отрывки из романа Полёт бабочки

Восемнадцатая  моя  весна   запомнилась  вся  насквозь   пропахшая   запахом  сирени.  Выпускные  экзамены  начались  в конце  мая   и  мы  с  Лидой  Бачуриной  привозили  утром    из  цветочного  магазина,  что    на  углу  ул. « Трамвайной»   на   каждый  экзамен  большие  букеты   сирени  и  тюльпанов. Школа  непривычно  пахнет   побелкой. В  коридорах  до  потолка    сложены  парты  и  столы.  Пустые   классы,  как  покинутые  хозяевами   жилища,      тихи    и  гулки.  Только   наш  11-ый  классе  в  конце   коридора  доживает  последние  деньки   школьной  жизни  -  в  нём   проходят   выпускные  гос.экзамены. 
Всё  как-то  закружилось  в  вихре  подготовки  к  сдаче  экзаменов,  в  волнениях,  в  зубрёжке. Все  друг  за  друга  ужасно  переживали,  писали  какие-то  хитрые  шпаргалки,  провожали  каждого  идущего  на  экзамен,  как  в  бой (особенно на  математику),  и  встречали,  как  победителя,  требуя  подробностей  и  утешающих   прогнозов   вслед  идущим.
 Лучше  всех  сдали  экзамены   Боча  и  Машка.  «  Двойки»    не   поставили  никому    и   новенькие  с  кожаной  корочкой  «Аттестаты»  выдали   всему  11-му  классу.
Потом  начались  волнения -  что  надеть  на  выпускной   вечер?  Мама  подарила  мне   первые  туфли  на  каблучке.    Тетя  Энна,   как  всегда  в  этом  вопросе,     выручила.  Пошила мне  простенькое  белое ( почему-то  нужно  было  непременно  белое) платье  из  какой-то  ткани,  похожей  на   вафлю.  Но,  так  как  «приличного»  платья  у  меня  не  было  вообще,  то  и  это  мне   показалось  прекрасным.  Светлые   волосы  сами  вьются  на  голове,  румянец   на  всю  щеку,  а  в  глазах   ожидание   счастья.  Вот  я  и  готова  к  школьному  балу! 
А     с  маминым  нарядом   все  было  сложней!  Надеть  ей  было  нечего. Она  была такая  маленькая  и  хрупкая,  что  средней   комплекции  тетя  Аня  Тарасова  и  тетя  Люба  долго  и  огорченно  вздыхали,  рассматривая  у  нас  на  диване  кучу  своих  платьев ,   да  так  ничего  и  не  подобрали  для  Мамы.
 На  следующий  день  в  обеденный  перерыв  тетя  Аня  привела  миниатюрную  Катю  Роднину   из  «технического  отдела»  и  Мама,  страшно  смущаясь,  примерила  ее  крепдешиновое  платье,   взятое   «напрокат».
И   был  выпускной  бал  в  нашей   огромной   столовой!  Было  «Шампанское»,  много  вкусной  еды,  много  гостей,   речей,  цветов ,   смеха  и  шуток. Анатолий  Ив.  был  «в  ударе»  и  помню, как  смешно  и  совсем  необидно  он  сделал  характеристики  на  каждого  из  нас.
Наш  школьный  оркестр играл,  все  что  умел  и  мы  приглашали  на  танец   учителей,  родителей,  и  даже  мальчики  приглашали  девочек.  Леня  П.  пригласил  меня  на  вальс    и,  наступив  пару  раз  мне  на  ногу,  шепнул  на ухо:  « Булочка,  пошли  что-то  покажу!»  Я,  еще  не   остыв  от  праздничного  ажиотажа,  не  задумываясь ни  на  минуту,   побежала  с  ним    в  фотолабораторию  в  дальнем  конце  коридора, перед  спальным   корпусом. Интересно  же!
 Какое  все таки  мы  были  наивное  и  счастливое  поколение!  Легко  представить,   зачем  позвал   бы  современный  18-ти  летний   мальчик  понравившуюся   одноклассницу  в  пустую  фотолабораторию,  когда все  заняты   праздником. 
 Но  этот  мальчик  из  моей  юности  попросил   меня  «подождать   минутку»  и  очень  смущаясь,  преподнес   мне  удивительный  подарок -  альбом  с  потрясающими  фотографиями.  Он,  оказывается   тайно  снимал  меня  последние  2  года:    на    уроках,  где  я  еще  с  толстой  косой  через   плечо  где-то   на   улице,  в  классе  с  кем-то  спорящую,  хохочущую,  нахмуренную,  удивленную,   у  цветущей  яблони  в  школьном  саду,  с   подружками,  с  Сем.  Мих.  у   нашей  знаменитой  «Колючки»…
А  потом   уже  после  школы,  видясь  в  нашей  школьной  компании ,  мы  с  Леней  как-то  потеряли  друг  друга.  Я  уже  не   помню,  почему  он   рано  женился  и  «потерялся»   совсем. Видимо,  я  не  смогла  переступить  через  дружбу…и  не  ответила  на  его  чувство.  Хотя  я  ведь  очень  «ведомая»      и  скорее  всего    он  был  недостаточно  настойчив,    вот и  «разбежались»  наши  судьбы!

