Всё окей, жизнь-малина

Хозяин в честь завершения главного цикла строительства организовал мастеровым трапезу. Привез две бутылки водки, пива, отличной закуски, а сам поехал в банк за деньгами, чтоб дать им окончательный расчет. Велел не ждать, начинать без него.
- Хороший мужик, жулик, а честь имеет. С таким можно строить свет-лый капитализм. Молодец, сумел сколотить капитал, теперь превращает в недвижимость, от которой также будет иметь доход. - одобрил такой широкий жест заказчика за шикарный обед Игорь Дулин, крупный парень 27-и лет. Их трое строителей: такой же здоровяк - Лёва Букин и третий -старшой, предпенсионного возраста Козин Михаил Павлович.
Они построили двухэтажный дворец или офис на 1000 с лишним мет-ров квадратных полезной площади и поставили верх. На первом этаже 2 отдельных зала и 4 комнаты. На втором - 4 отдельных квартиры. Что хозяин планировал разместить в доме, с мастеровыми не делился. Зато Игорь часто рассуждал:
- Можно устроить и магазин, и фотоателье, бильярдную, пивную. Я бы, например организовал молодежное кафе с отдельными кабинетами. Нанял пары три девиц с почасовой оплатой. Сам конечно пользовался бы на халтуру. Дивиденды плыли бы в карман рекой. Жизнь-малина! Лёва хихикал, знал, что Игорь фантазирует. Заводит Михаила Павловича. Ему интересно, как он отзывается на эти шутки. И тот тут же возмущается:
- Не дай Бог свинье рог - забодается. Уже скоро по тридцать, докобелюетесь и в жены достанутся такие же куряки и выпивохи забулдыжные. Тогда, то и дело будете жениться и разводиться. Познаете «жизнь-малину» в розовом цвете.
- Не паникуй, Павлович, вся жизнь впереди, облагоразумимся. Великий поэт завещал: «Пейте, пойте в юности...»
- Вот, вот усвоили от него только и это в поэзии. Менял женщин, как перчатки. Известно, как кончил. Жил бы порядочней, много еще мог спеть людям. То-то и вам светит непутевым.
Михаил Павлович любил этих ребят. Уже лет пять работал с ними. Хотел их научить тонкому мастерству каменщика, но они никак не проявляли рвения. Только и научились тяп-ляп забутовку и внутренние стены шлепать. Вот подсобники получились из них отличные. Он их называл качками, когда они одной рукой ведро с раствором килограммов по 25 поднимали на двух-метровые подмости, говорил:
- Сила есть и ничего другого не надо. - или когда они утром садились к нему в «Москвич» ехать на работу с глубокого похмелья, предупреждал: не дышите в мою сторону, сатанюки, хочется сразу за огурец хвататься. Они посмеивались, принимали это за поощрение. Просили остановиться у магазина, взять пива, поправить здоровье. В такие дни работали вяло.
Михаил Павлович величал их алкашурами или сокращенно - аликами. Сам в спиртном не находил удовольствия, поэтому эти их увлечения не понимал и не одобрял.
Он был мастером высокого класса. Вскоре после службы в армии колхоз направил его на годичные курсы мастеров-десятников. После, в шутку, в нашем крае называли это заведение «Петровской академией». Некоторые способные выпускники таких «академий» были руководителями строительных организаций. Михаил Павлович с семилетним образованием все предме-ты усвоил хорошо. Руководство предлагало должность мастера, прораба, но он категорически отказывался. Считал, что эта работа собачья: рабочие скандалят - мало начисляешь зарплаты, начальство грызет - много. Живет такой трудяга, как между двух врагов. Так до самой перестройки и работал бригадиром. А после развала СССР пошел по шабашкам.
Михаил Павлович лежал на нижней полке вагончика, наблюдал, как Лёва хлопотал над столом: резал хлеб, колбасу, огурцы, селедку. А Игорь катал в ладонях бутылку водки, явно горел нетерпением начинать.
- Неужели, вот это вы выжрете две бутылки зелья?
- Ну, уважаемый, за кого вы нас принимаете?
Конечно же этого будет мало, давайте приступать к делу. Сказал же босс, не ждать его, чего ж томиться, исходить слюной? - решительно потребовал Игорь. Старший сжалился и процесс пошел. Ребята работать здоровы и выпить не дураки. Только успели опрокинуть по второй, как подошла машина такой же марки, но из-за руля вышел другой человек. Солидный, шикарно одет, не похож на работягу. Постоял, обозревая здание и важной, уверенной походкой направился к вагончику.
- Это что еще за гусь? - задался вопросом Игорь.
- Я его видал раза два, останавливался здесь, вылупался на нашу стройку, видимо приглянулась, - тихо ответил Лёва.
