Планета Первой Любви. Часть 3. Глава 1

Глава    ТЕБЯ НЕТ, НО ТЫ РЯДОМ

Дожди и впрямь зарядили надолго. За окном стояла самая настоящая осень. Какое число я не знал, не знал и отец. По-другому я его уже и не называл.
- Отец, ты хоть бы зарубки делал, как Робинзон Крузо, читал наверное?
- Конечно...Только давно это было. Тогда я совсем малой был. Любил читать.
Я и вправду, частенько просил деда, подать почитать из того немного, что лежало под иконами... Понимал слабо, что там написано. Расспрашивал отца. Он терпеливо объяснял... и всё становилось на свои места. Иногда спорили. И не шуточно. Во мне ещё прочно сидела атеистическая шелуха.
На вопрос, какое сегодня число - он пожимал плечами...
- Да, оно и не нужно мне. Вижу, когда зима, весна и лето. Вот сейчас осень и без календаря видно.
Он хитро улыбался.
- Если хочешь, давай посчитаем... Ты ведь помнишь, когда вылетел на самолёте?
После недолгих подсчётов, плюс - минус неделя, выходило,что конец сентября. С этого дня, я твёрдо решил вести календарь. Время суток нас не интересовало...
- Раз так сынок, значит пора уже и твой "гипс" снимать? Не рано ли?
Я согласно кивал головой, мне до чёртиков надоели эти неудобные палки на правой руке и левой ноге. Недельки через полторы Геннадий Тимофеевич, наконец,решился снять первобытные перевязки.
Когда открылась исхудавшая рука, старик вновь удовлетворённо зацокал языком. Как не приставлял её к здоровой - отличий не было.
- Тебе бы,отец, хирургом быть.
- А чё-о-о-о и вправду ничего! Совсем неплохо... Будешь ты ещё свою Людмилу обнимать... Теперь, милок, каждый день разрабатывать... Будет,конечно, побаливать, но надо, - говорил он,улыбаясь.
С ногой значительно хуже. Кости голени срослись не столь удачно. Они, казалось, были под еле видимым углом. Дед помрачнел...
- Я ведь так старался. И получилось вроде бы хорошо. Нога была,правда, распухшая сильно. Может, когда опухоль спала? -сокрушался он.
Видя его огорчение, я успокаивал его как мог.
- Ну что поделаешь? Не ломать ведь снова? До свадьбы и вправду заживёт. Как-нибудь прошкандыляю. Но дед никак не хотел успокаиваться.
- Ты уж прости! Прости меня, сынок. Я ведь сделал, как мог.
Ногу, как и руку, предстояло разрабатывать! Тут, как раз к стати, мне вспомнились статьи Валентина Дикуля.
- Вот и опробуем на деле...
Со спиной, по–прежнему, было плохо. Я даже не мог сесть. При любых попытках, она взрывалась болью.
- Нечего, немного окрепнешь... и будем пробовать... Похоже, у тебя сильное смещение позвонков. Я в этом, ничего не понимаю, но что поделаешь... Рискнём с Божьей помощью...
Наконец настал и этот день!
Геннадий Тимофеевич заметно волновался. Когда перевернул меня на живот, долго водил ладонями по позвоночнику, словно примериваясь к чему - то. Где -то надавливал, где - то поглаживал... При этом беспрестанно шептал...
Явно молился!
Вспышка сильнейшей боли полыхнула в мозгу, она была столь неожиданной,что сознание надолго покинуло меня... Потом, дед, говорил, что это было даже к лучшему... Потому что таких моментов было несколько...
Очнулся я вновь лежащим на спине. Всегда преследующей, ноющей боли в спине не было. Чувствовал себя необычайно комфортно и покойно. Тимофеевич внимательно и как-то напряженно заглядывал мне в глаза. Затем подал мне руку.
- Держи покрепче. Попробуй сесть.
Крепко, здоровой рукой, слегка придерживая правой, я попытался сесть...
- Да, ты, не волнуйся! Ещё раз... смелее!
Получилось! Я сидел! Болей в позвоночнике почти не было.
Тут на лицо старика набежала скорченная гримаса, он вновь сильно сгорбился, плечи судорожно заходили. Он плакал! Впервые за всё время!
- Слава Богу! Обошлось! Я так боялся!
- Господи, как ты милостив к нам!
Повернувшись к "красному" углу, повалился на колени. Он истово молился, благодаря Бога за столь чудесное исцеление. Всё, что накопилось в душе в последнее время, вдруг вырвалось наружу! Сомнения, переживания,напряжённый переход и,конечно, долгие годы затвора от людей.
Он ведь за это время так привык и полюбил этого перекорёженного вдрызг парня... Конечно, что с ним произошло, было маловероятно и страшно! Но живут, гораздо более увеченные.
- Как он перенесёт, как увидит себя в зеркале?!Вот трагедия-то будет! Молодой,ведь! Им главное обличье. Хорошо, что зеркала нет!
С коленей вновь поднимался знакомый мне старик, улыбающийся, бодрый и полный сил...
- Интересно, что ему сказал Бог?!

Лекция была скучной. Дождь стучал по окнам аудитории, стекая потоками по стеклам. Плакала осень, прощаясь с теплом. Внимание переключилось, и голос лектора звучал, как будто за кадром. Мои мысли были далеко от аудитории. Где – то там  блуждали они, по улицам родного городка. Где осталась навсегда моя юность.
-А ты в каком сейчас возрасте? Юность осталась где – то…Ты куда себя уже записала? - вопросы задавались мне как будто изнутри сознания, да ответов я найти не могла. Все как – то терять начинало свой смысл. Или я устала от этого напряжения повседневности, или просто перестала видеть смысл во всем этом, даже в учебе. Славка - мой верный Санчо Панса – так звали теперь его сокурсники, сидел рядом, грызя ручку иногда и старательно записывая. Он таскал мой портфель к остановке, считая своей обязанностью дождаться конца  учебного дня. Честно отсиживал положенное время над книгами. Тенялся коридорами, пока я  задерживалась где – то по общественным делам. Как–то я пробовала от него отвязаться, ругалась с ним даже, чего он ходит следом за мной. Зачем?
-Славка, ты тень моя, или как тебя понимать изволишь? Я сама портфель могу носить.
- А я к тебе не нанимался, потому уволить ты меня не можешь. Это мое право быть тенью, поняла? И не нарушай моих свобод, - огрызался. Я махнула на него рукой. Его присутствия даже не замечала. А у него и намерения не было обнаруживать себя.
На парту упала  записка: « Люсь, мама сало прислала из деревни, творог…Давай сбежим с лекции, просто сейчас, как звонок прозвенит», - узнала Галкин бегущий почерк. Оглянулась. Галка спрашивала глазами -согласна? Что же делать? Никогда сбегать не приходилось. А уютная кухня у Гали так звала …
-Славка, я сейчас сбегу, а ты конспект завтра принеси списать у тебя лекцию надо
-Кто сбежать собирается – ты? У него округлились глаза, как если бы я призналась, что являюсь членом тайного сообщества …Тебе конспект? Мой? Да ты же…промокашка, сама все пишешь. Люся, ты сегодня не в себе?
-Славка, ты жадина, или как? Или цену себе не сложишь? Он оторопел, не на шутку, всполошился:
-А если препод старосту потребует, а если декан…
-А если небо треснет, - я уже начинала гневаться. Я не человек тут. Всем можно, а мне запрещены все радости. Шепот наш грозил перерасти в дискуссию.
-Ладно, Славик, ну прикрой, соври что – нибудь…ушла куда - нибудь…далеко, - сменила гнев на просьбу. Он сразу подобрел:
- Ладно, Люсь, привру с три короба, иди, жаль сала не выпрошу.
Со звонком мы с Галей, счастливые свободой, кинулись в раздевалку.
-Ой, Галь, заскочим в «комсомолку», я там в кабинете оставила ключи от дома…Ну надо же, растяпа. Да минутное дело… Еще открывая дверь услышала, как трезвонит телефон, готовый разорваться.
-Людмила, срочно в райком тебя вызываю, немедленно. Деканат предупреди. Городская  конференция впереди, тебе открывать. Молодым везде у нас дорога, как известно. Я узнала   голос Юрия Алексеевича.
- Поели сала, называется, - Галка, расстроенная, присела на стульчик, – ладно, иди, не можешь не идти.
-Галь, не нравится мне все это. Мог бы другого найти для открытия.
-Ага …он тебя нашел. Давно, видать, искал. Сколько лет ему, тридцатник? Ну–ну. Знает уже толк в поисках. – не понятно было одобряет она или осуждает. И кого? Его? Или меня? А я  при чем?
-Галь…ты сейчас о чем вообще? Я тоже села на стул. Он Первый секретарь райкома, а я комсорг - подчиненная у него.
- Я, Люсь о том, что возвращаюсь на лекции, чтобы никто не заметил …А ты двигай по приказу, куда сказано. Люська, а ты на себя в зеркало давно смотрела?
Я всполошилась:
-А что, лохматая сильно? - стала приглаживать волосы рукой. Что за вопросы ты задаешь каверзные, не понимаю ничего…
- Красивая ты, Люська,некоторые уже это поняли тоже. Приходи вечером, сала хватит. Она  прикрыла двери за собой. Окна по- прежнему плакали дождем. Идти расхотелось куда – либо.
- Ну за что мне эта кара, Сережка, быть без тебя, за что? Холодное стекло коснулось лба. Вода по стеклам…река…Сергей в брызгах воды, льет на меня пригоршнями воду, сумерки опускаются на реку. Его губы скользят по телу, оно трепещет от его поцелуев, руки  бережно несут меня из воды к берегу, а я никак не надышусь им…От этого видения  застонала. Как это, чтоб тебя не было, Сережка…Ты есть, я тебя найду… Телефонный звонок резко порвал тишину комнаты.
-Тресни, «отче», сейчас явлюсь к тебе на ковер.
Торопливо сбежала со ступеней крыльца. Но мне никуда являться не пришлось, ибо «Явление» в виде секретаря райкома само реализовалось из автомобиля, припаркованного к кромке тротуара совсем рядом со ступенями.
- Садись, бегом,дочь моя, проливной дождь, вымокнешь. Открыл дверцу.
-Едем в драмтеатр, сцену смотреть, трибуну, глянуть надо, как там все, куда тебе  выходить, откуда приветствие читать. Мне казалось - он не дает мне опомниться, потому деловито поясняет ситуацию.
-Юрий Алексеевич, можно вопрос Вам задать, - поймала его на паузе, - почему Вы зовете  меня «дочь моя«?
- Маленькая ты еще, потому и «дочь моя«, а подрастешь, в бурсе своей поучишься, статус  твой изменится.
Ничего не поняла я про статус, не стала больше спрашивать. Драмтеатр мне понравился  своим уютом и камерностью. Как будто бы малое пространство, а мест до тысячи. Снова  «Жигуль« остановился на том же месте, вернув меня в лоно универа.
-Благодарю тебя, Люся, - глаза его были серьезными.
-За что?
-За то, что ты есть.
Не стала ничего говорить в ответ. Галкины слова теперь не казались мне нелепыми. На крыльце маячила Славкина фигура.
-Ты чего тут маячишь, Славка?
-Как это чего, кто конспекты просил списать. Или я жадина, или как? Сегодня у тебя  портфеля нет и у меня проблем меньше - повернулся, уходя в другую сторону.
-Если бы ты знал, Славка, как мне надоело это все, и как я хочу потеряться там, на карте, в этом зеленом пятне тайги…- подумала я, глядя ему вслед.