флешка               



                ГЛАВА  6


Первый  год  после окончания  школы  был    «скомкан»  моим  провалом  в  Пединститут и  еще  одной  маминой  болячкой  с  сердечными   приступами ,  с  частыми  ее   лежаниями  на  обследовании  в  больницах,  с  поисками  работы для  меня…
Работать  я  устроилась  недалеко  от  дома  -  в  детские  ясли  няней. Помню  я  эту свою  первую  «трудовую  школу  жизни»  очень  хорошо.
Тогда  в  конце  60-ых  еще  в  помине  не  было  этого  синтетического  чуда  -  «памперсов»  и  я  проработала  2 года   нянькой  со  всеми  стирками,  горой  загаженных  пеленок  и  ползунков,  подмыванием,  ежедневными   уборками,  кормлением,  пеленанием,  мытьем  горшков,    окон,  полов  . и  т. д.-  работой  «на  износ»,  потому   что  ясли  были  образцовыми,  заведующая   строгая,  а  воспитатели  большие  аккуратистки  и  трудяги.
Весь   день  проходил  по  строго   намеченному   распорядку.   Первые  пол   года  я  работала  няней  в  «грудной»   группе  (   15 -  18  малышей  от  4-х  до 14-и  месяцев) .  Даже    «крохи»   по 4-6  месяцев   никогда  не  кричали  при  расставании  с  мамами  утром.  Их  тут  же  распределяли   по  своим  местам.   
Самых  маленьких  - «лежачих»  клали   в  маленькие   кровати-манежи , чуть  постарше (  6-10  месяцев)   «ползунков»  - в  огромный   на   всю  комнату   манеж,   застланный   клеенкой,  с  висящими  над  ним  игрушками-погремушками,  где  они   сидели,  ползали,  топали,  держась  за  заборчик  по  краю .   
 Самых   старших-«ходунков» (10-13  месяцев)  ставили  в  небольшой   загончик  на  полу  в теплом  углу   с  ковриком  на   полу,  с     игрушками   и  крепкой   оградкой. 
В  8 часов   приступали  к кормлению.  «Лежачих»  сосунков  я  кормила  из  бутылочки  с  соской, уничтожив  предварительно  с  нее  всех   микробов  специальным  физраствором.  «Ходунки»  высаживались  на  стульчики  за  маленький  стол.  На  шейку  надевался  большой « слюнявчик»,  в  ручку  давалась  ложка,  я  с  ложкой-«помогалкой»  садилась  рядом  и  мы  учились  есть  «как  большие»,  спокойным  голосом  убеждая,  уговаривая,  похваливая,  с  песенками  и  прибаутками.  Тарелка   и  чашка  должны  быть  пусты  .
 В  это  же  время  главная  няня  вылавливала   из  большого  манежа      по  очереди  малыша- «ползунка»,    сажала  к  себе  на  колени,  каким-то  быстрым  движением  фокусника  привычно  набрасывала  на  него  большую  пеленку  через  руки  за  спину .  Ручки  оказывались  в  крепкой  петле, на  шейку  набрасывался  «слюнявчик»,  а  на  столе  перед  ним  ставилась  тарелка  с  едой (  для   каждого  возраста   свое  меню  уже  готовое  приносилось  из  кухни).
Совершенно  лишенный   возможности  сопротивляться,   малыш,   ( если «новенький»)  громко , но  недолго  «возмущался.»  Но    вдоволь  накричавшись  и   поизвиваясь  в  крепких  руках няни ,  он    наконец   смирялся  с  судьбой ,  открывал  рот  и  начинал  есть.
-  «Ну  в  тэбэ  и  ротяка!    Та  з  таким  горлом  будешь   генералом !»  - добродушно   приговаривала  няня,  засовывая  ложку  с  кашей  ему  в  рот. Через  пару  дней   «новичок »   спокойно  давал  себя    «усупонить»  и  с  удовольствием,   как  голодный  птенец  открывал  рот,  когда   перед  ним  ставили  тарелку  с едой. 
 Я не  знаю,  возможно  это  было   не  педагогично,  но   в  течении    часа – полтора      все  15-17  малышей  были  накормлены,  вымыты,  посажены  на  горшки ( кроме  «лежачих»).  В  чистом,  с  легким  запахом  хлорки  туалете  их  уже  подмыли  под  большим  краном  с  тёплой  водой ,  смазали  нежным  кремом  покраснения  на  тельце,   надели  чистые  ползунки  и  пеленки, что  лежат  аккуратной  стопкой   в  шкафчике  возле  туалета  и , крепко   завернув    в   одеяло , укладывали  спать  на  веранду,  где  круглый  год  были  открыты  окна.
 Поднимали   их  постепенно  по  мере  пробуждения.  Перед  обедом  приходила   медсестра  и  ласково  с  ними   разговаривая,  делала   на  пеленальном   столике  всем  по  очереди    массаж   и  гимнастику. 
 В  «грудной»  группе  всегда  пахнет   чистыми  пеленками,  «гулят и  агукают»,  играя  с  игрушками  в  манежах   малыши. 
Спокойная  всегда   в  чистом  белом  халате  старшая  няня   Женя   в  свободную  минутку    берет  на  руки   черноглазого  с  бархатной  оливковой  кожей   и  густым  кудрявым  чубчиком   на  макушке  «ползунка»    и подходит  с  ним  к  открытому  окну.
  Во  дворе   поливает   цветы  из  шланга   дворник    Дуся. Она  удивленно  смотрит  на  красивого   иноземного  ребенка:  « Ты   дывысь,   шо  це  за  птаха      в  нашей   Хохляндии ?   Звидкы   така?» - «Це,    Дуся , хлопчик   Саади . Папа  из  Африки    чёрный,  як  ота  головешка,  а    мама  Таня -  дочка   соседки  Любы-поварихи.  Она  ж  в    институте   иностранные  языки  изучает.»
 -«Ага   ,  это  у  них  практика  такая     получилась!»- догадывается  Дуся.  И  обе  женщины  смеясь, тискают  и  целуют    Саади. 
 В  те  годы  такие   «интернациональные»   дети  были  очень  редки,  особенно  в  нашем  Донецке. 
Ясли    были  лучшие  в  районе.   Дети  очень  редко  болели,  хорошо  набирали  вес  и  не  капризничали.    На  всю  жизнь  у  меня  осталась   привычка  -  не   копить  грязное  белье,  не   откладывать  глажку,  спокойно,   без  «сюсюканья»  разговаривать  с  малыми  детьми,  правильно  их  кормить,  пеленать,  приучать  к  горшку,  к  режиму,  к  игре,  к    порядку ( хотя  последнее    удавалось  не  всегда,  особенно  с  родными  детьми). 
Второй   мой  непосредственный  начальник  уже  в  «средней  группе» ( от  1года.4м.    до   2лет )  -  Нина  Макаровна  добиралась  на  работу    двумя  трамваями,  получала  в  месяц  75 руб.  и  свою      группу  и  детей  содержала  в  идеальном  порядке.
 Если  я  забыла  просушить  на  лестнице  тряпку,   или  плохо  протерла  под  кроватями  пол,  или  не  успела   в  пятницу  протереть  окна  или  налить  в  воду  хлор  -  Нина   М.  никогда  не  повышая  голоса ,  грозила : «Света,  в  следующий  раз  скажу  Тамаре  Федоровне (заведующей).  Возьми  тряпку  и  переделай.»   
И  я  виновато  помалкивая,  старалась  изо  всех сил  -  не  забыть,  успеть,  постараться,   чтобы  Макаровна  похвалила.
 Но  из-за    моей  феноменальной  рассеянности    со  мной   периодически  происходили   ЧП - Чрезвычайные   Происшествия.
 После  каждой  еды   посуда   мылась   под  горячей  водой  с  мылом. Потом  складывалась  в  большой  бак,  заливалась  водой  с  добавлением  хлора  и  кипятилась  на  печке  в  кухне,  чтобы   не  дай  бог  на  ней  не  остался  какой - нибудь  микроб.
 Я   однажды  поставила  посуду  на  печку  и  забыла  залить  ее  водой. Тарелки  и  чашки   стали  лопаться  и  трещать  так,  что  услышала  заведующая  Тамара  Фёдоровна  в  своем  кабинете.
  А   однажды  после  прогулки  я,   как  обычно,   протерла  в  прихожей   полы,  забыла   закрыть  на  крючок  входную   дверь  и  занялась  подготовкой  к  обеду.  Пока   мы  с  Макаровной  умывали  и  рассаживали  детей  за  столы,  две  «малявки»   обнаружили,  что  дверь  не  заперта,  взялись  за  ручки  и  отправились  прогуляться  по  посёлку. 
Ясли  находились  в  огромном,   со  всех  сторон  огороженном  домами  дворе.  Когда  они  дотопали  до  дорожки,  ведущей  на  шумный  бульвар,  их   заметила  бабуля,  торговавшая  семечками.  Старшая  двухлетняя  Ирка  сообщила,  что  они  идут  к  маме  домой,  а  младшая  улыбалась  чужой  бабушке,  доверчиво  взяла  ее  за  руку  и  та  привела  их  прямо  пред  ясны  очи  Тамары  Федоровны. 
Что  было  -   даже  сейчас  страшно  вспомнить ! Мы  как  раз   усадив  детей  есть,  обнаружили  «пропажу».  Макаровна  с  глазами  полными  ужаса  на  побелевшем  лице  прошептала:  «Света,  закрой  дверь,  я  сейчас.»  Но  тут  в  группу   вошла  Тамара  Ф., ведя  за  руки  беглянок  и,  высоко  подняв  бровь,  грозно  спросила:  «Что  это  значит?» 
Помню  какой  кошмар  я  пережила  тогда  -  как  было  стыдно , как  жалко  Макаровну -  это  был  единственный  «прокол»   в  ее  безупречной  работе  за  20  лет!  Даже  не  знаю -  почему  меня  тогда  не  уволили?
Тамара  Федоровна -  огромная,  полная,  шумная,   с ярко   накрашенным  ртом  и  маникюром   командовала  своим  небольшим  ясельным  царством  уверенно  и  властно.  Ее  энергии  и  организаторских  способностей  вполне  хватило  бы  на  небольшое  государство. 
При  выяснении  каких-то  внутриясельных  конфликтов,  она  выражений  не  выбирала,  скручивая  толстые  как  сосиски  пальцы  с  красным  маникюром  в  «дулю»   или  замысловато  материлась, совершенно  этим  обезоруживая   тихо  оправдывающуюся  наказуемую.
 И  хотя  Макаровна  мелкие  мои  промашки  ей  никогда  не  доносила,  доставалось  мне,  конечно,  чаще  всех. Сначала   громко  и  выразительно Тамара  Ф.  высказывала  все,  что  она  обо  мне  думала.  Из   глаз  ее  «сыпались  искры»,  ярко   накрашенный  рот    выкрикивал  вперемежку  с  матами  страшные  обвинения.  Я  стою  у  двери  не  жива  не  мертва,  даже  не  пытаясь  защищаться.
 Наконец,  накричавшись,  она  на  минуту   замолкает  и,   подавшись  из-за  стола  ко  мне  своим  грузным  телом,  шипит:  «Света,   уйди с  моих  глаз!»   
Как-то,  когда  я  закончила  послеобеденную  уборку,  меня  вызвали  к  ней  в  кабинет. Сердечко  мое  испуганно  затрепыхалось   и  я,   пока  шла  по  коридору,   лихорадочно  вспоминала  -  что  же  я  за  последние  дни  сделала  «не  так»?
С  ней   в  кабинете  сидела  наша   врач  Софья Марковна  – полная  пожилая  еврейка . Они  обе  с  интересом  уставились  на  меня,  когда  я  появилась  на  пороге.  Первая  нарушила    паузу  С.офья  М.  В  упор  разглядывая  меня,  как  будто  видела  впервые,  она  вдруг   спросила:  «Света,  это  правда, что  ты -  еврейка?»  Я  обалдело   кивнула. 
«  А  как  зовут   твою  маму? -  строго  спросила  Тамара Ф.   Я  ответила. -   Да,  действительно  правда.»  -  все  еще не  веря  в  мое  «еврейство»  -   удивилась  Софья  М.  - « Но  ведь  ты  совсем  не  похожа!»  В  ее  голосе  еще  теплилась   надежда,  что  это  какая-то  ошибка  и  эта  нищая,  бестолковая  и  наивная  «неумеха» - нянька   не  принадлежит  к  её  гонимому   избранному  народу.
«  Света , а  кто твой  отец?» -  подсказала   вопрос  Тамара  Ф.  И  они  снова  выжидательно  уставились  на  меня.  И  я  поведала им ,  что  отца  я  никогда не  видела,  но  мечтаю  съездить  в  Пущино  и  отыскать  его   следы  -  возможно  он  нуждается  в  моей  помощи….и  пр.  «бред».   
- «Дура  ты !» -  прервала  мою  вдохновенную  речь  заведующая.  -  Это  ж  не  отец,  а  «производитель»!  Отец  давно  бы   вас  с матерью  нашел  и  помог  бы,    чем смог.»  Я  замолкла  с  открытым  ртом,  как  будто   споткнулась  на  бегу  и  все  никак  не  могла  вздохнуть  от  обиды  и  комка  в  горле.   
Слёзы  брызнули   освобождено  и  горько  и  я  кричала,  что  она  злая  и  что  я  всё  равно  найду  своего  отца  и  ещё  что-то  в  этом   роде.    Этот  мой   «крик  души»  прервал   уже  спокойный   и  равнодушный      голос  врачихи: «Света,  хватит.  Иди  работай!»  -  она  снова  потеряла  ко  мне  интерес.  Хотя  это  не  мешало  ей   еще  долго  меня   эксплуатировать,      давая    подшивать   дочкины  юбки,  брюки  внука,  взамен   одаривая   меня    какими-то  нелепыми  и  уже   ненужными     ей  (а  мне  тем  более )  вещами  - необъятными  рейтузами,  дочкиными  чулками ,  которые  ей  лень  было  заштопать  или  просто  подаренными   «жизненными  советами»   типа  - «доверяй,  но проверяй» ,  «хочешь   жить- умей  вертеться»..и  пр.……
А  я  ведь  через  несколько  лет  действительно  поехала    искать   своего  «виртуального»   отца.   Но  это  было  потом. 

                ***


А   тогда    было  снова  лето,  вступительные  экзамены  в  Педагогический   институт.  И  на  этот  раз  я  поступила!   Помню ,  как  мы  с  Мамой   торжественно  и  радостно    шли  к  главному  корпусу  Пединститута   посмотреть  мою  фамилию  в  списках   принятых  на  факультет  «Учитель  начальной  школы» (  вечернее  отделение). Как  просияло  счастливой  улыбкой   её  лицо  и  всю  обратную  дорогу  домой  я  держала  Маму  под  руку  и  мы  обсуждали,   какой  купим  мне  удобный  портфель,  толстые,  солидные  общие   тетради.  Какую  лучше  купить  ручку  -  «наливайку»  с  баллончиком  чернил   внутри  или  новое  канцелярское  чудо  -  с    шариковым  стержнем?  ( чернильницы-«непроливайки  и  деревянные ручки  со  стальным  перышком    исчезли  из  школы  уже  лет  7 назад).   
Да,  и  нужно  пошить  какое-то  «приличное»  платье!-  ведь  я  теперь  студентка!  Я  думаю,  это  был  один  из  счастливых  дней  в  ее  жизни.
Моя  мудрая  и  деликатная  Мама  даже  предприняла  попытку  поменять  мне  отчество  в  паспорте.  Дело  в  том,  что  я  родилась  у  женщины,   которая  не  имела  мужа  и  чтобы  не  иметь  в  моём  свидетельстве  о  рождении   позорный  прочерк  на  строке  «отец» (  такие  были  времена!),   бабушка  вписала    отчество  моей  Мамы – Абрамовна - в  память  об  погибшем  деде. 
В  этом  благородном  порыве  обе мои  родные  женщины  не  подумали,   как  трудно   придётся  жить  мне - взрослой  с  этим  типично  еврейским  отчеством   в  антисемитской   стране. А  уж  для   выбранной  мной  профессии   это  было особенно  актуально  - в   школе  моё  отчество резало  бы  слух  окружающим  по  сто  раз  в  день.
Служащая  в  бюро  регистраций , прочитав  мамино  заявление, многозначительно  взглянула  на  Маму  и    вежливо  и  холодно  произнесла:  «В  советской    стране  граждане  имена  и  отчества  не  меняют!»
 Конечно,  Мама  ничего  не  стала  ей  доказывать,  а  молча  быстро, чтоб  не  расплакаться,  убежала  от  этих  насмешливых,  холодных  глаз.
Так  и  прожила  я  с  двойным  отчеством – в  паспорте  Абрамовна,  а  на  работе  в  школе  Георгиевна (  имя моего  биологического  отца). Поступая  на  работу  при  первом  знакомстве  с   директором  я  объясняла ситуацию  и  мои школьные  начальники  принимали  это  в  общем  спокойно  и  понимающе.
 У  Мамы  в  альбоме  хранилась  единственная    фотокарточка  этого  несостоявшегося  «папы».  Высокий  стройный  лейтенант  с  насмешливыми  светлыми  глазами.   Капризный  изгиб  тонких  губ,  светлые  волосы.  А  на  обороте  написано : «На  память  Розане  от  Жоржа  Коптуна».  И  всё!  Когда  мне  было  лет  10,  я    спросила  о  нём  у  Мамы  и  она  сухо  и  коротко  объяснила  мне,     что  он  умер  от  ран  в  госпитале  в  самом  конце  войны.
 Чуть  повзрослев,  я  всё  порывалась  выяснить  у  неё,  как  он  так  тяжело  раненый  умудрился  меня  зачать,  но …не  решилась,  понимая,  что  для  Мамы  это  «больная»  тема .  Больше   мы  с  ней о  нём  никогда  не  говорили  и  я  вынашивала  тайную  мечту – «вырасти  и  найти  его  следы».    



