Глава 10

               

       --Мне кажется, что очень хлопотно ежедневно что-то и кому-то отправлять, Или получать. Кроме этого, регистрировать свои отправки-получения на фотках в тот же день и, помимо всего, ему надо было бы вести учёт того, что он получал или отправлял. А, если, его сделка происходила вечером? Значит, фотографироваться надо дважды в один день, так? За вчера, и за сегодня. А теперь смотрите – на снимках, с ананасом и апельсином, различная облачность. С одной буквой, как ты говоришь, двойная сделка, да? А он снимался в разные дни и в разной одежде. А где снимки с остальным алфавитом? Сделки не состоялись? Нет, ребята, тут – не сделки. И, вот ещё, смотрите. Сделки, как ты говоришь, были в оговоренный срок, да? Допустим – неделя. Нет, я же говорю – допустим. На тридцать три буквы нашего алфавита приходится столько же недель, плюс ещё одна, на дополнительную букву «А». Итого – тридцать четыре недели, а это, по скромным подсчётам, восемь месяцев с лишним. А на снимках видно сплошное лето и, как мне кажется, на них потрачено дней пять, если не меньше. Смотрите ещё – утка в бассейне торчит в одном месте, видите? Значит, воду в нём не меняли, и не было ветра. Получается, что снимки делались за два, от силы три дня. Я так думаю.

      --А можно мне, можно? – Валера, как первоклассник, старательно тянул согнутую в локте руку, выпрашивая возможность ответить.

      --Хочешь ответить? Ну, иди к доске.

      --Дядя учитель и тётя училка! Я думаю, что это слово.

      --Из первых букв этих овощей в наушниках?

      --Ага!

      --Садись, твою дивизию! Пять!

      --Лучше бы сто долларов, - пробурчал себе под нос Валера так, чтобы мы услышали.

      --Ну, да, чтобы ты их на «киндер-сюрпризы» истратил? Слушайте, а Валера прав!

       Мы достали ноутбук и открыли папку, в которой были копии этих снимков. Или оригиналы. По датам изменения файлов, мы определили порядок размещения фотографий и предположили, что в таком же порядке стоят буквы в этом, возможном слове. У нас получилось – БАЯНДАГ.

      --И, что это за… пардон, что это такое?

      --Это? Вы что, не понимаете? Это же - слово!

       Валера наклонился к моей жене и прошептал ей на ухо так, чтобы и я смог расслышать.

     --И-ди-ёт.

         В знак согласия с таким определением, они обменялись крепким рукопожатием. Снова весь мир ополчился против меня. Я начинал к этому привыкать.

       --Типа, вы – умные, да?  Валера, я правильно сказал?

       --В общем – правильно,  но в голосе я слышу излишний эмоциональный подъём.

       --И чёрт с ним! Давайте не расслабляться…. А где ты нахватался этих словечек? «Эмоциональный подъём»…. Связался с дурной компанией академиков? Смотри, они тебя ещё и курить научат.

 --Теперь ты не расслабляйся! Есть идеи?

--Кроме вопросов нет ничего, а их….

--Давай по одному. В смысле – по одному вопросу.

--Даю. Первый – мы точно знаем, что это электронный адрес Самсона?

--Ну… я, типа, до конца не в теме, но… я могу узнать.

 --Узнай, но только так, чтобы не нарваться на встречный вопрос – «а что?». Мне кажется, что, пока, никому и ничего знать не надо. Пока не надо.

--Ладно, типа попробую.

--Типа попробуй. Второй вопрос – что есть этот Баяндаг? Мне кажется, что это какая-то местность. Есть же Кара-даг, Копет-даг и ещё какой-нибудь «даг»? Хотя, не факт. Третий – кто, всё-таки, этот Подгурский? Скорее всего, у него в прошлом, или даже сегодня, есть погоны. Понимаете? Стиль его докладной к Самсону слишком официальный. Эта его начальная фраза – «Довожу до Вашего сведения»… и так далее. Во-вторых, документально точно описана хронология событий в сауне. Не литературная отсебятина, а протокольное изложение. И потом, он ведь подписался. Сводку с места событий освещает, а не….

--«Не» - что? Не само событие, а разработанный план того, что должен был сделать Баранник?

--Я об этом тоже подумал…. Знаете, мне так бы хотелось, чтобы мы сели, подумали и разгадали пропажу этого дуплета Баранник – деньги, но, боюсь, что мы снова попались на какую-то, или чью-то… обманку. А интересно у меня получается – жестами могу объяснить, а словами – х… хорошо не получится.

          Жена, уставшая от моих прицельных выстрелов пустыми словами в никуда, очень тактично попросила меня не отвлекаться от темы разговора и, наконец, сказать то, что у меня есть существенного, а если нет, то и не стоит будоражить тишину. Это я сильно окультурил высказанную ею мысль, и облагородил её речь цензурным эквивалентом.

             Услыхав подобное и увидев мою реакцию, Валера схватил листок бумаги и, с мольбой в голосе, обратился к моей жене.

--Мать, слышь, надиктуй мне то, что ты сказала, а? Я это вызубрю, мне это пригодится! Диктуй, я пишу!

--Хорошо, записывай, А потом запишешь ещё пару-тройку заготовок на ту же тему – срабатывают идеально!