С этого дня всю свою энергию, кинул на восстановление. Хотелось побыстрее встать на ноги и всё делать самому... Так опостылело лежать на одном месте.Тимофеевич лишь одобрительно улыбался, глядя на мои усилия. Я уже вставал возле топчана и, опираясь на палки, остервенело махал руками, вспоминая упражнения в зале тяжёлой атлетики. Но было крайне неудобно - "костыли" мешали. Так что мои усиленные тренировки, я проводил сидя или лёжа.  Далеко от топчана не рисковал. Ещё сильно болела нога, да и в области поясницы побаливало. Выйти на улицу? Каждый день, почти не переставая, лил дождь. Казалось, что небесные запасы воды бесконечны. Отец тоже без лишней надобности не выходил на улицу. За дровами, водой, или на речку проверить вентеря. Почти всё время проводили  в домике. Печка весело трещала. Дед усиленно отпаивал меня отварами и заставлял побольше есть. Шло на поправку. Но и дома старались не бездельничать. Отец бесконечно что-то стругал, вязал, сушил. Пока не окрепла моя рука, он просил что - нибудь почитать из Писания. Это я делал с удовольствием! Да и что ещё читать? Вот и сегодня опять с утра дождь. Дед пристроившись у печи, ловко орудуя челноком, чинит худую сеть. Я читаю. Но не читается. Какая - то смутная тревога не даёт мне покоя и гложет изнутри. Нет, не за себя.
- Как там моя Люда? Всё ли у неё нормально?  Неужели, она смирилась с моей смертью... и забыла? Может, у неё кто - то другой... и он нежно ласкает мою возлюбленную? Я ведь ещё помню запах её волос, свежесть дыхания и трепет таких чувственных губ...
- Господи?! Ну почему, сегодня так гложет сердце?! Что - то там случилось что ли? Нет, не с мамой... Что - то с Людой... Как тоскливо и пакостно на душе...Отложил книгу. Попить. Во рту от бреда пересохло. Тимофеевич увлечённо латал Дырки. Тревожить не хотелось.
Встал. Опираясь на костыли, сделал шаг. Другой... Дед, прервав работу, с интересом посматривал, готовый в любой момент помочь...
- А что?! Получается. Почаще надобно с прогулками - то. Несколько шагов до бадьи, хоть и с трудом, но осилил - настроение сразу улучшилось... Снял с полки ковш и уже зачерпнул было воды...
- Ужас! Из бадьи с водой выглядывало довольно сильно обросшее с курчавой бородкой существо... Но не оно напугало меня... Не маленький, ведь знал, что это я и не ожидал увидеть себя красавцем...
Из - под давно не чёсанных, с яркой прядью, седых волос, змеясь, выползал сине - красный, широкий, с рваными краями шрам... Безжалостно взлохматив левую бровь, не пощадил глаза, вернее его век... Уже зажив, они треугольником взлетали вверх - вниз... Делая взгляд зловеще удивлённым, немного выворачивая веки... На щеке, он вновь, давал себе волю и, испугавшись от того, что натворил, вновь юркнул вниз...
Особенно досталось верхней губе. Наверно, разодранная веткой, она срослась "заячьей" губой и была так же, как и веки, вывернута наружу. Что придавало лицу хищный оскал и вечную, недобрую улыбку. Затем шрам исчезал в бороде. Немного набедокурив по низу шеи, совсем терялся на груди.
На другие "мелочи" пока не обратил внимания.
Только сейчас, по–настоящему, яркой вспышкой я осознал своё положение и состояние!Деревянный ковш, глухо ударился о пол... Но дед был уже рядом!
Зарывшись у него на груди, в одежду и бороду, я затрясся от рыданий... Они рвали мне душу...Жизнь была кончена! Да и зачем?!
- Оте-е-ец?! За что мне всё это...
- Кому-у-у? Кому я нужен такой?! Зачем, меня Бог пожалел и оставил?!
- За-а-а-че-э-э-м?!...
- Чтобы я дальше мучился и пугал людей?!...
- Женщины в страхе будут прятать своих детей, при виде такого урода!...
- А Люда?!
- Люда-а-а-а?!
- Э-э-э-х-х-х!
- Да, она и не глянет на меня?!... Будет стесняться что когда - то знала меня!
- Оте-е-ец?!Отец... ну зачем ты нашёл меня... Давно уже было всё кончено...
Я, что - то ещё долго кричал, глухо стуча деда по груди.Он и сам плакал, не обращая внимания на катящиеся слёзы. Плакал и гладил меня по голове и плечам...
- Ну что ты, дурачок.
- Ну что ты?!Всё образуется!Вот увидишь!
- А ты, поплачь - поплачь!...Легче будет... У тебя, ведь только жизнь начинается. Смотри-и-и... что удумал?!Не гневи Бога...Вот так!Молодец!...
Придерживая за плечи, подвёл меня к топчану и, усадив, стрелой подобрал ковш, уже неся в нём воду...
- На, сынок, выпей, глупый.Вот и хорошо...Ляг!... Ляг!.. Отдохни...
Мне и вправду стало немного полегче...
- Но жизнь?!... Жизнь без Людмилы совсем не имела смысла...Никакого-о-о-о...

Казалось мне: жизнь течет, как всегда. По утрам были заморозки и воздух утренний, холодный, бодрил. На земле лежала изморозь, и чувствовались в воздухе грядущие перемены …к зиме. Но днем вставало солнце, и зима отодвигалась, не решаясь переступить владения осени. Напряжение в универе усиливалось – вот оно, настоящее дыхание грядущей сессии. Объем чтения – 300 страниц текста каждый день, чтобы уложиться в программу. Многих  текстов в университетской читалке не было, шли мы гурьбой в городскую. И сидели там до закрытия. »Правильных« таких студентов была в группе горстка, остальные работали - люди взрослые, некоторые имели уже семьи. И тогда читать приходилось за себя и за них. Собирались у девочек в общаге по субботам группой, кто свободен, и рассказывали друг  другу романы. Не из легких была задача, когда у тебя времени минут двадцать, а страниц в романе пятьсот, рассказать сюжет надо так, чтобы товарищ не перечитывал текст к экзамену.  Никто из преподавателей щадить не собирался и требовал так, как ему надо. Общественная жизнь забирала силы. Пути назад не было.
- Люся, ты сегодня ела? – спросил однажды в читалке у меня мой «оруженосец». Я даже  сначала вопроса не поняла.
-Это как, то есть о чем ты, Славик? То есть с утра? Да, ела, тетка кормила утором.
- Ты на часы посмотри, уже полвосьмого вечера. Понятно все с тобой, - больше вопросов он не задавал. На остановке мы все прощались и разъезжались каждый в свой край города. Тетка  радостно встречала. Ей было одиноко без меня. Сегодня день не был исключением.
- Ну, давай, рассказывай, что там у тебя, как дела, как друзья, как лекции. Садилась напротив, подпирала щеку и готова была слушать меня хоть всю ночь. Да, чуть не забыла – там письмо тебе из дома.
Я бегло читала, пытаясь между строк увидеть хоть что–то нужное для себя. Может, там  изменилось, может новости есть…
-«…Сегодня с Сережиной мамой ходили к нему на могилку, убрать надо ее к осени. А ей одной…сама понимаешь. Тебя вспоминали Она интересовалась, как учеба твоя…». Дрогнула моя рука. Положила письмо на край стола.
- Теть, да не голодная я, в столовке ела. Я вам завтра расскажу, сегодня устала что –то.  Тихо прикрыла дверь своей комнаты. В изнеможении опустилась на краешек дивана. Осень и там, в городе. В школьном парке упали листья. Те, которые весной распустились. А мы в том  парке весной целовались с Сережкой под этими тополями, листья были свидетелями нашего счастья. А теперь они опали. Весной будут другие там листья, чужие. Могила. Вдруг встал в памяти этот обелиск, звездочка, лицо его, на фоне серебряного обелиска. На паспорт фотографировался. Грустные глаза. Разве знать тогда было…
- Как это, Сергей? Как же это? Как это - нет тебя?
Сколько раз читала выражение - болит Душа…Теперь понимала я, как может она болеть. Болит все. Болит сознание. Болит сердце, и тебя вдруг охватывает …холодными объятиями бессилие. Что делать? Где искать его, как вырваться из этого круга молчания и неизвестности? Не все ли равно мне, что будет со мной, если ничего мне не надо …без него. Завалю сессию, уеду домой…
- А там что, легче тебе станет? Ну…разве что на могилу каждый день ходить, - начинала разговаривать с собой.
- На могилу? На какую могилу, его нет там и не было никогда, - разозлилась на себя тут же. Расклеилась, ты посмотри – барышня кисейная. Сережка что хотел? Учителем тебя видеть! Потом что скажешь? Бездарна, учиться не смогла, надежд его не оправдала. Ты даже в армию его не проводила из – за универа этого… А теперь что, даже эта жертва, выходит, напрасна. Ты что себе думаешь???.
Кто–то тихо поскребся в дверь. Она, чуть скрипнув, отворилась. Галя в теткиных тапочках  скользнула в сумерках, не включая свет в комнате. Села ко мне на диван. Обняла, к себе привлекла. Мы сидели так с ней некоторое время.  Ничего не говорили вслух. Галка особенность такую имела: все понимать, по глазам все видеть, никогда не лезть с вопросами, но точно знать, что творится у меня на душе. Оставшись в этом городе без семьи, я в ней видела сестру, маму, брата - всех в одном ее лице. Как будто всю жизнь ее знала, как будто сидела с ней за одной партой десять лет школьных лет. Надо было так  молча посидеть, переждать эту удушливую волну горечи.
- Люсь, пришла за помощью, помоги в транскрипциях разобраться. Надо контрольную делать, там такой текст, а я путаюсь все никак не могу сама въехать…
Прекрасно я понимала её хитрость. Она сейчас во что бы то ни стало хочет меня отвлечь от мыслей моих. Прекрасно она расписывала транскрипции на доске во время семинара.
-Кстати, я вам сала принесла деревенского, может, чайник поставить и что – то соорудить  на кухне? Тетка уже спать ушла. Ох, любили мы с ней кухонные посиденьки…О чем только не говорили…Время мелькнуло и на этот раз. Ни в какую науку влезать не стали. Провожая её к остановке, сказала:
-Галка, как хорошо, что ты  у меня есть и осеклась, вспомнив эту фразу из уст комсомольского  руководителя.
-А я не собираюсь никуда исчезать от тебя. У тебя не только я есть. Может, надо поверить в то, что они есть тоже?
- Галя, это ты о ком?
- О живых я, Люсенька, о живых. Пока, подруга, не опоздай на первую пару завтра. Махнула на прощании с автобусных ступеней.
Галка философ, говорит всегда с каким – то особым смыслом. Что она мне сейчас хотела сказать? Сережка ведь жив, да, она это тоже понимает, или тот «отче« комсомольский жив? Да… тот настолько жив, что готовит выволочку, наверное. Обращение к конференции так и не написала. Ну и пусть. Не знаю я, как его писать. Ты посмотри, еще бы я голову не ломала. Она и так до предела литературой забита вся. Я уже начинала гневаться с полуоборота, как будто меня этот образ изнутри раздражал и вызывал внутреннее сопротивление при одной только мысли о нем.
Тетка спала. Прибрала со стола чайные приборы. Надо собирать в портфель тетрадки. Будильник заведен. Он бесстрастный товарищ, звонить будет завтра, пока не треснет или  пока не поднимет меня. Надежный …что и говорить. Засыпая, увидеть хотела смеющиеся  Сережкины глаза.

