Планета Первой Любви. Часть 2. Глава 1

    ТАЁЖНАЯ ТРАГЕДИЯ

Из открытого окна пассажирского  вагона в эту летнюю душную ночь неслось тихое:
- Тик -так стучат часы у тебя на руке... Слышно мне в тишине, как минуты разлуки уходят, - тихим голосом пела неизвестная красавица.
Моя же, тесно прижавшись ко мне и моей руке, на которой так же часы, но теперь уже мои, отсчитывали последние мгновенья перед кратковременной разлукой, тихо и беззвучно плакала.  Скоро, очень скоро... открытое чрево ненавистного вагона, поглотит мою любимую и унесёт в кромешную ночную тьму, мигая мне на прощание красными, словно от пролитых слёз, фонарями. Так распорядилась судьба: Люда уезжала поступать в институт. Мне же предстояло быть рядом с умирающим дедом. И откуда нам было знать, что как только тронется с места поезд от снующего перрона, трепетная душа деда покинет своё измождённое жизнью и болезнями тело. А ещё через четыре дня белокрылый самолёт унесёт меня с внеплановым специальным набором военкомата на далёкую Чукотку! Ничего мы этого не знали, и знать не могли про запущенный таймер испытаний, руками нашей судьбы... Сейчас же, слившись в одно целое, мы прощались.
- Вспоминай, мой милый! Не забудь меня! - шептала моя возлюбленная. А я дрожащими от едва сдерживаемых рыданий губами целовал ее, любимую, и... пил... пил нектар её любви, оставляя взамен частичку своей мятущиеся души... Первый! Второй! Третий гудок спешащего тепловоза! Нас буквально отняли друг у друга!
-Люблю! Жди меня! Не забудь, - срывалось с наших губ!
И вот поезд уносит её, мою женщину, с плотно прильнувшим лицом к стеклу закрытого тамбура, с расширенными, полными слёз глазами, в холодную ночную темень. В такт стучали  колёса на стыках. Тик - так стучат часы. Кто, кто, а они-то знают, что уготовила нам судьба...

В темных окнах вагона уже ничего не было видно. Знала: там степь бесконечная. Не могла я  опомниться от этого расставания. Так надеялась, что это ненадолго, на пару недель. Экзамены сдам, а там весь август свободный, сердце ныло и ныло. И не могла я его уговорить, успокоить. Не думалось мне ни о чем в эти минуты, а губы его я еще чувствовала на своих губах, и сладок был последний поцелуй, и горек разлукой этой.
- Прощай, прощай, - стучали колеса...Не хотела плакать, а сердце металось птицей в  клетке. Не оставалась без Сергея надолго. Как я буду без него эти две недели? Ни радовал  меня университет, ни пугал. Отупела - казалось мне. Уснула под утро. И снилась мне весенняя степь, кони и их захватывающий бег. Тревогой в сердце отзывалось это движение, этот стремительный бег в неизвестность...               
Город встретил меня приветливым солнцем, чистыми, политыми водой, улицами. И родственники были рады моему приезду. Давно не видели меня, все расспрашивали о маме, о сестрах, а я не хотела ни с кем разговаривать.               
- Куда ты? - всполошилась тетка, подождет твоя приемная комиссия.
Но я рада была одиночеству.Тесно в доме.Позвонить некуда.У Сергея нет домашнего телефона.               
Университет встретил меня широким холлом, прохладным. Второй он, после столичного, университет в республике. Сдала документы, подошла к доске объявлений и ахнула: 20  человек на место. Упало сердце. Нет, не преодолеть мне эту планку. 19 баллов из 20 - проходной. Из четырех экзаменов только одна четверка допустима, только одна...      
- Боже, зачем я сюда приехала? Сережка там один, без меня, а тут. Никого не знаю и не поступлю туда вовек. Хотелось плакать. Взять бы билет и вернуться домой. Что он мне скажет тогда? Он же верит в меня, в мои силы...А литература моя навсегда останется  недосягаемой мечтой... Широкая улица Гоголя, знакомая теперь уже, остановка маршрута 32. Теперь меня окружал совсем другой мир, с другими звуками, весь в движении людей, автомобилей, с другими запахами плавящегося асфальта под лучами солнца... А я хотела в степь, на Ишим, туда, к Сергею... Под его крыло, к его сильным рукам, к его влажным глазам...любимым глазам. Как выжить мне эти две недели экзаменов? Послезавтра уже первый -сочинение.               
- Ты что, как с креста снята? - всплеснула руками тетка, открыв мне двери. Конкурс? Ну так и что? Везде конкурс. Люсенька, родная ты  моя, отдыхай, не переживай. Я тебя завтра  чуть свет подниму заниматься.
Люсенька - так мама меня звала. Единственная радость - звуки имени детства услышать было мне. Теперь все будет иначе - я так чувствовала... И не зря...