Мужчина подошел, остановился в проеме двери, обозрел компанию и высокомерно заговорил:
- Здравствуйте, господа шабашники. Бухаете, небось пропиваете что-нибудь хозяйское? И засмеялся, видимо, сообразил, что сморозил глупость.
- Здравствуйте. Не пропиваем, нам не пристало. Не колхозное нынче добро, когда некоторые пропивали, проматывали, прибирали к рукам. Не те мы люди, не господа и не шабашники, а свободные каменщики, - шутейским тоном вступил в разговор Михаил Павлович, почувствовав в нем богатого заказчика.
- Масоны что ли или молокане?
- Приблизительно они. Теперь почти все меняют кожу, впадают в ка-кую-нибудь дурость. Проходите, присаживайтесь, отведайте, чем богаты.
- Спасибо, я с вашего позволения пойду посмотрю на ваше произведение.
- Пожалуйста, не возбраняется, денег не берем. И нежданный гость удалился на объект. Сначала ходил, мерил шагами первый этаж, потом отправился наверх.
- Интереснейший субъект, не знаешь, Павлович, кто сей муж? - спросил Игорь.
- Похож на бывшего коммуняку, дезертировавшего из КПСС.
- Ладно, черт с ним. Давай, Лёва еще по стопе дёрнем. Видно сей тузок хочет себе построить такую саклю. Глядите, как задумался, морокует, как объегорить нашего брата. Кажется, сейчас будет фаловать.
С таким, Павлович, надо держать ухо востро. А то ведь разговаривает, как с дураками.
- Условимся на предоплату, начнет мудрить, поднимемся и уедем. Вернувшись в вагон, незнакомец присел к столу, повел речь:
- Ну что, масоны, кажется, работаете вы ничего! Плевое дело. Вы хотите купить этот дом? - съехидничал подхмелевший Игорь.
- Купить бы не мешало, но купило притупило, построить хочу, думаю, дешевле обойдется. Возьметесь?
- Зачем же тогда такой большой, коль «купило» не позволяет? Семеро по лавкам? Всем квартиры? Ужас! - Гость уставился на Игоря. Взгляд так и кричал: а тебе, сопляк, какое дело? И он обратился к Михаилу Павловичу:
- Вы должно быть, старший, как думаете, договоримся?
- Нет. Дня три отдохнут ребята, расслабятся, а то за этой работой рассохлись без спиртного.
- Истину глаголишь, Павлович, - отозвался Игорь.
- А за это время один заказчик доделает фундамент. Недели за три по-ставим ему стены. Обещали уже.
- Хорошо, я как раз вырою котлован под дом.
- А потом у нас на очереди в храме кладка стен внутри. Там строители отказались, батюшка мало стал платить. То и дело приезжают и звонят сам священник и прораб. Как тут откажешь? Дело христианское.
- О, нашли заказчика, не связывайтесь с попом. Одурит. Не зря первостроители ушли.
- А мы не для попа. Для народа, для прихожан. И нам, гляди, грехи зачтутся.
- Сейчас многие подались в храмы. Даже наши правители и их окружение: бывшие коммунисты - богохульники - перевертыши бьют поклоны, отмаливают грехи. Живут в раю и очень даже желают опять попасть туда.
- Лицемерят, прикидываются, чтоб верующие проголосовали за них во власть, - вспылил гость, - А ну-ка, парень, налей по лафитничку для знакомства. У меня в машине есть бутылка, халтурить не люблю. Принесу. Меня зовут Николаем Владимировичем. Я - начальник ЖКУ. Разве не знаете?
- Вот это по нашему! - восторжествовал Игорь. - Не знаем. Мы же хуторские. В райцентре шабашничаем, предпринимательствуем, так сказать. Иногда и ночуем тут. Лёва налил три стаканчика, гость чокнулся с ребятами. В сторону Михаила Павловича кивнул головой, сочувствуя, что тот водитель, пожелал успехов.
- Думаю, вы мне не откажите. В обиде не будете, - и умело, красочно отправил содержимое стакана по назначению. Занюхал хлебом, продолжил - А кто хозяин этого дома?
- Какой-то залетный гусь из Карабаха или Еревана, некий Мерзоян, спекулянт - ответил Игорь, заговариваясь, - там они уже не могут дурить друг друга, считают за подлость, прут в Россию как мухи на гачень. Русского Ивана можно. Не лезут же в колхоз на трактор.
- Сколько же вы заработали, на этом строительстве. Как оплачивал?
