Ребята нашего села

Меркуш и Зенкович, а сокращенно Зеня – это их прозвища за бойкость и шалости или еще за что-то. Этим качеством они отличались от остальных первоклассников. На перерыве ходили на головах. За баловство от старших частенько получали безобидные подзатыльники. Я тогда дерзал четвертый класс, знал их, так же как и они меня.
Это было в конце войны. Жизнь наша была однообразна: школа, обязательные работы по дому и самое светлое счастье – кино, которое демонстрировалось раз, иногда два в неделю. Для нас это был какой-то волшебный мир, не похожий на наше бытие, сказочный Емеля или Чапаев. И если удавалось посмотреть это чудо, фантазировали, воображали себя таковыми героями.
Всячески старались попасть в кинозал, чтоб обогатиться героизмом, почерпнуть чего-нибудь нового. Но чаще нам это осуществить не удавалось честным путем. А причина тому совсем незначительная – отсутствие денег. Мать получала на детей за убитого отца на войне 30 рублей, не знала, какую ими заткнуть дыру и кино не входило в перечень этих прорех.
Безденежные ребята, опираясь на выступ в фундаменте, человека по три висели на двух окнах клуба, из которых просматривался экран. Но это было мучительное неудобство и к тому ж, не слышно звука.
И вот в один прекрасный вечер этот сорванец, Зеня, отозвал меня в сторону и таинственно заговорил:
- Я вижу, ты серьезный парень, тебе можно доверять. Я знаю лазейку, как можно попасть в клуб. И если ты поклянешься, что ты никому не покажешь, то мы сей момент окажемся в кино. А то ведь если повести всю эту ораву, нас быстро припутают и лавочку прикроют. Теперь будем знать трое: я, ты и Меркуш. Он нынче при деньгах, сидит в кино. За такую перспективу я готов был поклясться чем угодно и пообещал хранить секрет до гробовой доски.
Зеня повел меня на другую сторону здания. В высоком фундаменте был проем, видимо, для проветривания подполья. Влезли мы в этот проем и поползли на карачках между каменными фундаментными столбиками. Впереди мой новый друг, я – следом. Минут пять пробирались в темноте. Над головой уже слышались звуки кино. Показался небольшой просвет. Я понял, что мы добрались в суфлерскую будку. Два аршинных камня были сняты с перегородки, наверно, самим суфлером и тут лежали в качестве сиденья. Будка находилась с тыльной стороны экрана. Мы отползли в глубину сцены и спокойно смотрели с обратной стороны кино.
Таким способом около года пользовались этой золотой тропой. Но сколько веревочка не вейся, конец приходит. Хоть мы и осторожничали, в зал спускались, когда по какой-то причине гас свет. И все-таки, где-то прокололись. Однажды добрались до заветной дыры, обнаружили, что она заложена камнями. Камни то мы без труда убрали, но оказалось еще препятствие: отверстие суфлерки намертво зашито досками. Пришлось первый раз дать задний ход. Горько и печально. Мы были лишены счастья. Кому понадобилось устроить преграду? Конечно, мы – нарушители законного порядка, но не причиняли никому вреда и убытка, а надо было приносить доход. Теперь уж не помню, сколько стоил детский билет, кажется, 50 копеек, но у нас и таких денег не было. Обидно. Было все прекрасно и вдруг, на тебе, нолики. «Кто виноват? – размышляли мы, сидя на пороге клуба. – Изувер, бесноватый Гитлер. По его прихоти была развязана война. Наши отцы погибли, может, такими героями, как Чапаев».
Однажды Зеня, рассматривая в газете карикатуры на Гитлера и его сообщников, решительно сделал вывод: «Это не люди, это Германы. Они не имеют души!»
Как сейчас мне видится Зенина бабушка, ей было под восемьдесят. Сидит, бывало, за хатой в тени на пороге, покачивает головой. Пятеро ее сыновей не вернулись с войны, в том числе и Вовкин отец.