Тимофеевич сильно не докучал - понимал, что нужно перегореть мне, выжечь ту боль и страсть, что бушевали в молодой душе. Нужно было время привыкнуть, да и смириться, что это уже навсегда.
- Ну что ты Серёжа казнишь себя? Подумай, только тебе, одному, приз этот, что жизнью называется, тебе достался! Радуйся и цени этот подарок!
- Да, да подарок Бога... Судьбы, - как ни назови... Свалиться прямо с облаков и выжить...
- Слыхом, такого чуда не слыхивал... Скажи кто - в жисть не поверил бы...А то, что поцарапался малость - не беда.Скажу тебе, - дед стушевался малость...Ну, это, конечно, неприятно... Не поспоришь. Тут он вновь воодушевился:
- Красота, особенно для мужика, - ни к чему...Тьфу... на неё – красоту.  Вот, ты говоришь - любит. Ну, твоя Людмилка.
Он вновь испытуююще посмотрел
-Вот и будет ей проверка! Не смейся.Да, проверочка её чувств и любви! Кстати, твоих тоже.
Он вдруг остановился, посерьёзнел и внимательно глянул мне в глаза. В душу, самое нутро заглянул.
- Вот ты который день лежишь... Обиженного на весь мир корчишь... Мол, я разнесчастный такой… Чуть помолчав:
- А ты подумал, дурья твоя голова, каково ей? Похоронить дорого человека - мечту и надежды похоронить! Сколько ей, бедняжке, пришлось перенести из-за этого лоботряса? Не обижайся. Да, лоботряса.Если найдёт другого - так ведь это хорошо. Не достоин ты её будешь. Одно слово - слабак!
Он вновь ненадолго задумался и замолчал...
- Ты пойми, Серёжа, если в боли или вере человек слаб.... Он и по жизни слаб. Я таких в лагере сотнями похоронил...Жалость они вызывали и отвращение.А вот,когда ты её встретишь и мелькнёт у неё в глазах отвращение или страх…
Он вновь набрал полную грудь воздуха.
- Я первый тебе скажу сынок: гони её! Беги от неё, как чёрт от ладана! Не любовь была у неё. И сожалеть не стоит!Наоборот, радоваться надо, что Бог такое испытание послал!Проверку для вас обоих. Чувств ваших!
Здесь он заговорил тише и более сокровенно...
- Но если при встрече воспылает её душа и не заметит она твои…хм-м-м... раны… Хватай её ,голубку, на руки... Держи накрепко и Богу молись, за счастье, дарованное Им!
Словно напрочь выговорившись, вдруг затих и присел рядом... Положил на плечо руку... Потрепал...
- Не для того,Серёжа, Бог сотворил такое чудо, чтоб тебя всю жизнь мучить. Помяни мои слова. Всё образуется.Видишь, почти здоров. И ходишь уже сам.
Я не сбросил его руку, во многом соглашаясь с доводами старика. Но про себя уже решил. Решил накрепко. С присущим юношеским максимализмом.
- Нет!Не гоже портить такую красоту! Да и как мы будем рядом смотреться? Ведь все будут смотреть на неё с восхищением и жалеть её, что нашла такого уродца...  Мол, какую она принесла жертву, живя с ним. Да и меня будет каждый осуждать. Вот, прицепился, присосался, как клещ, к красоте такой.Эгоист этакий! Неужели не видишь, что мараешь её?
Я, судорожно, с всхлипом вздохнул и вновь молча уставился в бревенчатую стену...
Геннадий Тимофеевич это истолковал по - своему...
- Вот и правильно... Давно бы так! Я сейчас, чайку взгрею, на шиповнике с мёдом... Знаю, знаю, любишь ты медок - сладкоежка...
- А может, вначале рыбки или мяска поешь? Изголодался весь...
Чтобы старик отвязался, я согласно кивнул головой. Удовлетворённый донельзя, Тимофеевич захлопотал возле стола.

Городская комсомольская конференция должна была вот–вот начаться. Конечно, я волновалась. Зал драмтеатра забит до предела. Маленькая трибуна. Стол президиума на сцене. Символы комсомола. Университетские студенты занимали сектор в зрительном зале. В руках листочек с речью. Я перечитывала его без конца. Составляли приветственную речь коллективно на комсбюро, складывая  его по предложению. Нужно было упомянуть последний партийный съезд.  Знала: мне нужно было выйти на сцену из зала с левой стороны от сцены были сделаны импровизированные ступени. Но кто – то осторожно тронул меня за плечо. Оглянулась, вздрогнув. И вдруг мои глаза наткнулись на пристальный взгляд. «Отче» присел в кресло за мной, наклонился что–то сказать и я услышала:
-Людмила, ты должна сидеть там, на сцене, оттуда удобнее выходить, идем, там тебе стул поставили.
Что же, надо подчиняться и выполнять сценарий праздника. Однокурсники потеснились, пропуская меня, понимающе смотрели вслед.И вот, моя минута наступила. Я вышла с  листочком. На меня смотрел зал. Начала заученного говорить. И вдруг я забыла эту казенную формулировку. Ужас растерянности овладел мной на секунду. Зависла пауза. И мне стало все равно. Я вдруг расслабилась и сказала, не ожидая от себя:
- Давайте, я расскажу вам стихами, чем мне комсомол дорог? Их я знала в огромном  количестве. И стала декламировать стихи со сцены. Навыки драмкружка вот когда  пригодились...Среди официальных слов это сначала показалось просто дерзким решением, но публика в зале вдруг стала мне аплодировать, и я вздохнула с облегчением. Меня занесло сейчас, как тогда, на  вступительном экзамене по литературе.
-Сейчас, получу я взбучку от Первого...Ну и пусть говорит, что хочет - слово сказано. Не глядя на него, присела на стул. Услышала шепот:
- Дочь моя, а ты можешь принимать решения…Не ожидал от тебя такого творческого подхода И он, коснувшись моей руки, дружески пожал её, чуть задержав ее в своей ладони.
-Что происходит? – думала я. Что это он такой внимательный, не чересчур ли это уже? После конференции увязался, конечно же, проводить до остановки  автобуса. День давно закончился. Сумерки начали опускаться на город, зажигались фонари. Туманно, сыро после дождей. О чем можно было разговаривать? Общественные проблемы. Разговор какой – то ни о чем. Не заметила, что на асфальте лужа, едва не ступила в воду. Вдруг он подхватил меня на руки и бережно по краешку перенес через нее, осторожно поставив подальше, на сухом  тротуаре. Даже сквозь плащ я чувствовала волнение, и руки его мелко дрожали. Возникло замешательство. Он не знал, что сказать мне. Зато я знала. С трудом сдерживая гнев, подбирала слова:
- Юрий Алексеевич, я убедительно прошу Вас не допускать впредь такой вольности
У меня есть мужские руки, которые носят меня. А комсомольские проблемы никоим образом не предполагают носить своих подчиненных на руках. Их у вас несколько десятков тысяч по району. У Вас руки отвалятся от такой тяжести всех на руках носить.
Он опешил от такой отповеди «дочери своей«, сейчас более похожей на ежика.
-Извини, Людмила, автоматически получилось. Ноги промокли бы. Честное слово, не хотел тебя обидеть, наоборот… Что наоборот не стал  продолжать. Я не буду тебя на руках носить…Но ты не сравнивай себя с теми тысячами…Не все так стихи со сцены читать могут, - нашелся. У меня к тебе просьба есть, тоже убедительная. Не зови меня Юрием Алексеевичем.  Можешь без отчества? Когда ты так меня зовешь, у меня такое чувство, что я тебя на целую жизнь старше, а у нас разница в возрасте какие – то лет десять. Ну, двенадцать.
- Мне все равно, сколько в этой разнице лет уложено. Благодарю Вас, проводили. Это было не обязательным действием. Повернулась, убыстряя шаг. Он остался стоять на асфальте, как будто растерявшись, потерявшись в оседающем тумане. Я прошла мимо остановки, решила пройти пешком до следующей. Надо было как – то самой прийти в себя.
Как Сережка носил меня на руках... При первой возможности. Как было мне хорошо обнять  его за плечи и там прильнуть к его груди и замереть. Или засыпать на его плече там, в юрте. Так тепло, так покойно, так уютно. Утром будил меня прикасаясь к щеке осторожно, сдувая волосы мои с лица, вытаскивал руку, удобнее пристраивая меня на подушке. Укрывал …Вставал всегда пораньше меня. Жалел рано поднимать… Я едва не прошла снова остановку.
- Как я по тебе соскучилась, Сережка. Зацелую тебя при встрече. Встреча…Глубоко вздохнула. Надо дожить, дотерпеть. Ты для меня живой, а значит,я тебя найду. Найду. Иначе нет никакого смысла …во всем этом…Горели фонари, оставляя светлые круги сквозь туман Холодно, сыро…одиноко