Моторы ИЛ -18 надсадно выли, поглощая километры, сотни километров. Последняя остановка в аэропорту Новосибирска давно осталась позади... Теперь курс самолёта лежал на такую далёкую Чукотку. Салон был полупустой - все обосновались возле ревущих моторов - обзор лучше, да и убаюкивает их шум. Я тоже, как и большинство призывников, дремал, прокручивая в сотый раз события последних дней. Много их наслоилось и спрессовалось в эти пять дней.  Как ни тяжела была потеря деда, сразу после отъезда Людмилы, но разлука с ней занозой сидела в моем сердце. Господи!... Даже и попрощаться не пришлось...Проклятый спецнабор в военкомате. На всё про всё всего три дня! Даже смерть деда и его похороны, никоим  образом не повлияли на комиссара.
- Деда уже не вернёшь, да и пожил он не мало, - таков был ответ равнодушного чинуши. Первым делом хотел махнуть на день к любимой. Но моя мама и мать Люды удержали. И, наверное, это было правильно. Мама моя хотела побыть последние часы со своим сыном, как можно дольше. Если бы я поехал в самый разгар экзаменов, моя любовь бросила бы всё, я же видел, как нехотя она уезжала. И плакал бы тогда её универ - давняя мечта, ещё на год! Нет! Нет!Этого делать нельзя, ради одного дня... Я вновь огорчённо потянулся. Один день! Это так много для меня... для нас! Сколько можно было бы сказать друг другу... Сколько могло быть страстных объятий! А жарких и страстных поцелуев - не счесть! Я вновь явственно ощутил тепло её губ на своих, стараясь впечатать их в свою память как можно сильней... Гул двигателей самолёта настойчиво убаюкивал, я стал проваливаться в тревожный сон и почему-то нервно вздрагивал. Почти сразу приснился дед. Живой! Улыбаясь, сквозь усы и бороду, он подошёл и взял меня за плечо.
- Дед! Так ты живой! А мы думали, что ты умер...Как же так, дед?! Как ты себя чувствуешь?
- Всё хорошо, Серёжа, у меня. Видишь, как я выгляжу. Дед и впрямь выглядел прекрасно. Ни одной морщинки. Совсем не дашь ему 87...
- Всё хорошо у нас, внучонок ты мой дорогой! Да и смерти нет вовсе. И тебе рано об этом даже думать... Всё будет у тебя хорошо! С Людой тоже у вас будет всё нормально. Только вот потерпеть придётся малость и перенести, но это вам пойдёт только на пользу... Вам и вашей любви... Только тебе, Серёжа, для этого надо пересесть на то место. И дед указал в хвост самолёта. Поторопись, внучек!- он вновь сжал мое плечо, приглашая побыстрее встать.
Я проснулся - деда не было. Где же он?  Явственно чувствовал на плече тяжесть его руки... Покрутив головой, окончательно пришёл в себя... Моторы всё так же надсадно выли...
- Ладно сделаю, как дед сказал, поплёлся в самый дальний угол хвоста самолёта... Тщательно пристегнувшись, зачем–то совсем машинально подтянул накрепко ремни и стал смотреть на проплывающие далеко внизу облака. Спать больше не хотелось. В голове вновь всплыл образ моей любимой

Сочинение написано. Не трудно мне было оторваться на несколько часов от реальности, в тишине аудитории погрузиться в мир своих фантазий и образов. Там живут мои герои, там я  тоже живу вместе с ними, отрывая себя на время от реалий. Никто не мешал мне писать сочинение. Вокруг незнакомые лица абитуриентов. Листы с мелким почерком...код на уголке странички. Все. Через день - результат на доске в списках - пять баллов. Меня это не обрадовало. Хотелось провалить экзамен и уехать домой, имея хоть такую причину, но...судьба моя меня хранила,и Ангел не покидал. Привычным стал распорядок дня, состоявший из нескольких пунктов.
 Пункт 1.  Книги, чтение. Пункт 2 (смотреть сначала). Одно было хорошо - тишина комнаты, Никто не мешал. В изнеможении я засыпала на диване, роняя книгу на пол. Вторым экзаменом  - литература (устно). Знала только одно: не вступить с экзаменатором в дискуссию по поводу...какому-либо. Говорить по писанному в учебнике. И не растекаться "мыслию по древу..."Знала...
Утром проснулась с тяжелым сердцем. Что-то давило и тревожило.
- Наверное, предстоящий экзамен, - успокаивала я себя. Надо сдать - станет проще. Легче  было на солнце. Просто идти тихими утренними улицами, просто думать о своем, просто видеть Сережкино лицо и пребывать с ним в этом моем мире сознания, куда я никого не впускала, даже тетку родную, а все остальные... остались далеко...               
Внимательные глаза экзаменатора. Билет и три вопроса. Фадеев "Разгром ". Образ Левинсона. Сибирь. Партизанский отряд. Мысли мои были в той тайге...с литературными героями. Почему  яд нужно было дать раненному Фролову, почему Левинсон так поступил...Разве можно убить раненного человека? Да...отряд...спасение других, но ведь и у него одна жизнь. Я вдруг  стала говорить "крамольные " мысли не как в учебнике.
- Ну все, спета твоя песня, сейчас ставят неуд. и ты собираешь вещи на вечерний поезд домой, - шепнуло сознание. Экзаменатор вдруг наклонился ко мне и тихо сказал:            
- Умница ты, деточка, я и сам такого мнения.Но есть понятие соцреализма...Может быть, настанут другие времена, и гуманизм в твоих взглядах оправдает себя. Сохрани его на будущее. А пока...как в книге.
В зачетном листе появилась оценка "отлично", и это значило - я преодолела еще одну ступень к универу. Пошла звонить маме. Назначено было время. Мама была рада. Но что-то такое было в голосе у неё неверное.                - Мам, как Сережка? Что нормально, он приходил, ты видела его? Как он...Мам, ну как ты  не знаешь, он же часто приходит к нам, куда он там мог подеваться? Ладно,мама, я поняла ...беречь себя, да, ничего, я терпелива,мама.

