Вводная беседа

       После обеда я не поехал на базу. После обеда я поехал в штаб. Пришли изменения, касающиеся перевода нашей стратегической богадельни в высшие степени боевой готовности, так что нужно было сделать секретные выписки для последующей корректировки соответствующих планов на базе.
       Ну, сделал. Жду, когда дадут машину на базу, под мышкой опечатанная «секретная» папка. У нас в конце коридора штаба тогда ещё можно было курить возле торцевого окошка.
       Тут открывается дверь парткома, и оттуда выходит Андрюха Аккуратов, в те времена ещё кап-три. Выходит и выглядит весьма довольным. То есть ржёт месопотамским конём, и ноги у него от смеха подкашиваются. Увидал меня, слезу вытер и спрашивает:
       – Ты чё тут?
       – Машину на базу жду. А ты?
       – А я телеграмму ЗАС подводникам дал и балдею пока.
       – Где балдеешь, в парткоме?
       Да-да, был у нас партком. И освобождённый секретарь парткома был, цельный капитан второго ранга. Нижняя губа – как у дуче, который Муссолини, а в остальном он был конченый слизняк. Ну, это тот самый, который сперва весь был за ГКЧП (раз уж сам министр обороны по телевизору приказал), а потом по команде из политотдела сторонников путча выявлял и слюнями брызгал. Ещё была отдельная история с иллюстрацией в виде стопки партбилетов на столе. Этого секретаря сократили вместе с КПСС, а помещение с табличкой «ПАРТКОМ» осталось.
       – Ну а где ж ещё? Там «псих» с молодыми матросами вводные беседы проводит. Жванецкий и рядом не стоял. Песня!
       «Псих» – это очередное нововведение маразматиков, сидящих в главных штабах. Офицер по психологической работе. Открыли и у нас такую должность. А где образованного психолога в погонах взять? Их же нигде не делают… В общем, назначили одного щёлкнутого хитрожопого старлея, который с ядрёным оружьем на базе работать не хотел, а хотел служить поближе к финчасти и продскладу. Такие в те времена уже начинали попадаться.
       – Давай, выкидывай бычок, пошли слушать. Кайф гарантирую.
       В кабинете за столом сидит наш очкастый и не по годам плешивый «псих» (кличка – Сракин), на столе документы всякие разложены. Перед ним сидит парень – типичный сибиряк. Всю жизнь на поездах, с детства. Отец – машинист, мать – диспетчер на станции. При словах «паровоз» и «тепловоз» парень млеет и блаженно улыбается. Обожает всё, связанное с ж/д транспортом. Восхищённо рассказывает о своей допризывной жизни и всё время сбивается на темы всяких железнодорожных штук – рельсы, шпалы, семафоры, перроны... «Псих» спрашивает у него, пил ли он в детстве спиртные напитки и пробовал ли коноплю, а парень ему  в ответ про устройство автосцепки и как правильно стрелки на путях переводить. Задав все положенные вопросы, «псих» отправляет экс-железнодорожника (а теперь уже стрелка роты охраны) с приказанием вызвать следующего и вытирает вспотевший лоб. Андрюха смеётся:
       – Во-во, Серёжик, не хотел термоатомную бонбу ыксплутировать – теперь майся с горячо любимым личным составом!
       Мы сидим сбоку у двери, там несколько стульев около сейфа. Вообще в партком чаще всего заходили посплетничать, побалагурить, поржать и потравить анекдоты. Штаб же, чем ещё там заниматься.
       Следующий матросик выглядит потомственным ленинградским интеллигентом. Сразупослевоенным. Очки, внимательный взгляд светло-серых глаз, пушок под носом, розовые ушки, тонкие руки с длинными чуткими пальцами, прямо ну как скрипач. Однако он не из города трёх революций и одного «Беломора», а деревенский, Вологодская область. И ни фига не скрипач, не пианист, а... «Псих» читает его личное дело и вдруг поднимает на матросика изумлённый взгляд:
       – Кем-кем?!
       Матросик:
       – А?