--Та ты шо?! Мать, ты – мой главный друг! Я за тебя и в магазин, и на рынок… в смысле… ну, ты вкурила.

--Вот вы смеётесь, да? Давайте, повеселите и меня. Повеселите так, чтобы завтра мы отрапортовали Самсону и поехали домой. Ну? Где ваш искромётный юмор?
Что-то, или кто-то, меня завело не на шутку. Хорошо, что эти «кто-то» и «что-то» были безадресными фантомами, а не теми, кто сидел передо мной, иначе мне пришлось бы объясняться и извиняться не один десяток раз из-за такого скачка настроения. Но, тем не менее, от внутреннего завода раздражительности я не старался избавиться, а наоборот, выпустил на свободу и слова и настроение. В конце концов, мне и мальчишка-велосипедист намекал на мою умственную продуктивность в подобном состоянии.

--Ты чего?

--Ничего! Не нравится мне эта самопальная художественная самонадеятельность.

--А мы здесь причём? Нашёл на ком зло сорвать?

--Ничего не нашёл! И нигде не нашёл… вообще нигде и ничего не нашёл! Я даже не нахожу то, из-за чего мы сюда приехали.

--Из-за Баранника.

--Да, кому он впёрся, этот Баранник?!

--Валера, сейчас он наговорится, а после и нам растолмачит. Надо набраться терпения.

--Было бы что объяснять!

--Тогда и разговаривай сам с собой, а на нас не повышай голос!

--А на кого мне повышать, если вы не помогаете, а развлекаетесь шутками? Давайте, пошутим вместе на тему «Как мы по чужим подсказкам влезли в тупик и потеряли кучу времени»! Давайте, начинайте шутить!

--Стоять, братик! Я не врубаюсь, что значит «кому он впёрся»? А? Ты что-то такое нарыл и молчишь?

--Валера, кого ты слушаешь? Его? Пошли, чайку попьём, пусть он тут в одиночку мается со своей значимостью.

--Разозлить хочешь?

      Жена делано-лениво потянулась и проворковала, глядя на Валеру.

--Хотим. Да, Валера? Хо-тим! Ты перестаёшь думать, когда сидишь спокойно.

--Не, ваши семейные игрища мне не в тему. Что там не то с Баранником?

--Мне, блин, снова, в тысячный раз всё не нравится, и от этого гадского слова «не нравится», я покрываюсь прыщами!

--Ты, братик, говори, но близко ко мне не подходи. Ну, ты понял, да? Пока все прыщи того… ну, ты понял?

--Твой раздражитель уже не действует! Слушайте меня внимательно и сомневайтесь! Итак – вопросы. Первый – что бывает, если человек видит сон? Отвечу сам – человек спит. Что мы увидели в Крыму? Сон. Глубокий, глупый и подстроенный. О чём сон? Об игре в подкидного дурака, только не картами, а фактами. И, к сожалению, дурак уже известен – это я. Теперь планомерно рассказываю. Что мы получили, приехав сюда? Информацию от Самсона о пропаже денег и его человека. А кто, я вас спрашиваю, спросил – кто этот Баранник и чем занимался? Кто спросил? Вы, или я? Я спросил! И что получил в ответ? Ни хрена я не получил, кроме бреда про то, что мол, глянь, дружок, что там, понимаешь, не так. И ведь сыграл Самсон на самой  противной моей струне – на самомнении! Сыграл…. А я и рад стараться – хожу, как во сне и ничего не вижу!

--Похвально! Только знаешь, милый мой,  собственная критика хороша тогда, когда она коротка, - жена приблизила большой и указательный пальцы, демонстрирую просвет между ними сантиметра в два.

--Это вот, - Валера не упускал случая позубоскалить, - это… размер? Это на… в общем, намёк?

          Вид, с которым Валера произнёс эту фразу, больше подходил выпускнице Института благородных девиц, получившей красный выпускной диплом.

--Так, вы, оба. Не отвлекайтесь… от меня! Это не намёк, понял? Слушайте меня вниматочно! Что мы получили уже в Симферополе? То, что можно было бы вообще не получать… Валера! Это абстрактное выражение субъективной оценки, а не фактическая констатация размера.
Господи, с кем я разговариваю! И….

--Что? Что-то вспомнил?

--Нет, понял. Ё-моё!!! Сука!!!

--Скоро будет по-русски, - сказал жена, обращаясь только к Валере.

--Пацаны! Нас развели!

--Нам надо интересоваться подробностями, или так и будешь сыпать междометиями?

--Блин, аж в жар бросило! Сыми-ка, брат Елдырин, шинёлку…. Ладно, попробуйте понять то, что я скажу. Нам дали мед.карту Баранника, в которой, на самом видном месте красуется запись о его гемофобии. А запись эта может быть только в анамнезе, который пишет невропатолог, или психиатр и больше нигде! Значит, её сделали специально. Дальше. Что ещё нам дали? Ноутбук. Девственно чистый ноутбук с несколькими фотками. А где остальное? Или Баранник купил его за час до смерти и не успел на нём поработать? Пошли дальше. Рапорт Подгурского… это вообще бред редкий. Ты, Валера, стал бы так официально кому-то докладывать о проступке его подчинённого, если бы не имел конкретной цели, не имеющей ничего общего с самим фактом случившегося и, в общем-то, рапорта, как такового? Этот рапорт – бег по кругу. Вот, смотрите – убийство в сауне, так? К кому обратился бы ты, имея достаточные факты на руках – к татарам, чтобы они справедливо наказали садюгу, или к Самсону, чтобы он трахнул своего подчинённого?