В свои шестьдесят восемь Геннадий Тимофеевич себя старым не чувствовал. Вот только если  бы не спина. Со вчерашнего прихватило... скрутило. Нет никакой мочи! И некому даже воды подать...Сам виноват! Почесав с изрядной проседью бороду, кряхтя, медленно присел на своём топчане.
- Может, ещё денёк-другой? Отлежусь маленько... Он уже собрался вновь удобно расположиться на медвежьей шкуре, но внутри нарастало давно забытое чувство беспокойства... Несмотря на боли, оно росло в нём, подобно катящемуся с горы кому снега. Подошёл к кадке с водой, напился. Спину вроде отпустило. В мозгу начала свербить мысль:
- Иди, проверь вентеря... Да шут с ними... только позавчера был на "Чёрном камне" - пусто... Иди! Иди, проверь!
Это было уже какое-то наваждение! Мысль уже не преследовала его, она гнала... Поняв что с ней никого сладу нет, начал, чертыхаясь, собираться. Хоть и привыкший ходить по тайге, но всегда к вылазкам своим относился очень серьёзно. Лес шуток не любит и разгильдяйства не прощает. Собирался основательно. За пояс, сзади, привычным движением сунул топор, проверил полон ли патронташ.Кинул в вещмешок стоявшей на столе снеди. Ещё раз придирчиво всё проверил, взял ружьё и вышел за порог своей заимки.            
Жил здесь, в дали от людей, Геннадий Тимофеевич давно, сбился уже со счёту. Да сразу после лагеря... Постой - постой... это было в пятьдесят пятом. Господи, сколько уже годков минуло! Но он не жалел. После реабилитации не хотел возвращаться к людям, да и не к кому. Сталинская метла тщательно прошлась по его роду. И за что спрашивается?! Наоборот, ушёл ещё дальше от людского глазу в тайгу, прихватив с собой самое необходимое. А много ли ему там надо? Года пролетели одним днём. Жил тем, что давал лес. А давал он ему всё, кроме общения человеческого, про которое он почти забыл. И только в ночном небе видел новые звёзды, которые быстро двигались где-то далеко...
-Наверное, человек сотворил, - думал Тимофеевич, при этом крестясь... Днём же высоко в голубом небе, еле видимой серебристой птицей, пролетали самолёты. Их он знал, даже однажды пришлось и полетать. Тимофеевич улыбнулся далёкому прошлому и ускорил шаг,не ведая, почему. Даже бродя по закоулкам прошлого, мысль продолжала гнать его вперёд...

Не заметил, как снова стал клевать носом... Самолёт ощутимо тряхнуло, я резко поднял голову. Самолёт почему - то начало трясти, как автомобиль на мелкой, но частой "гребёнке", с каждой секундой это всё становилось сильней и сильней... Появилась бледная стюардесса, она пыталась взять себя в руки, но это у неё плохо получалось. Прерывистым от волнения голосом она попыталась нас успокоить, что получалось у неё довольно плохо...
- Товарищи пассажиры! Прошу пристегнуть ремни и... и наклоните головы! Мгновенье стояла в салоне тишина, только усиливающая тряска и некий скрежет металла нарушал её...
- Мы падаем! - кто-то заорал истошно... Страх мгновенно парализовал, внутри всё вдруг сжалось и окаменело.  Но это продолжалось недолго... Страх, медленно поднимаясь, из самых потаённых уголков души, покинул перехваченную судорогой глотку, спешно миновал клацающие зубы и вырвался на простор, который был уже забит воем других. Самолёт, уже сильно накреняясь, столь же истошно подвывал нам, при этом что-то снаружи рвало его в клочья! Многие,обезумев, бросились к кабине пилотов, сбив с ног пытавшуюся помешать стюардессу. Подвывая, трясущимися руками хотел расстегнуть ремни. Но вдруг застыл, лишь страх слабым шипением вырывался из натуженного нутра! Резко повернулся ко мне, смотря широко раскрытыми, немигающими глазами, тщедушный, с цыплячьей шеей солдатик. Губы его что-то часто шептали. Я понял: он молился! Загипнотизировано смотрел в его, уже более осмысленные, глаза... Они становились всё шире и глубже! Это были уже глаза моей любимой, которая смотрела с такой любовью, пониманием и состраданием! Раздался глухой взрыв! Сознание потухающей лампочкой стало меркнуть... лишь там, глубоко в угасающем сознании, глаза ее продолжали говорить о своей любви и вере в меня...

