сказал, что получился примерно такой стих, потому что через день все строчки из него расползлись и попрятались. Знал бы, что так произойдет – хоть на газете записал бы. А первоначальный стих был лучше.
От него ощутился такой душевный подъём, что сделать этим вечером подъём из тёплой постели оказалось уже совсем несложно. Я набросил на плечи куртку, вышел на улицу и пять минут совершенно искренне «просил небо». И снег пошёл. Еле-еле, со скрипом, но пошёл. А я хотел его всё больше и больше, так, чтобы к утру намело целые сугробы.
– Ты где шлялся? – спросил меня Бобылев, оторвавшись от книжки, которую читал при свете налобного фонарика.
– Снегопад вызывал, – серьёзно ответил я.
Он попытался приподнять очки, чтобы выяснить шучу я или не шучу, но фонарик мешал, и он, махнув рукой, снова погрузился в чтение.

А утром в долину наконец-то пришла настоящая зима. И вокруг стало так красиво, что возникало ощущение нереальности. Куда ни посмотришь, всё кажется, что внешний мир перед тобой загородили гигантскими святочными открытками. А снег всё шёл и шёл, и к нашему отъезду на закарпатских домиках, разбросанных по живописнейшим склонам, наросли полуметровые снеговые шапки.
Оставшиеся дни мы с удовольствием катались, напрочь забывая все тяготы, связанные с подъёмом до бугеля. У меня получалось всё лучше и лучше, я чувствовал себя окрылённым, но вперёд не высовывался. Несусь, например, по склону вниз за кем-нибудь из своих друзей, то приближаясь, то приотставая, то снова догоняя, и упиваюсь ощущением того, что лыжи послушны, и что тело автоматически реагирует на все неровности трассы. И рад-радёшенек, после резкого одновременного торможения внизу, услышать похвалу в свой адрес:       – Неплохо! Как для новичка – очень даже неплохо!
Заразное это всё-таки дело – катание на горных лыжах!
Прекрасно, что существует на земле Закарпатье, подарившее столько положительных эмоций!
И всё у нас было замечательно, только вот Бобылев перед отъездом что-то не поделил с большой хозяйской собакой. То ли она его укусила, то ли… не успела…

После схватки Бобылев долго зубы стискивал…


***