Удивительно сильно преображает природу только что выпавший снег. Еще вчера лес стоял, словно остекленевший под ударами неожиданно крепкого мороза. Даже речка, довольно широкая у нашего берега, покрылась голубым звонким льдом.
А сегодня?! Всё торжественно бело. Сосны, особенно ели, низко осели под пушистым нарядом, стреловидно взметнувшись в голубое  морозное небо - не шелохнутся. Толстое снежное покрывало надёжно всё укрыло. Совсем было непонятно, где кончается поляна и начинается речка. Ни единого следка. Как будто весь мир затаился, не понимая, что произошло за одну единственную ночь.
Совершенно голый, приготовившись окунуться в ледяную купель, я тоже опешил - распахнув настежь дверь.
Красотища! С недавних пор я вновь возобновил столь любимое моржевание, как раньше на Кызыл – Су, еще до армии. Пришлось порыскать по берегу, чтобы найти другое место для купанья. Чуть выше плёса, зажата огромными камнями, упруго билась протока. Здесь, наверное, в любую стужу не замёрзнет вода.
Последнее время мой отец стал хандрить. Всё чаще прихварывать, не желая вставать, лежа возле ещё горячей печи. Улыбаясь довольно, оглядывая  мою, уже малость окрепшую фигуру, нарочито сердитым голосом заворчал:
- Вот, шалопутный! Заболеешь ведь! Мыслимо ли в такой холод купаться?!
Дверь закрывай - выстудишь всё!
- А-а-а-а-а!
Выскочив из хибарки в снег по колено, помчался к незамерзающей речке... Помчался - это конечно громко сказано. Но всё же костыли в руки уже две недельки не брал.
Пару раз,завалившись в пушистую перину снега, мчался дальше. Снежный холод, борясь с разгорячённым за ночь телом, приятно холодило его...
Ещё более громкое...
- А-а-а-а-а!... Огласило лес... И эхо, словно испугавшись, пустилось наутёк вглубь тайги...
Чистейшая вода миллиардами иголок в одночасье вонзилось в тело, и ледяным обручем стиснула грудь! Через миг, словно сжалившись над смельчаком, убрала острейшие иглы, теперь уже приятно жалило всё тело, особенно верхнюю часть груди - у ключиц...
Отчаянно побарахтавшись, продолжая неистово орать,махом выскочил на берег. Кожа словно полыхало пламенем. Ранее невидимые вены и капилляры  голубели под густо - красной кожей, над которой струился редкий пар. Холода не чувствовалось вообще... Не спеша, обсыхая на ходу, припустил обратно.
  Тимофеевич уже хлопотал возле стола, наливая горячий чай, настоянный из великого множества трав и неизменного шиповника. Рядом, зернисто сахарел мёд...
-Ты, пошто так орёшь?! А-а-а!... Всю округу распугаешь, - теперь уже шустро одеваясь:
- Ты сам ведь говорил, что на двести вёрст в любую сторону - ни души...
- Это я так, сынок. Для строгости и от радости за тебя, что твоё здоровье потихонечку возвращается.
Он снова глухо закашлялся, хватаясь руками за грудь.
- А я вот что - то совсем расхворался. Пока был один, не давал поблажки ни духу, ни телу.
Я и сам заметил, что чем больше я поправлялся, тем сильнее хворал дед, как будто я забирал у него энергию и здоровье.
Прервав, наконец, кашель, сказал:
- Расслабился я. Совсем размяк душой.Но это и хорошо, сынок. Давно мне так не было радостно. И не припомню. Чай, с 30 х годков...
Тут он снова слезливо поморщился.
- Да ты пей - пей, пока не остыло. Не ровен час, простынешь.
Через полчаса, я вновь был на улице. Теперь почти все обязанности легли на меня. Почистить снег, натаскать воды, дров наколоть, проверить силки. Всё разве расскажешь. Да и по снежку нетронутому побродить с ружьишком - в удовольствие.
Тайга мне, степняку, нравилась всё больше и больше! Она словно не спеша, днём за днём привораживала и околдовывала, по крупинкам открывая свои тайны. Тут можно побыть наедине с самим собой. Поразмыслить и всё разложить по полочкам.
Я, хоть внешне и успокоился, но внутри, там, глубоко, затаилась и словно ждёт своего часа  тревога. Нет, не выдернул, как ни хорохорился, из сердца свою занозу. Кровоточит и ноет она, особенно ближе к ночи.А тут ещё это сон которую ночь преследует меня. И не рассказать его и не поделиться им с Тимофеевичем...

Для меня наступили относительно спокойные времена. Напряжение семинаров, монотонность лекций приближало нас к зимней сессии. Телефон в «комсомолке» молчал целыми днями. Я вздохнула свободно.
- Наконец–то, - думала я, - обо мне забыли и Слава Богу. Спокойно готовиться к сессии буду. Группа не создавала проблем, люди взрослые, понимали  абсолютно точно: тройка на любом из пяти экзаменов лишает права получать стипендию. Никто не сбегал с лекций, не баловался в общежитии. Славик не надоедал, сидел тихо рядом, скрепя «вечным пером», кое – что списывал на контрольных, за что в виде благодарности стоял в очереди в раздевалку, приносил пальто в аудиторию. Однажды на перемене положил бутерброды в пакете  мне на стол.
-Славик, что это? Зачем это?
-Я хоть и «Санчо Панса», мне параллельно, я привык к дразнилкам этим, но тебе не к лицу стать тощим рыцарем Печального Образа. Хватит тебе печального образа, давай не будем добавлять голодающего к тому же.
Я знала: Славка по доброте душевной жалеет меня, хотя помочь мало чем может в моей  круговерти.
- Ладно,Слава, не усугубляем, съем я твой бутерброд, так и быть. Смотри, не закорми. Сытость к лени ведет, как известно.
Радость наша была в том, что стал падать снег. Сначала неуверенно, но снежный покров лег  на землю,и в парке уже лежал чистым  покрывалом, прикрыв огрехи осенней распутицы. Замаячил на горизонте образ Нового Года, елки…суеты предновогодней…И каникул будущих, после сессии. Но…когда еще это будет. А до этого…пять экзаменов…Как преодолеть это? Страшно. Когда хотелось скрыться от людей, я закрывалась изнутри на ключ в комнате комсбюро и отгораживалась от мира четырьмя стенами, используя свое «служебное положения« Ничего не делала. Просто сидела, глядя в одну точку пространства. Зависала. И все же однажды, уже в начале зимы, эта чертова машинка в крутящимся диском, стоящая на столе, сработала, как будто вспомнила о своем предназначении трезвонить истошно. Вздрогнула от неожиданности, взяла трубку.
-Сколько дворовых катков залили студенты ваши? – услышала нелепый вопрос от знакомого  голоса.
- Каких катков? Где залили? О чем Вы?
- Как это о чем? Разве разнарядка не пришла к вам о планах шефской помощи школьникам?
 Я пыталась вспомнить этот ворох рекомендаций, но такого не помнила. Какие катки? Что-то  пропустила или недоглядела. Молчала, не зная, что ответить.
- Понятно…Значит, и плана микрорайона у тебя нет в комитете. Политех давно уже этим  занимается…А вы все в облаках своих  литературных витаете. Одно слово – филологи. Надо забрать разнарядку. Скоро отчет писать, а вы еще не начинали. Приди, забери. Трубку положили.
Идти в райком совсем не хотелось. Вдруг сердце заныло в предчувствии неприятностей. Надо идти.
-Да, я в учебный отдел зайду …бумажки заберу, дел–то, -успокаивала я себя. Хоть причина будет уйти пораньше из универа и улизнуть домой.Тетка сегодня пирожки печь собиралась…
Но не тут–то было. Все кабинеты закрыты…Ни души.
-Плакат бы повести «Все ушли на  фронт», - подумала я раздраженно. Понято, где «линия  фронта« – за углом кафе новое открыли…Мимо двери Первого прошла, не глядя на табличку с именем.
-Зайди ко мне, давно жду, поясню задачи,- «отче» стоял, придерживая открытую дверь.
-Здрасьте, -пробормотала, не глядя на него,- присела за краешек стола, не собираясь там  задерживаться.
Пока мне объяснял он, какой участок микрорайона наш, какой дворовый клуб детский подшефный…сроки…я разглядывала трещинку на поверхности стола. Пауза означала, что  разговор завершен.
- Можно идти? – глянула мельком на своего комсомольского лидера. Он, как это говорят - »дурно выглядел». То ли не выспался, то ли не брился утром. Как–то сидел неловко, подперев щеку ладонью. И неловкость эта выражала грусть или обреченность. Да и мало ли у Первого проблем…Зима…Циркуляры, наспех всунула в портфель бумаги, как придется. Уже коснувшись ручки двери, услышала:
- Люся, Люсь…- он никогда не называл меня этим именем, только сокурсники так звали.
- Люсь, выходи за меня замуж, - голос был тихим, уставшим, просящими, оборвался на вздохе.
Дверь я не открыла, замерев от такой неожиданности, ничто не предвещало такой темы…
- Нет, таки надо пояснить непонятливым…суть ответа.
Приблизилась к столу. Ровным, внятным голосом, как у доски в классе, произнесла:
-Юрий Алексеевич, я  не могу выйти за Вас замуж. Какие странные у Вас возникли инициативы творческого характера… У меня есть,за кого замуж выходить, понимаете, есть …
Теперь наши взгляды встретились. Может быть, мы впервые так могли смотреть – в глаза  друг другу. Я знала: он заблуждается или  придумал себе новый каприз, или я стала  экспериментальной площадкой для …Охватило раздражение,возрастающее чувство гнева. Нашел  меня для своих опытов…мало ему тут…добровольцев для его любовных экспериментов. Или я  повод давала? Но в глазах его осела тоска. Он знал наверняка - я по– другому не отвечу.
- Да нет у тебя никого, Нет! Ты думаешь, я мальчишка, я наивный такой, я за тобой бегал  бы просто как юноша…надоедал… Замуж я тебя зову, понимаешь ты? Ошарашил? У меня достаточно было времени, чтобы понять, кто мне в этой жизни нужен.
Он встал из – за стола, к окну подошел, не зная, куда руки деть. Отвернулся. Нервничал, переходя на другой тон…
- Нет у тебя никого. Я узнавал. Там, в твоем городе тоже есть товарищи по комсомолу. Просил помочь, узнать о тебе. Тебя ведь там хорошо знают, в комсомол принимали. Ждал ответа от них долго. Не дергал тебя, не звонил, даже видеть тебя запретил себе. Пришел  ответ мне…Знаю, за кого ты замуж собираешься, даже квадрат кладбища знаю, где его могила... И обстоятельства гибели его знаю в небе Новосибирска, и как ты его хоронила в  августе - тоже знаю, разговаривал сегодня с коллегой из их райкома. Я все про тебя знаю. Все!
Он уже кричал... Уже не мог контролировать себя.
- И ты это знаешь. Кого ты ждешь? Кого? Что ты себе в голову вбила…На что надеешься? Зачем тебе это надо - от счастья в этой жизни в твои восемнадцать отказаться…Ты зачем так, Люся? Что ты творишь с собой?
С чем сравнить эту боль, когда я слушала этот его монолог, пусть - крик его души? С ударом плети. Со всей силы, наотмашь...плетью. В сознании встал квадрат …кладбища…(надо  же, как сказал – квадрат кладбища )Обелиск…Глаза Сергея на серебристом фоне. Земля, ускользающая с моей ладони вниз…Глухой стук её о крышку гроба… Нет, не остановилось у  меня сердце сейчас. Оттолкнувшись от спинки стула, за которую держалась, подошла к нему близко – близко
- Мне жаль тебя, Юра… Понимаешь, жаль...Счастье...Ты сейчас сказал что–то о счастье…Я  знаю уже, что это такое…в свои восемнадцать, знаю.Не обещай мне того, чем ты не владеешь. Счастье мое – не ты. Он – счастье мое. Нет Сергея в том квадрате. Напрасно уверен ты в этом. Его там нет. Голос мой прервался. Снова подняла глаза на него. Теперь я не видела  его. Ушла в себя. Голос приобрел оттенки металла.
-У тебя есть власть меня доставать – повод найдется, я уязвима. Тогда я брошу универ и вернусь в свой город…чтобы каждое утро на квадрат тот ходить, - криво усмехнулась
- Угрожаешь? – нервно сжались его руки.
-Нет. Найду решение…Ты знаешь, я это сделаю.
- Знаю. Ты сумасшедшая, ты такая…
Больше мне нечего было ему сказать. Когда выходила из кабинета, вдогонку услышала:
- Не бросай меня, я тоже без тебя не могу, уже не смогу.
Долго шла, возвращаясь домой пешком. Рана в душе, которая стала  затягиваться пленкой, снова разорвалась. Стала кровоточить тоской. Квадрат…земли. Безысходность…Есть только карта зеленым пятном тайги и название области, где произошла эта катастрофа. Он мне сейчас назвал эту область, сам не заметив. Коллеги его комсомольские это знали. Теперь знать стала я. За знания надо платить. И то, что я сейчас пережила в кабинете секретаря – плата за мое знание. Отныне устремления мои стали иметь границы…той области, где до сих  пор остались лежать в тайге… обломки…моей мечты.

