Монгол

Урожай картошки в том году выдался небывалый. Копнешь куст - вываливаются «поросята», некоторые размером в два кулака. С пяти соток на-брали около двух тонн, буртом навалено в сарае. Жена озадачила меня рассортировать эту массу и перетаскать в погреб. Вот сижу и карпею над такой нудной работой.  Наберу 6 ведер, отнесу в закрома и снова наполняю тару, конца не видать этому делу.
За этим занятием и застал меня сосед дядя Саша. Хороший старикан, пенсионер со стажем, романтик, побывал в разных краях, веселый рассказчик. Начал с восторга:
- Вот это нынче ты обогатился! Был бы транспорт, отвез бы урожай в голодные края, капиталистом стал. Но не расстраивайся, тебе это не светит. Капиталистом быть не советую, лучше и не начинай, хлопотное и беспокойное дело. Надо нанимать охрану. Днем начнешь озираться на прохожих, не охотники ли за тобой. Ночью будешь подскакивать – живой ли еще, не грохнули?
Он взял стульчик, уселся рядом, составил компанию в работе. Я и не протестовал. По-соседски мы частенько помогали друг другу. Поменяли с ним на его хате кровлю. Как-то с женой поклеили им обои. Старуха то его уже не могла залезть на табуретку, и в других делах в порядке вещей была у нас взаимопомощь.
Во время работы он с удовольствием рассказывал о каком-нибудь событии в своей жизни, а я был внимательным его слушателем.
И тут же он начал рассудительный сказ:
- Картошка у людей является одним из главных продуктов. В Казахстане сей овощ оказался дефицитом, когда когорта наших правителей во главе с Мишей Горбачевым (чтоб ему добра не было) развалила Советский Союз. Перестали поставлять из Белоруссии и России железной дорогой.
Очистит жена пару картофелин в борщ для запаха, остальной заполнитель: капуста, лапша, лук и прочее. И ничего страшного. Жили же наши предки без картошки при царе Горохе и не помирали. Еще и воевали, давали отпор врагам.
В этот-то затруднительный момент один шофер из нашей дорожно-строительной организации, которая уже почти развалилась, предложил поехать с ним за картошкой. Мужик этот, надо сказать, интереснейший человек, по прозвищу «Монгол». У нас же без этого никак не обходятся. Может, он и действительно отпрыск татаро-монголов. Смахивает на степняка. Брови черные, густые, взгляд исподлобья, волковатый. А когда смотрит на детей, вмиг преображается:  ослепительная добрая улыбка озаряет его лицо. Родом он из Заволжья или Поволжья. Родился в многодетной семье. Рос среди детей русских, казахов, немцев. Окончил перед войной семилетку. Все было как и у многих: умел любить добро и ненавидеть зло. В первые дни войны с Германией, отца призвали на фронт и вскоре пришла похоронка. А он – парень горячий, порывистый, тут же побежал в военкомат проситься на войну, отомстить врагу за отца. А ему там давали отлуп – молод еще, нет и семнадцати. Так он долго безуспешно и бесполезно обивал пороги военкомата.
Жил у них в селе потомок бая – раздолбая, наверно, внук. Учился тупо, иногда по два года в одном классе, а в отличие от других жили зажиточней. Прошел слух, что этого двадцатилетнего детину, отец за мзду где-то отмазал от призыва на фронт. Озлобился Монгол, звали его Николаем, на этого дубину за то, что одни кровь проливают, гибнут за Родину, а они с отцом откупаются и отсиживаются. В отместку спер у него велосипед, а велосипед в то время, как теперь «жигули» и роскошь, и в деле необходим. Что-то отвезти в город, продать, а там купить и привезти. Прикатил он его ночью и спрятал на чердаке. Рассмотрел тщательно – никаких пометок не обнаружил. Перекрасил и через две недели начал раскатываться по селу. Конечно, сглупил, молодой был. Воровать надо умеючи. Некоторые всю жизнь воруют и живут чистенькими. Отогнать бы ему этот самокат в город на базар и продать, купить другой, или обменять на старый – был бы на коне и квит не на ком, а то получилось накладка.
Приходит хозяин во двор к Николаю, хоть и дурковатый, а распознал эту маскировку с перекраской, заявил:
- Отдай велосипед! Ты вор! А тот за оскорбление ему – в лобешник. Хоть и моложе на 3 года, а драться здоров. Пинками под зад выпроводил. А тому что же, ушел с обидой жаловаться отцу. Приходят вдвоем. Николай их встречает, дубиной пригрозил: «На корячках поползете отсюда!». Те, удаляясь, тем же ответили: «Попомни, по-хорошему не отдашь, заявим в милицию». Что и сделали. На третий день Николая участковый вызвал на ковер. Повел допрос.
