Лунная метка

- Тише... разбудишь…
- А ты не смеши…
- Просыпается. Спрячемся?
- Лучше замрем, вдруг не заметит…

 Петька поворочал тяжелой головой туда-сюда, с трудом разлепил глаза. Некоторое время моргал, разглядывая залитую лунным светом поляну. А, где ж маманя? Почему не скрипит кровать, откликавшаяся даже на храп? Петька моргал медленно, так же плелись мысли в поисках разгадки. Приподнялся, рука наткнулась на что-то твердое. Булькнуло. Петька расцвел в улыбке. Ну, да, это ж он вчера не добрел до дома. Не беда, маманя не заволнуется, подумает, остался в гостях.
 Петька ходил в соседнее село поздравить с рождением крестную Василису. Маманя собиралась навестить куму сама, да поранила ногу, хромает, а не уважить Василису - грех. Давненько прикупила на базаре исподнюю рубаху, столько трудов положила, украшая покупку гладью: бутоны цветов на тоненьком стебельке и распускающиеся листочки. Знала, понравится куме, запрячет в сундук, накажет: наденете, когда будете обряжать, пусть ангелы порадуются.
 Не отпускала Василиса крестника, славно угощала, а он, захмелев, пустил слезу по маманиной ноге, засобирался домой, на ночь глядя, не остановить. Охая, крестная завернула в тряпицу кусок пирога для Валентины и добавила бутылочку браги – выпить за здоровье. По дороге на Петьку напала икота – переел доброго угощения, вот и приложился к бутылке, сбить напасть. Икать перестал, а кукурузный кочан время от времени вынимал из горлышка, убеждая себя: полглотка, не больше. Помнит, присел отдохнуть в стоге сена, чтоб резвее проделать оставшийся путь - недалече осталось, вон, за озером,  крыши хатенок видны. Как же напоследок не полакомиться из полюбившейся бутылки? Все равно маманя отберет, запрячет, не любит, когда Петька выпивает, отмахивается на его намеки: итак ума в голове – кот наплакал, а после глотка хмельного вовсе дурачком становишься. Петька не обижался, знал: нарочно мамка дразнится, от бутылки отводит. Вот дядька Пантелей - точно, дурачок, когда напьется. Бегает по деревне с криками, рвет на себе рубахи да плачет, усевшись посреди дороги. Он, Петя, никогда не шумит, маманю слушается, а чего улыбается беспрестанно, так и сам не понимает.
Петька потянул бутылку к себе, раскрыл и скривился от резкого запаха. Нет, не примет нутро ни капли, вон как желудок свело. Пусть маманя подальше уберет этакую гадость. Он глубоко вдохнул свежего воздуха, почесал голову: отправиться домой или еще поваляться? Бросил взгляд на поляну, через которую предстояло идти, присмотрелся. Ого! Две дивчины почти сливались с лунным светом, стояли близко друг к дружке и прикрывали рот ладошками. Не двигались, только покачивались, как травинки, под заигрыванием ветерка. Петька обратил внимание на прозрачные платья, подался вперед, пытаясь высмотреть девичьи тайны. Вот недавно на реке так же тянул шею из кустов и с хрустом вывалился на обозрение Соньки. Та не завизжала, с гадкой улыбкой стянула рубаху и во весь рост показалась Петьке. Не вынес он такой срамоты, зажмурился, сиганул назад  и плутал по кустам с колотившимся сердцем. Глупый был, а сейчас можно насмотреться и ходить петухом перед мужиками: как - никак, равный с ними станет.
 Петька бухнулся на живот, подался вперед, потер глаза. Не повезло: светятся девки насквозь, вместо ног - дальние деревья виднеются, машут тенями. Чудно! Платья красивые,  волосы рассыпались до земли, лица тонкие, чистые, а интерес пропал! Петька оставил пустое занятие, вернулся на прежнее место и уже через минуту улыбался непонятным снам.

- Надо же, не испугался! А отец велел не показываться человеку, мол, тот умрет от страха.
- Не хотел отпускать  на Землю, пугал.
- Красивый парень! Чур, мой, я первая сказала! Заберу себе.
- Сначала с маменькой поговори.
- Разрешит. Устала она, столько ночей светит бессменно.
- Да, отец слег, а все твердит: нельзя человека оставлять во тьме. Маменьке самой тяжело, все мрачнеет да полнеет.
- От людских мыслей и мрачнеет. Почему косятся на полнолуние? Придумывают небылицы и верят в них, сами себя окутывают мраком, а мы - старайся, пока не сляжешь. Вот и будет родителям помощник.
- Ты же других не видела. Нас как учили: тот, кто больше всех приглянется…
- Так приглянулся ж мне, вон, какой смелый и добрый. Все, решила – оставляю метку, получу матушкино согласие, и он мой! Давай поищем одуванчики.