Я проснулась неожиданно, как от толчка, и сон сразу покинул меня. За окнами едва брезжил рассвет. День экзамена. Сегодня предстояло сдавать историю. Но не история меня волновала. Это был любимый предмет мой с пятого класса. А даты я знала всегда как таблицу умножения. Что- то угнетало меня, и не было мне покоя в последние дни. Сергей! Вот, что беспокоило меня. Это было ни на что не похоже. Его молчание становилось зловещим. Не мог он молчать все эти дни. Где он? Никто ничего не пояснял. Сам не написал ни строчки. Нет, не мог он так. С ним что-то происходит, и он не хочет меня беспокоить, жалея. Это я знала уже наверняка. На сердце лежал камень, и казалось: уже трудно стало дышать. Я выскользнула из дома, чтобы тетка не заметила, не задавала лишних вопросов. Экзамен был после полудня - попала во второй поток. Что делать в доме? И я решила: пойду, куда глаза глядят. Пешком можно идти в университет - не близкий путь. Но лучше двигаться, чем оставаться в комнате, как в клетке. Утренний город полу спал, постепенно протирая глаза. Идти пришлось долго. А я никуда не торопилась. И вдруг услышала церковный звон. Звонили к утренней службе. Сама  не заметила, как оказалась в храме. Начиналась литургия. Свечи мерцали и манили к себе. Бабушка в детстве учила меня молитвам. Ни о ком я не думала, только о Сергее. Поставила  свечу, долго глядела я на неё...В этом желтом круге свечения видела его, глаза его видела. Они так внимательно смотрели на меня, как будто прощаясь.               
- Почему ты прощаешься со мной, что случилось с тобой, Сережка? Где ты? Что у тебя с глазами? Почему столько боли в них? Нет, я не отпускаю тебя никуда. Слышишь? Услышь меня ! Никуда я тебя не отпускаю. Но пламя свечи мерцало, образ его терялся в бликах...Бессилие...мне казалось, у меня нет сил его удержать... Я оторвала взгляд от свечи и подняла глаза. Строго и печально смотрели на меня Глаза ЕГО с иконы. Отче...я стала молиться, как будто ЕГО глаза были единственным спасением, единственной  возможностью всю боль ему излить и страх, и растерянность свою перед этой неизвестностью. Просить Его, просить...Слезы текли по щекам, я плакала, никого не стесняясь. Церковь - никто не судит здесь...Никуда не хотела уходить...Голоса певчих возносились к  куполам...Казалась себе маленькой песчинкой, потерянной...Мне нужен был только Сергей. Только он. Я закрывала глаза и представляла его явственней. Просто рядом - руку протяни и почувствуешь родное плечо. Не знаю, сколько это оцепенение длилось. Служба заканчивалась...Выйдя из храма, я еще оставалась там, в том круге мерцающих свечей. Было все равно - сдам я историю или нет. Как я устала...Автоматически взяла билет, отвечала как заведенный механизм. Вдруг одолело такое равнодушие. Ни университет, ни наука, ничего мне не было нужно. Я хотела к Сергею. Он где-то...далеко... без меня.