--Однозначно к татарам!

--Вот, а Подгурский пишет Самсону и во всех красках расписывает гульню в сауне. И тут же всплывает больничная карта Баранника с его гемофобией. Вроде как Баранник убивец, а фактически – нет. И татарам прицепиться не к чему, и Самсон попал в тревогу из-за своего подчинённого. А? Обгадили Баранника идеально! А я на это повёлся и вас в этом убедил. Если бы вы меня не разозлили и не заставили посмотреть на всё с другой стороны…. Вот откуда взялась эта писулька Подгурского? Он, кстати, писал рапорт в двух экземплярах, или бумага составлена уже тут, чтобы быть «случайно» найденной? Думаю, что второе. Дальше – фотографии. Они все, по сути, сделаны в течение одного месяца, ну, пусть двух. И всё? Больше он не снимался? Или он стал фанатом фотоаппаратного дела только перед смертью? Нет, в этих снимках другой смысл, я ещё не до конца понял, но, мне кажется, что нам навязывается мысль о том, что Баранник сидел постоянно в городе – и нога болит после перелома, и фоткался во дворе без перерыва. Только, вот для чего это делалось? Ладно, пока отложим этот вопрос. Теперь – самое увлекательное. Валера, откуда ты привёз всю эту макулатуру? От Кала, который, с твоих же слов, дал нам это с неохотой, я не путаю? Он, как будто, расставался с секретом. А теперь мой вывод – всё нами полученное имеет одну цель – водить нас по кругу. Баранник виноват в убийстве, но не виноват. Баранник сидит дома и, всё-таки, попадает в больницу и вообще радуется жизни в полный рост. Расчёт на то, что на этих бумагах мы споткнёмся и поедем домой с повинной головой. Кто-то что-то старательно скрывает. И от нас, и, пока я так ещё думаю, от Самсона. Но, никто не ожидал двух вещей, которые неожиданно попадут к нам в руки – чертежи в тайнике под бассейном и национальный целитель Виктор Лукич.

--Какой? Он народный….

--Да, хоть международный! Теперь, говорить буду быстро, чтобы не соскочить с мысли. Мне… ну, в общем, один мой знакомый рассказал о….

           О чём мне рассказал тот, кто был при жизни Антоном-Андреем? Хотя то, о чём он рассказал, я помнил, знал и, как мне кажется, понимал. Но как рассказать Валере о моих встречах с Антоном, и в какой форме ему передать об источнике моих знаний? Начать пересказ сначала? С милиции, с записки от Антона, которую передал мальчишка? Смешно получится, многословно и не достоверно для него, парня реального и простого в своих мироощущениях. Или что-то нагородить, придумывая на ходу весомую аргументацию своему рассказу? Наверное – «или».

--О чём задумался, детина?

--Ладно, но только можешь мне поверить, что верить, в смысле мне и тому, что мне сказал… ну, понимаешь, Валера, вера, которая сама по себе….

--Или ты говоришь, или я пойду пива попью. Что ты выбираешь?

--Второе. Короче говоря, один знакомый рассказал о том, как происходит жизнь там… после смерти. Пока обойдёмся без подробностей, а суть такова – у души, после смерти физического тела, появляется видение и понимание всей Земной жизни. Ну, может и не всей, а только той части, которая касается лично его, и его близких. И это понимание в корне отличается от того, что мы себе надумываем о собственной жизни. Пока не спрашиваю, понятно или нет, не хочу тормозить. Другими словами – душа убитого человека совершенно не испытывает злости, или… не знаю, мстительности к своему убийце. Душа всё понимает и правильно оценивает произошедшее с её телом. Прямо поговорку можно придумать – христианское всепрощение в каждую душу! Но! Если «убитая» душа понимает, что она потеряла тело по плану и, соответственно, подчиняется этому плану через отсутствие вышеупомянутых злобу и месть, то тот, изначальный план, по которому кого-то убили, может либо дать сбой, поскольку это только план, либо иметь более сложное исполнение, чем простые действия двух людей, участвующих в этом плане. Теперь спрошу – тебе всё понятно?

--А тебе?

--Мне – да. Я попробую иначе. Вот ты, Валера, водитель такси, представил? По плану ты, сам того не планируя, сворачиваешь на какую-то улицу и встречаешь мужика, который стоит на обочине и, тоже по плану, ловит такси. Тебя ведь никто не просил ехать на ту улицу, а того мужика никто не предупреждал, что подъедешь именно ты, но есть план, который составляется кем-то иным, оставляя вам в нём роли исполнителей, не посвящённых в суть этого пресловутого плана. И чтобы ты, как водитель такси, о себе ни думал, и чтобы ни говорил, но ты никогда не сможешь объяснить, почему именно в данную секунду ты свернул на определённую улицу, хотя за три секунды до этого ты и не мечтал о таком повороте. Это понятно?