- Где взял велосипед?
- В городе на базаре купил у незнакомой женщины. Отдал 50 рублей, килограмм масла и два десятка яиц. Откуда же мне было знать, что он покрашен и одной марки с Бурдюковым? Женщина сказала, что у нее погиб муж на войне и материальные затруднения.
Врал то он очень складно, но участковый мужик попался ушлый. Спросил у Бурдюкова: «Если ты нигде не пометил велосипед, а камеры клеил?». Тот ответил, что прокалывал два раза переднее колесо, заклеивал два прокола рядом красными круглыми латками.
Было приказано разобрать колесо и извлечь камеру. Этими-то вещдоками и был приперт мой друг Колька к стене. Осудили по двум статьям за кражу и рукоприкладство на два года. Вот так. Хотелось в герои на фронт, а попал в тюрягу.
Уже подходил к концу срок заключения, а тут был объявлен призыв на войну, добровольно искупить кровью вину в боях за Родину. Николай первый сделал шаг вперед из строя. Другой бы на его месте сотворил еще какое-нибудь преступление, чтоб добавили срок,  дождался конца войны, живехоньким вернулся домой. Плохо, хорошо, а там кормили, одевали. На фронте тоже здорово не раскармливали, но калечились и гибли, по себе знаю. Вон сейчас поговаривают и пишут в некоторых газетах, будто писатель Солженицын сболтнул антисоветчину, чтоб отсидеться в лагере и остаться живым. Это, может, и хорошо, мог погибнуть такой талант. Конечно, нынче свобода слова. СМИ могут патриота охулить, вывалять в грязи, а дельца превознести, поднять как дерьмо на вилы.
Облагораживают сейчас, обеляют Деникина, Колчака и других царских генералов: какие они гуманные. А наши отцы и деды рассказывали, как воины их благородий, наверно, не без их ведома, изощрялись в убийствах: забивали насмерть шомполами, вешали неугодных, вырезали звезды на живом человеке, сжигали живьем в топках паровоза. Эти «героические» талантли-вые полководцы» с издёвкой называли Буденного, Фрунзе генералами в кавычках, а били они их без кавычек.
Вот таким способом и попал Николай на войну мстить за отца. Конечно же, в штрафную роту. В первом же бою был ранен и искупил кровью свою вину перед Родиной. За месяц в госпитале подлатали и опять в строй.
Мы с ним сдружились, одногодки, воевали. О своих бедах в тюрьме, о неудачах и удачах на войне рассказывал мне:
- Сидим как-то в лесочке, а мимо ведут разведчики, как потом узнал «языка» пленного, немецкого офицера. А язык же мой – враг мой. И заговорил я с ним по-немецки, перекинулся любезностями. А разведчики – ребята бдительные, тут же донесли начальству: там вон какой-то солдат разговаривал с нашим пленником, не шпион ли? Меня тут же за шкирку и в особый от-дел. Допрос:
- Кто ты? Откуда родом? О чем разговаривал с врагом?
Говорю:
- Спросил его, отвоевался, фриц? А он:
- Да, Иван, допросят сейчас, поставят к стенке и шлепнут. А я ему:
- А ты будь правдив, покладистей, авось, помилуют и, может, еще доведется повидать жену и детей.
- Откуда знаешь немецкий язык? Говорю:
- Рос с детского сада среди немецкой детворы и взрослых. И в школе учили их язык, не знал же, что будут врагами?
Меня не отпустили, приказали сидеть за дверью. Не сказали, что арестован, но солдат не спускал с меня глаз. Больше часа томился в ожидании. Уйму дум передумал. Надо же было мне, дураку, затронуть этого пленного. Вдруг взбредет особняку, что этот разговор с немцем есть пароль? И начнутся  допросы, дознания и признают врагом народа. Но все обошлось. Приехало еще какое-то начальство. Наверно, перепроверили и пленного о нашем с ним диалоге. В тот же день, как я понял, устроили мне еще проверку: пригласили переводить допрос с тем же фрицем, якобы у них нет переводчика. А он тут же сидел не молодой солдат, чего бы ему рядовому среди офицеров? Контролировал мой перевод.
И знаешь, Саша, убедились, что я не предатель. Конечно, перетряхнули мою биографию, а какая она? Только 20 лет с черным пятном заключенного и штрафника.