Петька проснулся от тихого прикосновения. Прозрачная девушка смотрела с улыбкой.
- Не снимай венок до следующей ночи, хорошо?
Петька послушно кивнул.
- Нам пора, лунная дорожка слабеет. Жди, я вернусь за тобой.
Взявшись за руки, девушки отступили к озеру. У воды приподнялись над землей, соединились с серебристой рябью на воде и поплыли вверх, плавно размахивая  шлейфами платьев, перевитых волосами.

- Петруша, ты чего в такую рань приплелся?- Валентина плеснула на лицо колодезной воды, утерлась рушником, зевнула.-  Поспал бы у крестной, сегодня ж воскресенье, можно отдохнуть. А, венок зачем нацепил?
- Подарили.
- Ой, ли?- хмыкнула Валентина.- Неужто тебя кто присмотрел? Крестная поспособствовала? Кто подарил-то?
- Дивчина лесная,- важно ответил Петька.
- Ну, чего мать пугаешь придумками?
- Не-е, не придумываю. Вот крестная передала.- Петька вытащил из-за пазухи тряпицу с пирогом и, присовокупив бутылку, протянул матери.
Валентина приняла подарок, встряхнула бутылку, покачала головой.
- Все понятно про твою дивчину. Обязательно нужно было глотать на ходу? Когда мать слухать будешь? – она замахнулась бутылкой. – Скидай шляпу позорную, негоже парню так расхаживать! Солому повынимай из волос да марш в хату, горе мое.
Петька прошмыгнул в комнату, сел на лавку, насупился. Опять не верит маманя, ругается на правду. Хотел обидеться, да решил: жалко ее, многого не видит, поэтому и неразумная. Давеча  рассказал, как ночью по комнате прохаживался домовой и носил на загривке такого же, как он, только маленького – пушистого комочка. Маманя долго крестилась, вздрагивала от шорохов и ругалась: не бывает в доме двух домовых, как в твою дурью башку взбрело такое? А Петька знал: редко, но бывает, у добрых людей может поселиться дитятко. Мамка, как и прежде, оставляла на столе молоко для хозяина, а Петька тайком подливал еще: для двоих, как-никак. На неделе заругала, что ночью рассмеялся в голос. Петька не спал, слушал, как шебуршатся мыши под полом и сплетничают про их кота. Да выдают в самую точку! Видел  Петька, как дрыхнет кот: развалится на спину, лапы задерет кверху, храпит, а из шерсти мартовская гордость выглядывает. Над этим и потешались мыши, хохотали так, что его заразили, за что и получил подушкой да очередной горестный маманин вздох.
Валентина долго возилась в кладовке, стучала за стеной крышками от кадушек. «Бутылку прячет»,- понял Петька. Не хочется ему больше бражки, нужно дождаться красавицу с дивными волосами, это очень важно.
- На стол накрывать?-  хмуро спросила Валентина, войдя в комнату.
- Не хочу. Мама, я видел ее – лунную девушку.
Больше всего Валентину испугало непривычное «мама» и голос – так сын не говорил никогда. А от серьезного взгляда и совсем стушевалась, глаза опустила, спросила, чтоб не молчать:
- А потом что?
- Уплыла на небо. Верь мне.
- Верю, сынок, потом подробней обскажешь. Захочешь кушать, покликай. Я во дворе буду или к соседке Наталье загляну, не видать ее с утра, может, что случилось.