- Да мы уже сейчас не скажем точно. Отдает частями. Тянет, как дохлого за хвост, - ответил Павлович, - за крышу никак не отдаст, хоть начинай раскрывать. Поехал в банк за деньгами, а может, врет. Впредь надо будет договариваться на предоплату поэтапно. Посчитаем стоимость фундамента, стен - денежки гони вперед, как диктовал продавец Бендеру: утром деньги - вечером стулья.
- И то верно. Давай, Михаил Павлович, твой адрес и телефон, буду справляться, наведываться, а с попом связываться - гиблое дело. Записал данные, пошел, принес бутылку коньяка. Игорь взвыл от восторга:
- Владимир Николаевич, давай на посошок.
- Наоборот, Николай Владимирович, как откажешь таким ребятам, хоть и на планерку надо. Хлопот невпроворот.
Кинули они на прощанье по рюмахе и ребята его провожали уже как друга.
- Михаил Павлович, а чего это он нас называл какими-то масонами, что это еще за чудики? Благородные выпивохи что ли?
- Не стыдно, Лёва, десятилетки кончили, а спрашиваешь? Философские политиканы, мистические мудрецы с прибамбасами. Все ума вставляли, совершенствовались, в основном - евреи. Помнишь процедуру, как они прини-мали в свою ложу Пьера Безухова? Читал «Войну и мир»?
- Да кто там в школе читает такие толстые книги? А что это ты морочил ему голову про работу в храме? Правда что ли священник предлагал дело? Я бы, к примеру, не пошел туда. Один друг там подсобничал, так батюшка оставил с носом. Ему подсказали: с попа сдачи не бывает.
- Грамотные вы, взрослые ребята, а ума, как у канарейки. Я действительно морочил голову, набивал цену. Времена такие: человек человеку - волк. Не надуришь, не проживешь. И священники тоже люди, хочется жить хорошо.
- Точно, еще какие люди. Современные.
Умер лет пять назад отец у нашего друга, мы с Игорем помогали в организации похорон. Мать говорит сыну: «надо освятить отца». А мы: «Зачем? слупит рублей 300. Надо привозить его, отвозить, еще платить за машину. А она: «Ну как же, он крещеный». Настояла на своем. Отпевал не больше получаса, побубнил, помахал кадилом, по-стахановски, спешил к другому покойнику, свечи не успели догореть. Наложили ему сумку продуктов: курицу, водки и потребовал 500 рублей. Есть ли у него мера человечности? Женщины доярками, в поле и на других работах за такие деньги месяц ишачат. Игорь поддакивал, блаженно улыбаясь. Поглядывал то на содержимое в бутылках, то на старшого, устроившегося опять на лежанке. Взгляд выражал достоинство и мужество. Смотри, мол, старина, у нас есть, а сохраняем выдержку, степенность и еще трезво рассуждаем.
А Павлович размышлял: хорошие ребята, не сгубили бы себя этим легкомыслием, не дошли до ручки. Сроднился с ними. Не дай бог, постигнет какое несчастье, переживать буду, как о сыновьях. Поженились бы скорей - образумились. А я уже устал. Работа не из легких, то холод, то жара. Уйду на пенсию, буду отдыхать. Придется ли? Сколько там положат нынешние хозяева страны? От скуки или для прибавки сложу кому-нибудь сарай или забор, и опять в отпуск. Милое дело.
А Лёва все рассуждал о религии.
- У меня матушка страстная богомолка: купила церковный календарь с цветным изображением главных наших священников-отцов: Алексия и Феофана, а слева направо будто возглавляет это произведение, молодой мэр краевого центра. Выглядел рядом с почтенными старцами, как мальчишка. Повесила мама сей календарь на стену, напротив своей кровати, утром и вечером молится на него, как на икону. Газет она не читает. Телевизор смотрит, когда идет передача «Слово пастыря». А ведь не секрет, что между этим мэром и губернатором уже два года идет открытая, непримиримая вражда. Какая-то черная возня. Бог знает, что они там конкретно не поделили? Власть ли, деньги, женщин?
            Конечно, это не наше дело. «Вскрытие покажет»? Меняют партии, как цыган лошадей, бегут в ту, где пожирней кормушка. У губернатора не знаю, а у мэра хвост завяз в грязи. Прокуратура, скорее, с наколки главы края, прищемила хвост градоначальнику и, видимо, больно, так что он подался в бега. Говорю, мам, что же ты молишься этой компании? Самый молодой из них был в международном розыске, говорят, поймали на австрийской границе, уже сидит в каталаге. А она в скандал: что ты мелешь, дуралей, кто-нибудь по пьянке наболтал, а ты повторяешь глупости, святые люди. Еще доживешь, попомни мое слово: уйдут в мир иной, их мощи будут возить по России, целовать будешь. Я отступился, чтоб не обижать ее религиозные чувства. Говорю: может и будут возить и целовать, только вот так и напрашивается поговорка: «С кем поведешься, от того и наберешься». До суда то хаить человека нельзя. Возможно, суда то и не будет, разберутся как следует, объявят: ошибочка, мол, вышла, охулили. Очень был хороший человек и мэр. Сколько людям сделал добра: по всему краю дарил народу семена: укропа, петрушки, моркови, свеклы. И маманя где-то разузнала, что мэра все-таки бес попутал. Убедилась - без беса не обошлось. Хотела отрезать его от святых отцов, передумала, розовой бумагой заклеила лик мэра, как когда-то в учебниках - врагов народа и благословясь, продолжает молиться.