Вновь, которую ночь подряд, он приходит ко мне, этот сон... Нет, не кошмар какой – то, даже катастрофа давно не снится со своим жутким воем гибнущего самолёта, с преследовавшими меня глазами тонкошеего солдатика.
Всем хорош и приятен этот сон, но угнетает своей недосказанностью ...
Вот и сейчас. Всё та же рыбалка. Вновь восторженно смеётся моя Людмила, так естественно пронзая лунную ночь звонким смехом.
А вот мы, совершенно мокрые, вытаскиваем на берег нереально громадного сома... И вновь эхо подхватывает наш беспечный смех, стелясь низко над сверкающей лунной дорожкой... Мы безумно счастливы. Звёзды одобрительно подмигивают нам, вторя  умчавшемуся вдаль эху. Кудесница - луна, со своим чарующим:
- Любите!... Любите...
В который раз гибкий стан моей любимой - спазмы желания перехватывают гортань - и эти два вожделенно вспыхивающих рубина на груди буквально сводят меня с ума... Руки грациозно и нежно скользят по высохшим волосам... Я чувствую их шелковистость и едва заметную влажность, как наяву... Она, чувствуя мой пылкий взгляд, полный желания, смотрит мерцающим, призывным взором - быть смелее...
Ещё миг, и она исчезнет, оставив меня, одинокого, в тёмной, неприветливой, пустой степи, около почти зачахнувшего костра!...
Но что такое?!... Мой сон опять течёт, имея своё новое продолжение...
Я упруго, почти невесомо встаю с меха распростёртого тулупа. Жар ярко горящего костра приятно охватывает правую сторону нагого тела. Несколько лёгких шагов, и я у своей возлюбленной... Она, трепеща своими тёмными ресницами,огромными глазами смотрит на меня...
- Где ты так долго был, родной мой?!
- Почему не шёл ко мне? Я так ждала тебя...
Гибкие руки обвивают шею и плечи, глаза продолжают вопросительно и неотрывно смотреть в мои...Взгляд ее топит всё то, что скопилось у меня в груди : тоску, мои метания, неуверенность...
Скупо цедя через полураскрытые, рваные губы, шепчу:
- Ты глянь! Ты только посмотри на меня, моя милая!
- Видишь? Я совсем не тот...
Она, не отрывая глаз, нежно зажимает мне рот рукой...
- Глупый ты мой! Разве ты не знал, что не это главное для женщины, и  шрамы только украшают мужчину...Да и нет их у тебя...
Она тонкими, почти прозрачными пальцами, не спеша скользит по рваным шрамам... Они исчезают... Вдруг она засмеялась, подобно чуть слышному серебряному колокольчику...
- Какая она мягкая, как шёлк, борода твоя...Пусть останется, ты с ней, как рыцарь...Ведь так? Ты рыцарь, и только мой!
От волнения и любви вновь пересыхает рот, и я лишь согласно киваю...
Не торопливо, зная, что теперь она никуда не исчезнет, обнимаю... Уста наши сливаются в ненасытном поцелуе... Ладони, вдруг налившись тяжеловесной мощью, перебирая один за другим каждый её позвонок, скользят всё ниже...
Достигнув крутизны бедер, крепко и нежно сжимают их...
Так и не насытившись нежным поцелуем, начинаю осыпать волосы, лицо, шею, плечи щедрыми поцелуями...
Наконец, вот они, так давно желанные в прошлые ночи, да и сейчас, заветно вспыхивающие рубины!...
Жадно пью из них,неведомую мне доселе, мужскую силу, и нет ей предела во мне!...
Вот ее, пока ещё плоское, так бурно вздымающееся и опадающее, лоно моих будущих детей... Нежно щекоча бородой, прислонясь к нему разгорячённой щекой, что - то шепчу...
И вновь тело моей любимой, как звенящая струна!...
Взяв мою голову в свои ладони, она отрывает  меня на мгновения... Губы её, тоже внезапно пересохшие, трепещут и зовут меня...
Сильное, но такое уверенное движение, и она кротко замирает на широкой груди, ладно устроившись на надёжных руках...
И вновь мех тулупа гостеприимно встречает, теперь нас двоих... Он довольно щекочет кожу моей любимой... Пальцы ее впиваются в мою спину, но не от короткой боли, а от желания раствориться во мне...
Не взрывается небо калейдоскопом мерцающих звёзд... Не слышно бешеного топота лошадей - то бьются наши сердца... И хоть не видим "Трёх братьев", знаем, что они величаво рядом, на страже нашей любви, так тонко ощущаемой сегодня нами...
Мы, словно искусные музыканты, перебираем струны - нервы, стараясь доставить друг - другу наивысшее,неземное наслаждение!...
Луна, как и всегда, щедро льёт свой свет, словно подогревая своими лучами - тенями и без того пылающую любовь и страсть, который раз шепча:
- Любите...люби-и-и-те...люби-и-и-ите!...
Резко открыл глаза...
- Всё - таки сон? Такой явственный, чудный и желанный...
Всё тело горело. И,чтобы хоть немного остудить его, шумно втягивал воздух сухими губами... Не помогало!
Чтобы не разбудить мирно похрапывающего деда, тихо приоткрыл дверь...
Может, и верно, только ледяная купель вернёт меня из цепких, но таких приятных объятий сновидений...


Сегодня мне хотелось только одного – быть с ним в своих мыслях. Сознание плакало, а душа рвалась с новой  силой  к Сергею.  Долго шла  домой, рассматривая, как в замедленном кино,  свое прошлое. Наше с ним короткое прошлое. Хотелось только одного – чтобы никто не мешал, не расплескать бы эти мысли о нем, не отвлечься. Дома, не включая свет, приткнулась в уголок дивана, укрывшись пледом. Хоть бы уснуть, отключиться от этой реальности. Уйти туда, в долину своих миражей и иллюзий. Где наш мир, один на двоих. И ни с кем я его делить не собираюсь. Уносилось мое сознание снова туда…в ту весну…На берег реки.
Запылал вдруг костер, согревая. Стекала вода после купания  из – за этой рыбины. Раздевали меня ласковые руки Сергея, заботливые, нежные.
-Ты соткан  из моих осенних снов, Сергей, из моих  мыслей о тебе, - неслышно шептала во сне.
Мокрые волосы сушила у полыхнувшего с новой силой пламени… И тело наполнялось истомой.
- Единственный мой…как долго я не видела тебя…Где же ты был?
Языки пламени костра то освещали его всего, то вновь уходило его лицо в тень…А чувства мои непуганой стаей взлетали ввысь.
-Родной мой! Что мне делать обнаженной, безумно влюбленной в тебя? Сейчас этом подлунном  мире есть только я и ты,… живой, желанный, такой близкий. Сильные твои плечи ладонями  чувствую. А тело твое тело пахнет степью и дымом костра, как тогда …давно…Касаются твои руки моих волос так нежно, скользят, привлекая меня к себе все ближе…Боже мой, как хочется тебя любить, Сережа...Что – то изменилось в тебе? Ах да, …шрам…на лице. Прикасаюсь губами к нему…Ну и пусть …шрам, мой мужчина…мой мужественный рыцарь…
Вдруг он подхватывает меня на руки,и мягкий мех тулупа касается моей спины.
- Сережка…ты – мой господин сейчас и мой же пленник. Сладок твой поцелуй, увлекает, не отпускает, и я готова раствориться, нет, в тебе утонуть. Мой шепот в ночи и твое дыхание…сливаются. Как я хочу тебя! До головокружения, до изнеможения. Утонуть в твоих глазах,  не вернуться. Как в последний раз тебя ласкать. Губы, едва касаясь, скользят вдоль шеи, ощущая ток моей крови по венам, все ниже. Замираю я в твоих руках от наслаждения, теряя сознание - запредельность возможного… Пьянит твоя близость. Сережка, как давно я тебя не ласкала. Повержен ты на спину, закрыл глаза, ожидая ласки. А я целую каждый сантиметр твоего тела. Какой ты сильный, любимый, мой, мне принадлежащий……Растянем это наслаждение  под звездным небом…Эти мгновения пьем с тобой – пьянящий напиток страсти. Но это уже предел его терпению …
- Ненаглядная, - замкнулось кольцо его рук. Тихий стон…
Так хочется растянуть этот миг под лунными лучами. Послушна я твоей страсти, и каждый изгиб моего тела принадлежит только тебе. Блаженство это - тебе отдавать себя этой весенней ночью, где соединилось звездное небо и пробуждающаяся земля. Нега сладкая нам покрывалом служит. Я засыпаю на твоем плече. Близко рассвет. Боюсь тебя отпускать, потерять тебя снова боюсь…Заблудилась я  сегодня  между снами своими.  Уходят  мои видения ночные, мои миражи …
-Сережа, я найду тебя, найду. Не забывай наших снов, этой  сказки ночной. Сон или явь – я всегда рядом с тобой, всегда. Ты – мой лучик солнца, моя надежда. И я  хочу любить тебя, дышать тобой всю жизнь. Тогда утро для нас не закончится, и вечными будут наши ночи любви. Дождись меня.
А пока мне остается только желать тебя до искусанных  губ от боли скулящей тоски по тебе. Несбыточно мечтать прикоснуться к тебе …хоть во сне. Дождись …
Где встречаться мы будем? На небе у Полярной звезды. Она над твоей тайгой и надо мной здесь,в степи. Нам нужна эта встреча, обоим нужна. В ней смысл нашей жизни…смысл бытия…
В сознание явственно стали проникать звуки реальности: падающая вода из крана…звуки радио… Я вернулась в свое измерение, но не оставила тебя. Ты со мной. Ты всегда будешь рядом со мной.