                ***

В  сентябре  мы  с  девчонками   зашли  «на минутку»  в  интернат – вдохнуть  родной    знакомый  запах ,  повидать   учителей… Все  меня  поздравляли  с  поступлением   в  институт,  тормошили  Свету и  Бочу,  расспрашивали   о  всех  ребятах     нашего  класса,   В  столовой  посадили,   как  гостей  за  «учительский»  стол  и  вкусно  накормили,  пригласили  на  концерт  7  Ноября.  Семен  Михайлович  тоже  поздравил, а  потом   внимательно  глядя  на  меня  поверх  очков,   сказал:  «И  все - таки  жаль,  что  ты  меня  не  послушала  и  не   пошла  на  филологический. Ты  об  этом  будешь жалеть!».    Ну  тут  я,   конечно,  произнесла  оправдательную  речь,  доказывая  ему  (и  себе  тоже ) ,  что  нужно  браться  за  посильное  дело , что  так  как  преподает  Семен  Михайлович,  я  никогда  в  жизни  не  смогу …..»
 - У  тебя, Света , заниженная   самооценка  и  это  будет  тебе  мешать в   жизни,  но  ты  все  равно  молодец!  Заходи,  не  забывай!»  И  мы  расстались …. на   15  лет. 


                ***               
На  моем  « девчачьем»   факультете   лекции  были  вечером,   а  днем  все  студентки  работали  в  основном  в  школах  и  детских  садах.
Я  сразу  обзавелась   подругами.   Валей Х.  и  Надей-Леной – двумя   неразлучными  подружками -  соседками -  они  жили  на  одной  улице.   Мы  сидели  рядом  на  лекциях,   готовились  к  сессиям,  зачетам,  сбегали  иногда  с  неинтересной  лекции  в  парикмахерскую  делать  маникюр  или  в  кино  на  новый  фильм,  делились  ручками , учебниками  и  конспектами  лекций.   
Мама  освободила  мне  полочку  в  шкафу  для  моих   учебников  и  главной  темой    наших  с  ней  вечерних  разговоров  были  теперь  мои  рассказы  о  новых  подругах,  преподавателях,  лекциях…Мама  тогда  уже  начала  серьезно  болеть,  но  не  напрягала  меня  домашней  работой – все стирки  и  уборка  оставлялись  на  выходные    дни.   
С  8-ми  утра  до 3-х  часов  я  продолжала  свою  трудовую  деятельность  в  яслях  под   командованием  Тамары Ф.,  а  вечером  с  6ч.    до   9-30 ч.  изучала   основы  педагогического  мастерства.
В  выходные   по  вечерам  заходили   Боча  и  Света  З.  и  мы  шли  в  кино  или  прогуливались   по  главной  улице  им. Артема. Так  мы  тогда  «тусовались» .
Света  Задорожная   –  крепенькая,  стройная,  с  угрюмым,   необщительным  характером   еще  в  школе  выбрала  нас  с   Бочей  в  подруги   и  оказалась  на  многие  годы   верной   и  искренней.   
 У  меня  сохранилась  фотокарточка  тех  лет – стоят  на  площади  им.  Ленина  три  «матрешки»  в  аккуратных  одёжках,  в  платочках  на  голове , (как  у  артистки  Сёминой  в  фильме   «Коллеги») , наивные  и  счастливые -  Я,  Боча  и  Света З.  Никто  из  нас не  пил,  не  курил,  а  про  наркотики  вообще   никогда  и  не  слыхали.   Все работали,  немножко   влюблялись,  обсуждали  фильмы,  события  на  работе,  дома,    в  стране.…….
Мама  всё  вздыхала,  что  в  нашей  компании  нет  мальчиков  и  наши  гулянья   проходят  скучно,  что  это  «ненормально».  Но   мы   отшучивались,  уверяя   ее,   что  у  нас  всё  замечательно  и  настоящая  любовь  еще  впереди.  Вот  отдадим  Свету  З.  замуж  за  Алексея ,  а  потом  и   до  нас  очередь  дойдет…В  19  лет  всегда  кажется,  что  все  самое  интересное  и  прекрасное  еще  будет  обязательно….
С  первой  лекции   я   привела   домой  еще  одну  новую  подругу -  Валю  Артёмову.  Я  на  эту  лекцию  едва  успела  и    уселась  на  свободное  место  рядом  с  худой, угловатой  девушкой.  Она  застенчиво  мне  улыбнулась,  с  готовностью  подвинулась,  уступая   место , и  тихо  представилась:  «Я Валя,  а  вы?».  Я    сразу  хихикнула  в  ответ  -  «А  мы  -   Света.».
 Она   всегда  занимала    мне  место  и  с  каждым  днем  все  больше  потрясала  меня  своей  эрудицией...
Валя  оказалась «книжной»  девицей, умницей,  знающей  наизусть  множество  стихов  и  страстно  мечтающей    о  журналистике. При  знакомстве  с  Мамой  они  были  очарованы  друг  другом .  Валюха,  сияя  глазами  восхитилась:  «Какая  у  тебя  мама,  Свет!»  А  Мама,  когда  Валя  ушла, задумчиво  улыбаясь   сказала:  «Какая  девочка  странная.  А  глаза  чудесные!»  Вот  мы  и дружим  с  ней  уже  больше  сорока   лет!
      Судьба  с  Валей   обошлась сурово. Нашли  ее  в  голодном  47-ом  году  на  улице  в  г  Сталино,  маленькую  и  полуживую  около  мертвой  матери. В  детдоме  примерно  определили  возраст,  чуть  подкормили  и  отдали  на  воспитание  в  бездетную  шахтерскую  семью  Артёмовых. 
Тетя  Маруся-  маленькая,  худенькая,  всегда  в косынке,  вечно  озабоченная  домом,  огородом,  печкой  и  своими  обязанностями  на  шахте  по  части  учёта   партийных  взносов  рассказывала  мне,  как  она  нашла  Валю.  «Ездила  я,  значит,  к  тетке  на  шахту  «Кирова» .  А  иду   всегда  мимо  детского  дома.  Все  дети  играют,  а  одна  худышка  стоит  у  забора  и  смотрит  на  всех,  кто  мимо  идёт.  Остановилась  я,  значит,  и  печенье  ей  припасённое  протянула.  Стала  ее  расспрашивать ,  а   она  только  глазами  сияет  и  молчит.  Тётка  и  муж  меня  сразу  поддержали  забрать  сироту.  Она  девка  послушная,  тихая,  работящая,  но  ндрав  у  неё  сильно  упрямый!».
В  своей  взрослой  жизни   Валя,  несмотря  на  свою  болезненную  деликатность  и  «комплекс   неполноценности» ,  показывала  этот  свой  «ндрав»,  совершая  подчас  поступки  смелые  и  решительные. 
Она  после  первого  года  учебы  на  нашем  отделении  перешла на  первый  курс  более    сложного ,  поближе  к  своей  мечте  -  «филологического»  и  мы  на  несколько лет  потеряли  друг друга из  вида.       

                ***


 В  институте  всё  было  ужасно  интересно!  На  биологии  мы,  замирая  от  ужаса  и  ой-кая,  резали  несчастных  лягушек,  чтобы  убедиться,    что  их  нервная  система  идентична  нашей. 
На  математике   изучали   основы  счета  у  древних  греков  и  китайцев.  На   Украинской  литературе   подтянутая,   интеллигентного  вида   украинка   лет  50- ти   с  косой  вокруг  головы,  чем-то  похожая  на  маму  тети  Любы    певучим   спокойным   голосом    рассказывала  нам  на  украинском  языке  о  судьбе  Франко,  Леси  Украинки,  Шевченко, удивляя  совершенно  нам  незнакомыми  «  виршами    та  оповиданнямы»   (Тычину  учить  не  заставляли –слава  Богу!) На  логопедии  научились  «ставить»  у  детей  звуки Р , С  ,Щ…..
 Настоящим  открытием   была  психология.  Я  была  уверена,  что   психолог – врач,  лечащий  «психов»  и    даже  не подозревала,  что  это целая  очень  интересная    наука  о  мозге  человека.   На лекциях  нам  разрешали  спорить,  устраивали  диалоги,  диспуты .  Мы  писали  письменные   рефераты,  творческие  отчеты…  Помню, как  нас  взбудоражил  Карнеги.   Мы  читали  его  «взахлеб»  и  были уверены,  что  изучив  по  книгам    детскую  психологию,   справимся  теперь  с  любыми  трудностями   воспитания  младших  школьников.  И  как  все  оказалось  сложнее  и  непонятнее  на  практике в   жизни! Сколько  детей  -  столько   проблем  и  только    «опыт- сын  ошибок  трудных»  помогал   справляться  с  ними.   
 Иностранную  литературу  читал  у  нас  молоденький   аспирант.  Мы  его  не  воспринимали   как  преподавателя,  кокетничали  с  ним . Он  смущался  всегда ,  но  лекции  читал  интересно,  много  цитировал  наизусть .   
 Если  его  лекция  была  последней,   я , Лена  и  Надя    увязывались    провожать  его  до  трамвая  и  он  по  дороге  всё   пытался   возбудить  в  нас  интерес  к  его  любимому  предмету:  «Девочки!  -  говорил  он  вдохновенно  громким  шепотом  -  вот  вы  перед  сном,  когда  все  улягутся,  притушите  свет,  откройте  Шекспира  и  шёпотом   начните    читать. Это  же  волшебство!».
Мы  тихонько  хихикали  и  согласно  кивали.  Не  знаю,  как   девчонки , но  я  последовала  его  совету  и   в  тот   же  вечер      «открыла»  для  себе   «сонеты   Шекспира».  Возвращалась  к  ним  еще  много  раз  в  жизни ,  всегда   с восхищением  и  радостью.   