Ещё поворот и всё! Небольшая речушка, резко вильнув, впадала в довольно широкий плёс... Лишь только здесь Геннадий Тимофеевич ловил крупную рыбу, на десять и более килограмм. Весов у него,конечно, не было, и всё он делал на глазок, не очень огорчаясь ошибкам в ту или иную сторону. С левой стороны, где он стоял, был довольно высокий и относительно крутой склон, густо заросший кустарником. На самом верху теснились многовековые, с  широкими и мощными лапами, ели, под которыми даже в самый сильный дождь земля оставалось сухой. Вытирая тыльной стороной ладони обильно выступивший пот, он остановился... так и не понимая, зачем нужна была эта гонка! Скинул ружьё и вещмешок. С удовольствием вздохнул свежий, настоянный на лесных ароматах воздух. Даже прожив здесь так долго, красота и девственность тайги не приелась ему. Где - то высоко в небе, нарастал сопровождаемый некими раскатами неясный гул...Высоко задрав широкую бороду, Тимофеевич удивлённо уставился в безмятежно голубое небо. Раздалось ещё несколько неясных хлопков! Геннадий Тимофеевич в ужасе схватился за голову. Такое он видел впервые! Высоко-высоко, он еле- еле разглядел самолёт. С ним творилось что-то неладное! Стремительно несясь к земле, он разваливался в воздухе!... Пролетев в вышине над головой с тем-же наводящим ужас воем, он скрылся из виду. Где - то далеко - далеко ухнул приглушённый взрыв. Тимофеевич, застыв, смотрел в сторону взрыва, где только что произошла ужасная катастрофа! По близлежащим елям зашуршали падающие обломки... Несколько довольно больших всплесков пришлось на плёс... Совсем рядом что–то, ломая упругие ветки ели, стоящей на самом краю склона, упало, резко катясь ,приминая нетронутый кустарник... Затихло! Прерывисто от волнения дыша, он двинулся вперёд. Ему нужно было сделать всего несколько шагов...
- Боже мой милостивый! - Геннадий Тимофеевич поспешно перекрестился! Человек! Вернее, что от него осталось! Преодолевая дурманящее состояние, он склонился над ним... Похоже, это был мужчина и по-видимому молодой! Его состояние было ужасным! Лицо и одежда были изодраны в клочья... Левая рука неестественно подвёрнута и казалась сломанной... Из рваной брючины, угрожающе сверкая своей белизной, торчала кость! Стеная и истово крестясь, лесной затворник не знал, как подступить к лежавшему в кустах...
- Господи... Боже ты мой... - он,наконец, решился и склонился к курчавой голове лежавшего... Она была вся в ссадинах и рваных ранах... Казалось, что кровоточащие губы дрогнули и что - то шептали... Тимофеевич склонился ещё ниже...
- Глаза-а-а.... любим -м-м... Он затих, лишь на левой стороне шеи пульсировала еле приметная жилка...
- Жив!... Жив!... Надо - же... жив!... Чудо - то какое!... Господи!...
Да,это было чудо. И он стал его свидетелем! До него только сейчас стало доходить, что и кто гнал его в дорогу!
- Дивны твои дела, Господи!...- Он уже успокоился и знал, что делать...

Последние дни я не жила - существовала. Одно только знала: хочу к Сергею. Где бы он ни был, я хочу к нему. Прикоснуться, увидеть родные глаза. По прошествии всего этого времени мне казалось,что он остался где - то в другом измерении. Второй разговор с мамой ни к чему не привел. Она ничего мне не говорила. Одноклассница, соседка по парте,тоже ничего не знала, как будто растворился он, и нигде его нет. Оставался еще один экзамен -  иностранный язык. Я забросила все учебники. Я хотела домой, в родной город, и просто дожидалась срока провалить экзамен и, наконец, быть свободной. Тетка видела, что со мной творится, но в душу не лезла. Этот город стал меня тяготить. Молчаливое мое затворничество забирало мой покой, и комната стала клеткой, откуда хотелось упорхнуть домой птицей. Теперь я понимала маму, как она говорила: "Были бы у меня крылья, летела бы  к себе на родину"...Мамина родина - северные леса. Как она смотрела в синеву весеннего неба, отыскивая взглядом жаворонка... Мама, мама...Выросла твоя дочка, и вот так же летела бы туда, к нему, к его непослушным вихрам, к его тихой улыбке, к его ласковым рукам. "Родной мой...где же ты?" - шептали мои губы. Теперь я часами лежала, глядя в одну точку. И все прожитое мной вставало в памяти: горы, весенняя степь, тот новогодний  спектакль школьный и солнце выпускного...Но ничего не вернуть, не открутить эту пленку назад. Бессильна я. Бессильна...Дни, надо ждать эти дни до конца. Засыпала. Просыпалась Казалось мне - это остановилось время. Болела душа. Куда ни дотронься - везде рана, все болит...Маялась день и ночь. Не приведи, Боже, так маяться...

Тимофеевич задумчиво смотрел в костёр. Скоро две недели , как он стоит лагерем рядом с рекой... И всё это время больной не приходил в себя. При более тщательном осмотре он лишний раз убедился, что на парне мало что живого осталось...
Он надолго затихал, и его уже слегка обросшее лицо становилось умиротворённым, тогда старик подолгу всматривался  в заострившиеся черты лица...
- Кто ты?! Чей ты парень?!...   
Там, далеко, где произошёл взрыв, долгое время летали вертолёты. Над ними, они не пролетели ни разу, хотя рядом тарахтели... Тимофеевич даже приготовил сигнальный костёр, но он так и не пригодился. Иногда больной жестоко бредил, обливаясь холодным потом, беспрестанно призывая всё ту же Люду... Геннадий Тимофеевич подолгу молился, понимая, что для "посланца с неба" наступает решительный момент. И всё его не дюжее здоровье брошено против последней решающей атаки болезни... То,что он не ест, Тимофеевич не сильно огорчался. Он понимал, знал, что нельзя отвлекать его жизненные силы от борьбы за жизнь. А воду он маленькими глотками и часто вливал в него... Вода - это жизнь! Она не даст ему сгореть в лихорадочном огне. Вот и сейчас, оторвавшись от костра, он смочил тряпку холодной водой и положил на лоб... Казалось, жар спадал. Старик вновь задумался. Он понимал, что рано или поздно больного надо переносить в хижину. Волокушу он приготовил давно. Надо только дождаться, когда парень придёт в себя... Словно следя за его мыслями, за спиной раздался тихий стон... Тимофеевич резко обернулся. На него смотрели полураскрытые серо-голубые глаза.