- Это что? Это ерунда, - очнулся от блаженства Игорь - мне на родине рассказывали вот какую комедию: В разгар перестройки, когда наши демократы, подражая президенту, огульно подались в религию и народ - следом, просить спасения у бога. В это-то время в селе появился молодой священник, фамилию забыл, то ли Подберезкин, то ли Подосинкин как выпью, так память пропадает, надо бросать пить. Звать Игорем, как и меня, это точно знаю. Способный организатор. Привез проект на строительство церкви. Народ воспрянул, особенно пожилые богобоязненные женщины. Взялись за работу, как на Ленинских субботниках. Жертвовали деньги, кто сколько мог ради святого дела. Зам.губернатора положил на алтарь 70 миллионов, ну этих что ли, недоминированных рублей. Там его родина. Похоронены родители. Людьми была выбрана бухгалтер из колхозных верующих учетчиков. Велся учет: приход, расход на покупку материалов, на зарплату. Финансы хранились у батюшки. Сельские безработные, не избалованные большими деньгами строители, за полтора года, с помощью народа, завершили стройку. Старуш-ки несли иконы, некоторые старинные 18-19 веков еще от прабабушек. Нарядили иконостас. Освятили все чин-чинарем, изгнали нечистого. Начались службы. Народ активно посещал обедни. Благоговейно молился Богу и свя-тым. А бухгалтершу глодало беспокойство: половина пожертвованных губернаторских денег не выведены в расход, а ей ведь, может, придется держать ответ. А еще вскоре старушки увидели, что их старинные образа сняты с иконостаса, а вместо них повешены - бумажные. А спросить у отца Игоря стеснялись, как бы не обиделся, что его подозревают в нечистом. А ведь они уже в глубинке знали, что такие иконы имеют большую цену и дельцы бессовестно спекулируют ими. Шептались, шептались прихожанки и все-таки осмелились, спросили:
- Батюшка, а где же наши иконы? И батюшка сдержанно, спокойно ответил:
- Не беспокойтесь, они в надежном месте.
А через неделю отец Игорь погрузил свои манатки и уехал. Его направили в другой регион в райцентр, как умного организатора строить большой храм, где и проявил также отличные способности. Тут уж, при его агитации, вносили мзду на доброе дело не только прихожане, но и колхозы, предприятия, бизнесмены, за что он через печать выносил благодарность.
Не удалось ему довести до конца строительство. Перевели на повышение. Теперь он уже протоиерей. Редактирует какую-то православную газету, то ли «Благая честь», то ли «Благая весть». Вот такая занятная история вышла. Так и хочется выпить.
- Ну что ж тут сказать -  всякому свое. Грешны и священники и епископы, - не спеша заговорил Михаил Павлович – нынче мы уже ничему не удивляемся, не восхищаемся, не восторгаемся. Не вызывает в нас радости, сработанный нами, вот этот дом – красавец, потому, что за его забором не наше счастье. Там будут бегать барчуки, будущие эксплуататоры моих внуков, ваших детей, если вы их, конечно, наживете. У барчуков будут няни, домработницы, гувернантки, комнатные собачки, университеты и власть. Вот такая скука, правда? Я не лукавлю, что с большим удовольствием строил грубые колхозные животноводческие фермы. Теперь они во многих хозяйствах заброшены, разрушены. Да и села гибнут от безработицы, безлюдья. Нынче алчность обуздала, подмяла под себя человеческую культуру в прямом и переносном смысле. С телеэкранов вал преступности, разбоя, мошенничества, разврата. Вот, мол, любуйтесь, учитесь, как надо жить. Молодежь и приучается к дикой, стадной жизни. Раз так показывают, значит так и поло-жено. А правители будто и не видят этого, не одергивают тех, кто творит сей разврат. Шуты с экрана смешат нас, порой пошлыми прибаутками, а нам от этой действительности не смешно, а больно. Герой книги, кино, сейчас бандит, делец, а не земледелец-кормилец, не строитель и сталевар. Шахтеров показывают, когда из под завалов выносят трупами. Забыли баре трудовом человеке. Почему-то на этом фоне мне вспоминаются слова пародии на ста-ринную лирическую песню: «Не плачь, мой милый, что штаны твои порватые, быть может завтра и порвутся у меня».
