Лулу

Иногда мне казалось, что я ее ненавижу. Порой же приходилось страдать от мучительных приступов необъятной и разрушительной любви.
Я не знал, как привлечь ее внимание. Не знал, как устроить так, чтобы она догадалась о моем незримом присутствии. И от этого, скорее всего, я ее ненавидел.
Вечерами я раскачивался на люстре, а она пыталась читать. Рассеянный электрический свет мелькал и искрился, тень, будто психуя, металась по стенам, а она закрывала плотнее окна, считая, что это сквозняк.
Скорчившись в неудобной позе, я сидел на занавеске и пристально наблюдал за ней сквозь тюлевые просветы. Она зябко ежилась, будто от холода, и накидывала на себя легкую альпаковую шаль.
Я кидался гречневой крупой и расплескивал желтое тягучее масло по розовому кафелю ее маленькой, опрятной кухни.
Я включал воду в ванной и оставлял мокрые, неправильной формы следы на паркете. И все это только ради того, чтобы она знала, что я рядом с ней, но она не хотела этого знать,  лишь молча убирала последствия моих дурацких выходок и почти не боялась.
Я забирался в ее постель, закутываясь в покрывало, сминал ее подушку и комкал простынь. Она часто меняла  белье и только изредка мучилась бессонницей.
Я пытался разговаривать с ней и ночами шептал ее имя в нежное, маленькое ухо. «Лулу», - говорил я, - «Лулууууууу…». Она тут же  просыпалась и до рассвета уже не могла сомкнуть глаз. Включала компьютер и бодро впечатывала буквы, отправляя  далекие от меня мысли в выдуманное пространство.
На самом деле реальностью были только мы с ней, а ей же казалось, что настоящее кроется в этом  бездушном и мертвом предмете, возле которого она проводила свои одинокие ночи. Как же я любил ее! И до чего же я ее ненавидел!
Я думал о ней каждую секунду своего существования в этом мире. Я не мог вернуться туда, где  можно было не думать -  там все было слишком уж по-другому. Там был мой дом, а здесь – моя тихая пристань, в которой сосуществовали болезненный солнечный свет, мусоропровод, водоснабжение, шум чудовищ за окнами, едкая вонь цивилизации и она – моя маленькая Лулу.
Я хотел завладеть ею, сделать собственностью, утащить за собой по вязким коридорам вечности и поселить в мире, где она не была бы так одинока. Я представлял, как мы с ней проводили бы время там, где нет даже приблизительного понятия времени, и как были бы счастливы от осознания того, что мы есть друг у друга.
Однажды она стояла перед зеркалом, когда я пробежал за ее спиной. Нет, она не увидела меня, и не смогла бы этого сделать даже если бы я очень сильно захотел. Зато она увидела саму себя так, как ее вижу я. Она закричала. Потом заплакала. А после зашлась в истеричном смехе оскорбленной и униженной женщины.
Я хотел бы описать то, что отразилось тогда в темноте зазеркалья, очень хотел бы, но в вашем скупом языке навряд ли найдутся хотя бы приблизительно подходящие и нужные слова.
После этого случая с зеркалом я так расстроился, что долгое время не давал о себе знать. Она опять спокойно читала путанные статьи Чура и тщательно взвешенные рассказы Каролины.  Она снова могла видеть сладкие сны, принимать контрастный душ и отваривать ту гречку, которую я не успел разбросать. Я как будто утратил потребность в ней, осознав в какой-то момент, что мы – совершенно разные и, наверное, никогда не сможем быть вместе.
Тем не менее, я не спешу возвращаться обратно. Почему-то, когда не осталось ни ненависти, ни любви, появился тот спокойный интерес, с которым  ужасно не хочется расставаться.
Теперь, освободившись от навязчивых эмоций, я могу рассуждать холодным умом, снова став взвешенным, собранным и логичным. Я не хочу уходить от нее. Я тихонько сижу за шкафом и думаю, чего бы такого с ней вытворить, чтобы посмотреть, что из этого получится. Когда-нибудь я обязательно найду нужное решение и применю его, не знаю, правда, как скоро это произойдет.
Так что не расслабляйся, моя дорогая Лулу. Я по-прежнему здесь. С тобой.