Сон был как реальность. Я увидела Сергея. Он был далеко. Я знала - это он. Ущелье было  узким, но...бездна была между нами. Казалось, если бы мостик, я уже могла быть рядом с ним. Обнять родные плечи, взять в ладони его лицо и долго - долго смотреть в его серые глаза. Казалось...Вдруг, он отвернулся от меня и стал уходить по склону горы, но в другую от меня сторону, удаляясь. Я застыла от ужаса, что он уходит, покидая меня. Наверное, я  что - то кричала ему вслед, но ветер относил мой голос, он терялся в ущелье. Нет, так не может быть...Сколько дней и ночей я стремилась к нему, а он уходит, ничего не пояснив, не сказав мне даже "прощай"... Я чувствовала: кто-то требовательно теребит мою руку. Это мама. Её руки я знала, чувствовала даже сквозь сон. Она тихо, но требовательно говорила  мне
- Люся, просыпайся, просыпайся... Я была даже рада скорее очнуться от этого серого сна Мамины глаза внимательно смотрели на меня в какой - то тревоге. Они были испуганы  или очень сильно встревожены. Так она смотрела на меня, когда я  болела маленькой.
-Люся, тебе надо пойти к  Сергею.
- Как к Сергею? Он же в армии...Мама, с тобой что? Ты почему такая? Она вдруг обняла меня  привлекла к  себе. Нам надо с тобой пойти к Сергею домой, к матери его. Люсенька, его  утром рано привезли. Понимаешь...привезли его тело. Там авария была. Самолет разбился. Военкомат...
- Как это тело, мам? А где он сам? Как это привезли? Вернули? Он служить должен. Мам, как это привезли? Он что – беспомощный? Что ты такое говоришь, мама? - до моего сознания  стал доходить смысл маминых слов. Авария...самолет...тело...Нет! Так не может быть.  Мама....так не может быть. Я не помнила, как встала, как оделась... Не могла я ничего  понять. Сознание как будто щит поставило.
-Мама, где Сергей? Я обняла её за плечи. Мама, где Сергей?   
Мама чувствовала, что со мной сейчас будет истерика или...что - то будет.
- Люся, - она трясла меня за плечи, - он погиб, твой Сергей, погиб. Тело привезли в цинковом гробу. Понимаешь ты, погиб он. Слышишь ты меня? Нет его. Она вдруг привлекла  меня к себе. Люся, слышишь ты  меня...Она трясла меня за плечи. Усадила на диван. Нет Сергея...Она стала плакать.
Я сидела недвижимо,глядя в одну точку в пространстве. Передо мной были его глаза... Вокзал, поезд... и он долго - долго смотрит на меня...Больше ничего, только глаза.  Живые, любящие. НЕТ ИХ. В эту минуту я,наверное, сама умирала, постепенно понимая реальность происходящего. Звучало в сознании это слово - тело...Я видела его тело. Бронзовое от загара, капельки воды ...мокрые колечками волосы...сильные руки...брызгает на меня воду, черпая её пригоршнями в реке. Смеются глаза. Во мне как будто что - то перемкнуло. Я отупела от этой боли, не хотела это принять, это состояние, когда его нет...А где он, если его нет....

Во дворе у Сергея было много народа. Женщины в черных платках. Траурные венки стояли вдоль стены дома. Черный шарф все время сползал и не хотел держаться на волосах моих. Расступились люди, сочувственно на меня смотрели их глаза, пропустили в дом. Посреди  комнаты, где раньше стоял Сережин стол, что-то стояло. Сидела его мама, беззвучно рыдая, сиротливо поникли её плечи. Первой мыслью моей было:
- Где стол? Где Сережа будет писать свои картины? Ему так удобно было тут ...свет правильно падал, говорил мне об этом...Подошла, положила руку. Обожгло холодом металла. Закрыла глаза, пытаясь осознать эту правду: это он рядом со мной, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Он тут, под этой холодной оболочкой...
- Как долго я ждала встречи с тобой, Сережа...Это наша встреча с тобой? Что это? Прощание  Ты почему так со мной...
Чьи - то руки посадили меня на стул. Я не хотела, не могла осознать и принять эту правду - его больше нет. Нигде нет. Как это нигде, а где он? Сознание защищало меня от этого ужаса абсурда. Вот они, его глаза. Вальс тот школьный, последний, и моя рука чувствует  его плечо… Его нет больше... Плакать не могла.
-Сережа, где ты? Ты не мог  меня оставить Ты - не мог. Я знаю, ты  не сможешь никогда меня оставить...Как я без тебя. Я  не хочу  без тебя...Зачем мне все это без тебя...Нет,  я не могу ЭТО принять, эту смерть. Ты не мог...не мог уйти без меня...туда.
Я проваливалась в какую - то невесомость и уже не чувствовала ничего, как будто все замерзло или уже умерло во мне. Одна только мысль билась пульсом у виска: это не может быть правдой. Молча встала. Обняла его маму.               
 - Мама, это не Сергей. Это не может быть Сергеем. Мама, не плачь...он не мог нас бросить, нам нельзя в это верить... - тихо говорила ей. Она вытерла слезы. Её глаза  жалели меня, страдали теперь еще и обо мне...               
-Люсенька, поплакала бы ты.
 Погладила мою руку теплой своей ладонью. Глаза воспаленно болели - не было слез.               
- Мама, не он это, не он...Я знала: никто в это не поверит. Гроб с телом...траурные венки...Никто не слышит, не услышит.                .
- Сережа, тебя нет здесь...нет тебя здесь, в этой комнате, - кому я говорю это? Себе, чтобы совсем не сойти с ума...