Ладно, долой мерзкую лирику, пора к нашим баранам. Кажется, товарищ - господин из ЖКУ упал нам на хвост, и теперь не отступится. Отказываться не приходится. Мы рабы рубля, а он - длинного. Нужно нам еще одного человечка в нашу гопкомпанию, мастера-чистодела. Я уже стар, устаю, боюсь, не подниму такую махину, а где нам взять такого парня?
- У нас есть такой кореш Михрентий, надо с ним потолковать. Недавно женился, жена-красавица, учительница пения, поет прикольно.
- Михрентий? Ну и кликуха, смахивает на охламонтия.
- Нет, каменщик классный. Два года, как пришел из армии, построил себе жилище. Красиво, липецкой кладкой. Служил называется да еще и по контракту. Всю дорогу генералам дачи строил. Там и заработал на строительство дома. Но жена у него, признаться, нам, дуракам, таких не найти.
- Ну что ж, давайте, уговаривайте, ведите своего Михрентия, генеральского архитектора. Может, после меня, с ним пойдете по миру наживать капиталы.
И вот пришел Михрентий. Вернее, приехал на велосипеде прямо на новый объект. Михаилу Павловичу показалось, что он несколько крупней и выше ростом своих дружков. Белобрысый, в летнем, военном картузике. Не сходила с обветренного лица детская, наивная улыбка. Будто говорила: глядите на меня, вот такой я и есть. Обменялись со старшим рукопожатием. Павлович, может и не к месту заметил:
- Ну, парень, и лапища у тебя, прямо для кулачных поединков. В потасовках, наверное, не сдавался? Боксом занимался?
- Нет. Как-то не нахожу желания дубасить друг друга ни за что ни про что. С полгода упражнялся гирями, штангой. В дивизионных соревнованиях участвовал, какое-то место присуждали. Тренер говорил, я тебя чемпионом сделаю. Не удалось. Начальство затеяло строить гаражи в части. Стали выявлять среди солдат каменщиков. Я и назвался. После школы, целый год до службы, работал в бригаде строителей, немного научился. Пришлось проявить руку, чтоб не опростоволоситься. Потом стали меня возить на строи-тельство дачи комдива. Так и пошел по рукам разной военщины. То у начальника штаба загорелось желание заиметь такие хоромы, то у кого-то из округа. Так и пошло и поехало. Почести оказывали. Обед на объект привозили. По неделям в казарму не являлись. Мне даже присвоили сержанта. Техническим руководителем постоянно был инженер - майор. Следил за точностью разбивки. Научил выполнять арочные перемычки над проемами и разные фигурные выкрутасы. Уже подходил к концу срок моей службы, а тут начали огромную дачурку, в три этажа с подвалами. Интересный проект. Спросим иногда у майора: кому строим? «Военный объект. Военная тайна. Не болтай ногами, держи язык за зубами». Приезжали иногда важные персоны в штатском, кто хозяин, черт их знает? Наверное, по поручению начальства майор начал меня уговаривать остаться на сверхсрочную. Я долго отбрыкивался. У меня, мол, мать дома в бедственном положении, безработная с двумя несовершеннолетними детьми, надо домой. Через некоторое время майор привез кучу денег, договор на службу по контракту, документы на отпуск и проездные домой и обратно. Езжай, мол, отдохнешь, поможешь мате-ри, вернешься, будешь получать зарплату прапорщика не меньше 10-ти тысяч, да еще премиальные и солдатское питание. Дома известно, какой развал. Побыл, поглядел и уехал на 3 года. Вернулся. Может и опрометчиво поступил, но вот так получилось. Построил домишко, женился, - и засмеялся, словно, показывая своим дружкам, что женившись, сделал глупость.
- Это прекрасно, - выразил одобрение Михаил Павлович - без семьи человек - пустоцвет, без дома, что кукушка без приубежища или вор-воробей, когда захватывает гнездо ласточки. Ворона и та мудрая птица - мастерски плетет себе приют, где выводит потомство. Хулить ее стали после басни, ко-гда проворонила сыр. А есть и люди, образ жизни которых подобен кукушкам. Еще смеют зубоскалить, что иные живут не по их шаблону.