По моим подсчётам и примитивному календарю выходило, что весь мир готовился к Новому году. А может, уже полным ходом праздновал. Мне так не хотелось отставать от того, такого желанного, но далёкого мира.
Взяв топор, уже было выскользнул за дверь. Уже давно облюбовал для этого пусть маленькую, но такую свежую и пушистую ёлочку.
- Сынок, постой!
Тимофеевич приподнялся со шкур. Хандрил он, если можно так сказать, с переменным успехом. Вот и сегодня ему опять было плохо.
- Присядь! Послухай меня, старого дурака.
Звякнув топором, я воззрился на приболевшего отца.
- Может, посоветует и поделится своими хитростями в рыбалке?! Уж что -  то плохо давалась мне эта наука... Хотя в "той" жизни страстно увлекался подводной охотой...
- Я же вижу, что ты собрался не на рыбалку. Как понял, по ту ёлочку, махонькую? Порадовать старика... Да?
- Да-а-а-а... - ответил немного опешивши.
- Не губи... такую красоту, сынок, ей ведь, бедняжке, сколько годков понадобилось, чтобы вырасти.... А ты по ней,по красоте - то хлесь топором! Всё ради баловства... На день - другой...
Он задумался ненадолго, будто что - то вспоминая.
- Я ведь, когда сюда пришёл, растерялся. Боже!Что я натворил, уйдя от людей!
- А тайга приютила, дала кров и пропитание. Если полюбишь её всем сердцем, она ответит тем же. Только глупый и обезумевший от страха перед её силищей найдёт погибель здесь!
- Посмотри!Ты уже и сам видишь на каждом шагу, под деревцем, всё, что нужно для жизни. Ягодку, корешок, грибок или орешек.Много чего.Но только не бери сверх меры и не губи зазря.
Что правда, то правда. Лес щедро делился своим богатством, чего только у нас не было на столе! Даже зимой.И всё самое естественное и первозданное.
- Во-о-от... то-то и оно... - добавил он видя моё смущение.А рыбалку? Сегодня - завтра поднимусь, покажу, в какие места она на зиму схоранивается - крупная рыба-то...Научу, как её брать. Мне ведь тоже не сразу всё открылось. На перекатах тоже. Но там лучше ближе к весне, когда она задыхаться начнёт.Ну ладно,милок, иди - ка,а то мне и правда худо что -  то сегодня... Боюсь, к вечеру не забуранило бы.
Стряхнув с ёлочки снег, я всё же решил украсить её. Хоть и не широк выбор игрушек, но всевозможных шишек и осколков льда, с примороженными мной, к ним петелькам, было в изобилии, которые на ветру тихо позванивали.
Как и предсказывал дед, к вечеру разыгралась нешуточная пурга. Ветер, словно в последний раз взбесившись  в уходящем году, беспрестанно стучался и ломился в маленькое оконце и плотно прикрытую дверь. Почти по -  человечески, в бессильной злобе завывая...
- У-у-у-уууууууу... - стенал,  бросая комья снега в негостеприимную дверь, за которой, возле жарко горящей печи, совсем близко подсев к еле чадящей лучине, негромко, но внятно читал Библию с страшными ранами на лице и небольшой, курчавой бородкой,  молодой человек.
Другой, с болезненной гримассой, смахивал со лба обильный пот, кивая лопатистой бородой, слушал, соглашаясь с написанным.
Они почти не ошиблись в своём календаре. В обширном, многолюдном мире, со своими радостями и горечами, подходил к концу год, принесший счастливейшие минуты, но и столь же несчастные в жизни этих двух мужчин в избушке, затерявшиеся в взбунтовавшей снежной стихии...

Новогодние праздники подкрались незаметно. Город вдруг засветился разноцветными огнями  гирлянд и украсился еловыми ветвями. На центральной площади установили главную елку города. Ребятишки весело катались на дворовых катках,залитых студентами для общей их радости. В универе готовился новогодний вечер в актовом зале. Готовили сцену, украшали…Радостное возбуждение царило в коридорах. Я сбилась с ног. То провода не подходят, то игрушек на елку не хватает, то капризничают артисты в новогоднем спектакле – нет нужных костюмов. Но вот…все уладили. И засветилась елка. Высокая, чуть не до потолка красавица. Сказка, да и только. Все факультеты в один день собрались на вечер…Платье…Конечно, это немаловажная деталь. Но и тут брат помог. Накануне прислал  маленькую бандероль. Думала – книга. Оказалось в бандероли уложенное аккуратно длинное вечернее платье. Знаю …как меня брат любит. Понял, что я не смогу купить себе особенное нечто на стипендию. Шелк мягко струился из рук. Приятно холодил тело. Тетка всплеснула руками, увидев меня перед зеркалом
-Люсенька, да ты и впрямь хоть на бал…Смахнула слезинку…Принца вот только бы,но тут же осеклась и заторопилась на кухню.
Мне нужно было вести этот вечер. Из комсомольской комнаты сделали временную костюмерную.  Славка что – то  еще доделывал на сцене, когда я там появилась в этом платье «для золушки». Замер вместе с молотком, не забив гвоздик.
- Славка, ты чего, плохо тебе? – спросила  встревоженно. Он смотрел на меня ошарашено.
- Мне? Да, плохо мне. Потому что ты …- стукнул по пальцу, замолк
Все гладко прошло со спектаклем. Начались танцы. Уйти не могу. Оставаться не хочу. Кто– то осторожно тронул за руку.
-Могу ли я надеяться, сударыня? – Славка приглашал на вальс.
-Нет, оборвала я его решительно, не можешь ты надеяться…не надо надеяться, Славик. Посмотри, сколько …всех вокруг…Он грустно смотрел на меня.
- Люсь, я на тебя уже полгода смотрю. У тебя горе какое–то?
- Да, горе у меня. Давай не будем об этом. Слава, ты же друг мой, не надо выяснять ничего.
- Я тебе могу чем – то помочь, Люсь, если друг?
-Можешь. Не спрашивай ни о чем. Это только мое горе. Вдруг расхотелось быть тут на людях. Надо домой. Тетка там одна. В комсомолке нашей все было раскидано на стульчиках…дверь забыли закрыть впопыхах. Пришлось прибирать все самой. Когда на столе стала переставлять  раскиданные коробочки, увидела белого маленького медвежонка с комсомольским значком и веточкой елки - подарок. Он сидел возле отрывного календаря, на листке с датой 30 декабря  уверенным почерком было написано: "С Новым годом,Дочь моя! Счастья желаю тебе!" Понятно от кого медведь. Ну, пусть сидит себе тут на столе. Комната комсомолу принадлежит и медведь тоже комсомолец. Со значком. Девчатам на радость пусть сидит.
Кому Новый год, а кому сессия на носу. Три дня, обложившись книжками, не вылезала из своего убежища. Сдаем четыре литературы: русскую, советскую, зарубежную, казахскую…Вот  где пригодились наши посиделки в общаге и в читалке до закрытия. Как сдашь первую сессию, так и учиться дальше будешь…
Внимательные глаза экзаменатора бесстрастны. Тексты…надо знать тексты – это главное. Билет был простой, вопросы знакомые. И все было бы хорошо, если бы не пришла секретарша и не отвлекла преподавателя. Татьяна Александровна принимала сегодня зарубежную литературу…Шекспир, Сервантес - знала я все. А она перестала  слушать. Голос мой не отвлекал ее от решения бумажных проблем. Взяла уверенно мою зачетку и вывела оценку «хорошо».
- Как это? Я же все ей рассказала по билету. Принесла же нелегкая эту секретаршу.
- Татьяна Александровна, позвольте мне не согласиться с этой оценкой? Она от неожиданности сняла очки. Посмотрела на меня долгим взглядом, изучая.
- Людмила, ты уверенна в высшей оценке?
- Да, уверенна,задайте любой вопрос из семидесяти пяти. Любой, я все прочла. Голос мой даже не дрожал.
Она задумчиво грызла дужку от очков, как будто решая что – то…
-Давайте зачетку. Не задавая мне вопросов, перечеркнула оценку «хорошо» и вывела «отлично». Придет время, я тебя на дипломную работу возьму. Студент может быть уверенным  в своих знаниях. Вы правы. Надо отстаивать свои интересы. Успеха на сессии, - она протянула мне книжечку, пожав руку.
Первый экзамен был сдан. Падал тихо снег, скрипел под ногами. Морозно дышалось…Медленно  брела я  по улице, скинув с плеч первый камень сессии.
- Когда еще тот диплом, - думала я. Пять лет…как это много – пять лет еще до диплома. А потом что? А потом я тебя найду, Сережка…

Зима катила полным ходом. По моим зарубкам выходило, что близится конец января. Как я забыл, что сегодня день рождения мамы? Нет - нет совсем не забыл! О ней я вспоминаю каждый день, почти также как о своей Людмиле...
"Своей"?!... Наверно, давно меня забыла... Да и кому я нужен "покойничек" этакий... Хотя нет, что Люда любила его, он это чувствовал и не только... Она зримо светилась своей любовью и тогда, да и сейчас что - то ему подсказывало, что он не забыт и ей сейчас ох как тяжело!
А каково мамочке? Сколько слёз пролито по сгинувшему в дебрях тайги сына и не ведать что он жив!
Я мечтательно улыбнулся, представляя когда она узнает, что сын её жив... Эта предстоящая встреча радовала и страшила... Кто знает, как она перенесёт встречу с "погибшим"?
Но о плохом думать не хотелось. Вспомнилось последнее её день рождение, когда сильно припозднившись, с Людмилой ввалили в дом - запорошенные снегом и задымленные инеем. Люда смущённо прижимала к груди букет роз и коробку казахстанского "Рахата". Я  держал в одной руке шампанское, в другой медовый торт.
Как ты, мама, долго смотрела ошалевшими от счастья глазами на нас обоих! Сколько счастья, радости, что сын у неё почти взрослый, имеет такую красивую девушку и не забывает за своей любовью о ней - своей маме! И такие царские подарки, совсем уже самостоятельный!
Да ... чудный выдался тогда вечер, эх...
Тимофеевич глухо закашлялся. Ему опять заплохело. Лагеря... Восемнадцать годков только сейчас боком вылазят. Теперь при первой возможности он старался прилечь, хотя и понимал, что этого делать нельзя. Выработанный годами инстинкт самосохранения говорил: остановился - пропал...
Дед жаловался на боли во всём теле, особенно в груди. Казалось, что он использовал свой жизненный ресурс и в одночасье стал сыпаться...
Все заботы легли на меня. Конечно, здоровое питание и свежий, настоянный на хвое воздух  делали своё дело... Боли в ноге и руке ещё доставали, но с каждым днём становилось всё легче, я словно наливался силой и здоровьем.
Да и рыбацкая наука стала покоряться мне... Так что свежая ушица и жареная рыба, не сходила со стола.
Потихонечку я стал втягиваться в эту отшельническую жизнь. Лишь иногда, строго в определённое время, высоко в чистом небе слышался далёкий гул самолётов.
И я, задрав уже прилично обросшую голову, прислонив ладонь козырьком, долго смотрел в след,  вспоминая, что где - то там , далеко - далеко, существует другая жизнь и совсем другой суетный мир, в котором остались мои друзья, близкие и родные люди... Мама... Моя любовь, возле которой незримо, порой вопреки моей воли, нахожусь я...