Кладбище печально. Высохшая трава среди могил. Край лета. Скорбные лица. Не держится траурный шарф, сползает, сползаю и я в состояние небытия... Острова сознания держат только одну мысль мою:
- Не хочу жить. Я не хочу неба, не хочу солнца. Ничего не хочу без него. Ты где, Сережка ? Где ты остался? Где ты есть? На небе? Почему без меня? Почему я наказана жить без тебя. За что меня так наказали силы небесные? Без тебя...жить.
- Люся, надо бросить землю, - мама разжала силой мою ладонь. Стекала пыль земная с моей ладони вниз, уходила моя жизнь вместе с этой пылью вниз...И я уже не жила. Я умирала заживо. Умирала от этой мысли тут его оставить. Вот тут теперь его место. У дерева за оградкой. Тут будут садиться на ветви птицы...Будут идти дожди, снега заметут могилу...
Дорога домой с кладбища была долгой. Мама ничего не говорила, ничего не спрашивала у меня. Только с тревогой смотрели её глаза, как будто я стала другой...Тишина комнаты. Все как обычно: полка с книгами, старые тетради на столе. Нет...все по-другому. Нет Сергея. Никогда больше не придет он в мою комнату. Не сядет напротив, не возьмет за руку. Никогда ...
Ночь надвинулась как спасение от этого видения: свежий холм земли и его фотография на обелиске. Лежала в темной комнате, глядя в одну точку в потолке. Как мало времени мы были вместе, но какую большую жизнь уже прожили мы с ним...А без него - это боль, когда даже  вдох приносит страдание. Зачем...дышать без него? Видеть людей, говорить кому-то: "Доброе  утро". Я не хочу утра...Не хочу без него нового дня. Для него закончился сегодня день и для меня. Я поднялась. Мне нужно было решить какие - то детали: как уйти к нему. Способ, способ... Теперь я стала лихорадочно думать, соображать, как Это совершить...уйти к нему. Вспомнился Экзюпери. Его Маленький Принц, чтобы уйти на звезду, попросил змею укусить …Яд... Мгновенно ...безболезненно...навсегда. Да где же взять яд? Таблетки. Где - то в есть таблетки. Снотворное, сильное. Если выпить все, много...сразу - я усну. И у меня не будет нового дня. Руки уже лихорадочно искали ту коробочку...Вода  в стакане...Ночь ...никто не помешает. Нет, что - то не сделала...Мысль теряется. Что - то я еще хотела. Попрощаться с ним в этой жизни...Нужен свет. Зажечь лампу. Портрет его, вот он. Теперь мне некуда торопиться. Его портрет стоял напротив меня, таблетки лежали рядом, пересыпала  их в руку.
- Сережка, что ты сделал? Почему, Сережа? За что нам с тобой такое? И если тебя нет - меня тоже нет. Слышишь ты меня, Сережка...Я ухожу к тебе. Там петь будут птицы, места  под твоим деревом хватит и мне. Но я буду рядом с тобой. Слышишь ... Я долго смотрела на его лицо. Казалось, он смотрит на меня, как живой. КАК живой. Усмехнулась горько ...как живой. Мне надо было запомнить его, запомнить взгляд, его непослушные вихры, его губы,  его грусть...
- Что в твоих глазах, Сережа? Что? Что ты хочешь сказать мне? Почему тревоги столько в них стало? Что ты говоришь мне?  Вдруг...мне показалось...слезы встали в его глазах, и взгляд мой затуманился...Это что? Что это? Ты плачешь, Сергей? Почему ? Не хочешь меня отпускать ... туда ...? Глаза его стали источать страдание. Они были в ужасе от  непоправимого моего шага... Нет, ты не можешь так на меня смотреть, если ты мертвый. Значит ...ты живой, Сережа, и ты меня  чувствуешь...Где - то ты есть, ты чувствуешь  меня. Только живые могут чувствовать. Мертвым уже все равно...Вдруг открылась дверь ...Резко внезапно ...Мама стояла на пороге...
- Мама, - тихо обернулась я к ней. -  Мама, Сергей плачет, он живой.Я знаю, он - живой. Он меня не отпустил сейчас, понимаешь? Не отпустил ...Он живой, мама...Рука моя бессильно опустилась на колени, как будто после отчаянной  борьбы с самой собой. Меня вдруг  покинули силы. Разжалась ладонь, покатились таблетки по ковру.   
- Люся, да что ты? Мама задохнулась от увиденного. Чего больше испугалась - таблеток этих или помутившегося  моего рассудка. Прижала к себе, плача ...