--В теории – понятно. Мне есть, что спросить, но, пока, не буду. Что дальше?

--Дальше. Не зная о плане ничего вообще, ты везёшь того мужика туда, куда он заказывает. Теперь тот, изначальный, план становится сложнее. Ты на машине свернул не на ту улицу именно для того, чтобы твой будущий пассажир однозначно успел в строго определённое место и в строго определённое время. Это всё – почти простой план и вы, сами того не желая, поучаствовали в его осуществлении. Теперь вернёмся к нашим душам. Некто, по имени Икс, убивает другого некого, по имени Игрек. Этот Игрек, попав на небо, понимает, что случилось на Земле и относится к этому, как к выполненному плану, то есть без вендетты и разрывания собственной рубахи на могиле убиенного со слёзным обещанием завалить того козла, который… и так далее. На этом пункте всё понятно?

--Понятно – не понятно… верится в это слабо.

--Главное – понять! Ты поверишь, что сорокотонный кусок железа может полететь? А он летает и не требует веры в свои способности. Он требует понимания принципов, по которым он летает. Я продолжу. План, как таковой, может быть сложнее и намного. Например, во время поездки ты узнаёшь, что этот мужик – многосерийный убивец и страшно торопится уложить кого-то в новую серию. Или, скажем, он едет вставить квартиру, понимаешь? Но ты, по плану, только тот, кто обязан доставить мужика по месту и вовремя. Ты можешь так, и поступить, верно? И со спокойным заработком рулить дальше.  А дальше план усложняется настолько, что мне недели не хватит на его пересказ. Но, надо, поэтому я постараюсь коротко. Допустим, ты вёз киллера, так? Он расплатился, вышел, а ты рванул по своим делам. Итог – он кого-то убьёт. Сейчас мы говорим абстрактно и, только, в рамках привычных для нас, земных понятий. Вариант два -  ты его  тормознул, прибил, покусал, закурить попросил и так далее. Итог – он не убил кого-то, кто должен был сегодня умереть, но, уже, по небесному плану. И что с того? А то, что ты, по земным меркам, заработал себе медаль, душевное успокоение и повысил самоуважение к самому себе и, как следствие, стал внимательнее слушать пассажиров и обращать внимание на всякие мелочи. Вариант три – ты уехал, но совесть тебя довела до изжоги, ты рванул в ментовку и кое-как уговорил их поверить твоему чутью. Итог – в план, который был в качестве запасного, ты внёс корректировку и он сработал, как изменённый. Менты – орлы, ты – орёл, киллер – на допросе, не убитый – рад. Ты заметил, что по мере разнообразия твоих поступков, изменяется количество людей, вовлечённых в план? Скажу больше – планов было несколько и сразу, но заработал из них тот, который ты активировал своим поведением. Я перечислил только три варианта, хотя, на самом деле, я вижу их около одиннадцати. На этом этапе понятно?

--Я себе не верю, но, мне кажется, я всё понимаю. Давай дальше!

--Это правильно, Валера, верить мне – стоит, хотя я сам себе не всегда верю. Но отвлекаться не будем. Та же канитель с планами происходит и на небе с душами, только о Земных планах ты и не догадываешься, а душа, небесные планы, видит все и все понимает. Вот представь себе, что твоя душа (я старательно и до боли в суставах постучал по столешнице) прилетела на небо после убийства и поняла, что тебя убили не просто так, а по плану и волноваться уже не о чем – получай новенькие крылья и летай над раем. Но беда в том, что душа видит все разнообразные варианты того простенького плана, в результате которого тебя «окрылили», понимаешь? И ещё она видит, куда приведёт бездействие твоей души. И что делать? Люди – тут, а ты – там и прозрачный. Ты собираешь волю в кулак и решаешь исправить план так, чтобы он нанёс минимальный вред живущим. А как это сделать, если ты только и делаешь, что паришь духом бестелесным над пустыней? Вот и Баранник, как я понимаю, решил что-то переделать в том плане, вернее, в его разветвлении, из-за которого он и угодил в ангелы. Способ он выбрал довольно простой – постукал по головам людей, одна и открылась. Это, сам понимаешь, Виктор Лукич. Смотивировал он Лукича дензнаками, которые на небе без надобности, и направил в Симферополь для проведения акции. Какой? Не знаю, но, думаю, что не для убийства, а для привлечения чьего-то внимания к чему-то. ТО есть, в твоём шофёрском опыте это план номер три, когда из-за сильной изжоги ты привлёк ментов. Понимаешь? Теперь, надо сказать, мы тоже вовлечены в этот план, но не как простые исполнители, а как люди, которые рвались в нём поучаствовать.

--Прикинь, а? Я чувствую себя так, как будто знаю прикуп на три раздачи вперёд! А слышь, это всё… ну, правда?

--Я думаю, что да.

--Тогда… не знаю, давай привяжем эти планы и нас к Бараннику.

--Рад бы, но это только теория, и она не помогает, а подсказывает.

--А, по-моему, эта, долбаная теория, только засрала мне мозги! Ну, знаю я эту хрень про планы, и что? У нас появился ответ для Самсона?

--Правильно о тебе Лесник сказал, царствие ему небесное! Ты, Валера, правильный пацан, но стратег – никакой!