Весна пришла тревожной новостью, всполошила студенческую аудиторию. Славик попал на работе, куда он ходил каждую ночь в смену, в аварию. Где-то что-то заклинила и руку раскрамсало. Грозила ампутация. Он потерял много крови. Сообщили в деканат. Стали искать доноров. Они нашлись, но группа крови не совпадала,зато  совпала с моей.
-Славик, держись, друг мой дорогой. Как это отнять руку? Не может такого быть. Я готова половина крови своей отдать, только бы рука твоя осталась при тебе... - невеселые мысли одолевали меня дорогой в больницу.
В коридорах травматологического отделения пахло больницей, особенный хлорки, лекарств и  горечи. Меня облачили, как куклу в белое одеяние. Бахилы придавали вид "снежного человека". Но тут не спорят. Славке было плохо. Когда увидела его, испугалась: бледное, за одну ночь осунувшееся лицо,посиневшие обескровленные губы. Он то ли спал, то ли был без памяти.Через бинты на руке просочились и запеклись пятно крови. Теперь я не думала о своей боли, когда меня уложили на соседней кровати и протянули провода - сосуды для прямого переливания крови. Чтобы отвлечь себя читала стихи наизусть, это успокаивало и отвлекало. Знала я: нельзя думать о плохом, нельзя Славика представлять больным, только  улыбающимся. Но я все вспоминала его эту руку. Левая раненая рука была ближе ко мне за партой в лекционных аудиториях, поддерживала тетрадь с конспектами и я помнила, как он на ладони иногда записывает задания или страницы текстов. Славка, Славка...Верный ты мой Санчо Панса. Как же ты играть на гитаре теперь будешь? Будет - одергивала себя. А сама уже проваливалась в дрему. Медсестра подходила встревоженно смотрела то на меня, то на него. Не ощущала я ничего, кроме тревоги за товарища своего. Открывала глаза, рассматривала белую больничную стену. Если бы вот так Сережка...Я бы всю кровь отдала ему капля за каплей. Вдруг представила ту аварию самолета. Иногда по телевизору  показывали такие репортажи...Изуродованные тела людей. Сердце сжалось. Мысль шла все дальше...Наверное, больничный покой ее направил в ту сторону. Раньше я никогда не углублялась в эти "кадры" катастрофы самолета. Отгоняла дурные мысли, а теперь не могла сопротивляться этим видениям. Сережка ты мой родной, а если тебе кровь нужна была тогда, кто спас тебя ? Кто за тобой ухаживал ? Я всегда видела изнутри сознания его глаза. Последнее время они перестали улыбаться. Стали смотреть на меня в каком - то ожидании. Так смотрит учитель на ученика, пока тот отвечает. Что в этом взгляде ? Вопрос. Знает материал ? Насколько знает.
-Да не смотри ты на меня так, Сережка, сдаю я тебе экзамен и кроме тебя никто мне не нужен, - шептала. Слеза выкатилась из краешка глаз, повисла на ресницах.Слабела я. Из вены вытащили безболезненно иглу, зажали ватку со спиртом. Медсестра погладила по щеке, участливо склонилась надо мной:
- Как вы себя чувствуете? Да как я себя чувствую ...Я - жива, а что Славка? Повернула голову в его сторону. Он смотрел, придя в себя.
-Люська...зачем? Зачем ты это сделала? Теперь во мне твоя кровь...И я не могу на тебе жениться, - пробовал еще  шутить.
-Вот ведь жених нашелся, да погоди-ка ты на мне жениться. Давай, руку тебе спасать. Потом разберемся мы с твоими невестами. На практику в школу пойдем, присмотрим там ученицу. Пока универ одолеем, она школу закончит...Не переживай, "Санчо"
- Спасибо, Люсь...ты теперь мне, как сестра.
-Вот так - то лучше, Славик. Сестра - это навсегда, сколько бы лет ни прошло, сестра всегда рядом. Считай, что я тебе теперь родственница и при том по крови.
Славик снова заснул, а мне нужно было как - то добираться домой. Как - не знала. Галке даже не сказала, что еду кровь сдавать в больницу. В голове шумело В вестибюле сидела девочка в знакомом плаще.
-Галя, ты как здесь? - обрадовалась я ее родному лицу. Она поднялась мне навстречу
-Ну ты, Люсь,даешь...Как бы я тебя бросила тут одну. Опоздала на лекции сегодня, иначе поехала бы с тобой сразу. Люся, я тут транспорт по случаю нашла, ну не ехать же в автобусе через весь город тебе в таком состоянии. Ты, пожалуйста, потерпи, ничего не говори, на меня не обижайся. Ну хоть не сейчас. Давай, до завтра отложим разборки. Завтра тебе хорошо уже будет. Сейчас тетку бы не напугать...Она тарахтела подозрительно долго, ведя меня к входной двери. Никогда не страдала она раньше многословием. Соображала я плохо. Но эту необычность я в ней заметила все же. Тяжелую входную дверь помогли открыть.  На крыльце стоял "отче". Ах, вот, почему моя Галка так смущена.
-Галь, ну зачем ты, - вдернула руку из ее ладони. Куда бы мне подеваться от него...Не могла я плакать, сознание стало темнеть, а я оседать вниз. Очнулась я на своем диване, когда чьи - то руки поправили подушку.
-Тебе нужно отдыхать, дочь моя.Это все пройдет..Это слабость
- Так она ничего не ела с утра, - вторила тетка, сокрушенно качая головой.
-Теперь он знает, где я живу, - мелькнуло  последнее в сознании и я  провалилась в сон.

Стало ясно, что Геннадий Тимофеевич до лета вряд ли дотянет. Здоровье катастрофически ухудшалось с каждым днём. Угасал, что свечи, которые он просил зажигать по великим праздникам.
К своей болезни относился крайне спокойно, и было видно, что смерти он не боится. Нет, конечно,страх перед неизведанным был, но паники ни какой... Всё чаще и чаще он просил почитать что- нибудь из Библии. Было видно, что внутри себя он поводит некий итог, анализ прожитой жизни.
Иногда ему становилось чуть получше, и отец в который раз просил рассказать о той, прошедшей мимо него жизни, часто, чуть слышно шепча:
- Нет Серёжа, человек должен жить среди людей, не существует такой обиды, чтобы ненавидеть весь белый свет!Нет её! Слишком высока цена!
Но особенно любил слушать, когда я рассказывал о Люде. Может, в это момент, по мимо своей воли,моё лицо радостно оживало, и речь становилась тихой и нежной.
-Часто думаю я о вас сынок и ловлю себя на мысли, что моё предназначение в жизни...Да ты не смейся сынок! Спасти тебя и найти в тебе сына.А главное - сохранить вашу чудную любовь... Уж очень много происходит необычного с вами.Я это чувствую! Меня не проведёшь, уж в жизни повидал о-о-ох как много!Да и ты придашь меня земле по - христиански - отдашь долг свой сыновний. Я ведь думал,что  мне придётся смердить на этом топчане.
Он замолчал на время.
- Что ни говори, пути Господни не неисповедимы!
На это трудно было что- либо возразить, уж слишком много случайностей. А в них, я верил с каждым днём всё меньше.
- Серёжа, сынок, там, под навесом, в самом дальнем углу, я схоронил несколько сухоньких досок на гроб, как чувствовал, что они пригодятся. Ты парень рукастый, сообразишь, как это ,да и мне будет приятно, что ты подсуетился. Ох... чуть совсем не забыл.
Он испытующе посмотрел на меня ясными глазами из- под кустистых бровей.
- Том же, в самом низу, чуть правее,ну ты увидишь...
Переводя дыхание продолжил.
- Увидишь кожаный мешочек. Времени свободного у меня было много, я изредка баловался - мыл золотишко. Ты ж видел, весь струмент для этого от бывших хозяев достался...
Дед перевел дух:
- Думаю, что килограмма три, а то и поболее есть. Это вам с Людмилой, мой подарок на свадьбу.
Видя, что я хотел возразить, остановил:
- Не спорь! Может, оно сгодится в дело.
И снова надолго с надрывом закашлялся. Пот крупным бисером осыпал лицо...Успокоился.
- Похоронишь меня в другом конце поляны. Увидишь там ветхие могилки с крестами... Всё будет веселее К людям будешь выходить, как и объяснил. ножки конечно, побить придется, никто не мерил, сколько вёрст. Думаю что двести с гаком.
Было видно, что он устал.
- Ну, ты иди погуляй, я посплю малость - сил совсем уж нет.
Поздним вечером поднялась высокая температура, он словно горел в огне, часто теряя сознание.Я промокал сухой тряпицей пылающий лоб и часто смачивал пересохшие до нельзя губы, холодной водицей.
Стало ясно, что отец до утра не доживёт...

Дорога к Славке в больницу стала для меня знакомым маршрутом. Каждый день после универа  я шла его проведать. Руку грозили ампутировать, но все  как – то  постепенно вставало на свои места, заживало, хотя очень болело. Рука висела на перевязи беспомощным кульком. Семья его была далеко и никто, кроме студентов, не мог к нему ходить. Лечение  затягивалось, проблемы одолевали однокурсников и они ходили теперь редко. Но ведь когда – то он был моим «Санчо Пансой«. Теперь мы поменялись ролями. Ему особенно ничего уже не было нужно, просто чтобы кто – то был рядом. Вот этим кем – то для него я и стала. Рассказывала, что там на лекциях, приносила книги.Помнила, как в школе со мной так же нянчился Сергей с ребятами  во время моей болезни. Я придумала даже уроки делать у Славки  в палате. Был свободный стол, а медсестры уже ко мне привыкли. Иногда от боли он капризничал…Надо было уговаривать. Уговаривала, вернее «зубы ему заговаривала«, когда приносили лекарство или блестящие шприцы для уколов. Такое у меня чувство было, что он в самом деле стал мне родственником после переливания крови.
-Славка, твоим именем сына первого назову, - обещала я ему.
 Он по – прежнему не знал о моих горестях, молчал, в душу ко мне не лез, помнил мою просьбу. Когда о сыне говорила, вздыхал украдкой. Наверное, мне тоже нужна была родная душа. Я скучала по сестрам, и брат мой был так далеко, а в город родной я ехать не хотела. Я боялась города детства. Боялась той пустоты, которая обступала меня, кода я выходила из поезда, иногда вырываясь на один день. Не могла я никуда выйти из дома. Деваться мне некуда было от воспоминаний о Сергее. Все тропинки и парк, и школа, и подъезд, и улица, и его спортзал мне говорили, кричали о нем. Потому я оставила эту затею  - ездить. Достаточно было телефонных переговоров и редких маминых писем. Она тоже боялась зацепить меня нечаянно словом. Домой  я  возвращалась  к тетке  поздно, чтобы  только  переночевать, а  утром – все по кругу. Сегодняшний  день не  был  исключением из установленного  мной расписания. Но…вдруг в кухне услышала голоса
- Кто это к  нам  пожаловал? - подумала.Это редкое явление - гость в нашем доме. Открыла дверь кухни. «Отче« оживленно беседовал с теткой, мирно распивая чай.
-Вот и студентка наша пришла, - наиграно – весело сказал он первое, что в голову  взбрело.
- Студентка не ваша, она сама по себе, - буркнула я в ответ  и закрыла дверь за собой. Впрочем, понимала- сейчас будет продолжение разговора. Так просто он не уйдет.
- Дочь моя, ну за что ты меня казнишь? – тихо  спросил он, тенью последовав в мою комнату. Я не могу к вам в дом ходить, не могу видеть тебя, не могу…
Я оборвала его тираду.
- Это не мой дом. И вы ходите, куда хотите, но почему вы тут, у меня в комнате? Ваша  свобода - это ваша свобода, но и моя - мне принадлежит.
Не стал противоречить.
-Спокойной ночи, Люся, - сказал домашним голосом, уходя.
Тетка заглянула, как будто смущенная.
-Люсь, Юрий Алексеевич не желает тебе зла,  деточка…Он все понимает, он уже жизнь познал, он…
- Тетя, если вы будете меня доставать вдвоем, я уйду к Галке жить, - оборвала я ее адвокатскую речь. И она поняла: сегодня меня лучше не трогать. Сегодня…Я чувствовала: начинается облога.