                ***


Однажды  я  утром  поехала  на  новоселье  к  Машке  на  край  города   и  заявилась  домой  веселая  и  усталая  часов  в  11  вечера .   Дверь  мне  Мама  открыла  сразу,  как  будто  стояла  возле  неё  и  ждала .  На  неё  было   страшно  смотреть:  измученное,  помятое  лицо  и  в  глазах   удивление  и  обида:  «Как  ты  могла  забыть,  что я  жду  и  волнуюсь?  Ведь   край  города,  до  трамвая  далеко,  все  выпили …»   Она  легла  на  диван   и  перестала  со  мной  разговаривать.  Ну,  конечно,  я   лила  слёзы раскаяния и  просила  прощения  - она  так и  не  заговорила  и  не  повернулась  ко  мне  в  тот  вечер.
В  институте   мы  все  были  влюблены  в  Эмму  Михайловну  Златкину   -  она  читала  нам  все  5  лет  главный  предмет -  Педагогику.  Я  думаю,  что  нам  очень  повезло,  что  она  была  нашей  «классной мамой»!  Много  возилась с  нами,  особенно,  когда  начиналась  «практика»  в  школах.  Заранее  приходила  перед  лекцией,  чтобы  что-то  растолковать,  давала  редкие  учебники,  писала  нашим  начальницам  прошения,  чтобы  не  задерживали  нас  после  работы,  советовала,  поправляла,  составляла  с  нами  планы  уроков…Мудрая  была  женщина!   А  лекции  читала  всегда   без  конспектов  и  так   интересно,  что  за  годы   учебы  никому  и  в  голову  не  приходило  пропустить  «педагогику» . 
Еще  помню   преподавателя   истории  Владимира  Николаевича  - высокого,  крупного,  мрачного  человека.  На    изуродованном   шрамами  лице  за  тёмными  очками    спрятаны  слепые  глаза.  Мы  его  страшно  уважали  и  побаивались.
Лекции  он  обычно   читал  сам , но  иногда  в  аудиторию  вместе  с  ним    заходила   его сестра,  тоже  историк  и  по ходу  его   рассказа  показывала   нам  слайды  или   что -  то  на   карте.  Она  же  была  с  ним  рядом  на  экзаменах.
 Историю  мы   учили   особенно  старательно,  по  всеобщему  молчаливому   согласию  никогда  не  пользовались  шпаргалками .  Помню  единственный   случай,  когда  одна  из  нашей   группы ( я  совсем  ее  не  запомнила)  на  экзамене,  когда  Вл. Ник.  был  без  ассистентки,  прямо  перед  ним  на  столе  открыла  учебник  и  стала  отвечать  на  вопрос. 
Мы  все,    замирая  от   стыда,    с  ужасом  ждали  развязки.  И  она   наступила! 
Уже  через  пару  минут   Вл. Ник.  как-то   неловко,  гремя  стулом ,  повернулся   к  окну   и  тихо  и  четко  произнес: «    Выйдите   сейчас  же  и  больше  никогда   не  приходите  на  мои  лекции!»

флешка
1965                ***


Как -  то  мы  с  Валюхой  Артемовой  совершенно  неожиданно  обнаружили   на  последнем  этаже    нашего  учебного   корпуса   в  конце   коридора  небольшую  комнату,  откуда  доносился  дружный   смех.  Интересно  же! Мы  заглянули   в  открытую  дверь  и  с  удивлением  увидели  с  десяток  девушек  и  ребят ,  сидящих   за  мольбертами  . На   столе  возле  окна  среди  стопок   бумаг,    рулонов   ватмана  и  разбросанных  карандашей   и  тюбиков  с  красками   стоял  пузатый   самовар  и  тарелка  полная   баранок.
  Мы  застыли  на  пороге,  не  в  силах  оторваться  от  этого  зрелища.  – «  А  вот  и  гости  к  чаю!» -  раздался  из-за  мольбертов  прокуренный  бас.   Мы  с  Валькой  испуганно  прикрыли  дверь,  но  она  тут  же  открылась  и  странный   хромой    человек,  в заляпанном  краской  фартуке   взял  нас  за  руки  и  ввел    в   комнату.
 Это  оказалась  «Художественная  студия»  при  Пединституте.  Там   вечерами   по  средам  и  пятницам     за  чаем  с  баранками  в  комнате ,  пропахшей  красками  и  заваленной   мольбертами,    собирались  студенты,  пробующие   рисовать.   Григорий  Дмитриевич   в  прошлом  художник   учил  нас   своему   ремеслу  с  удовольствием .     Общением  с молодежью  и  популярностью  среди   студийцев   он  в  какой-то  степени     утешал   свое   побитое   жизнью   самолюбие,   творческие  амбиции,   и  несостоявшуюся   славу.
Григорий  Д.,  вероятно,     выпивал  (в  свободное   время),  очень  много курил ,  сильно  хромал  на  одну  ногу   и  был  какой-то  худой   и  неухоженный. Он  обожал  пофилософствовать   «про   жизнь»,  про   войну ,  на  которой    потерял  ногу,  про  великих  художников,  про  перспективу и  изображение  света   на  холсте… 
 Мы   учились  элементам    искусства    рисунка  . Григорий  Дмитриевич   расхаживая  между  мольбертами,  никого  не  ругал  за бездарность  и  горячо хвалил  за   редкие  правильные  мазки  и  «понимание  перспективы»  или     «передачу   объемности  предмета»  . 
Моя  общительность  полностью  заменяла  мне  отсутствия  таланта.      Я  садилась  за  мольберт,  пытаясь  правильно  изобразить  объемность  вазы ,  откусанное  яблоко   или  набросок  лица.  Тихонько  напевая  себе  под  нос,  стирала  неверные   штрихи ,  слушала  замечания  и  тайно  гордилась   своим  присутствием  в  этой  компании.   
Ведь  наш  вечерний  факультет , на  котором  учились  в  основном  семейные,   устававшие    в  школе  «училки»,    никогда  не  принимал  участие  в  шумных  и  веселых   студенческих  вечерах , «капустниках»,  КВНах, о  которых  я  тайно  мечтала,  поступив    в  институт.
 В  студии  было     интересно.    После   часового   сидения  за  мольбертами,      мы  вставали  с  мест  и  поочередно   подходя  к  рисункам , сообща   их  обсуждали.   Потом   отодвигали   на  край  стола   все   бумаги  и  краски    и  пили  чай  с  баранками -  ну  тут  уже  споры,  смех ,  вопросы-ответы….Я  ходила  туда  года  два,  пока  студию  почему-то  не  закрыли. А  жаль!
 
                ***

                Сегодня  8мая – 20 лет победы  в Великой Отечественной войне  и   у нас  с Мамой  личный    праздник!  В «Донгипрошахте»   всем  ветеранам  будут  вручать  медали   «За  победу  над Германией».     Во  время  войны  моя   Мама  полтора  года  работала  санитаркой  в  военном  госпитале  в  тылу  (в  Самарканде ) и  её   тоже  наградят  за  Победу!
Утром  к  нам  домой  пришли  взволнованные  мамины  подружки  Женя  и  Катя,   посадили  Маму  перед  зеркалом  и   долго  колдовали  над  её  причёской  (вечером  после  торжественной  части  будет  большой  концерт  и  банкет). 
 Мама  встала  со  стула  осторожно,  как  будто  у  неё    на  голове  стояла  хрустальная  ваза и  удивлённо  и  испуганно   разглядывала  себя  в  зеркале. Голова   увеличилась  в  размерах  и  напоминала   огромный  одуванчик.  Но  Катя,  Женя,  тётя  Аня  , Леночка  и  я  так  громко  ахали  и  восхищались  её  «сногсшибательной»  причёской,  что  Мама согласилась  не  приглаживать  стоящие  дыбом  волосы    и даже  разрешила  побрызгать  их  чем-то  сладким  чтоб  «  всё  ЭТО,    стояло».
В  большом  актовом  зале  института,   где  проходили   все  собрания,  банкеты  и  детские  новогодние  утренники  не было  ни  одного  свободного  места,  но женщины   счётного  отдела  заняли  нам  с  Мамой  места  у  окна. Зал  взволнованно  тихо  гудел  голосами,    иногда  врывался  чей-то  смех,  выкрикивалось  чьё-то   имя .
Все  сидящие  в  зале  хорошо  знали  друг  друга,  много  лет  работали   и  общались  вместе.  И  было  ощущение  большой  семьи,  как  в  «Ястребке».  Только  народ  был  взрослый  и  солидный  и  пахло  духами  и  сигаретами.  Наконец ,  звякнул  колокольчик  и  на  сцене  раздвинулся  занавес. 
В  тот  праздничный  вечер  я  запомнила  два  потрясших  меня  момента:   мамину  фамилию  назвали  почти  последней.    Она  встала  со  стула  с  бледным  от  волнения  лицом  и  под  дружные  хлопки  зала    медленно  пошла  к  сцене .
И   я  вдруг  увидела,  как  невероятно  тяжело  ей  сейчас  «держать  лицо»,  как  уродует  её  высокий   «начёс»  на  голове,  подчёркивая  болезненную   худобу  небольшой  фигурки, как  «мешком»  сидит  на  ней  мой  белый  костюмчик. ..  И  когда  она,  наконец,  вернулась  на   своё  место,  держа  в  руках  маленькую  красную  коробочку  с медалью,  я  взяла  Маму  за  руку  и вдруг  заплакала.. Пришлось  нам с  ней  выходить  в  коридор  и  тихонько  поплакать  вместе.
 А  во  второй  части  вечера  уже  на  концерте  я  была  потрясена  ещё    раз (  уже, правда,  без  слёз).    После  исполнения  знакомых  всем  песен  и  юморесок,  в  самом  финале,  вдруг открылся  занавес  и заиграла  какая-то красивая    индийская  мелодия.      Из-за  кулис  с  двух  концов  на  сцену  стали  «выплывать»  ритмично  танцуя  и  сложив  перед  собой  ладони, несказанной  красоты  индианки – все  молоденькие,   грациозные, в  блестящих,  очень  коротких,   обтянутых  на  груди  блузочках (голый  живот – немыслимая  вольность  в  одежде  тех  лет)  и  в   прозрачных  разноцветных  шароварах.  Все  босиком,  в  браслетах  на  руках  и  ногах  и  с  точками  на  лбу.  Зал  завороженно  смотрел  на  этот  фантастической  красоты  танец. 
Я,  как  и  большинство  людей  в зале,  никогда  не  видела  ничего  подобного. Они  так  слаженно  и  синхронно  двигались,  не  переставая   улыбаться,  сходились  и  расходились  под  завораживающую  индийскую мелодию ,  садились  на  пол,  складывая  ноги, крутили   руками,   кланялись ,   двигали  шеей  и   сверкали  украшениями,    что  когда  перестала  звучать  музыка,  зрители  не  хотели  верить,  что  это  чудо  закончилось  и  хлопали  до  тех  пор,  пока  танец  не  повторили.  И  снова  восхищённые  лица  зрителей  и  гром  оваций.
 Я думаю , что  это  были  приглашённые  танцоры  из  нашего   театра  «Оперы  и  балета». Вот  ведь  сколько  лет  прошло,  а  в  памяти  не  стирается  этот  шок  от  наслаждения    по - настоящему  красивым  танцем!
А    медаль  «  За  Победу»  уже  40  лет  лежит  в  маминой      старой   сумочке – единственной   сохранившейся   её  вещице.                Она  до  сих  пор  еще  (почти  неуловимо)   пахнет Мамой – духами  и  табаком.