Вон отец Меркуша пришел по ранению, работает возчиком в колхозе. Живут справней. Иногда родители жалуют его рублем. Сунет Меркуш рублишко киношнику, махнет рукой, мол, не отрывай билет, впусти троих. Отказа нет. Очень хороший был человек. И тогда уже мы гордо полноправными зрителями шествуем в зал.
С образованием я покончил на четвертом классе. С удовольствием работал прицепщиком. В 14 лет окончил курсы трактористов. В 16 уже самостоятельно работал на тракторе. В то же время увлекся художественной самодеятельностью. С увлечением играл в пьесах. Однажды мы репетировали сцену по рассказу А.П. Чехова «Толстый и тонкий». Не хватало бессловесного исполнителя, мальчика, сына тонкого. Тут подвернулся Вовка Зеня и с радостью согласился на эту роль. Это было чудо. На репетициях мы укатывались со смеху. Он был одет в поношенную просторную фуфайку, скрупулезно с понятием выполнял ремарки автора. На память привожу монолог тонкого из сцены:
- Это моя жена, Луиза, урожденная Ванцинбах. Это – сын, Нафаноил. Не бойся, Нафаня, это друг моего детства. И тут надо было видеть, как Нафаноил вытянулся во фунт и застегнул все пуговицы. Сколько на его лице страха и лакейского чинопочитания. На выступлениях завклуб одевал его в свой френч. Дебют его был успешным. И теперь уже он с клубом не расставался. Быстро подрастал. За год вымахал на полголовы выше меня и играл уже взрослых. В одноактной комедии Марка Соболя «Убедили» исполнял роль трусливого красноармейца Пережаркина, который просится в рапорте у командира перевести его поваром: «Я прошу приказом вашим жизнь спасти одну, мне бы как-нибудь у каши пережить войну». Получалось классно и смешно. Он никогда не гримасничал, не давил на интонацию, выходило естественно, просто и без фальши.
Довелось им с Меркушем работать в кузнице МТС молотобойцами. Однажды они предложили исполнять в концерте «силовой жанр». Притащили в клуб четырехпудовую наковальню. И вот что вышло: улегся Зеня навзничь на сцене на подстилку. Кузнец и молотобоец положили ему на живот небольшую доску, сверху поставили наковальню и стали рубить толстый стальной прут. При каждом ударе молота Зеня вскрикивал, а при последнем – пятом, взвыл, разбросил руки и потерял сознание. Кузнецы торжественно продемонстрировали отрубленные концы прута и грациозно раскланивались публике. Но одобрения из зала не последовало. Зрители не знали, аплодировать или петь Лазаря. Артисты выражали недоумение от холодного приема. После чего обратили внимание на бездыханного лежавшего Зеню. Спешно убрали с него атрибуты, стали поднимать. Руки и голова безжизненно свисали, ноги непослушно передвигались по полу. Какая-то сердобольная женщина выкрикнула из зала: «Дураки! Отбили парню потроха!» За кулисами баянист сначала выступление сопровождал песней: «Мы кузнецы и дух наш молод». А когда туда же повели пострадавшего, заиграл «Яблочко» медленно, постепенно ускоряя темп. Через секунду из-за кулис выпрыгнул Зеня и понесся в пляс. А танцевать он мастер, что заправский артист, чем вызвал смех и овацию.
В начале шестидесятых в отдаленные от городов села медленно, но уверенно продвигались цивилизация.  И к нам в село потянули водопровод. Вдоль улиц ставили электрические опоры. От дизельгенератора из МТС подвели временно освещение в клуб, в школу, в конторы, в ближние дома своих рабочих. Зеня тоже попал под привилегию.
- Бабушка, вечером загорится лампочка Ильича, - порадовал он старушку, когда электрики закончили работу. Свет подавали с вечера до 12 ночи. Он где-то задержался дотемна. Дома его заждались, боялись подходить к выключателю, как бы не стукнул током. И когда он включил, и в хате впервые вспыхнул свет, бабушка вскрикнула:
- Вовка, вкрути немного фитиль, дюже яственно горит.