- Если, Павлович, вы относите нас к зубоскалам, то ошибаетесь, - заявил протест Лёва, - мы одобряем семейный брак Михреития. Жена у него - светлая душа, из другого мира, умница, красавица, пианистка, певица. Чего ж на такой не жениться. И еще, удивительное дело, за два дня научилась штукатурить. Сначала набрасывала раствор, брызги летели в лицо, смеялась, а настойчиво продолжала дерзать.
Правда, углы наводил муж, а она прямые участки шпарила, как заправская. Говорим: музыкальные пальчики загрубеют от физической работы. А она: ничего страшного, мне не Листа играть на конкурс.
- Да, Михаил Павлович, братан-Леонтий истину глаголет. Как в наши места пришлют молоденьких учительниц, мы обязательно их осчастливим, оженим, - заверил Игорь старшого.
- Ох-ох, какой пассаж! Прытко не суетитесь. «Пока солнце взойдет, роса очи выест». Да и взойдет ли оно, хотя бы к вашей старости? Чего бы это им к нам ехать, тогда, как скоро совсем некого будет учить. Так что, планы ваши бредовые, на воде вилами писаны. Быть вам бобылями. А теперь, господа хорошие, пора за работу. Планерка окончена.
В деле Михрентий показал себя отличным мастером. Со старшим у них будто установилось негласное соревнование. Они вели параллельные прямые участки стен до оконных проемов и Михрентий, хоть на два кирпича, а обходил соперника. Работал он, казалось, не спеша, но без единого лишнего движения. И что заметил Михаил Павлович, он умышленно останавливался, обращался к ребятам за чем-нибудь, чтоб слишком не уходить вперед. «Это что ж, он отдает дань уважения мне, моей нерасторопности, щадит мою старость? Хитрец, культурный хитрец, - с белой завистью думал о нем старшой, - вот образец дружкам-култаям. Может, они, глядя на него наберутся ума-разума.
Стены этого небольшого дома они вчетвером поставили за две недели. Крыть верх от их услуг отказался хозяин, сославшись на безденежье. Заявил, что справится своими силами. Рассчитался с артельщиками, поблагодарил за хорошую работу. Тут же Михаил Павлович разделил деньги. Зарплату он выдавал поровну, так как считал, что основная тяжесть физического труда ложится на подсобников.
Игорь, хлопая себя по карману, обращаясь больше к Михентию, радостно заявил:
- Нынче, братан, надо по крутому отметить первую твою получку с ша-башниками местного значения.
- Куда ж деваться - выразил согласие тот, - коль такой обычай.
- Дикий обычай, не иди на поводу у шаболдеев, - строго оборвал этот разговор старшой, - сами алкаши непутевые и товарища тяните в этот омут. Не одного этот обычай свел в могилу. Но нотация старшего друзьям, особенно Игорю, как о стенку горох.
В этот же вечер они, как снег на голову, явились в дом к молодоженам. Торжественно выставили на стол четыре бутылки водки.
- Таня, Михрентий, принимайте гостей. Явились - не запылились, как доллар в нашу экономику. Никто кроме Игоря нe знал, что он организовал этот визит не ради этой получки, а ради того, чтобы близко увидеть Таню и послушать, как она поёт. Он был тайно, робко в нее влюблен, хоть и твердо знал, что теперь это пустые, безнадежные страдания, а душа тянулась к ней. Хозяева встретили их очень любезно. Видимо, ждали, потому что спешно стали накрывать стол.
- Зачем вы столько принесли спиртного? - Таня хотела сказать, что у них припасено на этот случай, но воздержалась, подумала, что и этим можно залиться.
- По бутылке - Игорь чуть не произнес - на рыло, спохватившись сказал - на душу населения, чтоб потом не бегать за добавком. Водка лишней не бывает. Он по-свойски, как у себя дома, сел за пианино. Нащупал три мажорных аккорда, с наигранным вдохновением запел: «фортепьяно, фортепьяно, разгони мою тоску. Фома пьяный, Фома пьяный волочится по песку».
- Как, Татьяна Ивановна, здорово получается? Гибнет во мне Шаляпин. Я на гитаре лабал, нынче забросил. Знал три минорных аккорда, пел: «три аккорда, три аккорда, для тебя спою я, морда».
- Шедевр, с таким талантом далеко пойдете. Ждет вас мировая слава.
- Мы такие. О нас ежедневно вещают по радио, шепотом. Игорь кокетничал, старался быть остроумным. Размышлял, действительно ли супруги рады таким гостям? Вот что значит культурная женщина, шуткует, улыбается. Заявись они с водкой вот так, без особого на то повода в семью колхозников, баба поперла бы в три шеи к чертовой бабушке. А тут, пожалуйста, стол готов, милые приветливые улыбки. А почему простым трудящимся нельзя, как постоянно показывают в кино по несколько раз застолье с выпивкой? Ведь такова и должна, наверное, быть жизнь? И жизнь началась. Татьяна от водки отказалась. Влюбленному только теперь дошло, что вместо бутылки водки надо было взять шампанского для дамы. Ну что поделаешь. Видимо, это и есть отсутствие культуры, мысленно заключил Игорь».