--От так и сказал?

--Именно! Ты можешь управлять самолётом? Вот, видишь, не можешь, но сможешь понять в теории, как это происходит, правильно? Ведь мало знать об авиации то, что в самолёт садится мужик в форме, дёргает штурвал и – здравствуйте, облака! Теория подсказывает о двигателе, подъёмной силе, закрылках и посадочной полосе, а одного мужика в форме мало. Менты, вон, тоже в форме…. Мы, я так надеюсь, в теории поняли принцип, по которому развивались события вокруг Баранника, и приведшие к тому, к чему привели. Теперь осталось….

--Блин, с тобой разговаривать – лучше… чуть при даме не сказал. Что делать, а? Теория –шмеория…. В теории все вокруг козлы, и только мы при памяти, да и то, ещё вопрос, все ли из нас при ней. Делать-то, что?

--Вот ты мне не поверишь, твою мать, а мне так хочется ответить тебе с таким же раздражением! Какого чёрта ты ко мне прицепился? Что делать, что делать…  Чернышевского читай! Что делать…. Иди на улицу и спрашивай всех подряд, кто и что знает про Баранника! Я не знаю, что делать – я пытаюсь думать, и с вами советуюсь. А достать шашку и махать ей по сторонам… что де-е-лать….

--Я не в том смысле… не, блин! Ты скажи, что придумал, а после и про теорию побазарим.

--Ты глупее ничего не придумал? Я что, самый умный в этой комнате? Я предлагаю вам посмотреть на это дело с моей стороны…  или колокольни. Я чего добиваюсь? Всё, что произошло с Баранником, произошло по плану – это понятно? Нам надо понять, что именно входило в план, из-за которого ему покрутили ласты, в смысле – задушили велосипедной цепью.

--Ты… в натуре? Откуда….

--Из теории.

--Ты, выходит, не понял, что я тебя злил, тоже по плану? Ну, чтобы ты отчётливее думал.

--Ты бы, лучше, отчётливее слушал. Теперь начну с начала. У нас есть снимки, которые, по-нашему подозрению, были, для кого-то, закодированной информацией – раз. У нас есть чертежи каких-то помещений, спрятанные Баранником – два. У нас есть, в смысле – нет, но, абстрактно есть, мёртвый Баранник, который убит вне дома – три. У нас есть… у меня есть подозрение, что его куда-то вывезли и, скорее всего, для пыток, чтобы, кое-что, выведать. Возможно, повторяю – возможно, выведать место нахождения этих чертежей. Это сколько – четыре? Это – теория. Теперь – практика. У нас есть, пока теоретическое, слова Баяндаг. У нас есть кто-то, кому должно, нет – просто обязано попасть на глаза объявление в газете, которое дал Виктор Лукич. У нас есть те самые  чертежи и, опять-таки, у нас есть персональный Виктор Лукич с передачей от Баранника. Я рассказал вам о своём понимании теории и практики. Теперь слово предоставляется главному раздражителю и его подстрекательнице. Прошу – второй микрофон!


                СИМФЕРОПОЛЬ. ЗДАНИЕ «СТРОЙИНВЕСТ»


--Так, это что такое? «Корректирую карму с учётом прошлых грехов. Помощь в ремонте велосипедов. Старший Спектр». У кого это, в башке, тараканы стоя аплодируют своему хозяину? Классное объявление тиснул этот Спектр! Дописал бы ещё – «Старший Спектр из палаты номер десять»! Дурдом! Хотя…. Какая газета, такие и объявления. Он ещё и номер телефона оставил! Не боится, что засмеют… а номерок-то, вроде знакомый  391-92-93. Лёгкий номер, не сразу забудешь. Этот Спектр специально доплачивал за такие цифиры, или сам вытащил? А, ведь я встречал этот номер, встречал! Он мне попадался… уже… раньше. Где визитница? Вот она… так… консультация, директор… менеджмент… да идите вы со своим менеджментом!!! Я точно говорю, что встречал этот номер, и воспоминания о нём не самые… нет, в визитнице нет. Где тогда? Куда я мог записать? Господи, а чего это руки так дрожат? Откуда я знаю этот номер, а? Куда я его записал? Где этот сраный блокнот?! Ал… твою мать, тут две двери, может и не услышать… что же с руками, а? Сука, по кнопке хер попаду… Алевтина Анатольевна, зайдите ко мне! Сука… нет, не может быть… не мо-жет быть! Да, звал. Алевтина Ан… короче, где мой… этот сраный блокнот с телефонами прежних… ну, я на всякий случай туда… где? В херащике!!! Я и смотрел там, и шмон провёл… а, вот он! Спасибо! Всё, идите! Неужели…  не-не-не-не, не может быть… откуда на тюрьме бумага? Вот и всё… но, как? Где эта газета? Так… 391-92-93… Баранник. А… если кто-то просто нашёл его трубку и балуется? А что? Возможно. Тогда, чего я с ума схожу? Алевтина… б-дь, надо секретаршу с коротким именем нанять! Да, звал. Быстро, срочно, мгновенно Кузю сюда! Вот именно – Кузьменко Вячеслава. Бегом! Ой-ёй, что же делается? Ну, кому приспичило звонить? Нашёл время… да! Нет, блин, это Малюта Скуратов! Чего надо? Кто?! Извините… да, Константин Маркович, слушаю, да… ну, в принципе, как всегда, потихоньку, да… да, Константин Маркович, видел… да, передо мной… да, читал. Конечно, но я… нет… да кто мог знать? Да… я же говорю… Конс…Кон…Константин Маркович, вы же знаете, что меня не было… да-да, я приехал, а тут… да. С кем работать? С этими сраными мажорами? Что? Нет, сраные – это обычные, не специальные мажоры… да. У этих мажоров и мажорих хвост с протеже до Киева тянется… и что я могу сделать? У меня на руках кандалы из-за этих папаш, да… да,   вот именно… вот… да. Так… так, да… понял… у меня есть свой спец по нужным делам, но эти протежисты мне руки связали… именно… я понял. Сколько? Сейчас половина десятого… это… ага-ага, знаю-знаю… да, в семнадцать часов я буду. До свидания! Блин, отымел меня по телефону, как захотел! Зато руки развязал. Алевтина Анатольевна, где Кузьменко? Впускайте!