                ***

 
В  июне  начиналась  летняя  сессия. Меня  на  две  недели  отпускали  с  работы   и  я,  к  маминой  большой  радости ,    без  «хвостов»  и  «двоек»  перешла  на  3-й  курс.   
Еще   зимой  у  Мамы  началось  «обострение»  и  она  подолгу  лежала  в  больницах.  Ей   категорически  нельзя  было  курить –прогрессировала   страшная  болезнь -  «облетерирующий  эндоартериит»-  высыхали  сосуды  на  ногах  и  их  через  несколько  лет    ампутировали  бы.   Но  Мамочка  не  дожила  до этого кошмара.  Параллельно    стало  «сдавать»   сердце  -  поднималось  давление  до   200 ,    все  больше  болели  ноги ,   она  очень  похудела и  появились  боли  в  животе (как  потом  выяснилось  «метостазы»).               
Однажды  утром, когда  покормив   детей,  мы   с  Макаровной   выводили    их  на  прогулку,  я  увидела  во  дворе  Таисию  Васильевну-  сотрудницу  моего  дяди  Вити,  друга  их  семьи-  худенькую   ,добрейшую  женщину..  Мы  испуганно  уставились  друг  на друга и  она  первая  как-то  отчаянно   шагнув  ко  мне  быстро  сказала:  «Света,  Алика  больше  нет!  Ты  подготовь  маму»  и  заплакала.  Это   было  мое  первое  непостижимое  для  ума  и  непосильное  для  души  горе.               
Внезапная  совершенно  бессмысленная  и  нелепая  смерть  18-ти   летнего Алика –красивого  сильного  ,  доброго   мальчика,  младшего  братишки,  всеобщего  любимца,  такого  живого  и  родного-  на  какое-то  время  сшибла  нас  всех  с  ног,  потушила  краски   вокруг,  притупила  чувства…Все  время  что-то  болело  и  ныло  внутри   Все  ходили  ,пряча  друг  от  друга  заплаканные  глаза,  слонялись  по  квартире,  что-то  говорили  друг  другу,  что-то  делали,  как  во  сне…Приходила  большая, добрая  Цыля- сестра  тети  Энны,  Евсюковы  , Ванечка  Чикалов  и  организовывали  похороны.  Тете    Энне   кололи   что-то  успокоительное  и  она     почти  все  время  лежала  и  плакала.   Витя  в  невменяемом   состоянии    лежал  на  полу  в  спальне   и ни  на  что  не  реагировал..  Приехал  на  10 дней  из  Армии  Женя     Он  единственный  из  нас  не  плакал  прилюдно  ,  как-то   все  время   тяжело   молчал , ездил    оформлять  похороны   и  без  конца   курил.  В  первый  вечер  мы  вышли    с  ним  на  балкон,  я  ,уставясь  на  огни   на  берегу   Кальмиуса   ,тихо  рассказывала  ему   все , что  знала  про  убийство  Алика..               
У Алика  недавно  появилась  девчонка( наверное  первая)  его  бывшая  одноклассница,  живущая  где-то  за  городом  и  ,как   говорили  -«гулящая».  Алик  пошел  ночью  ее провожать и  на  темной  улице  из-за  кучи  угля  выскочил  ее  приятель   азейбарджанец   и  сзади  ножом  в  спину   убил   Алика.  Он  так  и  упал на  эту  кучу  угля,  не  успев  наверное   ничего  понять    и  проститься  с  жизнью.. И  все!  Алика нет!
Я  уговорила  Маму  не  ходить  на  похороны.  Она  совершенно  беспомощно  посмотрела  на  меня  полными  слез  глазами  и  согласилась.  И  на  суд  мы  ее  тоже  не   пустили. Здание  суда  -  двухэтажный   обшарпанный    дом   где-то  на  задворках города
.Мы  приехали  немного раньше,  но  еще  долго  топтались  на  грязном,   засыпанном   окурками  и  бумажками  дворике . Потом зашли  в  темный  коридор  и  с  ужасом  увидели  в  двух  шагах  от  себя   тоже томящуюся  в ожидании   кучку  молодежи – 4-5  человек  местных  блатных,  среди  которых  стояла  « та   самая» -крепкая  деваха  с  густо  накрашенными  глазами. Возле  нее  топталась  светленькая   годовалая  девочка  в  мокром  платье.  Она   подходила   ко  мне ,  доверчиво   улыбалась  и ,  не  дождавшись  ответной  улыбки  на  моем  застывшем  от  напряжения  лице, топала   обратно.       Мое  сознание,  раздавленное   смертью  близкого  человека  искало  какого-то   облегчения,   утешения,  объяснения,  справедливого  возмездия,  хоть  какого-то  выхода  для   этой  тяжести,  распирающей   душу  обидой  и  отчаяньем.  Я  долго  стояла  у  окна  в  коридоре, сжав  холодные  от  волнения  пальцы  в кулачки  и  ждала  пока  приведут  «подсудимого».  Наконец,  в  сопровождении  двух  милиционеров  он  показался  в  коридоре. и  я  с  изумлением  увидела   маленького  ,черного,  с  низким  лбом и  бегающими  глазами   азейбарджанца.  Я как  загипнотизированная,  плохо  соображая   ,  шла  прямо  на  него  изо  всех  сил  стараясь  не  заплакать  и  подойдя , плюнула  ему  в  лицо.  Плевок  был  почти  сухой,  потому   что  от  волнения  пересохло  в  горле.  Я  даже не  помню,  как  он  отреагировал.  Помню,  что  выбежав  во  двор,  я   наконец   расплакалась   громко  и  отчаянно.  И  весь  суд  просидела  совершенно  обессиленная  на  какой-то  лавке  во дворе  А  этому  узколобому   дикарю  из  Азейбарджана   присудили   13  лет,  из  которых  он  просидел  только  половину,  потому  что  покаялся   и  «хорошо  себя  вел» (!).
После  похорон  строгий  и  обычно    малоразговорчивый  Витя   упал  на  пол  в  комнате  сына  и , положив  голову  на  руки,  громко  заплакал. Сначала  он  выл , всхлипывал  и  что-то  причитал,  потом  на  недолго  замолкал  и  снова   плакал    до  самой  ночи.  Слезы  кончились  и  он  стал  икать   и  ни  на  какие  вопросы  Мамы  и  тети  Энны  не  отвечал.  Все  плакал  и  икал.  Мы  положили  рядом  с  ним  на  пол  одеяло  и подушку,  поставили  стакан  с водой  и  закрыли  дверь  Так  он  лежал,  почти  не  вставая,  ничего  не  ел,  ни  с   кем  не  разговаривал   несколько   дней.  Потом  встал,  умылся,  побрился,  за  столом  закрывшись  от  всех  газетой,  съел  булку  с  чаем  и  куда-то  ушел.  Я  пошла  домой  к  Маме - ее  нужно  было  везти  в  больницу  на    очередное  обследование   Она  совсем  «потухла»  после  смерти  Алика.  Все  курила,  курила  и  прятала  от  меня  заплаканные  глаза.   Ночью   уже  не  засыпала  без   сильного   снотворного  и  тихонько  ,чтобы  меня  не  разбудить,  стонала.
Через  пару  недель я  договорилась  с  соседями,  тетей  Любой   и  с  Бочей , чтобы  присмотрели  за  Мамой   и  уехала  на  неделю в  Крым.  Уговорила  сама  Мама  и  тетя  Энна  -  Витя    только  за  рулем  своего  «Москвича»  немного  оживал , а  она  боялась  ехать  с  ним  одна.  Мы  все  трое  были  в такой   тоске,  что  я  почти  ничего  не  запомнила в  этой странной поездке .  Витя  всю  дорогу молча   вел  машину ,  напряженно  вглядываясь  вперед.  В  Скадовске  мы  прожили  5  дней    в  снятой     пустой  только  что  побеленной  комнатке  в  недостроенной  хате   недалеко  от  моря.  Утром  шли  на  море.  Витя  далеко  и  надолго  уплывал,  а  мы  поплескавшись  у берега,  шли  на  базар,  готовили  что-то   поесть.  Вечером  ели  в  «Чайной»   вкусно  пахнущие  мясом  и  луком  чебуреки  и  выходили  с  тетей  Энной  на  бульвар ,  посидеть  на  лавке  и  поглазеть  на  гуляющую  публику.   На  5-й  день  вечером   Витя   встретил  нас,  идущих  с  бульвара   у  распахнутой  двери  хаты  и  твердо  сказал:   »Все,  женщины,  завтра  едем  домой!»               