Наталья заявилась домой в полдень. Из-за калитки окликнула Валентину.
- Здорово, соседка. Тоже от жары разморилась?
- Терпимо, просто ставни закрыла. А ты где пропадала?
Наталья вошла во двор, обмахиваясь платком.
- Дай попить, до своей хаты не дойду. Ты чего с лица хмурая? Заболела?
- Ой, Натуська, горе у меня, прямо руки опускаются.
- Ну, пошли в тенек, отсижусь да тебя послушаю. А я решила по прохладе на базар смотаться, снести кой-чего да вернуться до жары. А там куму встрела, потом  дальнюю сродственницу, да и пришлось по пеклу топать. Ты говори, говори, я долго пить буду.
- Что говорить? Беда с Петькой. Шел поутру от крестной, говорит, девку лесную видел, пришел, на себя не похожий. Как сел утром на лавку, так и сидит, не ел, не пил, а с ума еще хуже стал, пугаюсь.
- Может, лешачиха привязалась? Кто его знает, что в лесах творится?  Куды ж больному продержаться, если и у здорового мозги набекрень? Полная луна вторую неделю не сходит, бывало такое когда? Все беды от этого.
- Делать-то что?
- Женить нужно твоего Петьку. Кровь играет да ударяет в башку, вот и бесится. Говорила же: давай сосватаю Лушку рябую. У нее с лицом непорядок, у твоего – с головой, пара что ни на есть. Лушка – она бедовая, всех кикимор разгонит.
- Не знаю… не знаю… Боязно мне.
Наталья поднялась.
- Пойду, прилягу, наморилась. К вечеру заявлюсь к Фроське и заведу разговор про Лукерью и Петра. Вместе девку и уговорим, а Петька не воспротивится.

Подвыпившая Наталья со скрипом отворила калитку во двор Валентины.
- Ты, глянь – спят!- бурчала она, пробираясь в темноте.- Видать, не поверили моему старанию. Разбужу, не пожалеют!
У самого порога ойкнула, поздно заметив Валентину, сидевшую на крыльце.
- Валька, ты, что ли? В окнах темно, думала, спать завалились. Ну, Пантелеевна, магарыч с тебя! Двинься, сяду. Сладила я дело! И кто б подумал: Луша сразу уцепилась за намек - ну, понятно, засиделась в девках, и надежды никакой. А Фрося, как услыхала про Петьку – ни в какую! «Не такой я доли дочери желаю!» Уж мы ее вдвоем уговаривали, убеждали, сдалась, как подпила, потом ревела от счастья: мол, думала, никому дочка не сгодится. Да ты словно и не рада. Боишься, Петька не согласится? Сама с ним говорить буду! Я сегодня в ударе, горы сверну! А, ну, где наш жених?
- Нету Пети, ушел,- подала Валентина безжизненный голос.
- Об эту пору? Когда вернется?
- Совсем ушел.
Наталья тряхнула головой.
- Неймется ему. Что опять стряслось?
- Чудной  был весь день, умный, как вроде, стал. Пришел домой, а на голове -  венок одуванчиковый, про это я не сказывала.  Цветки сонные, повялые, а во дню оживать стали. Помнишь, я ставни закрывала? Засиял венок, цветки золотом горели, смотреть больно. Я окна и закрыла, боялась, заметят с улицы, не знала, как такую напасть объяснить. Оставила окошко, которое в огород выходит, поглядываю в него на Петрушу и дрожу. А он так и сидит, словно ждет кого. Дождался…
Наталья, почувствовав, как вздрогнула соседка, перекрестилась, спросила севшим голосом:
- Ну?
- Как стемнело, даже не стемнело, просто засумеречнело, я переборола себя, в хату зашла. Жмурюсь да уговариваю его венок снять, чтобы стало, как прежде.  Тут она и явилась,- Валентина мотнула головой вверх,- луна полная. К открытому окошку подплыла, закрыла собой обзор и смотрит на Петю внимательно. А от нее – лучи и от венка – лучи, слились, друг с дружкой играют. Потом обратно на небо улетела.
- Валька, ты, часом, не пьяная? Я уж бояться начала, молитву потихоньку шепчу. Какая полная луна? Подними голову от забот земных – молодой месяц народился!
- Народился, я ж и говорю: ушел Петя. Прямо к озеру направился, к лунной дорожке. Протянул руки девице лиловой, она приняла их, засмеялась, и они поплыли на небо.
- Откуда знаешь? За Петькой брела?
- Отсюда видела.
Наталья махнула рукой.
- Точно, ты пьяная, а не я. Что отсюда увидишь? Озеро в другой стороне. Пойду-ка я, соседка, спать. Голова кругом, что-то я не так понимаю. И ты ложись, отдыхай да Петьку жди, побродит и вернется, а я утром заскочу, поговорим об нашем деле. А венок зачем нацепила? Молодухой хочешь казаться? Так мы и тебя сосватаем!
- Петя подарил...
- Конечно, Петя, кто ж еще такое удумает? Ну, покойной ночи,-  Наталья зашлась в зевоте,- на трезвую голову расскажешь, а, может, ничего не нужно будет говорить, а готовиться невестку встречать. Покойной ночи, говорю.
- …Нарвал одуванчиков, ловко так переплел, говорит: не снимай, я вернусь за тобой. – Подняла голову вверх, высматривая тоненький рожок месяца.- Жду…