Крылья

 Раздавался бесконечный гул пролетающих мимо самолётов, и стоило одному из них отдалиться, как над головой пролетал новый. Так они летали друг за другом, нескончаемым полночным потоком. Это безумное движение начиналось в одиннадцать вечера и продолжалось до пяти утра. Иногда гул самолетов смешивался с ревением и гудением машин на автостраде, с тонким и мелодичным щебетом птиц в соседних лесах и подлесках. В это же время, в воспоминаниях и мыслях смешивались воедино места, лица, события и обстоятельства - всё, связанное с девушками , превращалось в единый шаблон. Казалось, что с каждой новой всё было ещё быстрее, ещё проще и ещё точнее. В этих отношениях остовалось всё меньше чувств и некоей обособленности, и появлялось всё больше автоматизма и обыденности. Хотелось брать от этих отношений всё больше и как можно скорее. Хотелось обнимать, целовать и ласкать до потемнения в глазах несчастной жертвы... Так многого всегда хотелось, и, с каждым разом, всё быстрее, всё чаще.
 Капли пота на разгорячённом теле, его блеск при лунном и звездном свете из окна, тихий и тяжёлый выдох сквозь стиснутые зубы, зажмуренные глаза и сжатые в кулак до боли и треска пальцы. Кругом лишь лёгкое мерцание и тишина. Сотня повторений за раз, две сотни ударов в минуту. Порой кажется, будто натянутая до предела мышца разорвется, разлетевшись на тысячи кусочков, и ударится о грудь изнутри, уже в последний раз. А иногда сердце просто останавливается на пару мгновений, так, что ты не успеваешь и ничего заметить - лишь только понимаешь, что время для тебя остановилось. Это то, что хотелось бы назвать "взглядом со стороны", но то, что больше похоже на "взгляд изнутри", как будто ещё слепая душа подбирается к глазам, чтобы увидить мир вокруг, узнать, а есть ли смысл продолжать, или стоило бы найти кого-нибудь лучше и интереснее.
- Мне бы куда-нибудь на юг, к океану, на доску и на волну. Куда-нибудь в горы, на лыжи и на гору. Куда-нибудь далеко от этого пыльного и шумного мегаполиса. - стонет уныло душа, смотря на тусклый свет из окна, на четыре бетонных стены, на холодный и ничем не прикрытый пол.
 А в ответ она получила тишину - немой укор и смешок про себя. Как не видно, что человек стал частью холодного, но простого и понятного мира. Как не ясно, что он уже посмотрел этот мир, на экранах, на бумаге и в своих мыслях. Как глупо гнать его из родного пристанища, тёмного и холодного, но столь тихого и близкого умолкшему сердцу. Нет больше смысла ни жизни, ни путешествий. Нет ни любви, ни дружбы, ни чувств. Всепоглощающая боль, засасывающая на дно, в самую пучину - всё, что осталось от внутреннего мира помимо дарящего лишь скупые удары сердца. Однако осталась ещё доля света - осталась душа, дарящая двуличие исчадию злобы и бесконечной боли. Остались ещё чёрные крылья за широкой мускулистой спиной. 
- Подай мне перочинный нож, - прозвучал тихий, но звучный и жёсткий голос.
 Рука неуверенно потянулась к закрытому на ключ ящику. Под ворохом бумаг, начинавшихся документами и кончавшихся поэмами, лежал небольшой раскладной нож. Одним нажатием его раскрыла рука.
- Заведи за спину, - уже почти что шептал своим хриплым басом демон внутри.
 Рука зашла за спину.
- Опускай! - прозвучала команда к действию. - Подари нам обоим желанную свободу. Всего одно движение до неё.
 Нож опустился под властью руки, от крыльев остались лишь сизые рубцы на спине, и было всего две капли крови, но боль заставляла стонать, извиваться, на глазах проступали горькие слёзы отчаяния и сожаления. Было слишком поздно, чтобы что-то изменить - крылья рассыпались в прах, не оставив на полу и пера. Больше не было воспоминаний, не было души и чести. Хватало места только для мрака, запёкшийся алой крови и ноющей, сводящей с ума боли. Нож выпал из безвольно и бессильно разжатой руки. 
- Тому, кто не ценит полёт, не дозволено носить крылья. - констатировал факт спокойный голос из глубин поникшего тела.