Полковник

Не знаю, как сейчас, а тогда, в семидесятых, на селе у нас посиделки были в моде. Чуть завечереет, глядишь, начинают сходиться, в основном, женщины. Здесь можно узнать любые новости, события о прошлом и настоящем. Я отсутствовал 12 лет, и меня интересовало, кто на ком женился из моих друзей по школе и по работе. Кто кем стал, кто куда уехал, у кого сколько детей. На все мои вопросы досужие соседки охотно отвечали. Будучи в отпуске, я охотно посещал это собрание. Тут-то я и увидел своего старого знакомого.
- Тетя Хаврош, прихорашивайся, полковник идет, будущий муж, - объявила молодая женщина, смеясь, - восемь часов, прикрылась их чихирня. Сейчас будет проводить политмассовую беседу.
- Я его узнал, все такой же гордый, самоуверенный. Все тот же деревянный, конусообразный, грубо сработанный протез. Шествовал он устойчиво, без помощи костыля. Подойдя, козырнул по-военному:
- Здравствуйте, товарищи. Приятного отдыха вам и настроения. Молодые женщины, красивые, счастливые. Жизнь впереди, чего ж не жить? Ни голода, ни войны. Радуйся, наслаждайся, не упускай, лови момент удачи. Это нам, пожилым много бед и горя пришлось пережить. Хавронья, ты правильная женщина, как моя уйдет в иной мир, я на тебе женюсь. Сколько уж ты одна бедствуешь? С самой финской.
- Спасибо, Петр Иванович, за сочувствие и добрые намерения, но пусть живет даздравствует твоя Нюра, а женитьба наша успеется. Какие наши годы? Присаживайся, расскажи, что новенького в центре. В вашей пивнушке никто не подрался нынче по пьянке?
- Нет, нет, нужно домой, дела, отдыхайте, до свидания. Повернулся и заковылял,
выписывая протезом амплитуду, а Хавронья прокомментировала:
- Набузовался жидкости жених, нужда приперла, скорей домой, как бы детский грех не сотворился. И скажи ж на милость, крепкий дед, сколько пьет, а никогда не валялся. Деньги есть, пропивает, другого применения им не находит, единым жидким хлебом живет.
А мне вспомнился 44-й год. Сидели мы уже на уроке, а один пацан опоздал, запыхавшись, шепнул соседу по парте и уже через несколько минут весь класс знал, что приехал на ишаке безногий полковник и теперь сидит в подвальном ларьке, пьет водку со стариками.
Какие уж тут занятия. Не чаяли дождаться конца урока. И вот - звонок. За исключением некоторых девочек, всей школой понеслись смотреть настоящего полковника.
Мы то и живого ишака не видали, у нас не было их в селе. Маленькая, серая лошадка с оранжевой гривой, запряженная в двуколку, смиренно жевала брошенное под ноги сено. Некоторые смельчаки даже похлопали её по крупу.
- Смотрите, а уздечка без удил.
- Значит, недоуздок.
- А если понесет, как же остановить?
- Куда там, разбежалась, они неуклюжие, как быки.      
- Ничего подобного, они бегают наравне с лошадью.
           Тут показался и сам полковник. Военная фуражка, офицерская шинель внакидку без погон, одна нога в сапоге, другая деревянная. С ним вышли чабаны: Журя и Пурухтей.
Тут же появились женщины с расспросами: не встречал ли их мужей на войне?
- Нет, дорогие, в моей команде много было бойцов, а наших - никого. Спасибо, старики за компанию, отметили встречу. Желаю всем дождаться своих воинов невредимыми.
- Красиво взял под козырек, пошел к ишаку. - Ну, Яша, немного осталось до дома. Видишь, пионерия нас встречает. Вот, ребятки, отвоевался дядя Петя, ноженьку оставил на поле брани. Кузовок его тележки был полон сена, сверху лежали костыли и солдатская шинель.
Он ловко вспрыгнул на возок и поехал. Мы следом шли до самой школы, потом смотрели вслед, как он отдавал каждому встречному честь. На урок мы опоздали, но учительница не упрекала, даже как-то одобрительно спросила: «Ну что, героя войны встречали?»
И мы наперебой стали высказывать свои впечатления. Вечером я маме рассказал, что видели вернувшегося с войны полковника, а она уже знала. «Ой, какой там полковник, с самого детства - брехло. Со мной ходил в ЦПШ. Пошел уже в третью группу и бросил. Учительница спрашивает: «Черкашин, почему перестал посещать занятия?». А он: «Нина Павловна, харчи не позволяют».
- А какие харчи?
- Хлеб да огурцы.
Врал, жили они зажиточно, не хотел напрягаться, забивать себе голову грамотой. А теперь нагляделся на войне на чистеньких, стройных, образованных командиров и захотелось нарисоваться, людям пыль в глаза пустить.