                ***

               
Работать    в  ясли  я  больше  не  пошла.  Вечером  - занятия  в  институте, днем  с  Мамой  в  поликлиниках  у   врачей,   на анализах,   дома  стирка (  стиральных  машин   мы  еще  не  видели)  ,  уборка,    хлопоты  на  кухне, …Мама  «таяла»   на  глазах...
Как-то   в  одном  из  «промежутков»  между  больницами  мы с  ней  медленно   возвращались   из  булочной.  На  свой  4-ый  этаж  мы  поднимались  в  три  приема.  На   площадке  второго  этажа  я  рассказываю  ей   припасенную  для  этого  случая   смешную  историю,   потом  бодрым  голосом  говорю:»Мамочка!  Один  этаж  уже  не  считается  и  нам  осталось  всего  2  этажа. Давай  руку!  На  следующей  площадке,  отдышавшись,  она  бессильно  прислонилась  к стенке  и  устало,  закрыв глаза,  как-то  тихо  -  тихо  спросила саму  себя:  «Неужели   это  все?»  И  я  сразу  поняв  и  испугавшись  этого страшного  «ВСЕ»,   что-то  начинаю  лепетать,  рассказывать…..Все  эти  последние   месяцы  ее  жизни   с   уже  привычными  больничными  буднями,  где  я  надев  белый   халат,  помогала    до обеда   санитаркам  и  больным  в  палате,  провожала   Маму  на  продцедуры  ,кормила  ее,  помогала  умыться… оставили  во  мне  на  всю  оставшуюся  жизнь  острое  чувство   жалости  и  любви  к  ней. И  еще  -  своей  беспомощности  и  неумения  облегчить,  помочь,  спасти…Вот  принесла  я  Маме  на  обед  тюфтельки-  сама  сделала,  как  учили.   Она  кое-как  съела  одну.  Устала,  нога  ноет,  боль  в  желудке  режет  и  тянет  до  стона.   Ее  большой  палец   нащупывает  наконец  какую-то  точку  внизу  впалого  живота.  Она  опускает  голову   мне  на  колени  и так  замирает.  Я  перестаю  тарахтеть  про подружек и   знакомых   и  честно  стараюсь  тоже  замереть. Не  нарушить  редкую  минуту  ее  покоя.   Но  минут  через  10 -15   у  меня   срочно  закололо  в  пятке,   зачесалась   коленка,  я  умираю  от  жажды….. Я  изо  всех  сил  терплю  еще  5 минут ,  но…Я   наверное  была  плохой  нянькой-  нетерпеливой  ,  неумелой,  невнимательной,  хотя  изо  всех   сил  старалась ее  развлечь,   рассмешить,  помочь… .Больная ее  нога  была  почти  холодная  и  болела уже  постоянно   Она  была   слабая  и  худенькая  ,как  подросток.  Я  помню  свою  «навязчивую  идею»  наших  с  ней  последних   месяцев -  перед  порогом  комнаты,  перед  бордюром   или  ступенькой  я  постоянно  сдерживалась .  чтобы  не  взять  ее  на  руки,  прижать  к  себе  как  ребенка  и  перенести.  Она   весила  42  кг.    Мне  почему-то  казалось,  что  это  может  обидеть   Маму,  подчеркивая   ее  беспомощность.   Всю  эту  пожирающую  ее  боль     она  переносила   молча,  пряча  измученные   глаза –«Ну,  что   Светленький,  нового  и  удивительного?  Рассказывай!» -   освещалось  улыбкой   родное   худенькое  лицо.
 Я   постоянно  ходила  тогда  наполненная   слезами  и  они  проливались  вдруг  в  самых  неожиданных  местах:  в  трамвае, на  лекции,  за  едой,  ночью,  если  не  спала ….Очень были  мучительны   хождения  по  кабинетам   каких-то  медицинских   начальников,  где  я  ,изо  всех   сил  сдерживая  слезы, просила  их   поставить  круглую  печать  на  рецептах,  без  которой  не  выдавали  в  аптеках   лекарство  с  морфием  для  Мамы.
Помню ,  какие-то  редкие  лекарства  доставала    тетя  Миля  Заславская.  А  последний  Мамин    час  на  земле  я  прозевала!  Не  знаю  до  сих  пор  -  хорошо  это  или   плохо? Я  даже  представить  себе  не  могу,  как  бы  я  могла видеть,  как  Мама  умирает!  Это – выше  моих  сил!  А ,  если  она  хотела    мне  что-то  сказать  важное ,  прощальное?!
А  тогда  был  шок.  Меня  не  пустили  в  ее  палату,  а  привели  на   ватных  ногах  в  кабинет  завотделением.   Он   задумчиво  глядя  в  мое  испуганное  лицо  сказал: «Ты  ведь  знала,  что  твоя мама  смертельно  больна .  она  умерла  час  назад.  На  выпей!»  и  налил  мне  стакан  воды.  И  последняя  самая  тоненькая  ниточка  надежды,  что  еще  «не   всё»   резко   оборвалась  Все  как-то  задрожало  во  мне -  запрыгали    губы,  заледенели  руки  и  горячий  ком  боли  бился  где-то  в  горле.  Как  будто   с  разбега  пронзило  меня  что-то  огромное,  тяжелое  и  страшное,  как  «цунами» – оно неотвратимо  и  беспощадно  -   и  ничего  уже  нельзя  спасти  и  поправить!   Мамы  больше  никогда  не  будет   на  земле.! В памяти   остались  какие-то отрывки  ,как  в  замедленных  кадрах  фильма  :  куда-то  я  бегу  по  улице , с  мокрым  от  слез  лицом   и  тихо  зову «Мамочка  моя,  мамочка!»,  понимая, что  ее  уже  нет,  но  вдруг  она  меня  слышит  «оттуда»  и  как-то  ответит  и  увидит   как  мне  плохо…. 
Потухли  краски  вокруг,  какие-то  безликие  люди  что-то  мне  говорили,  куда-то   вели и  2  дня  до  похорон  слились  в  одно  бесконечно  долгое   ожидание  страшного  момента-  когда  я  увижу  Маму  мертвой  в  гробу.    Все  это  время    я   просидела  на  раскладушке  у  Вити  в  доме,  накрывшись  с  головой   одеялом,  чтобы  чужие  взгляды  не  мешали  мне  плакать  и   разговаривать  с  Мамой.  И ,  когда  меня  опухшую  от  слез   привели  в огромный  вестибюль   маминого  института,  где  стоял  гроб  с  ее  телом-  я  даже  не  плакала.  Удивленно  смотрела  на  ее  белое  незнакомое  лицо  и  категорически  отказалась   прикоснуться  к  нему  губами  в  прощальном  поцелуе. Сотни  людей  стояли   молча     и  слушали   прощальную   речь    своего  строгого  директора   Чижевского.  Помню  почему-то  только  одну  его  фразу –  «Эта  маленькая  русская   женщина……(почему   русская ? ) …   
И  покатилась  моя  жизнь  уже  без  Мамы……               



                ГЛАВА  7


На  похороны   приехала  тетя  Нина  из  Киева  и  тетя Катюша  из  Львова.  Они  обе  зазывали меня  к  себе  в гости  и  я  съездила   cначала   к   тете   Нине  в  Киев.  Тетя  Нина  много  водила  меня  тогда  по  Киеву -  на  Владимирскую  горку,  к  Днепру,  в  Печерскую  лавру,  в Бабий  Яр,  где  в  войну   немцами  были  расстреляны    около  6  тысяч  евреев.   Она  жила  в  огромном  семиэтажном  доме   возле  парка  Фрунзе  в  маленькой  чистой  квартирке.  На  шкафу  с  книгами  все  та  же  лошадка  везла  в  тележке  старенького   знакомого  пупсика.   За  эти  годы  они  здорово  поистрепались  в  дороге . У  тележки  было  приклеено  одно  колесо,  а  лошадка  и  пупс  стали  инвалидами.  Но  они  были  еще  в  пути .  Перед  огромным   на  всю  стену   окном  стоял  круглый  стол,  за  которым  мы  обедали  и  пили  вечерами  чай . На  стенах  висели  какие- то  этюды  и  акварели   с  изображениями  лошадей  и  портреты  какого-то  кудрявого  мальчика.  «  Это  Бобочкины  рисунки -  моего  вечного  поклонника»- улыбалась   тетя  Нина  ярким  ртом.  Он   известный   художник…Фамилию  не  скажу -  ты  все  равно  забудешь» . За   чаем   она  хохоча  рассказывала ,  как  она   «летала»  от  счастья,  когда    получила   наконец   (в  45 лет) после  бесконечных  «коммуналок»    эту   свою   квартиру,  как  бегала  по  магазинам,  обживала  и  «уютяла»  ее.  Забежав  как- то  в хозяйственный  магазин  за  несколько  минут  до  закрытия  она   громко   спросила  :  « У  вас  есть  глазок  для  унитаза?»  И  заметив  ужас  в  глазах  продавцов ,  сообразила,  что   перепутала   -«глазок»  для  двери  и  крышку  для  унитаза. Мы  с  ней  много  смеялись  и  вспоминали  , как  мы  жили  на  «Отрадной»  в  длинном  доме- бараке.   « А ты  сходи  туда.  Там  еще  не  все  снесли.»  - посоветовала  тетя  Нина.  И  я  пошла , и   отыскала   наш  двор  ,  вернее  то, что от него  осталось.   В  окружении   новеньких     многоэтажек    низкий,  обшарпанный  и  полуразвалившийся,  с  проломленной  крышей   и   пустыми  без  стекол  окнами  стоял  дом  моего  детства,  как  ослепший    дряхлый  инвалид    среди   молодежи ,  доживая   последние  свои  деньки.  Небольшой  ( в  детстве   он  казался  мне  огромным)  пустой  двор  мела,  шустро  размахивая  метлой  молодая  девчонка  в  ватнике  и  в  платке  на  голове.  Я  объяснила  ей  почему   здесь  стою  и  рассматриваю  эту   развалину.  Девчонка  вдруг   заулыбалась  своими  веснушками  на  курносом,  скуластом  лице и  поправляя  платок  как-то  застенчиво  сказала:  «Та  я  ж  Тамарка,  Валькина  сестра .  Мамка уехала  к  ней  на  Подол , вот  я  и   мету. А  в  вашей  хате  мы   инвентарь  держим,  пишлы  покажу».  Я  с удивлением  разглядывала  маленькую  сырую     комнатку с  разломанной  печкой  в  углу. Возле  двери  в  большом  ящике  были  свалены  лопаты  , грабли  и   метлы,  в  разбитом  окне  был  вставлен  кусок   фанеры,  а  внизу  на  стенах   мохнатился    сырой  лишайный  гриб . « Господи,  как   же  мы  прожили  здесь  столько  лет?!»


                ***               



Деньги, собранные  для  меня  «Донгипрошахтом»  скоро  закончились  и  на  пару  месяцев   меня  взяла  на  работу  в  поликлинику   тётка   моей  подружки  по  институту  Нади. Я  должна  была  утром  перед  приёмом  больных   протереть  везде  пыль  и  полы  и  прокипятить  на   электроплите   шприцы  в  железных  плоских  коробках.  Конечно  же  я  однажды,  убирая   прихожую,    забыла  про  них .    До  пожара,  слава  богу,  дело  не  дошло,  но  медицину  я  благоразумно  оставила , пока  не  натворила  большей  беды.  Остаться  наедине  с  собой    удавалось  только   ночью. Клала  под  подушку  фотокарточку  Мамы   и,  поплакав  немного,  засыпала.
 Тетка  по  выходным   приглашала     на  обед . Витя  тогда  постепенно   выходил  из  стресса    после  смерти  сына  и  любимой  сестры.  Целыми  днями  он   пропадал  в  своем  «Институте  марксизма»,   дома  стал  еще  меньше   говорить,  не  шутил  и  оживлялся  только,   когда  приходил  Ванечка  или  когда  показывали    по  телевизору  футбол.
 Тетя  Энна   работала  в   швейном  училище,  подрабатывала   шитьем  на  дому ,  возилась  на  кухне  и  ежеминутно  вытирала  платком  красные  от  слез  глаза. Женя  еще  служил  в  армии  и  у  них  в  доме  было  тихо  и  грустно. 
Верная   Боча   заходила   каждый   день  ( мы  жили   почти  рядом).  Надя,  Лена   и  Валя  В.  заходили   перед  лекциями   и   провожали  потом  домой,  стараясь   отвлечь,   рассмешить, угостить  чем-то  «домашним». Тарасовы   «подкармливали»,  предлагая   попробовать    то  борщ,  то  пирожки.   Каждый  вечер  стучали  в  стенку,  приглашая   смотреть    телевизор.
 По  утрам   в  воскресенье    я  ездила  на  кладбище  «разговаривать» с  Мамой,  плакала   реже,   всегда  обходила    стороной   больницу,  где   она  умерла    и  ни  с  кем  о  ней  не  говорила..  Так  было  легче . Дома   готовилась  к  зачетам ,  что-то   шила,  слушала  музыку,  читала  и  постепенно   приходила  в  себя.
Как – то  присела  я  на  лавочку   в  сквере  недалеко  от  моего  дома,  чтоб  доесть  тающее  мороженое.  Сидит  рядом  девушка,  грустная  такая,  у  ног  чемоданчик  небольшой.
– «А  вы  не  скажете,  где  тут  недалеко  гостиница?   -   услышала я   тихий  вежливый  голосок.  И  пока    соображала  как  понятней  объяснить  дорогу ,  девушка  уже  совсем  тихо  добавила -    Только  чтоб  недорогая,  а  то  у  меня  деньги  закончились,  а  мама  только  послезавтра  вышлет.»  И  я  поняла,  что  в  нашу  шикарную  гостиницу  «Донбасс» ей  идти  нет  смысла  и    пригласила  её  ночевать  к  себе.
 Я  думаю,  что   даже,  если  бы  на  её  месте  оказался  парень – вполне  вероятно,  что   я  бы  в  своём  безграничном  милосердии  и  наивности,    тоже   пригласила  бы  его  «пожить»  у  меня. Так  я  воспринимала  окружающий  мир,  людей,  так  была  наивна  и  неопытна,  такое  мы  были  поколение!   
А  девчонка  оказалась  чудесная! Застенчивая,  умненькая,   милая.   Она   коренная      ленинградка,    студентка    института  метеорологии.  Приехала  в  наш  Донецк  на  какую  -  то  конференцию,  которая  почему  -  то  не  состоялась.
Тарасовы  даже  разрешили  ей  позвонить  маме  в  Ленинград,  и  та  долго  нас  ( с  Тарасовыми)  благодарила  и  горячо  приглашала  в  гости .
Вообще  на протяжении  всей  моей  жизни  судьба  часто  сталкивала меня  с  людьми  добрыми  и  отзывчивыми,  терпеливыми  и  щедрыми, много  сделавшими  для  моего  взросления  и  возмужания.   Очень  уж  я  была  проста  и  беззащитна  в своей  наивности,   легкомысленна  и  нетерпелива.    -  «Что    будет  со  Светой?  Ведь  пропадет  «такая»!»  -  тихонько   жаловалась   тётя  Аня  Тарасова  за  моей  спиной    тете  Любочке  .   –  «Шо  вы  такое  говорите?»-  громогласно   возмущалась  та:  «Девчонка   учится,  работает,   глупостями  не  занимается.  С  чего   бы  ей  пропадать!?   Ну- кА,   Света,  по-быстрому   «чепурысь»(причешись,  накрасься)  та  пишлы.  Ал.  Аф.   сегодня   флотский  борщ  сварил.  Вкусный -  нема  сылы!»
 Если  я  долго    не  звонила,  тетя  Люба   «совершенно  случайно   забегала  на  минутку,  бо  некогда»  и  с  порога  спрашивала:  «Ну  шо , Света,  сидим  на  мели?»  (из  морского  лексикона - быть  без  денег)    и  ставила  на  стол   баночку с  домашним   соленьем.    Под  ней  я потом  обнаруживала   «три»  или  «пять»  рублей.
Весной   вернулся  из  армии  Женя  и  как-то  быстро женился   на  тихой,  скромной  Ниночке.   
  А  в  июне,  сдав  сессию,  я поехала  в  родной  «Ястребок»,  впервые  в  качестве  вожатой  ( то   же,  что  «монитрис»   во  французском   детском   лагере –«колони») . Вот  там   мне  судьба  сделала   подарок – я  нашла  свою  главную  подругу  жизни -  Лену  Сафонову.  И  пусть  кто  угодно  говорит, что  женской  дружбы  не  бывает  -  это  у  них  не  бывает.  А  у  меня  она  случилась ! Судьба, наверное,   возместила  мне  отсутствие  родной  сестры - любимой,  всёпонимающей,  обожаемой.