Эта времянка от МТС прослужила 4-е года. И, удивительно, за освещение не требовали никакой платы.
Двумя годами раньше появился местный радиоузел. В центре села на опоре был установлен динамик. В ближние дома от центра села монтеры провели провода, внутри повесили динамики-тарелки. Появилась возможность слушать местные, государственные и международные новости. Придешь, бывало, со смены, приляжешь отдохнуть, слушаешь театр у микрофона или песни. И что за чудо эти песни довоенных и, особенно, военных и послевоенных лет. Поднимается душевное настроение. Чувствуешь себя нужной частицей в этом прекрасном мире. Осознаешь и гордишься, что вносишь свою лепту в бурную людскую жизнь. Таких песен нынче не пишут. Помнится, в это время по вечерам по радио читался рассказ М.А. Шолохова «Судьба человека». Сойдутся к нам женщины, слушают и плачут. Радио было платным, хоть и копеечным. Питалось оно от малолитражного мотора с генератором, который часто выходил из строя. После чего радист, извиняясь, объявлял: «В связи с неисправностью двигателя было прекращена радиопередача».
Следовало ежемесячно объявление и другого содержания: «товарищи радиослушатели, в начале месяца не забывайте вносить абонплату».
Однажды Зеня во время концерта с разрешения завклуба эти объявления совместил. Свернул газету рупором, голосом радиста объявил зрителям: «Товарищи радиослушатели, в связи с неисправностью двигателя, прошу не забывать вносить абонплату». Конечно, это вызвало смех, а радист на Зеню затаил обиду.
Казалось все прекрасно, живи, трудись и радуйся. Но живому человеку всегда мало, даже цивилизации. Где-то в стране уже существует телевиденье. Живые театры, филармонии, гремят гигантские стройки. И мои други, Меркуш и Зеня, замыслили поехать в город. Не оставаться же вечно молотобойцами. Хотелось чего-нибудь нового, неизвестного. Они ведь еще ни разу не ездили железной дорогой.
В это время было в разгаре строительство в г. Невинномысске, и друзья твердо решили, как в Москву за песнями, податься туда. Но случилось непредсказуемое: Зеню не снимали с военного учета, мотивируя тем, что он уже призван их военкоматом в Советскую Армию. Допризывник понял, что мольбой, просьбами здесь желаемого не достичь. Нужен другой какой-нибудь прием, лишь ограничился безответным вопросом: «а если меня призовут из г. Ставрополя, я попаду в турецкую армию?» и тихо удалился. Он был бы не Зеня, если не добился бы своего. Через две недели вошел в тот же кабинет этаким тихоней-раззявой с раскрытым ртом, рассматривая по стенам портреты. Служивые обратили внимание на необычного посетителя.
Был задан вопрос:
- Что вы хотели, молодой человек?
- Да вот я окончил училище, - начал мямлить он, - меня направляют на стройку в Невинномысск, не знаю, сниматься мне с учета или нет?
- Конечно, надо сниматься. Где выше направление?
- Да я его не взял. Мама сказала не бери, а то потеряешь. Поезжай, узнай, может тебя не пустят в эту Невинку. До армии попасешь коров, а там видно будет.
- Нет, нет. Дело государственной важности, раз вас обучили, езжайте по назначению. Давайте ваше приписное свидетельство. Поставили отметку о снятии с учета и пожелали удачи.
И вот друзья - вольные птицы. Через два дня уже в пути. В Ставрополь прибыли, когда уже первый автобус на Невинномысск ушел, а второй, он же последний, отправлялся в четыре вечера. Это их не очень огорчило. Так и предполагали, переночевать на вокзале, не великие господа. Ходили между пассажиров, посмеивались над своим бегством из дому. Таскали тяжеленные сумки с запасом домашних продуктов, рассчитанных до того времени, когда заработанные деньги потекут тугой струей в карманы. И ребятам повезло: мужчина интеллигентной внешности, при шляпе и галстуке громко спросил:
- Есть ли желающие уехать на такси в Невинномысск?