Часов до трёх ночи он метался в бреду. Просил... Звал... Умолял... Даже пытался встать, так что мне приходилось его удерживать за плечи, легонько прижимая к топчану. Затем резко, будто по мановению волшебной палочки, ему стало значительно лучше. Умиротворённо улыбаясь, слабым голосом он пытался заговорить.
Мне показалось, что самое страшное позади. Видя блеск надежды в моих глазах, Геннадий Тимофеевич отрицательно покачал головой..
- Нет, сынок,- сказал он еле слышно.Ко мне уже пришли мои.Во-о-о-он... мои мама с папой... стоят в сторонке и улыбаются...А друзей сколько?!... Господи!... Я ведь про них и думать забыл...
- Радость у нас, - говорят они.Значит, я к себе домой возвращаюсь... Спасибо тебе, сынок, что скрасил мне мои последние деньки! Полюбил я тебя, как родного! Ведь не было у меня ни кого - один, как перст.Сделай как просил.
За делами не забудь Псалтырь почитать. Не плачь, Серёжа...
Видя мои слёзы, он слабо взял мои руки в свои такие горячие ладони.
- Ни о чём не сожалею, хотелось только одним глазком на твою Людмилку глянуть и... деток ваших... Даст Бог, может оттуда увижу... - он мотнул бородой вверх...
- Что ты отец! Поживёшь ещё и на свадьбе моей погуляешь ещё...
Он грустно улыбнулся.
- А родится сын, твоим именем нареку - внука твоего!
В сухих и вымученных до самого дна  глазах  появились слёзы благодарности. Он хотел что - то сказать, как вдруг, лёгкая гримасса горечи исказила его лицо , словно он невзначай хлебнул чего  - то очень горького и неприятного...
- Во-о-от и Всё Серё-о-о-о - жааааа!...
Последнее сказал он тихо и на самом выдохе... Хотел сделать ещё вдох, но не хватило сил... Пальцы в последний раз дрогнув, разжались.Голова с полураскрытым щербатым ртом и начавшими становиться бездонными глазами, поникла в пышную бороду...
Медленно, скользя ладонью по высокому, умному лбу навсегда прикрыл их и отдался клокочащим в груди рыданиям.
Кое - как успокоившись, принялся выполнять, вернее отдавать последнюю дань усопшему. Мне никогда не приходилось иметь дело с покойниками.Было совсем не страшно. Да и как можно бояться родного, пусть и мёртвого?!
Омыв и одев в чистое, начал обряжать словно уснувшего отца. Только заострившиеся нос и запёкшиеся губы говорили, на сколько глубок его сон.
Навсегда останется для меня загадкой,где в самом сердце тайги  он достал смертное?! Самый настоящий саван, ленточки с надписями, крест в руки и ещё что - то,о чём я и представления не имел.
С первыми лучами ласкового майского солнца я почти всё сделал, даже почитал немного из Псалтыря. А забот в нарождавшийся, казавшимся таким беззаботным день, сулил много: сколотить гроб, выкопать могилу, изготовить крест, почитать молитву, да мало ли чего.
Но всё чудесным образом, как будто само собой, получалось и наводило на мысли о богоугодной жизни новопреставленного. Даже гроб получился довольно просторным и ладно сколоченным, хотя делал это я впервые.
- Вот тебе отец и последнее пристанище, - вогнал последний гвоздь в податливую древесину.
Немного ослабив сердечную хватку, дал волю слезам... Понимал, что с Геннадием Тимофеевичем уходит ещё одна частица моей души, ставшая за короткое время такой родной и близкой...

Май грянул цветущими садами. Город вдруг слал похож на невесту. Тонкий аромат проникал  сквозь открытые окна, будоражил. Дорога до универа удлинилась по утрам.Выходила за одну остановку, шла пешком, чтобы насладиться этой  цветущей весной.  Был у меня в мае один особенный день. День моего рождения. Ничего как – то не ждешь особенного. Такое же расписание, такие же лекции с утра, такая же текучка, но…если этот День становится твоим совершеннолетием, то это событие уже. Тихо в коридорах. Приходила  всегда очень рано. Что – то  еще успевала  сделать до первого звонка. Утреннее солнце ярко светило в окна, отогревая весенним  теплом  аудитории. На  моей  парте лежали тюльпаны. Яркие  красные , желтые. Это ребята – не трудно догадаться. Кто – то все же опередил меня. Стали стекаться  сокурсники в аудиторию. Поздравляли, желали…всего…Тюльпаны…цветы моего Дня. Вдруг чья – то рука положила розы. Белые, нежные …Подняла голову                -Славка! Тебя выписали из больницы?! Вот это подарок мне! Как твоя рука?
- Ну, букет тебе принес же, смог донести, - смеялись его глаза. Бледный, изможденный  долгими больничными днями, но живой и здоровый.   
Радовалась я его выздоровлению. И место за партой снова не будет пустым рядом, и все будет как всегда. А лекции я все равно на двоих пишу.
- Люсь, договорись с лектором, пусть отпустит нас с третьей  пары, ну хоть с пол пары. Мы тебе группой кафе организовали. Новое, то, что открылось недавно.Там такие коктейли делают красивые … - Галя сделала таинственные глаза…Впрочем, пойду–ка я с Игорем  договариваться - ты именинница. Отдыхай сегодня, но никуда не подевайся. Агафонов наш, красавец, неотразим. Ему лектор не откажет ради такого события. Ладно, отработаешь ей потом на защите научного доклада своего. Иногда и тебе  требуется  послабление.
-Галь, а куда я могу подеваться? Учебный день ведь?
-Да найдут, куда  тебя подевать некоторые  комсомольские лидеры, утащат  еще  среди бела дня, - Галка усмехнулась.
- Галь, охота тебе мне на больной мозоль давить, - огрызнулась.
- Сильна ты, Люська, секретарей мозолью называть…Ты  точно, блаженная, точно.
Лекции закончились. Неотразимость Агафонова сработала, и нас отпустили. Кафе приветливо распахнула двери, все в воздушных шариках и в плакатах с поздравлениями. Я не ожидала, обалдела от этой «творческой фантазии« своих одногруппников. Сколько было разных  стихов, слов и радости,а я впервые за этот проходящий год…смеялась. Сама не заметила. Да мимо  Славки это событие не прошло.
- Люсь, да ты смеешься, как маленькая девочка…Никогда не слышал раньше. Можешь, оказывается. Да ты – то моложе всех нас. В самом деле, где уже осталось наше совершеннолетие? Там, перед армией, а мы давно уже ее отслужили.
Я благодарна им  была за эту радость. Провожали на  маршрутный  автобус, втиснули  меня  с цветами, долго махали мне, на танцы уходили. Меня не звали, знали – я туда не пойду.
Тетка тоже ждала меня дома.Торт огромный стоял на столе, восемнадцать свечей ждали огня… Пришли родственники поздравить. Снова тосты, пожелания. Я устала от этих здравниц и сидела уже как на иголках за столом. Хотелось остаться самой, закрыться в своей комнате. Да я им не и мешала потом пробовать все приготовленное теткиными заботливыми руками и пить за здоровье племянницы. Хорошо мне было одной в своем уголке, где никто не мешал. На стене висела большая карта Новосибирской области. Я готова была рассматривать ее часами. Читала все названия городов и районов области…Здесь, где – то здесь Сергей. Где? Нет  нигде, кроме этого зеленого пятна тайги. Здесь он. Сережа, дай мне знак, где ты среди этих названий? Хоть бы точку знать, где ты? Скоро год нашему выпускному вечеру. Год. Много это? Мало?
Тихо скрипнула дверь, кто – то чуть слышно ступил в вечерний сумрак комнаты. Я знала, не оглядываясь. Это Юрий Алексеевич.   
–Я не могу не поздравить тебя, дочь…моя, Люсенька, - поправился  он.
- Присаживайтесь, Юрий  Алексеевич, выставить за двери не смогу Ваc, день такой у меня сегодня, а вы – гость.
- Я уважаю  твои чувства, Люся.Никогда бы не поверил, что это возможно - так ждать. Но ты  опровергаешь многие мои понятия. Ты ждешь его, а я буду ждать тебя. Ты должна это знать. Я не беспокою тебя, не буду досаждать тебе, чтоб стать тебе совсем противным, твоему  сознанию. Я прожил более твоего, и если у тебя хватает терпения, у меня его тоже хватит. Никто не нужен, кроме тебя. Долго думал, что бы подарить тебе, чтобы ты не отвергла? Ежедневник вот дарю и ручку с вечным пером. Ты пиши свои мысли, дневник веди, что захочешь…Тебе только восемнадцать, а впереди у тебя долгая жизнь…Ты многое можешь туда  вписать…Жизнь свою можешь писать. Не откажи мне.
Он сидел в кресле обреченно, опустив  плечи. Начали серебриться его виски. Он тоже казался мне совсем одиноким. Молча сидела я, слушала его. Но ничего даже не шевельнулось в душе. Может, жалость.
- Благодарю Вас, Юрий  Алексеевич, за подарок, за эту ручку. Может быть, она пригодится, я действительно иногда пишу. Помолчали.
-Понимаете, мы с вами не совпали, понимаете?  В том нет вашей  вины. Это время. Я опоздала родиться  вместе с вашим поколением. Понимаете ?  Или Вы опоздали меня найти. Сергей где – то ждет меня. Я нужна  ему. И мне без него жизнь – просто существование. Понимаете? Никто не сможет его мне заменить. Никто. И Вы тоже.
Мы могли теперь спокойно разговаривать. Человеку, убежденному в своей правоте не нужно кричать.
- Можно я теперь побуду сама?
Он торопливо послушно поднялся.
- Положимся на время, Люся, оно решит, кто кого дождется. Он тихо закрыл за собой дверь.
Город зажигал свои огни. Ночное небо зажигало свои звезды.
- Вот он, День твоего совершеннолетия, Люся, прошел. Ты почему не плачешь как обычно?- спрашивала я у себя и себе же отвечала   
- Нет, не плачу. Мне силы нужны. Я сильной должна быть, чтобы жить, чтобы верить, чтобы  найти его. Остается четыре года до диплома. Теперь уже только четыре…