У троих здоровых ребят за один тост бутылка превращалась в пустую тару. И закуска сметалась, как по мановению волшебной палочки. Хозяйка металась, пополняя стол продовольствием: жарила яичницу, резала последнюю колбасу, открывала банку огурцов, недавно закрученную. После второго тоста Игорь и Лёва попросили ее спеть «Снегопад», который тронул их чувства, когда она пела в Новогодний праздник на сцене. Татьяна обрадова-лась, подумала, что они уже напились и наелись, теперь отдохнет. Охотно села за пианино и спела. Аплодисменты, восторг гостей: «Прелесть! Чудо! Михрентий, жена у тебя - святой ангел! Наливай, выпьем за ее милую, добрую, светлую душу! За огромный талант! Тут уж что, за такое грех не выпить. Теперь они почти не ели. Понюхали хлеб, пригубили огурец. После чего, еще азартней взыграла в них восторженность поклонников к песенной по-эзии и искусству.
- Талант - это великий труд, - прорезался' язык у Лёвы - я об этом где-то читал: - Это сколько ж надо приложить ума, труда, терпения чтоб  освоить инструмент, изучить эту белиберду - нотную грамоту, Игорь вон на гитаре брывнчал, в нотах балбес балбесом, видно, из-за лености.
- Что ты плетешь, Левонтий? Это тебе не при немцах кур за грудки хватать. Не гони тюльку. Это еще должно быть дано от Бога. Вот как у Тани. Спой еще, Танюша. Тронула ты наши душевные струны. Клянусь хлебом, дороже хлеба нет - и он постучал вилкой по последней полной бутылке - ох, что я, но это тоже хлеб, только жидкий. Ребята поддержали Игоря: «не откажи, Таня». Та покачала головой, печально глядя на дружков, плавно косну-лась клавиш, медленно запела. Припев подхватил Игорь рыдающим вторым голосом, часто сбиваясь с такта: «Снегопад, снегопад, не мети мне на косы...». На последних словах Игорь прослезился.
- Боже мой, черт возьми, кто же сотворил такое прекрасное, трогательное произведение? Говорят у песни три автора: поэт, композитор и исполнитель.
- Исполнителей много и ты, Игорь, только что блеснул мастерством, - пояснила Таня. - Стихи написал Рустайкис, а музыку - Экимян - милицейский генерал.
- Во, нерусские мужики, а поди ж ты. Милиционер, армянин - вериться с трудом. Хотя и у армян есть таланты: Хачатурян - «танец с саблями», Бабаджанян, Мерзоян. О, нет, это же наш скупой заказчик, спекулянт-делец, не из той кагорты. Давайте вот что. Да выпьем-ка за многонациональное содружество, чтоб не было между людьми вражды, а всегда процветало человечное творческое благодеяние. Вот так, Лёвушка, Михрюшка, наливайте. Раз пошла такая маза. Танюша, ты хоть пригуби с нами, непутевыми. Целую твою золотую ручку и светлый ум. И запел: .... Снегопад, снегопад, если женщину просят, у ворот не кружи, торопясь, не спеши... На посошок друзья! Давайте грянем припев на посошок. Таня - душа человек!
- Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? - проникновенно промолвил Лёва - мир  да любовь вашему дому. Спасибо за привет, за приют. Час пробил, пора в люлю.
Расставанье было доброжелательно-туманным. Лишь Татьяна в объятьях пьяного мужа после такой непривычной вечери, посмеиваясь, гладила супруга по головушке, спрашивала:
- Миша, у тебя оказывается есть и еще одно прозвище - Михрюшка? Можно я тебя буду называть нежней и короче: - Хрюшей?
- Называй как угодно, хоть горшком, только на огонь не ставь. Я буду тебя всю жизнь, всегда, пока бьется сердце, любить. А теперь спать, спать, спать.
- Пойдем, милый Хрюша, я приготовлю постель.