- Нам то как раз туда, - неохотно вступили в разговор друзья, - но мы предпочитаем ездить не спеша, на автобусе. Больше впечатлений от увиденного.
- Понятно. Соглашайтесь. Заплатите как за автобус. Все равно мне не так будет накладно. Очень спешу.
- Пожалуй, мы вас выручим, - выразил согласие Меркуш, - пожертвуем впечатлениями.
Расположившись на заднем сиденье, еще не веря такой удачи, ребята подмигивали друг-другу, корчили рожи, изображая этаких везучих тузов, въезжающих подешевке с таким шиком в новую жизнь. Когда проезжали рядом с лесным массивом, Меркуш изрек театральную фразу:
- Когда я вояжировал из Чернигова в Воронеж и обратно, там были прекрасные места, как здесь.
- А не заезжали вы мимоходом в Париж? – подбросил реплику Зеня.
- Не удалось. Подвело колесо, и переломилась деревянная ось. У дружков развязался язык: переключились на анекдоты про армянское радио. Вступил в байки и склонный к юмору водитель. Лишь интеллигент сидел непроницаемой букой. Видимо, удручен поездкой, которая оказалась дороже, чем предполагалось. У хутора Извещательного шофер остановил машину, попросил кого-нибудь купить пару пирожков в счет оплаты за проезд. Пошел наниматель, поскольку друзья уже отдали ему свои рубли. Сами же вышли из машины, вальяжно разминаясь. Стали с интересом созерцать местность. Рядом на лужайке подросток лет 12-ти спутывал лошадь. Зеня грубовато окликнул его:
- Эй, драгун, ты что это делаешь, дуралей? Когда мать корову доит, какие ноги связывает?
- Задние,  - с обидой ответил паренек.
- Ну, дык что ж ты лошадь подвергаешь мукам? Вяжи задние, как матушка корове.
И пацан последовал умному совету дяди. Стянул широко расстав-ленные задние ноги и зацепил застежку. Старая уставшая кобыла послушно позволяла делать с собой что угодно, лишь бы ее не запрягали.
- Вот, теперь снимай уздечку, - порекомендовал Меркуш, - хлестани ею хорошенько вороную и пусть посеется на здоровье. Мальчишка так и поступил. Лошадь, лишившись широкой опоры задних ног, спотыкаясь, чуть не падая от такой благодарности, запрыгала прочь. От дальнего дома бежал хромой мужик, размахивая костылем, оглашая хутор нецензурщиной, видимо, отец или дед пацана.
- Поедем скорей отсюда, а то, неровен час, нам тут еще накостыляют, - заторопил седоков шофер. И уже на ходу у главного пассажира спросил:
- Где вы нашли таких мудрых чудиков?
- А у нас в деревне все такие умельцы: конюхи, скотники, чабаны, коров стригут, овец запрягают, - похвалился Зеня.
В Невинномысске таксист подвез сумарей к управлению жилстроя, пожелал успехов. В тот же день они были оформлены подсобниками на стройучасток и направлены в общежитие. Комендант проводила их на третий этаж, подселила к парню из Константиновки.
- Высоко же вы, уважаемая, нас вознесли, - заметил Меркуш, поглядывая из окна вниз.
- Высокие люди и должны жить в высоких домах, - с оттенком гордости объявил Зенкович.
Получив от коменданта инструктаж, принялись варить на электроплитке на скорую руку лапшу. Расспрашивали у Федора – сожителя о работе, о заработках. Тот похвалился, что ему уже присвоили 3-й разряд. Походатайствовал за хорошее отношение к работе сам бригадир. Хороший мужик. Пришлось, конечно, и магарыч поставить.
- Это уж как водится, сухая ложка рот дерет, - заметил Меркуш, раскрыв окно. Он поставил чашки на подоконник, остудить лапшу, спросил:
- Федор, не снимут?
- Ну кто ж сможет?
- А у нас снимают.