Так и прилипло прозвище «полковник». А я позднее слышал, видно кому-то по пьянке проговорился, что у убитого немецкого офицера выгреб награбленные драгоценности: золотые кольца, серьги, часы. Умудрился в госпитале спрятать. В Ставрополе, на базаре, купил командирскую шинель, а у черкеса - ишака с тачкой. Конечно, это облегчало преодолеть путь в 40 километров до дому, и после этот транспорт был неоценим в хозяйстве инвалиду.
Уже к зиме он успел поставить скирды корма и топлива. «Карабчун полковник», - неприязненно ворчали колхозницы. Весной предложили ему работу - учетчиком  на МТФ. Согласился. Вечером то сенца бросит в тележку, то мешок силосу, вроде, чтоб мягче ехать, а учет вел путано, то надой одной доярки припишет другой, то наоборот. Сначала терпели женщины, привыкнет, мол, человек. А дальше он вовсе стал опаздывать к утренней дойке. Заведующая любезно попросила его оставить эту должность. Тебе, мол, Петр Иванович, трудно ходить рано на работу. А ему и не позорно по такой причине получить отставку. Да и выгоды там нет, одна суета.
В период уборки назначили его сторожем на ток. Здесь он хорошо справлялся, проявлял активность: давал совет, как поставить веялку под ветерок, смажет шестерни дегтем, сменит сита, пройдется с метлой, под-метет зерно. Привяжет Яшку в тени к тележке, скосит ему травы. Отнесет в ведре ячменя или овса, будто бы воды, и худоба сытенькая.
Присматривался, обдумывал, как извлечь больше пользы на данной службе. Спала горячка первых дней жатвы. Реже стали появляться уполномоченные из района и прочие руководители.
За полночь, кто работал днем на жаре, крепко спали, а стражу не до сна. Хоть и инвалид, а мешок в 40 килограмм свободно брал. Два-три таких куля в тележку и вперед. За час,  а то и меньше успевал обернуться. Но шила в мешке, как известно, не утаишь.
Может, такой же «тать в нощи» узрел, как он гнал, перед рассветом, бедного ишака во всю прыть, от дома к току. Не трудно догадаться, что он ездил не на свиданье к своей  полковнице. И вот тот, кто видел, сказал кому-то. И через некоторое время уже многие знали в колхозе, но начальству не доносили, жалели калеку, да и сами выживали подобным образом. В стране не хватало хлеба. Надо было кормить теперь еще и, пострадавший в войне, народ Германии. А тут еще «друзья» по борьбе с фашистами показывали зубы. На что требовались немалые затраты. Все ложилось на плечи народа. Надо было работать, терпеть, выживать.
Утром полковник, в отличном настроении, демонстративно, в пустой тачке даже не подстилал соломы (вот, мол, мы какие) ехал домой. Выдавали только засохшие сосульки от пота на шерсти ишака. Но простаки не дотумкают отчего они. А вот душенька побаливала, как бы не загнать лошадку. Впредь оные «боевые операции» надо проводить хладнокровней. Так и нашел место в жизни бывший воин. Некоторые его еще называли капитаном Копейкиным, но это прозвище не прижилось. Зимой охранял амбар и кладовую. Амбарщик, уходя в контору, доверял ему отпускать зерно на сев, взвешивать мешки на мельницу.
А чего ж - человек серьезный, надежный. Однажды мне довелось быть свидетелем.  Перед восходом солнца я вез молоко с МТФ на приемный пункт. Смотрю, с кукурузного поля он выводит под уздцы ишака. Содержимое кузовка тележки прикрыто бурьяном. Страж на посту, подумалось тогда мне.
А когда в последние годы правления Никита Сергеевич решил облегчить жизнь селянам, избавить их от обузы держать коров, полковник сдал свою корову Розу с теленком в колхоз. Это все мне рассказывали с домыслами, на посиделках, о дальнейшей жизни «героя». Раза два корова убегала из стада. Толкнет рогами калитку, замычит, пришла, мол, чего ж не встречаете, как раньше? Тут она первый раз облизывала своих телят, кормили ее сеном, в пойло подсыпали отруби. Ни то, что мы своих – соломой. Кукурузные бадылки были деликатесами. Выбежит Нюра, обнимет за шею, причитает, аж слеза наворачивается. А хозяин прикрикнет: «Хватит ее обцеловывать, неси ведро, давай подоим!»
Через некоторое время является пастух, огрел беглянку кнутом с матерщиной. На него набрасывается Нюра со скандалом: «Варвар! Вон с нашего двора! Мы ее никогда не били, дурак, поэтому она от вас убегает. Пошел отсюда, я ее сама отведу». Заналыгает и ведет, а корова мычит, будто жалуется, чего ж это вы меня предали, гоните со двора? Пока доведет до стада, раза три всплакнет, сердобольная баба. Обещанное Хрущевым молоко, по чьим то бюрократическим препонам, не поступало в магазины сельпо. Люди стали ездить за ним в город. Начали роптать, писать в газеты, в ЦК. Председатель распорядился отпускать по списку, по одному литру тем, у кого дети.