          Дверь, отворившаяся от толчка, выплюнула в кабинет молодого человека в костюме. Коротко, сравнительно коротко, остриженные волосы имели близкий контакт с расческой где-то, примерно, в начальных классах школы. Этот модный… как его можно назвать? Короче говоря, эти взлохмаченные волосы на самом верху заканчивались не высоким гребнем, не менее смехотворным, чем сама, с позволения сказать, причёска. Прыщавые скулы перетекали в увешанную цепями шею, которая была обрамлена чёрным воротником, пришитым к белой рубашке. Ещё были часы на руке и лениво-наглые глаза. Это было всё, что запоминалось при взгляде на Кузьменко Вячеслава Николаевича. Он был каким-то помощником, или замом кого-то в тресте. И, по совместительству, чадо человека, которому не стоит ни в чём отказывать. До сегодняшнего дня.

--Чего?

--Вернись, постучи, спроси разрешения войти, а когда я разрешу – войдёшь и поздороваешься. Начали!

--Не понял….

          Кулак хозяина кабинета, в несколько раз превысив скорость свободного падения, врезался в стол строго по вертикальной линии. От удара на пол свалилась визитница, а в кабинет испугано заглянула Алевтина Анатольевна.

--Чего уставился на меня, как военком на плоскостопие? Выполнять!!!

        Юноша ретировался в приёмную, выталкивая своей спиной любопытствующую секретаршу. Мир затаился в ожидании.

         Не меньше, чем через минуту, дверь того же кабинета нерешительно завибрировала, имитируя чьё-то постукивание.

--Да!

            Тот же молодой человек вошёл в кабинет, прикрыл дверь и, внятно поприветствовав сидящего за столом, вежливо поинтересовался, был ли он действительно приглашён в это помещение?

--Да, вызывал. А, вот, садиться – не предлагал. Разговор короткий, и по делу. Чем занимается Васик Светлана?

--В смысле?

--Без смысла, твою мать. Без смысла! Чем. Она. Занимается? Это – вопрос. Я жду ответ.

--Она, это… ведёт, там, собеседование, ну… рекомендует кандидатов на работу, консультирует, тестирует….

--Консультирует, тестирует… онанирует!!! Почему какой-то хрен из кандидатов её порвал при всех из-за этого Юнга, о котором они ни бельмеса не знает? Чем она консультирует и кого? Тупая, блин, как вобла! И я спрашиваю не об этой работе. Чем она занимается за ту высокую и ежемесячную премию?

--Она - аналитик.

--Во-от, аналитик, значит. Теперь, скажи мне, в её обязанности входит анализ местной прессы и объявлений?

--Ну… именно это и входит….

--Чёрта с два! В неё входит твой омерзительный отросток, который ты не можешь контролировать! Я сегодня приезжаю, и нахожу газету трёхдневной давности со странным объявлением. Почему три дня назад меня не поставили в известность об этом объявлении? В твою аналитик…кейшу… анальшу… чёрт!!! В эту Васик, снова вошло что-то другое, а не служебные обязанности?

--Ну… я разберусь.

--Ага, только уже поздно. Слишком поздно, на целых три дня поздно и ничего, уже, невозможно исправить. И с «разберусь» ты опоздал, разбираться я буду сам. Тебе срок…   э-э… сорок минут. Принесёшь секретарю приказ об увольнении Васик со дня, когда вышла эта газета. Через два часа её не должно быть в этом здании. Пропуск – уничтожить! Её, и всех её однофамильцев – в чёрный список! Всё! У тебя осталось тридцать девять минут. Пошёл отсюда!

           Похоже, что-то дёрнулось в голове молодого сотрудника, что-то отозвалось и дало проблеск мысли… нет, показалось. Там, в голове, традиционно ничего не происходило, поэтому Кузьменко Вячеслав Николаевич поспешно выветрился из кабинета в сторону выполнения распоряжения.

          Но хозяина кабинета это не успокоило, как не успокаивает покойника процедура его омовения.

--Ай, как же всё скверно, как всё скверно…. Алевтина Анатольевна, зайдите ко мне.

--Вызывали?