                ГЛАВА  8


……И  в  тяжкий  час   бедой  прижата
Девчонкой  глупой  и  смешной
Я  там  работала  вожатой -
- командовала  малышнёй…….
В  «Ястребке»  сразу  после  разговора  с  директором,  я  с  чемоданом  отправилась  в  «вожатскую»  комнату  и    зайдя,  увидела  худенькую  кудрявую  девушку. Она,  положив  одеяло   на  столе,  гладила  синюю   блузку:  «Ты   Света?  Заходи, не  бойся!  Если   кто  обидит, скажи  мне!  Вот  твоя  кровать.  А  теперь   пошли  к  Купеску,  он   скажет  в  каком ты  будешь   отряде.»
 Вот  так  за  ней  и  иду   уже  40  лет.  Меня  восхитило  в  ней  все:   внимательные , серьезные   глаза,   низкий ,  мягкий  голос,  всегда   отутюженная  пионерская  форма  на  гибкой  фигурке,  ее  решительность,  раскованность,  смешливость,  искренность,  обилие  подруг  и  даже  начавшийся  тем  летом  ее   роман  с  нашим  старшим  вожатым  Павликом  Купеском,  к  которому  я  ее  тайно  ревновала. 
Отряд  Сафоновой  всегда  и  везде   был  первым.  Самых  трудных  подростков   отдавали  ей  на  перевоспитание.   
У  нее  тогда   был   хороший   муж  Витя     и  двухлетняя  дочка  Таня  -  черноглазая,  похожая  на  пупса  девочка .    Витя  привозил ее    по    воскресеньям  в  лагерь  и,   пока  взрослые  выясняли  отношения,    дети  из  всех  отрядов      тискали  и  возились  с  ней. 
  Определили меня  вожатой  к  опытной,  пожилой  учительнице   Ольге   Йосифовне   в  самый  младший  отряд   «октябрят» -     такая   существовала   в  СССР    странная    организация   у  самых  маленьких  школьников. 
Они   носили  на  рубашке    значок - звёздочку  с маленьким   портретом  Ленина  в  средине  и  должны   были  стараться  во  всем  походить  на  любимого  вождя.   
В  9 -  10 лет   ребята  «вступали»  в «пионерскую  организацию».  Пионеры -  это     уже  на  ступеньку  выше  и солидней . В  день   приема     на торжественной  линейке  они   перед  всей  школой  «давали  торжественное  обещание : « ...  клянёмся   жить,  учиться  и  бороться ,  как  завещал  великий   Ленин, как  учит  Коммунистическая  партия  Советского  Союза……» Под      барабанный  бой  лучшие  из  лучших  «комсомольцы»  (старшие   школьники)  завязывали  у  каждого  на  шее    пионерский   галстук  - косынку  из  красного  шелка – необходимый  элемент    одежды    в  школе  и  в  летних   лагерях . 
Затем  в  напряженной     тишине  старший   вожатый  громко и   торжественно   произносил   :  «Пионеры,  в  борьбе  за  дело  коммунистической  партии,   будьте  готовы!»  И     взволнованные   «новоиспеченные»   пионеры,   высоко  поднимали  перед  собой  чуть  согнутую   руку  в  салюте и  охрипшими  от   волнения  голосами  отвечали  пионерский  девиз:  «Всегда   готовы!».   
В этом  «пионерском»  состоянии   дети  тоже  должны  были  походить  во  всем  на  любимого  Ленина , как  и  «октябрята» -  хорошо   учиться,  помогать  старшим,  не  обижать  младших  и  любить  свою  Родину – самую  лучшую  страну  в  мире  и  понемногу  расширять  поле  своей  деятельности  -  регулярно  собирать   макулатуру,  помогая  стране     с  бумагой  и   собирать  старый  металлический  хлам,   помогая  стране  с  металлом . 
Вот  в  сущности  и  всё –никто  из  взрослых  не  мог  толком  объяснить  любопытным  пионерам -  чем  же они  отличаются  от  обычных   школьников .
И  уже  в  14  лет пионер  с радостью  прячет  подальше  надоевший  пионерский  галстук,  и  «вступает  в  комсомол» (  КОМмунистический  СОюз  МОЛодежи)  ,  цепляя  на  рубашку   новый   элемент  одежды -  комсомольский  значок,  продолжая  по  мере  возможностей  хорошо  учиться,  «горячо  любить  свою  родину,   не  обижать   младших….»..   Вот  такая  странная   система  воспитания    подрастающего  поколения  существовала   в  СССР  почти  лет  70 !.
Но   мы  все  к  ней  привыкли   и,  делая   праздник   из  каждого  приема    в «октябрята»,   в «пионеры»,  в «комсомол»   не  задумывались  никогда  -  А  зачем   все  это?   

               
                ***


В    родном  лагере  я  была  как  рыба  в  воде,  набиралась  опыта  для   выбранной  профессии  и  работалось  мне  легко  и  радостно.   Там  давно  привыкли  к  моей  рассеянности  и  легкомыслию,  как  привыкают  в  семье  к  бестолковой,  смешной  сестрёнке.   Если  находили  в  конце  стадиона  «ничейную»  босоножку -  знали,   что  потеряла   её   скорей  всего   вожатая   Света  с  малышового  отряда.  Если  прачка  Нюся   вдруг  обнаруживала   в  выстиранном  только  что  пододеяльнике    чьи – то  ручные  часики  -  она  знала  кому  их  отдать  - ( я уже  и  не   надеялась   их  найти). 
Но  если  нужно  было  срочно  заменить  кого – то  в  выходные,   поиграть  с  детьми  на  пляже  или    на  «массовке»,  обращались  тоже  ко  мне.
Директором  лагеря  тем  летом  был  Гущин   В.Н.  Его  худющая   фигура  в  простых  ( всегда  чистых)  брюках  и  рубашке   постоянно   мелькала   в  разных  концах   лагеря  и  даже   иногда    в  нескольких  одновременно – вот  только  что  я  была   у него в  кабинете,  где  он  давал  мне  рулон  ватмана   для  газеты, а  подходя  к   своему  корпусу,   уже  вижу    его,  помогающий  разгружать   хлебный   фургон   с  женщинами  из  кухни.   
Наш   удивительный    директор  всегда   следил,  как  едят   дети  в  столовой , как   делают  утром   зарядку,  как  купаются  в  Донце,  сидел  в  жюри  на    всех  конкурсах  и  соревнованиях  и  был  желанным  гостем  на  вожатских   вечеринках  (хотя  совсем не пил - у  него  была  язва  желудка).   


Ну,  а  в  конце   смены,   в   последнюю  лагерную  ночь   (святое  дело!) -  всеобщее  измазывание  друг  друга   зубной  пастой.  Для  этого  случая  сохранялись  под   матрасами  тюбики  с  остатками  пасты.  Операция  «Паста»  продумывалась  девчонками  и  мальчишками  до  мелочей.   Попозже  старались  лечь  спать,  назначался  дежурный – постовой,  который  должен   разбудить  народ    в  4 -  5  часов,  когда  уже  весь  лагерь  наконец  засыпал  и   можно  было  приступать  к  операции  -  абсолютно  бесшумно  пробраться  в  спальню  «противника»  и …   Очень  важно  было  кому – то  из  «противников»    успеть  первыми.  А  уж  какой  стоял  ликующий   визг  во  всех  отрядах,  когда     мальчишки  утром   обнаруживали  себя,  разрисованными   пастой  как  папуасы,  или  девчонки,  рыдая   соскребали   слои  пасты,  щедро  намазанной    мальчишками  на  их  нежные  лица   и  волосы. 