Глаза были чистыми, смотрели ясно, но несколько недоуменно...
-Где... я?! - не поворачивая головы, он стал осматривать шалаш... Отец, что со мной?!
Старику приятно резануло сердце, и тёплая волна стала приятно заполнять все уголки его души. Он быстро подсел к парню, намереваясь успокоить. По лицу юноши словно прошла тень, и это Тимофеевич увидел отчётливо. Глаза стали темнеть, и зрачки неестественно расширились...
- Отец! - слегка надтреснутый голос, после долгого молчания был полон тревоги! Отец!  Помоги мне! Не дай моей Людмиле уйти от меня!
Он умоляюще протянул к старику ещё слабые руки, одна ещё была в "гипсе"... Они бессильно упали на грудь... В глазах промелькнула вся гамма чувств... Вначале в них стояло недоумение, затем страх! Нет, не такой, когда за себя... Через мгновенье они были полны ужаса!
-Помог-г-г-и-и-и!... Теперь потемневшие и расширившиеся до самых краёв глаза были полны решимости... Они кричали, требовали... приказывали!... Ну что же ты!  Ведь она собралась уйти от меня!... Навсегда!... Оте-е-е-ц!  Не да-а-а-й-й!...
Он вдруг схватил, неожиданно сильно Тимофеевича за грудь...
-Посто-о-о-ой!... Не уходи-и-и!... - Он уже не кричал - хрипел... Глянь! Я живо-о-оой!      Не-е-е-е... на-а-а-а-до!...
Резко подтянувшись, хватаясь за деда, он старался сесть... Противно трещали ещё не успевшие зарасти кости и сухожилия. Всё тело превратилось в ходящий ходуном комок нервов... Растерявшийся старик не знал, что делать...Он только бережно прижимал к себе судорожно вздрагивающее с закостеневшими мышцами тело молодого человека... Он догадывался  С недавних пор всё происходящее в мире он воспринимал по - другому... И сейчас этот, весь изломанный, перековерканный парень, хотел удержать... во чтобы то ни стало...от непоправимой ошибки другого человека! Свою возлюбленную... Дед это знал точно...
-Ум-м-моляю-ю-ю!... Теперь тихо, жалобно - просящим голосом, со свистом, произнёс парень и потерял сознание.  Последние силы были истощены. Усталое и сильно осунувшееся лицо... Старику показалось – оно умиротворённо улыбнулось...
- За что... это тебе всё?! - Вместо привычного "парень" с вздрагивающих губ сорвалось "сынок"... Он заплакал... Он совсем разучился это делать, живя в этой глухомани...
-Надо же, отец... - чуть слышно, с удовольствием проговорил Тимофеевич... Как приятно! Сыно-о-о-ок... Он заплакал ещё сильнее... Обильные слёзы смачивали  с сильной проседью усы и бороду, растапливая давно окаменевшую душу, обиду на людей... В душе росло какое - то неведомое чувство, доселе неизвестное...
- Сыно-о-ок!... Проговорил чуть громче и вытер слёзы... Улыбнулся...

Фотография Сергея плакала. Я видела, я чувствовала и теперь я знала: он разговаривал со мной, он ЖИВ... И где - то он есть. Теперь эта мысль стала той  соломинкой, которая связывала меня с реальностью.Появился новый смысл: найти его или дождаться. Вопреки всем фактам и доказательствам его небытия...дождаться его оттуда, из - за черты забвения. Нужно было жить дальше. Утром мама достала в почтовом ящике письмо с вызовом в университет. Я была зачислена на первый курс филфака, конкурс я преодолела. Моя давняя  мечта - быть в университете -  сбылась. Но радости особенной  не испытывала. Да и что теперь могло быть радостью для  меня? Казалось, свет жизни погас, но надежда вдруг  засветилась в конце этого темного тоннеля слабым зеленым светом. Недолгими были мои сборы. Книги, фотографии, вот только банты школьные оставила я дома. Какие банты - я  постарела на целую жизнь, и ничего мне уже было не нужным, кроме науки и надежды ЕГО найти, Сергея. Фотография его стала теперь моим собеседником и другом. Я разговаривала с ним наедине. Знала, что все рассказывать ему можно - он услышит. Недолгими были и мои  проводы. Мама хотела меня побыстрее проводить из города, чтобы не видеть моих скорбных глаз и не чувствовать свою беспомощность перед моим горем. Она надеялась - там  университет, люди, и я среди людей...стану другой. На могилу я не пошла. Его там нет. Это просто угол земли и все.