Через три дня перевели в разведзвод. Лучше или хуже? Разве узнаешь, где повезет? Это ж пацанами были и думали, на войне как в кино: ура-ура и мы победили. А тут уже несколько раз участвовал в бою, видал, сколько по-сле не досчитывалось. Жить-то хотелось, сам знаешь.
Три раза ходил за линию фронта и на неделю и больше как знаток немецкого языка. Корректировали огонь артиллерии на боевые объекты, засекали огневые точки. Ни разу не возвращались без «языка» и не абы какого, вылавливали, какой поважней. И все обходилось благополучно.
Один товарищ из нашей разведгруппы признался мне, что ему было приказано наблюдать за мной: не предам ли их, не перестреляю и перебегу на сторону врага? И если что заподозришь – прикончить немедленно. Но я уже после первого поиска поверил в тебя и в твою преданность. Я обнял его и заплакал от радости, что простой товарищ поверил и снял с меня позорное подозрение. И от огорчения, что мне незаслуженно не верили и видели во мне врага.
А вскоре меня перевели в разведотдел полка переводчиком. От пленных на допросах учился правильному произношению слов. Не расставался со словарем. Настойчиво совершенствовал язык. Читал письма матерей, жен немецких солдат из Германии. Разведку интересовало положение и настроение немецкого народа в тылу. Переводил трофейные документы военного значения. Словом стал тыловой крысой, там и встретил Победу. Порывался поступить в военное училище, но препятствием становилось всё то же, черное тюремное дело.
Вот так доверившись мне, рассказывал мне Николай.
В гараже у нас шофера, которые помоложе, завели дурацкий порядок. Неделю мотаются в рейсах, рассохнутся без спиртного, а в пятницу – по рублю и отмечают недельный трудовой подвиг. И я иногда кину на алтарь рублишко, выпью сто грамм. А когда пришел к нам в гараж Николай, как-то пренебрег эти праздники, за что ребята проявляли к нему неприязнь. Старались высмеять и вдобавок дали прозвище «Монгол».
- Николай, - съязвил один шутник, - мы тебя свяжем и насильно зальем 100 грамм.
- Ну-ну! – одним взглядом он осадил остряка и больше они не затевали втягивать его в свои игрища.
Седьмого ноября на демонстрацию он пришел с двумя пацанами до-школьного возраста. Грудь его украшали медаль «За отвагу», орден Красного знамени и еще планки о наградах и ранениях. Тогда-то наши ребята поглядели на него по-другому, а, может даже с завистью. Жена у него тоже удостоена награды, за шестерых детей получила медаль «Материнства» и на достиг-нутом не собиралась останавливаться, ходила уж седьмым. Стахановским размахом ломилась вперед, завоевать Золотую звезду Матери-героини. Наверное, не удалось.
Я здорово отклонился от главной картофельной темы. Как уж говорил, Николай спрашивает:
- Саша, тебе картошка нужна?
- Как же, - говорю, - забыл уже ее вкус.
- Бери пару мешков, поедем добывать.
Захватил я мешки, денег, думал же, что где-то будем покупать. Но то-ропиться не пришлось.
Приехали мы за город на совхозное поле. С одной стороны вели уборку рабочие, а с другой – школьники. «Нам лучше к ученикам податься, они покладистей», - рассудительно заговорил Николай и подрулил к месту, где скопилась основная масса юных тружеников и десятка полтора наполненных мешков с картошкой. Вышел из кабины и громогласно повел речь на казахском языке. Большинство учеников и с ними учительница, были казахи. Наверно, он шутил, потому, что старшеклассники смеялись. По-казахски я кое-что соображал, например: «сейлям алейкум», часто слышал слово «су», знал, что это вода. Догадался, он щедро угощал их водой. Они пили и набирали в бутылки. А я сидел в кабине и ждал команды старшого, не вмешивался ни во что. Вижу, рослые ребята завязали четыре мешка и начали грузить в боковые карманы водовозки, которые будто и рассчитаны на мешки.
Николай на меня прикрикнул:
- Что сидишь, грузчик, заснул что ли? Дети должны за тебя надрываться? Отдай пустые мешки, пусть ребята набирают, пока мы эти отвезем в общепит. А те они уже наполняют в школьную столовую. Отбирайте себе покрупней и пополней. Мы через полчаса приедем. Он замкнул боковины и мы, благословясь, отчалили восвояси. Когда уже отъехали порядочно, Николай, посмеиваясь, заговорил:
- Кажется, операция прошла удачно, но гоп скажем дома. На номерах машины я переделал грязью единицу на четверку, тройку на восьмерку и еще забрызгал жижей. Выедем на трассу, надо смыть.