Но вскоре, брежневское правительство сделало шаг назад: вернуть колхозникам коров. Многие от буренок отреклись. Суета с ними: ни в гости поехать, ни в отпуск на курорт. Полковник с женой тоже уже привыкли спать подольше. Стоит ли утруждать себя из-за молока? А тут еще беда: Яшка захирел, захирел и отбросил копыта. Напился с горя хозяин, вынес твердое решение - держать три десятка кур и баста, пора отдыхать. А утром, лежа, долго размышлял над своей дальнейшей судьбой. Отвергал принятое по пьянке решение. Как же можно жить бездеятельно, ничего не предпринимая, без побочного дохода?  Надо за что-то цепляться, а где, за что? Сторожей на току уже не держат. Люди как будто испортились, перестали воровать. Активизировались в труде, колхозникам начали платить, как заводским рабочим деньгами. На каждого работающего выдают бесплатно по одной тонне зерна, а мало - покупай сколько хочешь, по шесть рублей за центнер.
Болела голова, поплелся в центр. Прислонил 100 грамм водки - пришло просветление. Разговорился с продавцом. Та, знала его повадки, желая разыграть, сказала: «Наши на вашем краю села хотят на дому открыть ларёк, подыскивают кандидатуру, не возьмешься ли ты, Петр Иванович?»
В мгновенье ока осенила такая перспектива. Тут же, он направил стопы к председателю сельпо. Убедил товарища, что лучшего кандидата и не надо искать. Имеется опыт счетного работника. Договор был заключен. Окрыленный неожиданным оборотом, принялся за дело. Приказал жене немедленно освежить побелку в сенях, - тут будет торговая точка. Пристроил полки, стойку. Дело завертелось. Завезли товар: соль, сахар, мыло, спички, иголки, нитки - целый универмаг. Ночами размышлял, как бы не залететь, не опозориться, как тогда на МТФ с учетом. И его изворотливый ум находил нужные решения. Возле раскрытых мешков с сахаром и солью ставил на ночь ведро с водой, продукты увлажнялись и были тяжелее. Приспособился граммами обвешивать, на копейках обсчитывать. Прошел месяц, сделал отчет - 45 рублей барыша. Полковник на коне и на кой черт ишак? Стал позволять себе в обед и ужин по сто грамм, для поддержания тонуса. А тут мужики частенько захаживают с просьбой: «Выручи, Петр Иванович, до получки». А чего ж не выручить, свои ребята. Принесет еще хлеба и сала, да с ними и разопьет. Случился как-то незначительный, но поучительный казус: мальчишка, лет десяти, закупил сахара, конфет, мыла. Подбил шинкарь на счетах итог:
- 2.70, - и хлопнул вскользь, как всегда, рука об руку. А тот:
- Вы, дедушка Петь, ошиблись - 2.50. 
- Да ты что, внучек? Ну-ка давай пересчитаем. Правда-2.50, как же это я?   Наверное, пальцем  нечаянно зацепил две костяшки.
- А вы одним пальцем считайте, а остальные подгибайте.
- А у меня никак не получается, они растопыренные, так за все и цепляются с самой войны, от контузии. А ты чей же мальчик? А, Ивана Васильевича Кизилова? Хороший у тебя отец. Я и твоего деда Васю знал, председателем до войны работал. Погиб. Война проклятая, сколько народу угробила, вот и я ноженьку потерял на фронте. Молодец, учись хорошо, может, и ты, как дед, председателем станешь. А подумал: «Вот бесенок, с такими надо держать ухо востро. Это ни какая-нибудь Марфуша, ту можно и на полтину обсчитать - не допрет.
         Так и вел целых 5 лет торговые дела полковник, пока кто-то не написал о его методах в районную газету. Закрыли лавочку.
Года два, как купил хату ближе к центру. Теперь усердно тешится спиртным и надеется, что скоро его Нюра покинет сей мир, а он женится на молодой и поживет еще в радости.
На рассвете нас поднял на ноги какой-то тревожный стук в окно. Я открыл дверь, вошла растрепанная и заплаканная Нюра, жена полковника. Бросилась со слезами к маме:
- Маня, милая подружка, горе у меня, горе, Петя мой преставился. Как будто меня что-то толкнуло, проснулась, что это он не храпит? Подошла, а он не дышит.
Пощупала, а он уже холодный. Господи, что же я буду делать, как же я буду теперь одна?
- Успокойся, Нюра, также будешь жить, как и мы с самого начала войны.
 Все мы не вечны. Знать Бог ему отпустил такой срок. Царство ему небесное. Пойдем позовем Хавронью и еще кого-нибудь, обмоем, нарядим, приготовим раба божьего в последний путь.
А днем мама завернула в платок старый, в коричневом переплете псалтырь и пошла читать над умершим. Женщины, в основном, пожилые, глядя на плачущую Нюру, тоже вытирали слезы, крестясь, отпускали грехи его земные.