А дружки еще долго за двором прощались, клялись в верности. Горько сожалели, что забыли выпить за здоровье Михаила Павловича - доброго, мудрого старикана. Наконец разошлись в разные стороны, направились по домам. Лёва пошел направо, Игорь в противоположенную сторону. Душа его пребывала в восторженно-печальном состоянии. А голос тихо воспроизводил грусть «Снегопада». Затем перешел на говор. «Всё к черту. Таня не твоя, а Михрентия. Эх, Танюша, стервоза музыкальная. Что ж ты тогда в новогодний вечер отказала в вальсе: «Я сегодня не в состоянии». Я ведь тогда не так был пьян, как сейчас. Слегка хватил для храбрости, хотел, как раз, попросить твоей руки, позвать в жены. Отступился, показал гордыню, пригласил другую, будто мне приспичило танцевать. Проявил бы мудрость, присел рядом и стал заливать клятвенные обещания, благоговейно сыпать елейным бисером, врать. А бабам что не больше врешь, то сильней верят. А ты из той же женской породы с романтической душой. Нет же - мы мудры задним умом. И тут пришёл Михрентий. Остановился у входа, обозревая праздничную публику, сияя своей инфантильной улыбкой, в заграничном костюме. Положил глаз на тебя. Тоже обратился с приглашением на танец. И ведь пошла, плюнула на это своё «несостояние». Чем же я выглядел хуже? И одежда на мне качеством не ниже, ростом и обличием равны. Что же ты в нем нашла? Может, видела, как он дефилировал в погонах прапора? Или прознала, что имеет деньжонки? Бабы ведь больше влюблены в деньги, чем мужики. Эти придурки могут последнюю рубаху пропить без сожаления. Ведь прошло не больше недели, как он приехал из Москвы, великий воин. Что она в нем нашла? Простофиля из простофиль. Мы на нем катались. Сидел дурак за партой с отличницей, не хватало ума списать у нее контрольную по математике. Сопел, решал самостоятельно, получал тройки. Если бы какое несчастье с Михрентием, не задумываясь,женился на Татьяне, даже пусть у нее было двое детей. Что-то меня нынче заносит в стороны. Наверно, от зависти на чужое счастье. Вот возьму и женюсь на сельской девке. Хоть она и не играет на фортепьянах, за-то умеет доить корову, выращивать картошку. Народит детей. А то и пошлю в институт заочно. Сейчас, говорят, только ленивый может не окончить ВУЗ, имея бабки. Буду зарабатывать, выведу ее в люди. Придем эдак с образованной женой к Михрентию и Татьяне в гости, а то и к себе пригласим. Нахватается моя благоверная философских премудростей, будем сидеть за накрытым столом с разными напитками, вести умные беседы о воспитании детей, о песенной поэзии. На политические темы, о президентских проектах, как их нам осуществить. Коснемся и олигархов-угнетателей само собой. А может, к тому времени по прожектам правителей мы и сами станем не быдлом, а состоятельными людьми. Поделимся впечатлениями о поездках на Канары, в Египет или как щеголями перед эфиопами, что обскакали их в благополучии. Это теперь является кульминацией счастья крутого российского человека. Ох, и заносит тебя нынче, дурака, вроде и закуска была хорошая. Вот, кажется, и приплелся на тырло великий фантазер. Вот и скамья собственноручного изделия широкая, просторная, своя. Можно опуститься, присесть и прилечь. Отдохнуть на воздухе, пусть выветрится спиртная дурь. Полюбоваться ночным небом, звездами – недосягаемыми, неизведанными объектами, о кото-рых с умилением поют: «…Гори, гори, моя звезда…», или «…Звезды мои, звездочки, пламенно горят, что-то сердцу бедному тихо говорят. Говорят о радости, о прошедших днях, говорят о горести – жизнь разбита в прах…». И это будто обо мне. И луной – «любви помощницей». Сколько она повидала на своем миллионном веку? Влюбленных счастливчиков, горемычных неудачников-страдальцев в слезах, разочарованных в жизни. Воров-несунов, везунов, лихих злодеев, разбойников. И стало ему казаться, что это не луна, а светлое, доброе, милое лицо Татьяны. Послышались мягкие звуки фортепьяно и нежное пение какой-то незнакомой песни. Он стал вторить. И долго, долго длилось это музыкальное волшебство. Душа ликовала, как никогда. И вдруг в это благоговейное чудо вмешался грубый окрик: «Куда подперлась, дура!» Наваждение. Игорь подскочил. Какая-то баба гнала корову в стадо. Рассветало. Какой сон прервался. Хорошо, что женщина не заметила его, а то разнесла бы слух: Игорь окончательно превратился в подзаборного пропойцу, валяется, где попало.
«Позорище, а еще положил глаз на учительницу. Надо бросать пить».
Мать доила корову. Тихо, яко тать прошел в летнюю кухню. Раздевшись, завалился на кушетку. Можно вдоволь выспаться. Впереди два выходных, а потом снова в ярмо, на пахоту. Рабствовать на этого туза балабоновского из жилищного управления. Уже засыпая, проворчал:
- Пошел бы он весь в ЖКУ! - и смиренно отошел ко сну.