- И в школьную столовую повезем картошку?
- Нет, жадность фраера губит, своим транспортом заберут.
Николай поставил поделить добычу пополам, но я убедил его, что нам с женой и одного мешка на зиму хватит за глаза, а его войску и трех будет мало. Жену я обрадовал приобретением, сказал, что купили, хотели заплатить -  не догнали. Она с упреком поохала и смирилась, куда деваться?
Недели через две-три Николай предложил сделать новую вылазку на капусту. Откуда же он знал, где, что растет и когда начинается уборка. Наверное, нужда заставляла. Не зря воевал в разведке и удостоен высоких на-град. В трудный момент в жизни военная профессия пригодилась.
Раненько утром, за час до рабочего дня прибыли на совхозное поле, где еще не закончена уборка капусты. Принялись помогать рабочему классу снимать урожай. Вдруг со стороны поселка в нашу сторону на маленькой лошаденке вскачь несется всадник. Как мы поняли, неусыпный страж по нашу душу. Я растерялся, заговорил:
- Вот, Коля, мы и приехали.
- Не паникуй. Паника в стане – на руку врагу. Наберись спокойствия. Продолжаем свое дело. А верховой, еще не доезжая метров 50, на скаку начал кричать, нагонять страху:
- Зачем режем? Зачем воруй? Будем наказать! – Это был казах средних лет. Николай спокойно повел речь:
- Зачем кричать? Сейлям алейкум, Алим джан. Оскорбляешь, называешь ворами. Обижаешь. Нехорошо. Нам разрешили. Ты что ли объездчик? А мы думали - вон тот. – Николай показал на пастуха, который тоже на лошади в километре от нас пас коров стадо – отдали ему бутылку водки. Жаль, что она у нас была одна. Он сказал: режьте, берите, сколько вам надо, пока не приехали рабочие. Так что ты на нас зря устроил поклеп. А выходит тот нас обманул, сказал, что он сторож.
- Он дурак! Какой имел прав распоряжать?!
И тут же развернул кобыленку, охаживая ее кнутом, поскакал к пастуху.
- Рьяный служивый, властолюбивый. Сейчас он ему задаст чертей. Хоть бы не подрались. Горя не оберешься, - посетовал Николай.
Пока он галопировал, потом выяснял отношения, размахивая руками, мы свое дело завершили: погрузили мешки и еще заполнили в боковинах пустоты кочанами.
Уже вырулив на дорогу, Николай последний раз взглянул на скандаливших лихих джигитов, прокомментировал:
- Наверно, стражник наступает на горло пастуху, требует поделиться нашей мнимой подачкой. Видно, парень не дурак, с утра пропустить рюмаху, другую. Я, посмеиваясь, сказал:
- Ну, Николай, ты истинный виртуоз в таком деле, достоин высокой награды: диплома вора, причем даже красного диплома!
- Заблуждаешься, Александр. Где уж нам, дуракам? Нам роль в воровском деле: «Кушать подано». Красные дипломы у приватизаторов, разорителей страны. А нам достались справки: «Прослушали курсы воришек. Имеют право временно осуществлять мелкие кражи, пока все народное не перешло в руки новых хозяев». И мы строже и больше подвергаемся наказанию, чем краснодипломные ворюги. Дорожка наша рядом с пропастью. Не спотыкнись, нога. На носу зима, у меня уже дрожь по спине. Управление наше скоро окончательно развалится. А как же иначе? Никто нас не финансирует, работы остановились. Третий месяц нет зарплаты и, наверно, не будет. Техника растаскивается, распродается неизвестно кому и за что. У меня девять едоков, а один добытчик и тот банкрот. Конечно, взрослому здоровому человеку плакаться стыдно. Хочется держаться гордо, с достоинством, а не получается. Не идти же с протянутой рукой по миру? В войну  было проще, враг был извес-тен, рядом. А теперь, поди, разберись. Надо искать выход. Наверно, подаваться в совхоз, к земле. Жилья там сейчас свободного много. Целинники-пахари: русские, немцы, украинцы, белорусы побежали на историческую родину. Не пожелали у хозяев страны  оставаться людьми второго сорта.
- А там, Коля, так же, если не хуже. Принимают как чужеземцев. Лучше только говорят немцам в побежденной Германии и еще в Белоруссии. Дочь моя на Ставрополье с трудом устроилась у дельца продавцом с инженерным-то образованием, сын грузчиком – за копейки. Я не уезжал, все думал, что этот капиталистический рай ненадолго. По весне и я отчалю искать приют и счастье на Руси.