Эти друзья не представляли жизнь без шуток. Пригласили отужинать и Федора. После решили прокатиться по вечернему городу. Вошли в автобус, места все заняты, проход свободный. Зеня поджал одну ногу, опираясь на спинки сидений, как на костыли, запрыгал по салону. Меркуш, следуя за ним, громко обратился: «Граждане пассажиры, уступите место инвалиду». Впереди девушка встала, предложила сесть. Через две остановки Меркуш, играя на публику, громогласно произнес:
- Ну что, калека, на выход.
Зеня встал, прошел к передней двери.
- Во, смотрите, люди добрые, инвалид посидел и уже исцелился, - смеясь, заметил пожилой пассажир.
- Понаехали сюда колхозаны и хулиганят, - отозвалась кондукторша.
- Ну, уж сразу хулиганы. Парни пошутковали. Проверили нашу культуру, как мы относимся к убогим. Не засосал ли нас эгоизм.
Ребята и серьезную работу исполняли шутя. Направили их на самый важный участок: в бригаду каменщиков. Переиначив песню лесорубов, пели: «Наши руки привыкли к кирпичам, словно девушки нам снятся по ночам». Быстро освоились в коллективе.
Через две недели наловчились с одобрения бригадира вести забутовку. Затем кладку перегородок. А через пару месяцев медленно и уверенно уже ложили под расшивку швов лицевую сторону. А прошло полгода, портреты их уже красовались в управлении на доске Почета. Нашли дорогу и на подмостки эстрады городского ДК. Освоили дуэтом исполнение куплетов.
Приедут, бывало, домой к  праздникам и тут блеснут талантом. А селяне с удовольствием принимают юмор. Как же не посмеяться над близким к жизни казусом.
Приведу пару куплетов из их репертуара:
В нашем доме взрыв раздался,
С потолка клубится пыль.
У соседей по квартире
С брагой лопнула бутыль.
Ай, вай, вай слез не проливай.
Муж подался в астрономы,
Наблюдать луну пошел.
Встретил спутницу у дома
И к утру домой пришел.
Ай, вай, вай рот не разевай.
Захватило их сознание домашнее празднование. Ощутили нежелание уезжать из дому.
- Сколько волка ни корми, а он все в лес глядит, - оценил это состояние Меркуш, - это печальное явление у людей называется ностальгией.
Жить бы в городе. И работа пришлась по душе, хорошие заработки, много хороших девушек, можно было жениться и быстро получить квартиру. Но вот эта пресловутая ностальгия. Потянуло домой. А тут «Межколхозстрой» начал строить в селе дворец культуры. А в дальнейшем намечалось – совместный административный корпус для сельсовета, колхоза и почты. И еще двухэтажную школу. Приглашались рабочие из местных жителей. Здесь то и пригодились  золотые руки друзей.
Вышла страна из военной разрухи. Выросли дети военных лет. Подняли урожаи. Возросло благосостояние селян. Постепенно стали выбираться из саманных хат, начали строить дома. Напряженной оказалась жизнь моих дружков на селе. Кроме основной работы на производстве, начали строить себе дома из местного бута на сухую, лишь углы вязали штучным камнем.
Видя отличное качество кладки, колхозники нанимали их построить дом. Работали они всегда вдвоем по выходным, в летние дни после работы. Помогали обычно хозяева. Находясь на подмостях, заменив в песне лунный камень на штучный, мастера напевали подсобникам: подари мне штучный камень, талисман моей любви». Песня поднимала настроение, облегчала труд. За два года построили землякам 15 добротных домов.
А самым главным объектом была школа, где он проявили себя мастеровыми. Вели разметку под кладку несущих стен, перегородок под кладку  несущих стен, перегородок, под проемы окон. Заводили углы. Строительство завершилось к началу учебного года. Высшая награда выпала при сдаче школы хозяевам, когда учителя сердечно благодарили строителей за бесценный подарок. А ученики – первоклашки, эти маленькие человечки подносили цветы и читали стихи. Радость охватывала душу, что ты чего-то стоишь и можешь. Живешь, не стыдясь за содеянное тобой перед людьми. Вот такими в то время были жизнерадостными ребята и не одни они.