--Именно это я и сделал. Скоро к вам снова прибудет Кузьменко, он должен принести приказ на увольнение Васик… этой….

--Светланы.

--Да, уж. Пропустите этот приказ, как положено – виза, отдел кадров и… вы и так всё знаете. Далее. К моменту прихода Кузи, у вас должен быть готов ещё один приказ о его увольнении с позавчерашнего дня за… не полное служебное. Дадите мне на подпись. Кузю с Васиком ко мне больше не впускать! Всё, ступайте!

--Мне напечатать приказ?

--Нет, Алевтина Анатольевна, не надо. Просто, швырните гранату в типографию, а разлетевшиеся литеры сами сложатся в текст приказа.

--Ой, извините… я поняла. Но… у Кузьменко папа….

--Плевал я на его родню! Ступайте, Алевтина Анатольевна, сту-пай-те! У меня тут….

--Я… простите, хотела спросить… что-то произошло?

--Произошло, дорогая Алевтина, произошло. Но к вам, это, отношения не имеет. И, вот ещё что, срочно ко мне Петра Карагача. Идите!

           Когда дверь затворилась, хозяин кабинета устало выбрался из-за стола, потянулся и подошёл к окну.

--Да, уж, уж да. И кто такое мог предположить, а? И что делать? Да, уж… казус белли, твою мать!

           Секунды ожидания,  безжалостно топтали пространство в предвкушении событий, которые никак не проявляли себя. От этого хозяину кабинета становилось грустно, противно и, немного, боязно. Раздавшийся стук в дверь не полностью освободил от чувств-захватчиков, но позволил родиться другому чувству – скромной надежде на исправление ситуации.

--Вызывали? Здравствуйте!

--Да, Пётр Петрович! И вызывал, и здравствуй! Как жизнь?

--Чья именно?

--Представь себе – не моя! Моя, как оказывается, может угодить под откос… или упасть под откос. Что слышно в мире?

--Спросите конкретнее.

--Конкретнее? Нет ничего проще – 391-92-93. Конкретный вопрос задан.

--Буду готов ответить через пару часов, а так…. В режиме слухов этот номер ожил три дня назад. Исходя из расположения трансляционных антенн, место, откуда он ожил – дачный посёлок. Точно сказать нельзя, но в этом посёлке проживал хозяин номера. Это вы и без меня знаете. Больше телефон не оживал. Мы сможем его отследить, даже, если, сменят сим-карту. В дачном посёлке находятся наши люди. Я жду от них рапорт.

--Почему мне не сказали об этом сразу?

--Не я установил порядок контактирования, не мне его и нарушать.

--Ладно, порядок есть порядок. Не перегревайся! Только, как оказалось, телефон не просто так ожил. Было ещё и вот это!

         Хозяин кабинета бросил на стол газету, в которой маркером было обведено объявление.

--О содержимом ничего не скажу, поскольку не посвящён в тонкости дела, но могу попробовать отыскать того, кто это объявление дал.

--Попробуй! До шестнадцати часов успеешь?

--В шестнадцать часов доложу то, что смогу узнать. Разрешите идти?

--Идите!

          Когда за Карагачём закрылась дверь, хозяин кабинета зябко передёрнул плечами и сказал, обращаясь к постоянно молчавшей двери.

--Солдафон, твою мать!

Дверь согласно промолчала.


                СИМФЕРОПОЛЬ. МЫ.


            Нет ничего проще, чем сложное дело, и наоборот. Всё зависит от количества информации и от её интерпретации. Это, почти, цитата из трудов А.Ф.Кони. А он знал, что говорил. И в этом, собственно, и заключается монументальное отличие между нами. Нет, конечно, нет, я не пытаюсь даже приравнивать себя и господина, которого процитировал. Я пытаюсь понять ту специальную категорию взаимоотношений между человеческими особями, в которой, вышеупомянутый господин, был специалистом. Можно задать себе вопрос – а для чего это надо? Не для того ли, уважаемый, чтобы блеснуть эрудицией перед слушателями, не ведающими ни кто это такой Кони, но о том, что он имел в виду в приведённой цитате? Или имеется в наличии попытка разобраться в человеческой трагедии, используя познания А.Ф.Кони в тонкостях человеческой морали и одной из её разновидностей - мерзости? Думаю, что второе.

           И тут же назревает новый вопрос – а для чего это надо? Привычка, дав слово – держать его? Или иной интерес – самомнение, возможность получения похвалы и материальной награды? Или ты, господин хороший – честный, правильный и нетерпимый к несправедливости? Не угадали ни по одному из вариантов предложенных ответов. Тогда, что? Трусость и нежелание объясняться из-за того, за что взялся и не сделал? Не умею оправдываться, не хочу этого делать и… да, боюсь этой отвратительной сцены. Тогда, на кой шут взялся выполнять чью-то просьбу? Не знаю… приятно было, наверное, осознавать, что именно ты приглашён для диагностики и лечения этого летально-Баранниковского вопроса. А это, если не ошибаюсь, тщеславие и гордыня? Ну… возможно… да. Не возможно, а точно! И из-за этих двух греховных черт сути человеческой, ты, сотоварищи, сидишь по уши в отходах жизнедеятельности организмов, заваривших летальное дело, на которое ты, то есть я, и подписался. С чем себя и поздравляю!!! Троекратное УРА!!!