- А я остаюсь, куда ж мне с моим цыганским табором наследников?
Заявлю властям, что я – казаче, внук бая Дурдыбаева. А фамилию взял русскую, жены, при регистрации брака. Вотрусь в доверие, поверят, куда денутся. Устроюсь шофером или трактористом. Возьму большой огород. Детвору обучу выращивать картошку, работать на тракторе. Создам семейную комсомольско-пионерскую бригаду. А то пристроюсь к кормушке: кладовщиком или завтоком. Словом, гитлеровский план Барбаросса. С прошлым придется расстаться, на долго ли?
Помнишь, Саша, какая была патриотическая песня: «Казахстан – это хлеб, Казахстан – это сталь. Казахстан целины покоренная даль. Полвека вперед, неустанно вперед, Казахстан к коммунизму идет!»
Заблудились как-то наши поводыри. Оказались слепцами. Затмила алчность глаза. Не забыт такой казус, может, и ты помнишь: На пленуме ЦК Казахстана второй секретарь в докладе зарапортовался или оговорился, что в Казахстане теперь все есть и может жить самостоятельно отдельным государством. А на другой день, рассказывали, вызвал его в Москву генсек Н.С. Хрущев, а он же был мужик эксцентричный, говорит: «Мы вас, казахов, научим мочиться стоя, когда научитесь испражняться стоя, тогда и отделитесь».
Видно в верхах со всей серьезностью восприняли и усовершенствовали хрущевскую рекомендацию, коль способствовали выдворению людей-тружеников другой национальности из страны, обрели самостоятельность. Забыли, что строительство городов, заводов, фабрик, шахт, ГРЭС, освоение целины их рук дело. А у Горбачева, главного разрушителя СССР, видно и без хрущевского совета от страха случился детский грех, коли в «Советской России» была опубликована частушка-нескладушка: «Горби на море купался, ГКЧПа испугался. Туалета не нашел, а процесс уже пошел». А газетам надо верить, они никогда не врут.
Будь тогда у власти даже не Сталин, а Хрущев, развала бы государства не состоялось. А у беловежской троицы и их советников-мудрецов по развалу государства великого, как и у Михаила Сергеевича в Форосе «процесс» на долго бы затянулся.
А казахский народ, как и всякий народ мудрый и трудолюбивый, хоть и был отсталым, Советское правительство всячески старалось ликвидировать отсталость в образовании, техническом развитии, культуре, искусстве. проявляло заботу о процветании окраинных республик и всего государства, пока ни пробрались путем обмана в правители люди совершенно другого, противоположного склада и устроили то, что мы нынче испытываем на своей шкуре.
- Ладно, Саша, начал я жути. Не будем плакаться. Не про нас это. Мы еще мужики дебелые. Выкрутимся, приспособимся. Не в таких переплетах бывали. Будет клич и в бой пойдем.
Послушай анекдот: «Едет на тракторе Петро, немец, а на обочине стоит со своим жигуленком одноклассник Сабид, машет ему рукой, просит отбуксировать в аул.
- Вот, Петя, машину купил, моя, права тоже мой. Ехал, ехал, заглох. Крутил, крутил, бензину полный бак. Не заводится, хоть убей.
Петро заглянул под капот, выпавший центральный провод системы зажигания вставил на место – двигатель заработал. Сел на трактор и поехал. А Сабид, глядя ему вслед, с похвалой промолвил:
- Немец, немец, а умный как казах!».
Смешно, Саша? А мне, кажется, грустно. Анекдоты, конечно, бывают мудрые, отображают действительность, большинство пустозвонные, несут пошлость. Развращают человеческое достоинство, культуру. Про неотесанную тещу, то бишь, мать, которая родила и осчастливила умного мужа женой недотепой. Вот живой анекдот, когда ты принес мешок ворованной картошки, сказал жене: купили, хотели заплатить, не догнали. Смешно и печально.
Вот такой был у меня друг. Остался в Казахстане. В ту же зиму переехал в совхоз в просторный дом. Я помог ему перебраться. А когда мы уезжали, оставили ему почти все: мебель, постель, некоторую одежду. Привез с собой три чемодана барахла  и постаревшую жену.
И вот теперь я здесь, а он остался там. Разошлись наши пути-дорожки. Очень хороший человек и надежный товарищ. С таким можно и в разведку. Не знаю, как он там, живой ли? Но он мужик крепкий, долго будет жить.