       – Я спрашиваю – кем работал на гражданке?
       – Осеменителем...
       Мы аж к стульям прилипли. Осеменителем! Уа-а-а! Это как?
       – В колхозе… коров же надо осеменять, товарищ старший лейтенант.
       «Псих» ошалело ставит у себя в бумажках какую-то галочку, но нам с Андрюхой этого мало. Мы давим своими большими звёздами:
       – Стоп, стоп, стоп! Товарищ матрос, вот с этого места поподробней, пожалуйста.
       Ну, юноша спокойно так и интеллигентно объясняет, что у них там в колхозе целый дивизион холостых коров, а естественный процесс их осеменения с участием быка – это вчерашний день, и что сельскохозяйственная наука с 1913 года шагнула далеко вперёд, поэтому их, коров, осеменяют искусственно. Оплодотворяют то есть. С помощью людей. (При этих словах у нас с Андрюхой чуть период полураспада не случился, и у «психа» тоже.) Как это происходит? А есть такая специальность – осеменитель, он же оплодотворитель. Рогатых парнокопытных, а также нерогатых и непарно- (лошадей, к примеру).
       Матросик, обрадованный нашим неподдельным интересом, весь одухотворяется и начинает пространно живописать о своей работе на гражданке. И сразу видно, что он её любит не меньше, чем предыдущий боец свои рельсы, шпалы, паровозы с буксами и вагонных проводниц с подстаканниками. А ещё он весьма начитанный – по речевым оборотам видно – и явно в школе хорошо учился. Действительно интеллигент, и не имеет значения, что сельский. Кроме того, он нас с Андрюхой воспринимает всерьёз.
       В общем, привозят к ним на ферму такой большой хитрый бидон с бычьей спермой – она там льдом обложена – и осеменяют. Каждую корову отдельно. По очереди.
       Мы с Андрюхой – известные в своём офицерско-мичманском кругу пошляки и капканисты, поэтому нас интересуют мельчайшие подробности. Все, скажем так, тонкости. Матросик доверчиво поворачивается к нам и, временами помогая себе красноречивыми жестами, разъясняет. Типа, существует такой специальный здоровенный шприц, а ещё есть такая не менее специальная резиновая перчатка длиной почти на всю руку, вот её, значит, надеваешь, потом из бидона полную горсть зачерпываешь и…
       А ржать нельзя, хочу я вам заметить. Мы ж целые капитаны третьего ранга, и не где-нибудь. Надо серьёзную мину держать, а то ведь он расстроится и заткнётся. Ещё и служить потом плохо будет, на весь офицерский корпус в нашем с Андрюхой лице обиженный… В то же время нам до жути интересно, как оно всё это там на самом деле происходит, притом в деталях – например, глубоко ли и какими движениями, и сколько раз, и как часто, а также откуда берётся и как попадает в бидон эта самая бычья сперма. Матросик терпеливо нам всё это поясняет, а я, зажав мимические мышцы лица, искоса смотрю на Андрюху и вижу, что он вот-вот лопнет и всё на хер испортит.
       – …и – да, вот так вот втираешь… вот так... А потом – ну ты ж чувствуешь, что уже это... дотуда достал, и оно всё уже там, где надо, и опять же по ней самой, по корове, видно, она ж голову поворачивает…
       Вот тут Андрюха взял и всё испортил – не выдержал:
       – …глядит печальными глазами и говорит: «А поцелова-а-ать?»
       Парень мгновенно замолчал, набычился и отвернулся от нас, лицом к «психу». А тот тоже со стула сползает, икая и плача.
       В общем, с тех пор у нас любой вызов в кабинеты старших начальников так и назывался: «искусственное осеменение». А побывавшие на ковре у командира, главного инженера и начальника штаба именовались не иначе как «оплодотворёнными».
       Это ж военная служба… процесс такой, да. Восхитительный просто. Ты всегда всё чувствуешь, ощущаешь. А иногда могут не только оплодотворить, но ещё и поцеловать.

2012, апрель

из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»