            Примерно так выглядела самобичевательная речь, блуждавшая по закоулкам моего мозга. И родилась она из-за тишины, которая произошла по причине отъезда моих коллег, а именно жены и Валеры, на поиски ответов на вопросы, которые родились в результате относительно спокойного скрещивания наших мнений. Меня в эту поездку не взяли по причинам, одной из которых было их, коллег, желание побыть в состоянии отсутствия моего поучительного многословия.

           Я сбился со счёта тех попыток, которые, мысленно и молча, возвращали меня к самому началу Крымской кампании. Снова и снова я раскладывал по кучкам факты, которые имелись у меня. И в который раз ничего не стыковалось, чтобы понять причину, по которой Баранник, мир праху его, стал объектом физического устранения. Это больше напоминало школьную математическую задачку, в которой была заполнена строчка, озаглавленная «Спрашивается», а строчка под грифом «Дано» зияла пустотой.

          И вот тут, сам не знаю как, появилось решение, следуя которому, заполнялся пробел в графе «Дано». Решение простое и, как всегда в моём случае, идиотское. Надо сделать гадость. Всем! Ну, не совсем всем, а тем, кто, вероятнее всего, приближён к истории с Баранником. Это решение меня вдохновило настолько, что я позвонил жене и вежливо поинтересовался, где их носит и почему так долго? В ответ получил не менее вежливое предложение не мешать им и, раз уж у меня не находится ни одного приличного занятия, получил приказную просьбу приготовить ужин, который надобно подавать через два часа. Целую, пока! Нас не ищи, понадобишься – сами найдём. Конец связи!
Ладно, ужин – так ужин. Жареная картошка с чем-нибудь. А вот как у людей возникают интересные мысли, которые становятся поговорками? Это родственник Лукича выдал – чем богаче живёшь, тем толще очистки. А что я выдал за свою жизнь? Выдавал заученное на память то, что придумывали другие. Это заслуга? Как поглядеть. Хотя тут, как не гляди, сижу и чищу картошку. Вот именно, сижу тут, а не дома. А почему? Потому, что в один прекрасный момент, обидевшись на Кала, решил сдать билеты и остаться в Симферополе. Опять – почему? Потому, что меня, как холодной водой, обдала мысль о предстоящих убийствах. Не важно, чьих, важно, что они связаны с Баранниковским делом. Будут связаны. Но, почему-то, я отмахнулся от этой мысли или предчувствия и, поскольку вожжа мне попала под мантию, я решил остаться. А отмахнулся почему? Потому, что решил не прислушиваться к появившейся мысли, а вооружившись опытом и самомнением, поступил наперекор здравому смыслу – остался там, где поселилось плохое предчувствие. В своё оправдание могу сказать, что не в первый раз я так поступаю и, не дай Бог, не в последний. А сейчас, задним числом и, таким же, задним мозгом понимаю, что не только себя, но и других людей подставляю по удар. Думаю об этом, сижу и чищу картошку, снова думаю, чищу и сижу, и снова ничего не делаю. А если мне принять за основу мысль о том, что идея с двумя убийствами ошибочна? Что Лукич и… стоп! Если такая мысль – ошибка, то почему я уже перечисляю возможных кандидатов на переселение в верхние слои атмосферы? Ё-моё! Ведь то, что и, главное – о чём я думал, появилось в голове само по себе, а не вызвано мною специально, как образ, или продолжение мысли…  а я только фиксировал это появление. Что же выходит? Я всё время слушал кого-то, и выдавал это услышанное за собственные мысли? Это у всех так происходит, или только у меня? Если так, то другие, пока что, меня не беспокоят, другие из-за Баранника в Симферополь не лезут. А я влез, и отказываюсь вслушаться в то, что мне вкладывают в голову! Ведь вложили мне в голову мысль о смерти Лукича, которого я тогда ещё не знал и… блин! А я ведь их одних отпустил! Твою мать! Замечтался, мыслитель, и порезал палец! Да, ещё и на сгибе… козья морда!!! Кровища-то, так и хлещет, как…   тьфу-тьфу-тьфу, отведи, Господи, дурные мыслишки! Где они мотаются? Через сколько, через два часа обещали вернуться? Надо позвонить им, и сказать, чтобы они… да, не в дверь позвонить, балбес, а по трубе! О, а это не я в двери наяриваю, это – кто-то. Хорошо бы, что б они. Хотя бы у них ничего не… да, открываю! Попридержите коней, раззвонились!

--Не пахнет ужином, не пахнет, однако.

--Где вы были, а? У вас всё… в смысле… ну, как съездили?

--Слышь, мать, он лопочет так, будто мы его на горячем поймали.

--Хорошо бы, Валерчик, на горячем ужине. Но, не с нашим счастьем.

--Ладно, вам! Я тут пострадал в борьбе с картошкой, чтоб её….

--И борьба была неравной, как я погляжу. Их было три, а ты – один.

--Сколько? Три штуки почистил? И порезал палец? А что бы ты порезал, если бы почистил с десяток? Стал бы евреем? Ну, ты, брат лихой, даёшь! Ладно, мы с собой привезли всё, что надо. Накрывай, давай, на стол!