                ***

 -    В  один  из  выходных  дней  приехал  в  Ястребок    мой   дядя  Витя  и  повёз  меня  на  своём  «Москвиче»  домой  в  Донецк – в  понедельник  я  сдавала  последний  в  летней  сессии  экзамен  в  своём  институте  и  во   вторник  должна  была  вернуться   в  лагерь.  В  машине  с  нами  ехала  красивая,  хорошо  одетая  женщина,  знакомая  Вити – Нина  Михайловна.   Она  проведывала  своего сына  в  одном  из  п\лагерей.  Я  всю  дорогу  с  ней  мило  болтала,  что – то  рассказывала…На  полдороге  мы  остановились  в  лесу  у  какого – то  озера. Разложили  на  коврике    еду,  с  аппетитом  поели,  и  Нина  Михайловна    стала  убеждать  меня,   что  самое  время  искупаться  - на  том  берегу  желтел  песочком  пляж.  Я  ещё  не  понимая,   почему  от  меня  хотят  избавиться,  объяснила,  что  у  меня  нет  купальника -   Нина  Михайловна    предложила  свой.  Пришлось  мне  идти  в  обход  озера.    Нину  Михайловну    и  Витю   не  было  видно  с  берега  и,  поплескавшись   у  берега   с  полчаса,  я    потопала  на  другой  берег  к  нашей  машине.
В  Донецк    мы  вернулись  поздно  вечером.  Уставшая  и  довольная  поездкой,  я  поднималась  с  Витей  по  лестнице   к  ним  на  5 – ый  этаж,  представляя,  как  буду  рассказывать  сейчас  тёте  Энне  про  лагерь,  про  купание  на  озере….Вдруг  Витя  остановился  и  как  -  то  смущаясь и  не  глядя  мне  в  глаза,   попросил: « Светка,   ты    про  остановку  в  лесу  Энке  не  рассказывай,  ладно?».  Ну,   до  чего  же  глупая  я  девица  была!  Ведь  по  фантастической  своей  наивности  запросто  могла  дядю  своего  «заложить!»      
                ГЛАВА  9

 

В   сентябре   Александр  Афанасьевич  устроил  меня  работать  воспитателем    в  среднюю   школу,    где    он   учил    мальчишек  старших  классов   столярному  мастерству. 
В  августе  тетя  Люба  похлопотала  и  «выбила»   мне  100 рублей  от  профсоюза  медработников  в  своем  Облисполкоме.  Тетя    Катюша  выслала   ко  дню  рождения    посылку  с  подарками.  А  тетя  Энна    пошила  мне  невозможно  красивое  платье  для  школы - черный  вельвет  с  белым   кружевным  воротничком  и  я,   полная   грандиозных  планов  и  надежд,   пришла  работать  в  школу  № 18    в  третий    класс  в  «продленку»- ( с 12ч  до  17 ч).
 Сразу  после  уроков  я  получала  от     учительницы   указания,   на  что  нужно  обратить  внимание  во  время  выполнения   домашнего   задания .  Потом  строила   ребят   парами   и     вела   их   в  столовую  мыть  руки  и  обедать  .  Затем  целых    2 часа      играла  с ними  во  дворе , а  в  3часа    они  умывались,  успокаивались,  рассаживались  за  парты  и  с  моей  помощью  выполняли  домашнее  задание. 
Я  ещё  по  инерции,  не  растеряв  вожатского  энтузиазма  и  энергии,  стояла   на  воротах  на  футболе,  горячо   обсуждала  разные  их  проблемы,  ходила  на  экскурсии,  пела  с  ними  на  переменах  песни    «из  пионерской   жизни» и  совсем  мало  уделяла  внимания  дисциплине  в  классе,  когда  выполнялись  домашние   задания. 
Строгая  завуч  с  тугим  узелком  волос  на  затылке  вела  со  мной  беседы  в  присутствии  директрисы,  объясняя,  что  главное  в школе -  это   дисциплина,  что  я  должна  мобилизоваться,  добиться  дисциплины  и  тишины…
 А  мне  так  жалко  было  своих  третьеклассников,  которые  уже  отсидели  5 часов  со  строгой  учительницей  в  душном  классе.  Я  полюбила  их  сразу  всех  вместе  с  их  родителями  и с    учительницей  Валентиной   Петровной. 
Суховатая, аккуратная,  никогда  не   повышающая   спокойного  голоса      Валентина  Пет. терпеливо  и  настойчиво  старалась  «делать  из  меня   педагога»   -  подсказывала,  помогала,  ругала,  хвалила , учила…
-«Света,  не  играй  с  ними  в  футбол.  Ты  для  них  не  приятель - товарищ.  Они  должны  уважать  и  побаиваться  тебя.  Ты  -  учитель ! Почему  они  поломали  строй  и  шумно  шли  из  столовой?  Верни,  заставь  построиться.  Зачем  Киряева  посадила  с  Шевчуком?»  Мои  оправдания,  что  это  два  друга  еще  из  яслей,  а  по  дороге  из  столовой  я  рассказывала  им  про  Чапаева,  а  на  футболе  я  заменяла  Славика,  который  поранил   коленку,    разбивались  о  «железные»  доводы  Валентина  Пет.:  «Света,  если  ты  не  добьешься  дисциплины – ты  не  сможешь  работать  в  школе,   хотя  у  тебя  есть  для  этого  всё  остальное» .
И  она  была  права!    Очень  медленно, «набивая  себе   шишки»,  с  мукой,  «самобичеванием»  и  слезами  я  одолевала  на  практике   эту  труднейшую  науку  ума   и  души -  педагогику. Ну  нет  у  меня  «металла  в  голосе»,  который   подчиняет  и  держит  в  страхе  и  уважении    весь  класс. Я  так  и  не  смогла  его  по – настоящему  выработать  в  себе  за  30  лет  работы  в  школе.
 Если    моей  коллеге  в  соседнем  классе  нужно  было  только  грозно  посмотреть  на  притихший  класс  и  «с металлом  в голосе»  приказать  решать  трудную  задачку  самостоятельно,  то  мои   дети  начнут  ее  решать,  если  я  нарисую,   распределю  по  ролям,  вызову  кого-то  послабее  к  доске,  чтобы  сообща  ему  помогать  и  ни  на  секунду  не  упущу  из  поля  зрения   Устинова  и  Жука  с  задней  парты.   Я  еще  долго  играла  с  детьми  в  «салки»  и    «Кокушко»  во  дворе,   но  на  футболе  была  только  зрителем,   научилась  добиваться  тишины  во  время  выполнения  задания,  с  удовольствием  сидела  часто  с  утра  у  них  на уроках  - конспектировала,  запоминала,  «мотала  на ус».
Через    год  мы  с  Валентиной  Петровной   выпустили  своих  детей  в  4-ый (старший)  класс  и  я  попала  тоже  в  «продленку»  в  1  класс  к  другой , еще  более  строгой  и  опытной  учительнице   Светлане   Александровне. Она  тоже  прощала  мне    несерьезность, рассеянность,  несобранность,  ценя  очевидно  во  мне  бесхитростный,  веселый   нрав,  наивность,  привязанность  к  детям,  безотказность  и  открытость   и  тоже   продолжала  «делать» из  меня  учителя  «с  металлом  в  голосе».
  В  школьной  столовой     после  обеда  мне  всегда  оставляли  полулитровую  баночку  с  супом  или  борщом ( мой  ужин   дома)   и,  если  я   занятая   детьми,    забывала  её  забрать,  кто- то из  поваров  приносил  в класс  и  ставил  ее   на   подоконник,  рядом  с  моим  портфелем.   
Учителя – коллеги  младших   классов   по-доброму  опекали  меня,   дети    радостно  галдели,  когда  я  входила  в   класс   после  уроков ,  чтобы  вести  их  на  обед,  родители    приветливо  разговаривали,  просили  быть  построже,   а  некоторые  даже  пытались  познакомить  меня  со  старшими  неженатыми  сыновьями  и  племянниками. 
Ругали   меня  и   были  недовольны    только  мои  главные  начальники  - директор  и  завуч.   Им  не  нравился  шум  в  столовой,  не  идеальная,  как  в  соседнем  классе  у  Ирины  Михайловны  тишина  во  время  выполнения    домашнего  задания,  «некрасивый   строй»….А  когда  они  прочли  в  моих    воспитательных  планах  про  «непедагогическую»   игру  во  время  прогулки  «Казаки –разбойники» -  возмущению  их  не  было  конца.    Даже   на  педсовете       меня  не  раз  «песочили»  за  несерьезный  характер,  за  «сжато»  написанные  ежедневные   планы,  где  не  были  полно  освещены     патриотическая ,  учебная  и  воспитательная  задачи  и  подробно  не  разработан  план  работы  с  отстающими  ( по  минутам),  за  мое  неумение  управлять  дисциплиной  и  «делать  выводы»…….Как-то  не  вписывалась  я  в    представление  о   серьезном   советском  педагоге   для  этих  двух    строгих   школьных  начальниц. 
Приученная  не   спорить  с  начальством   и  привыкшая  к  самоедству,  я  в  полном  отчаянии   сидела  перед   ними  с  поникшей  головой,   изо  всех  сил   стараясь  не  зареветь.    Теперь,    проработав  с  детьми  не   один  десяток  лет,   я  часто   размышляю   - может  и  не  стоило   мне  всю   жизнь  так   себя  «бичевать»?!   Так   страдать  от   чувства  вины,  собственной  неполноценности,  плакать   ночами  в  подушку  от  безнадеги,  унижения,  беспомощности… ведь  научилась  я  вести    урок  в  тишине, добиваться    полного  внимания  класса  при  моем   объяснении,     быстро   строить  их  парами,  писать   поурочные  планы  с  «целями  и  задачами»,  многочисленные   «отчеты»   «сводки»  и  записи  в  классном  журнале , доклады  на  политзанятиях  …и  т.д. и  т.п……
Но!...Мои  доклады   на  политзанятиях   «не  освещали  важные  постановления  партии  и  правительства»,  а  скорее   походили  на  сводку  интересных  новостей   из  криминала,  путешествий   и    удивительных  происшествий .
 В  классном  журнале  и  в   тетрадях  детей  находили  пропущенные мной  ошибки, построенные  парами   ученики,   шли   шумно  и  не радовали   глаз   начальства,   тишина  в классе  часто  нарушалась  импровизированным  пояснением  или  спором  и запланированное  я  не  всегда   успевала  сделать  на   уроке,   забывая   иногда  ( к  тихой   радости  детей)  дать   им     домашнее  задание  или  поставить оценки в  журнал.. 
Но  больше  всего   меня  огорчало  то,  что  на  итоговых  контрольных   работах   в  моем  классе  было  всегда  больше  «двоек» .  В 1-А  классе  их  всего  одна - две,  в  1-Б  их  две-четыре,  а  в  моём  1-В   их  пять-шесть! Ну  как  тут  не  заплачешь!  Ведь   я  после  уроков   занималась,  карточки    придумала,  таблицы   делала,  «слабых»   на  первые  парты   посадила,   на  уроках  их   не  упускала  из  виду….
Сейчас   перебирая  в  памяти   всю  мою  «педагогическую  деятельность»,  я   прихожу   к  выводу,   что  не  так  уж   плохо   всё  было!  Были  радостные,  влюбленные  глаза   детей,  были  маленькие  победы   и  удачи,  были  интересные   уроки , на  которых    нарушалась  тишина   горячим   спором  ,  обсуждением   и  нахождением  истины,  были  победы   на   конкурсах  самодеятельности,  веселые   праздники, долгожданные  «тройки»   и  «четверки»  у  отстающих, благодарные  слова  родителей,  цветы,  счастье…
Просто  тип  моего   характера,  с  которым  я  родилась,  мешал   мне   подстроиться  под    систему   советского  образования    с  жёсткой   дисциплиной,  бесконечным    заполнением   множества    бумаг,    строгим   соблюдением  порядка,  контролем,  многочисленными  правилами   и  требованиями. 
Возможно,  больше  пользы   я  принесла  бы  в  детском  доме,  скрашивая   обездоленным  детям  их  сиротство. Я  бы  их  периодически  «усыновляла»  и   чаще   бы  радовалась  удачам   в  своей   работе  -  кто  знает?!  Но жизнь   не  дала  мне  этого   шанса.